Ой, колесо, вертись на стальных шипах,
Страх сгорел на семи кострах,
Но смерть твоя — не здесь и не там.
А я жду-пожду ночью и днём,
Сквозь тебя пройду огнём да мечом,
К сердцу — осиновым колом!
Мельница — «Прялка»
Заклинательные Залы — так их называл пан Вишнецкий — находились в восточном крыле усадьбы, на втором этаже. Именно в них чародей мог проводить ритуалы и обряды, связанные с магией и языческими праздниками. Первую небольшую комнату назвать залом язык не поворачивался. Размерами помещение скорее походило на ничем не примечательную тёмную каморку, в которой дремала мрачным сном пресловутая прялка. Именно в эту комнатку с мутным зеленоватым окном и голыми обшарпанными стенами, точно в темнице, Властош Вишнецкий приводил людей, осуждённых на казнь. Приводил редко, но пощады в таком случае быть не могло: живым выходил наружу только сам маг. Вторую комнату, гораздо больше и светлее предыдущей, колдун обустроил под лабораторию. На столах лежали кипы исписанной бумаги, редкие научные и колдовские книги, на стеллажах красовались бутылки, пробирки с различными ядами, лекарствами и зельями. Мастерства в медицине, как Мара Васильевна, Властош не достиг, зато, хорошо изучил алхимию — науку, родственную чародейству. И, наконец, пряталось в этой комнатке нечто пугающее и таинственное, намного интереснее смертоносной прялки… Третья комната превосходила первые две масштабами и красотой — это был настоящий зал, казалось, целиком созданный из зеркал, витражей и мозаики! Просторный, с колоннами, обвитыми живым вьюном и розами, с небольшим искусственным водоёмом, он представлял из себя вполне подходящий для работы со светлой магией павильон. Некоторые из дворовых — самые доверенные чародею люди, дважды в седмицу делали уборку в залах, кроме маленькой каморки с прялкой. Они прозвали эти комнаты по-своему: Райским Залом, где можно было набраться сил, послушав шум воды и вдохнув запах цветов; Тайным или Бесовским, видимо оттого, что колдун ставил в лаборатории опыты, пугающие процессом и неизвестностью; и Комнатой Смерти, объяснять название коей — ненужное занятие. Однако, вёл пленницу колдун не к Прялке, а в лабораторию. Для начала следовало провести «Ритуал перекрытия магической энергии в душе и теле». Брыкавшуюся девчонку Властош довёл быстро, пропуская мимо ушей проклятия и крики. Очутившись в сумрачной лаборатории, Настя почувствовала, как больно и сильно застучало её сердце. В центре помещения виднелся длинный стол, заставленный склянками, пузырьками, колбами с разноцветными жидкостями. Над очагом устроился чугунный пузатый котёл для зельеварения. В стеллаже, около одной стены жили книги по алхимии, а у другой виднелось нечто наподобие… жертвенника. Да, именно жертвенника в окружении двух напольных высоких подсвечников. Вишнецкий усмехнулся, завидев ужас на бледном лице узницы. Она неотрывно смотрела на алтарный стол. — Не тревожься, — прошептал волшебник ей на ушко, — не убью. Если бы принёс тебя в жертву тёмным силам, мне бы потом хорошенько от них влетело. Такую ядовитую девчонку на обед подавать даже нечистым не следует. Отравятся! Долго не раздумывая, пан подвёл девочку к каменному столу, исписанному буквами глаголицы, и велел лечь на него спиной. — Зачем это? Что вы хотите сделать?! Властош вспыхнул, будто спичка: — Говорил же: всего лишь перекрыть в тебе чары! А это болезненно, милая, потому надо сковать твои руки, чтобы ты не дёргалась. Девушка затравленным взором обвела просторную комнату, словно разыскивая в ней кого-то, кто бы мог за неё, за Настю, заступиться. — Вы не посмеете… — Ложись на алтарь. — Нет! — горящая злобой Настя вскинула руку, в ладони которой невесть откуда возник небольшой огненный шар. Казалось, Властош остался спокоен, но это было не так, мысленно он поразился. — От ненависти магия у нас проявляется и в стихийной форме, прекрасно! Прочувствовала! Молодец! А теперь давай, брось его в меня, ты же хочешь драться с тёмным чародеем?! Вишнецкий, ненароком включил в себе учителя, ожидая дальнейших действий неразумной ученицы. Настасья замерла. Как избавиться от огненного сгустка, обволакивающего руку, она не знала. Жара от пламени она не чувствовала. Огонь, сплетённый заклинанием, самого волшебника не обжигает. — Ну, чего застыла, замухрышка?! Бросай в меня, попробуй попасть! Только бросай с желанием победить, с уверенностью, иначе не выйдет! И златовласая на потеху Властоша сделала так, как он посоветовал: размахнувшись, выкинула вперёд левую руку, и огненный шар, «отлепившись» от ладони, полетел прямо в сторону пана, но… Столкнулся на полпути с белоснежным потоком энергии чародея. Та не только поглотила пламя, но и прорвавшись гораздо дальше, сбила с ног неумелую соперницу. Настасью отбросило прямо на жертвенник. — Это было несложно, — ухмыльнулся колдун. Сильно ударившись головой о стену, Искусница обмякла на каменном алтаре, похожая на тряпичную, сломленную куклу. По лбу струился алый ручеёк, в голове звенело. Спину прорезала боль, но хруста не послышалось. Будто сквозь туман, Настасья увидела приближающегося чародея. — Сдавайся, — спокойно и как-то устало произнёс пан. — Не по зубам тебе со мной тягаться! Настасья, ослабевшая душой и телом, подняла на волшебника глаза, и он не увидел в них былой ярости. Ни ненависти, ни злости — ничего. Только мольбу. Не пощадит нашедший Искусника — подчиняйся! Чародей взялся читать заклинание, и только с губ его слетело первое слово, Настя узрела чудо: буквы, украшающие алтарь, ожили, точно в них вселились духи и стёрлись с поверхности стола, взмыли вверх! Они парили, зависнув в воздухе прямо над жертвой, ярко сияли — так, что больно было смотреть. Настасья смогла узнать замысловатые очертания каждой буковки, каждый завиток, палочку и кружок, приносящие немало хлопот несчастным школьникам на уроках чистописания. «Аз» соединилась с «Буки», «Буки» с «Веди». В свою очередь «Веди» сплелась магией с буквой «Глаголи» и так до самого окончания алфавита, состоящего из сорок одного знака. Соединившись вместе, они превратились в искрящиеся оковы. Невесомые, казавшиеся такими лёгкими, путы, сотканные из букв, окутали руки и ноги девушки, полностью предупреждая любое её движение. Колдун щёлкнул пальцами. По его велению загорелись свечи в высоких канделябрах, разлив свет на алтарь и лежащую на нём жертву. Властош прикрыл глаза, вновь зашептал. Настя внимательно следила за ним, но пока ничего страшного не происходило, лишь преобразился с помощью магии облик чародея. Рукава чёрной мантии стали более просторными, на талии появился широкий серебряный пояс, сверкнули красным глазки подвески с Козерогом. Серебристые волосы пана растрепались, словно их взъерошил ветер. — А вот теперь поколдуем, радость моя. Голос пана обжёг угрозой. Властош Ладович набросил на голову остроконечный капюшон. Взял со столешницы один из ритуальных ножей, рукоятка которого была отлита в форме птичьего пера, и повернулся к Искуснице. При виде сверкающего лезвия Настасьей овладел испуг, настоящий, звериный страх. Дрожь пробежала по телу. Узница попыталась вырваться, но сияющие оковы удерживали крепко. Она попробовала разорвать их внутренней Силой, но веры для волшебства не хватило. Ты не веруешь в себя, оттого и не получается освободиться! Сколько раз Властош тебе твердил главное чародейское правило! И ты, несносная девчонка, его не усвоила! Признавая это, девочка могла лишь мотать головой, любое другое движение приносило боль. — Ну как, страшно тебе, Настён? — маг повертел нож в пальцах. — А я говорил: страх следует в хомут запрягать. Подумать только, и это великая Искусница, придавленная вовсе не путами, но собственным страхом, глупостью и гордыней! — произнёс он сквозь зубы, засучив некогда белый рукав сорочки Настасьи. — Тише, милая, я не Криош, сердечко вырезать не собираюсь. Просто перекрою поток магии, начертив четыре знака на руке. Придётся потерпеть. — Прошу, одумайтесь… Я же только начала привыкать к своей Силе! — Как мы заговорили, надо же… А ведь не хотела владеть даром, не хотела учиться. Какое лицемерие! Анастасия отвернулась, не желая смотреть ему в глаза. Властош говорил правду, и от неё девочке становилось только хуже. — Но, впрочем, довольно лирики. Я лишаю тебя дара на время. Я в силах вернуть тебе магию, даже шрамов не останется. Но — не сейчас. Сама подумай, как я могу обучать девчонку с таким характером? Это — опасно. Ты таких бед можешь натворить, за сто лет не разгребём. Я ещё никогда не встречал такого ученика, как ты. А я привык всё делать по порядку и доводить до конца. Так что, сперва — теория, потом — практика. Ничего, несколько месяцев без волшебства поживёшь, жила же как-то до этого? А там, верну. Я из тебя взращу самую сильную чародейку в Славении. Потенциал ведь есть. — Маг погладил пленницу по волосам, заставил повернуть голову, посмотреть на себя. — К тому же я смогу спокойно наложить Заклятие Забвения на Искусника, когда у тебя будет перекрыт энергетический доступ. Зря я что ли всю ночь вчера просидел в библиотеке… Настасья закрыла глаза. Она уже смирилась с тем, что придётся испытать боль, лишиться дара, но забыть всех родных и свою прошлую жизнь, и отца, и мельницу, и Данилушку… — Молю, остановитесь. Это ведь — чёрная магия… Властош молча улыбнулся, слегка кивнул, как бы подтверждая. Девушка оцепенело глядела в лицо шляхтича, омрачённое тенью надвинутого на лоб остроконечного капюшона. Впервые, за время их «сотрудничества», Властош Вишнецкий показался Насте по-настоящему опасным колдуном. То ли его одежда и атмосфера лаборатории создавали такое ощущение, то ли плясавшие в изумрудных глазах огоньки, в народе называемые бесовскими. Властош не управлял нечистыми силами, нет — он сам, по мнению девочки, воплощал могущественную и беспощадную нечистую Силу. Красивую и уродливую. Грозную, великую и жуткую. Чародей отложил нож на столик, и Настасья с облегчением выдохнула, подумав, что Властош переменил решение, но… ошиблась. Он всего-навсего отошёл, чтобы взять со стола доселе незамеченный золотой кубок, наполненный медовым алкоголем. Волшебник отпил глоток, а потом любезно предложил пленнице: — Выпей. Мёд облегчит боль от кинжала. Настасья строптиво отвернулась. — Мне ничего от вас не нужно! Властош, рассмеявшись, пригубил кубок ещё раз. — Знаешь, про таких, как ты, говорят: пташка выше своего полёта взлетела, — он смочил алкоголем нож и обнажённую руку Настасьи. — Зря отказалась, зря послушалась чёртову гордыню, впала бы в полусонное состояние, мало что почуяла бы… ну ладно. Хочешь боли? Пожалуйста! Чему быть, того не миновать, как говорят в народе. Приступим! Вишнецкий глубоко вдохнул-выдохнул и коснулся остриём белоснежной руки узницы ниже локтя. Шёпот Настасьи, начавшей было читать молитвы, сменил истошный вопль. Маг, легко нажимая на нож, вырезал им символику четырёх стихий — основу основ в магии. Он старался сохранять спокойствие, не поддаваться эмоциям. Но Настасья держаться не могла. Лаборатория слышала девичий крик… — СМАГА, — произнёс Властош на древне-славенском, не обращая внимания на рыдания Насти. На коже заалело изображение небольшого треугольника — символа Огня. Не дав Настасье передохнуть, чародей вновь сделал надрез, и через несколько секунд рядом с первым знаком появился второй треугольник, но уже — остриём вниз. Властош старался «рисовать» точно и быстро. — ВОТША, — символ водной стихии звучал похожим на перевод современного славенского. — Прошу, остановитесь! Мне больно! Мольбу Насти Властош пропустил мимо ушей. Когда проводишь магические обряды, не следует отвлекаться на просьбы жертв. Любая ошибка влечёт последствия, часто —непредсказуемые. Пан хорошо запомнил это правило ещё в институтские годы, а потому бесстрастно продолжил. Хоть он и силился выглядеть равнодушным, лицо его было напряжено. Пальцы, сжимавшие руку Насти, и без того скованную путами, дрожали. Девочка вновь захлебнулась криком, а на руке появилась новая фигура — треугольник остриём вверх, перечёркнутый посередине. Символ Воздуха. — АЕР, — молвил пан, оттёр со лба пот и посмотрел куда-то в пустоту. Встречаться глазами со взглядом непокорной девчонки ему не хотелось. Мученица дрожала, просила остановиться. Искусница не верила, что выдержит. Голова её кружилась, перед глазами плыли разноцветные круги, а силы, казалось, постепенно покидали не только тело, но и душу. — Пожалуйста… — прошептала Настя сухими губами и дёрнулась, когда вновь почувствовала раздражающее прикосновение холодного лезвия к коже. Новые ровные линии соединились в треугольник вершиной вниз. Его пан тоже перечеркнул, как и предыдущий. Последний четвёртый знак был готов. — ЗЕМЬ, — назвал волшебник символику Земли и отложил нож. Настасья, всхлипывая от жгучей боли, смогла разглядеть, как четыре кровавые фигуры слабо засияли золотистым светом: в них точно скопилась вся магия, живущая в ней. Искусный Дар Сварга, светлейшее колдовство ручейками пробежало по венам и наполнило золотом эти фигуры, смешалось с кровью, оросило алтарь… Отойдя на несколько шагов, Вишнецкий, как виртуозный художник, оглядел свою работу. А затем, приложив руку к сердцу, принялся читать заклинание. — Я — естэм Полноца, — чётко проговаривал волшебник на древне-славенском. Настасья сразу перевела магические слова, так как бо́льшую часть понимала. —…бо плоць мая Земь. Естэм — Всходэм, бо дыханне маэ Аер. Естэм — Заходэм, бо кроф мая Вотша. Естэм — Полудним, бо дух мой Смага. — Следом чародей заговорил, перейдя на современный язык: — Я, сын Солнца-Сварга и Луны-Славьи, Властош Вишнецкий, владеющий Ворожбою, с Их позволения приказываю: четырём стихиям Смаге, Вотше, Аеру и Земи, сотканным в Дар Волшбы у дщери Божией Анастасии, замкнуться! Отныне и до момента, когда я не разомкну их! Воистину, да свершится! С последними произнесёнными словами из указательного пальца чернокнижника, наведённого на руку Насти, ударил яркий луч света. Одной золотистой полосой луч перечеркнул ряд из кровавых треугольников. В тело Искусницы впилась острая боль, точно каждую клетку пронзила молния. Магия, хранящаяся в душе девочки, точно в некоем сосуде, «заснула». Анастасия потеряла сознание.***
Она очнулась от резкого запаха горьких трав. Кто-то тряс её за плечи, легонько похлопывал по щекам и вот теперь принялся совать под нос едко пахнущее растение. Собравшись с силами, разлепив веки, сонная Настасья разглядела сидящего напротив Властоша с пучком засушенной полыни в руке. — Наконец-то пришла в себя, замарашка, — бросил тот с нескрываемым раздражением. «Жаль, я не умерла после ритуала» — вздохнула про себя девочка. Боль от порезов продолжала терзать руку. — Голова… звенит, — озираясь по сторонам, пролепетала пленница пересохшими губами. Настя обнаружила, что сама сидит на стуле, а они с паном находятся в небольшой комнатушке с помутневшим окном, за которым ничего толком невозможно рассмотреть. — Вижу, что болит, — кивнул Властош. — Ну ничего, это просто нервы шалят. Выпей-ка, полегчает, — помещик протянул ей чашку горячего отвара. — Полынь, — пояснил он. — Одна моя хорошая подруга научила готовить её. Честно говоря, гадость редкостная, я про отвар сейчас, но… поверь, боль успокоит. Настя хотела отказаться, однако пан поднёс чашку прямо к губам невольницы: — Насильно волью, девчонка! Немедленно выпей! Не смей мне перечить и уж тем более говорить, что тебе якобы ничего от меня не нужно. Не будь ты для меня важна, не церемонился бы. Но ты должна оставаться живой. Неизвестно, как подействует Заклятие, которое я переписал. Это — риск. Так что, давай, пей… Пей, неразумное дитя! Едва пригубив чашку, Настя тут же выплюнула её содержимое. Едкая горечь обожгла ей язык и нёбо. Такое глотать было просто невозможно. Однако, пан, утверждал обратное. — Твой характер не слаще, чем эта травяная гадость! — сказал он с едкостью. — Выпей немедля залпом! Лишний раз злить чародея не стоило, потому испить лечебный отвар пришлось до конца. Плевалась девочка после долго, но зато успокоилась головная боль и даже жжение в изрезанной руке стало менее сильным. Отвар подействовал. — Где мы? — спросила в конце концов Настя, опасливо оглядывая новую темницу. — Это не ваша лаборатория. — Какая догадливая, а-а, — протянул не без яда пан, положив пучок полыни на пол. — И впрямь, не лаборатория. Мы находимся немного в ином месте; лаборатория, к слову, в соседней комнате, но это… другой Заклинательный Зал. Чародей встал, подошёл к чёрному колесу, видневшемуся в середине мрачной каморки, поманил жестом Настасью. Девочка приблизилась с опаской. Щелчок пальцев — и магия зажгла свечи, приглушенно освещая жуткую комнату. Два мотылька закружили вокруг огонька свечки на настенном канделябре. Настасья не могла оторвать взгляда от старинного приспособления. Крестьяне, да и сам пан успели уже не раз упомянуть эту вещицу. — Ваша прялка! Вишнецкий повернулся к Настасье. Лицо его исказила улыбка, да такая странная и пугающая, что от вида её по телу девочки пробежал холодок. — Думала, шутить буду? Надо было мне сразу показать тебе её! Может, стала бы послушнее. Облокотившись о прялку и отстранённо, как-то оценивающе осмотрев пряжу, давно не белоснежную, но буровато-алую, словно пропитавшуюся кровью казнённых жертв, пан горделиво выпрямился. — Смотри, Настенька, что за прелесть. Подарок от моей жены-покойницы. Она значилась сильной чародейкой, служанкой Мар… богини, якобы забытой. Она сумела проклясть обыкновенную прялку, и теперь от неё исходит смерть. Ох, как ты смотришь, тебе нехорошо? — Властош, уловив выражение ужаса на лице Насти, тихо посмеялся: — Ну извини, замарашка, сама вынудила! Лунья Грацианская — выдающаяся была колдунья, в чёрной магии она преуспела больше, чем её сестрица Стелла — в светлой. Подумать только, какие они разные! Анастасия раскрыла голубые глаза. В мыслях она перелистнула страницы воспоминаний. Илантийское имя той синьоры! — Стелла? Так она ваша… — Да-да, не поверишь, но — родственница. Вроде, ты уже знала о ней в лесу, когда воткнула мне в волосы её гребешок. Свояченица моя ненаглядная. Сильная фея, жаль, пока живая… Настя запустила пальцы в золотистые волосы, раскрыла рот в немом изумлении. Значит, правда: Стелла находится в родственной связи с паном, но отношения их не лучше, чем у зайчихи с голодным лисом. Разумеется, он ведь виновен в гибели её сестры. — Ну полно вспоминать о былом. Однажды я встречусь с синьорой Стеллой и у нас получится интересная беседа. Но сейчас об этом рано думать. Подойди, Настенька. Властош поманил пленницу жестом, и та, поставив чашку на пол, на удивление, покорилась. — Погляди, — волшебник бережно погладил колесо, сдул пыль с его поверхности. — Веретено очень похоже на иглу, видишь, какой острый конец? Оно убивает человека в секунды. Настя коротко ахнула. Властош улыбнулся, схватил девушку за плечи, близко подвёл к прялке. В нос ударил запах дерева, металла и смерти. — Приговорённый пальцем касается веретена и мгновенно падает на пол мёртвым. Ну, как — мёртвым… По поверью, это — всего лишь вечный сон, однако хоронить приходится, как мертвецов. Кто ж разберёт, жив ли ещё человек? Да, и как снять чары прялки, никто пока не обнаружил… Искусница не могла отвести взора от коричнево-красной пряжи, небрежно насаженной на веретено, увенчанное длинной стальной иглой. — Помнишь старую славенскую сказку, — зашептал на ухо насмешливый голос, — про чёрного могущественного колдуна, который пошёл против Сварга-Солнца и богини Смерти? Шляхтич Анджей Кирецкий переписал эту историю на современный лад. Ты читала? — Да… — Зря. Бездарный пересказ Анджея, так исковеркал великую легенду. Я расскажу тебе настоящую историю. Изначально тому колдуну надо было стать бессердечным, провести страшный ритуал. Говорят, он вырезал себе сердце, положил его в ларец, ларец тот закрыл в сундук на семь печатей и подвесил на дубе. Когда обряд был совершён, за сердцем он вынул душу, а из неё свою смерть. Чтобы всегда оставаться молодым и жить вечно. — Это невозможно… Пан Вишнецкий возмутился: — Я рассказываю тебе сказку в подлиннике, а не тот детский лепет, который ты, вероятно, читала Данилушке! Так вот, волхв переиграл богиню, спрятав свою смерть на конце иглы. А игла та была из чистого серебра и не могла коснуться её Маренья! С грохотом распахнулось окно. Со свистом ветер задул свечи. Властош удержал дрогнувшую Настю, поджал губы. Нельзя вслух произносить запретное имя. Он ведь — не её слуга. — В-вы хотите сказать, что это веретено и есть — та самая игла чародея? Вы верите в эту легенду? Властош повернул Настю к себе. — Ох, а ты, видно, до сих пор веришь, что череп на моём посохе — игрушка, а не отрубленная голова несчастного колдуна?! Властош громко рассмеялся. Настасья и впрямь не могла уверовать в то, что сказки, знакомые ей с младенческих лет оживали на глазах, и показывали себя с самой жуткой стороны. Но Вишнецкий решил дать им волю. — Крутись колесо, кружись веретено! После этой фразы, одним рывком крутанул он большое колесо. Неприятно зажужжал механизм, заплясало веретено, и засверкала смерть безымянного чародея на конце иглы, маня забрать новую жертву, отдать дань богине Маренье. Настасья так похолодела от ужаса, что Властошу показалось, будто удерживал он за плечи не живого человека, а труп. И страха девочки всё же было ему мало. Наклонившись над ухом Искусницы, зашептал он стихотворное заклинание: — Кружись-танцуй, веретено, Крутись, гнилое колесо! Дай напиться, погубить, Душу бесу отпустить. Крутись, гнилое колесо! Танцуй волчком, веретено! С шумом работала прялка, но Анастасия слышала только завораживающие жуткие слова чародея. Разум угасал. Со скрипом кружилось колесо. Настя смотрела, не моргая. Вертелось веретено. Настя уже не слышала Властоша. Он увлёкся и не заметил, как закрыл глаза, читая повторяющиеся фразы. Как сквозь пелену, медленно Искусница протянула руку… Прялка жаждала крови, умирала без неё, так точно слыла живой. Смерть легендарного бессмертника не прочь была забрать душу Настасьи, маленькой златовласой девочки, избранницы Сварга, лютого врага Мареньи. Так дай ей напиться, дай погубить! — Крутись волчком веретено; Кружись гнилое коле… Настя, нет! СТОЙ! Властош успел вцепиться в пальцы Анастасии, которая под сильным воздействием чар уже было поднесла их к игле. Крик пана вернул Настю в реальность. Она задрожала, оцепенела. Вишнецкий резко остановил колесо. — К бесам в Огненное Царство собралась, замухрышка? — засмеялся он нервно. — Не отпущу! Ты мне здесь нужна. Я просто рассказал тебе сказку. — Сказку? — мертвенным голосом повторила Настасья, со слезами воззрившись на пана. Он улыбнулся и ответил: — Казню я сегодня не тебя. Казнит? Да неужели, не шутил? Нет. Кончились шутки. Вишнецкий отвёл девчушку подальше от прялки, несколько раз хлопнул в ладоши. Дверь отворилась, впуская в комнату тусклый, но желанный свет. Порог переступил Яков, волочивший за собой парнишку, которого Настя видела несколько раз в сопровождении Анфисы. Последняя, рыдая и причитая, плелась за ними. Завидев Настасью, Анфиса будто с ума сошла. Лицо её побагровело, но уже не от слёз, а от бушующей ярости. — Это — из-за тебя, Искусница! Из-за тебя, дрянь! Резко набросилась она на Настю, вцепилась ей в волосы. Девочка завопила. Обороняться от острых ногтей пришлось локтями. Невольница старалась расцарапать соседке лицо. Яков ошарашенно глазел на драку, хотел оттащить крестьянку от дочки мельника, но не мог отпустить связанного Ивашку без приказа пана. Властош смотрел на происходящее спокойно сложив руки; он не спешил что-то предпринимать. — Если бы ты не была Искусницей, Иваша бы не узнал и не сболтнул канцлеру!.. Мерзавка! — Анфиса, оставь, — вдруг попросил Ивашка равнодушно, как бы отстранённо. И в один момент, когда на лице Настасьи благодаря ногтям Анфисы заалела кровь, Властош решил прекратить — выкинул вперёд руку. Белоснежный энергетический поток, ударивший из его ладони, отбросил взбешённую девицу к стене. Ударившись, Анфиса распласталась на полу. Она захлебнулась криками от отчаяния, принялась бить кулаками по полу. Настасья, пошатываясь от боли, тяжело дыша, присела на стул. — Высечь, — велел пан, кивком указав на Анфису. Яков, другого приказа и не ожидавший, кивнул. — Это мы запросто. — Но не так сильно, Злотенко, — добавил шляхтич после недолгой паузы. — Мне девку ещё Мирону дарить. Настасья слегка удивилась. Анфиса же в изумлении вскинула голову. — Как? Меня… — её бешеные глаза округлились. — Меня — другому помещику?! Властош пожал плечами. — Вижу, поражена. Ты мне надоела. Радуйся. Мирон — человек миролюбивый и слишком добрый! Однажды, уверен, доброта эта хвалёная загонит его в могилу. Пока он жив, ты будешь каждый день благодарить Небеса за то, что к нему попала. А вот с тобой, Ивашка, у нас другой разговор, — колдун повернулся к доселе молчаливому крестьянину. Сегодня парень был трезв. Хотелось вдрызг напиться, когда его известили о собственной скорой смерти, но управляющий не даровал ему такой возможности: мигом скрутил да бросил в холодную. — Ослепления было, видно, тебе недостаточно. Ты смел предать меня перед королевским псом, вражиной Славении-Матери! Погибнуть могли все. У меня было мало времени на раздумья, какую кару тебе придумать, — чётко проговаривал Вишнецкий каждое слово, обходя узника кругами. — Хотел приказать бить тебя до смерти, пока дух не испустишь, но остановился на прялке. Самой милосердной смерти. За предательство четвертуют! По крайней мере так всегда было! Но нет! — голос Властоша Ладовича сорвался на крик. — У нас же новая эпоха, как сказал государь Леош! Век гуманизма и чёртовых либеральных взглядов! Нынче это вошло в моду! Забавно, что сам он их не придерживается! А вот я пошёл на уступки. Так что благодари, щенок дворовой… Ивашка повесил голову. По кивку господина Яков развязал парня. Владелец усадьбы подставил руку под пухлые губы кмета, приказал поцеловать. Старый обычай от славенского закрепощения крестьян, хранящийся веками. Целовать Иваша не стал. Вместо этого, отпихнул руку пана и плюнул тому прямо в лицо… Терять было нечего. Яков и Анфиса ахнули. Настасья прикрыла глаза, понимая, что совершил парень, и какая участь теперь его ждёт. Но как бы ни желала, посочувствовать Ивашке не смогла. «Наверное, я так же глупа, — думала пленница. — Нельзя спорить с тем, кто сильнее. Надо выжидать момента и учиться, чтобы стать могущественнее и тогда уже начать бороться, а я… Что же наделала, дурёха?! Теперь всё пойдёт прахом, вся моя прошлая жизнь канет в забвение…» Властош вытер рукавом мантии лицо. И следом, с силой размахнувшись, наотмашь ударил Ивашку по лицу. Послышался хруст. Парень упал под ноги чародею. Из сломанного носа и рассечённой губы на пол закапала кровь. Анфиса, не выдержав, завопила и бросилась на помощь к возлюбленному. — Ох мой милый! Любый мой! В слезах крестьянка стала целовать бледное лицо Ивашки, его щёки, лоб; гладить светлые мягкие кудри. Оторвала от испачканного алого сарафана кусок ткани и вытерла им кровь. — Уйди, уйди, Анфиска, — невнятно говорил тот, отстраняясь. Но девушка продолжала крепко обнимать любимого. — Я за тебя отомщу, Иваша, слышишь? Я за тебя отомщу, клянусь, — быстро прошептала ему на ухо Анфиса. Властош, не расслышав слов невольной, кивнул, и повинуясь жесту, Яков схватил крестьянина, поднял с колен. Крутанув рукой колесо прялки, маг привёл в движение волшебную вещь. С привычным скрипом завертелось колесо, зажужжало его веретено, сверкая острым концом. Пан взял Ивашку за руку и приблизил указательный палец к наконечнику иглы. Осуждённый не противился. — Постоянное неповиновение и измена строго караются, — хладнокровно молвил тёмный чародей. — Именем рода Вишнецких из Волховской Шляхты, я пан Властош, сын Лады и внук Криоша, выношу тебе приговор. Вечных тебе сновидений, глупец! Анастасия успела заметить быстрое, лёгкое движение. Видела, как игла вонзилась в палец. Кровь побежала по серебру, оросила и без того багровую пряжу. Ивашка выпучил белёсые глаза. Рот раскрылся, но не успел издать и звука — сердце замерло. Несколько секунд — и парень рухнул под ноги господину Вишнецкому мёртвым. Настасья слышала стенания Анфисы, раздававшиеся будто из другого мира. Проследила, как она подползла на коленях к телу возлюбленного. Дочери мельника хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться… Куда угодно, хоть самой помереть, лишь бы только больше никогда не видеть этих ужасов. — Ну что, милая, узнала, каким я могу быть? Анастасия, глотая слёзы, промолчала. Властош, бесстрастно посмотрев на рыдающую Анфису, сказал: — Ну вот, Яков, ещё одно дело на сегодня завершено. Отныне в моей вотчине не останется докладчиков! Буду истреблять каждого. А ты, милая, с завтрашнего дня заживёшь другой жизнью. И поверь, ещё радоваться будешь! Так станет легче для нас обоих! Живо за мной! Взбешённый чародей схватил руку Искусницы и повёл за собой прочь из каморки.***
Настя кричала, отбивалась, до сих пор сохраняя надежду вырваться, выскользнуть из мёртвой хватки. Властош, не произнося лишних слов, тащил девчонку за собой. Пройдя через лабораторию с жертвенником, они вышли в роскошный огромный зал, похожий чем-то на оранжерею. Дочка мельника замерла на месте, поражённая небесно-хрустальной красотой: зеркальные стены отражали радугу витражных окон и разнообразие массивных колон цвета слоновой кости. Всё переливалось точно в калейдоскопе; красочные стёкла искрились, отражая солнечный свет. Работающие фонтаны шумом воды ласкали слух, в воздухе витал свежий запах роз. В сердце Заклинательного Зала, на белоснежном полу был начертан сияющий круг. Настя застыла, понимая, что ни в коем случае не должна туда входить. Но, волшебник считал иначе. С силой он втолкнул пленницу в круг, светящийся буковками глаголицы. Перешагнув черту, девочка ощутила, как ноги будто приросли к полу, шевельнуться она почти не могла. Властош облегчённо выдохнул. Недолго оставалось ему мучиться. Да, и ей тоже… Из внутреннего кармана мантии чародей достал свёрнутый вчетверо листок пергамента. — Одумайтесь, прошу вас! — Настя пробовала образумить его, заставить отказаться от безумной затеи. — Вы совершаете большую ошибку! Мой отец, мой названый брат, моя жизнь… Моя! Не ваша! Я ведь больше не вспомню их! Тёмный маг молча и сосредоточенно читал исписанный лист. Когда всё проверил, подошёл к белому столику подле одной из зеркальных стен. На столешнице Настя заметила чёрный кубок с дымящимся зельем. Весь зал пропитался приятным сладковатым ароматом, похожим на мёд с примесью дурманящего запаха маков. Волшебник взял тяжёлый кубок, поглядел в зеркало и равнодушно сказал отражению Настасьи, стоящей за его спиной: — Мне плевать, кем были все они для тебя. Плевать, дорогуша, слышишь?! Они мне только мешали, теперь — не будут. Благодари, что я мельника не стёр с лица земли, а сотру лишь твою память о нём и о матери… Ты для меня просто пешка. — Пешка может стать ферзём и скинуть главную фигуру с доски! — воскликнула Анастасия, вновь попыталась переступить проклятый магический круг. Тщетно. Ноги её не слушались. Даже дар Искусницы был теперь перечёркнут кровавыми знаками на руке. Предательски покатились по её щекам слёзы бессилия. — Это буду не я, — сухо изрёк Вишнецкий. — Если возникнет такая потребность, я сам тебя скину с доски. Но, надеюсь, это не понадобится… — Он сделал паузу и задал риторический вопрос: — Не забыла, что я тебе рассказывал? Помнишь, что с тобой произойдёт после Заклятия Забвения? Настасья упорно молчала. — А я тебе поведаю подробнее! — Властош повернулся на каблуках так, что от резкого движения с его побелевших волос упал остроконечный капюшон. — Я всё продумал до мелочей! Ты выпьешь это зелье, у тебя закружится голова, и я начну читать Заклятие. Когда очнёшься, всё твоё прошлое обратится в жизнь невольницы пана Властоша Вишнецкого. С самого рождения! Вот в этой усадьбе! Что ж, думаю, моя воспитанница и ученица Анастасия уже не будет так непокорна, как Настасья — дочка мельника. — НЕТ! — ДА! — пан двинулся к кругу. В глазах его полыхала уверенность. Крыльями летучей мыши развивалась за ним мантия, колдовство ветром, налетающим ниоткуда, трепало снежные волосы. Он не был похож на сумасшедшего, но навязчивая идея придавала его действиям оттенок безумия. И всё же, Властош знал, что делает. Он отвечал за свои действия. Не перед Единым, не перед Сваргом или Славьей, но — перед самим собой. Остановившись около сияющей черты, волшебник победно глянул на Настю. — Найдётся человек, который вернёт мне память, — твёрдо заверила та, поборов бессмысленные слёзы. — Мне расскажут, и я поверю! — С твоим характером, не думаю. Милая моя, люди под страхом смерти не проронят ни слова. В отличие от тебя, у них есть чувство опасности. Даже если кто-то проболтается, ты не поверишь. Заклятие могут снять два человека: это — я, наложивший его, и Искусник. Но кроме тебя, Искусников в Славении больше нет. И даже когда я верну тебе магию, вернуть себе память сама ты, увы, не сможешь, — шляхтич пожал плечами. — Такова жизнь. А прошлое, что ж… Было да прошло да быльём заросло! Настасья опустила голову. Волшебник поудобнее перехватил пергамент, и, подняв повыше кубок, принялся нашёптывать на напиток заклинание собственного сочинения, над коим он корпел всю ночь в библиотеке: — Льдом сердце покроется пусть, заклинаю! Не вспомнишь ни мать, ни отца, отрицая, Что с ними жила и любила душою, Но лето сменилось вдруг лютой зимою! И прошлая жизнь отреклась с сего дня Отныне сторонкой обходит тебя! Он повторил стихотворение трижды, точно молитву. Если бы Анастасия не находилась под воздействием чар оцепенения, она зажала бы уши: настолько страшно ей было слышать эти слова. Властош положил листок в карман. Перешагнул черту круга, оказавшись прямо перед Настей. С ним, однако, ничего не случилось. Он не подвергся чарам, не застыл статуей. Поднёс к губам дочки мельника кубок, но та плотно сжала зубы, давая понять, что отказывается пить. — Ты выпьешь, — с нажимом процедил маг, секунды подождал и серьёзно добавил: — Иначе, с прялкой я познакомлю Даниила. Не шучу. Прямо сейчас, у тебя на глазах. Как она работает, ты уже видела. Настасья шмыгнула носом, глотая слёзы. Выхода не было. Представляя в мыслях батюшку, покойную мать и названого братца, она, словно старалась сохранить их в памяти как можно дольше, хоть это было совершенно бесполезно. Девочка приоткрыла рот и позволила влить в него содержимое кубка. Властош придерживал ей голову. Настя жмурилась, но пила маленькими глотками, иногда давясь. Приторно-сладкий напиток, чуть подогретый как вино, проникал в каждую клеточку её тела и вскоре ударил в голову. Настя пошатнулась и упала бы, если бы ни удерживающие её чары оцепенения. — Прекрасно… — Бог вас накажет, — молвила девочка. На её бесполезную фразу Властош только усмехнулся: — Уже наказал. А теперь — помолчи, будь добра. Последний штрих остался. Закреп, подтверждение моих слов. Словно сквозь дрёму Анастасия услышала старо-славенский язык. — Я естэм полноца, — повторял колдун в точности так же, как и в ритуале блокировки магии, — бо плоць мая Земь. Естэм — Всходэм, бо дыханне маэ Аер. Естэм — Заходэм, бо кроф мая Вотша. Естэм — Полудним, бо дух мой Смага… Настя услыхала и новые строки. Голова кружилась, перед глазами сверкали искры, но всё же девочка смогла перевести некоторые фразы. — Закляттэ маэ непорушно! Хто яго анулуэ? Лечшэ я! «Заклятие моё нерушимо! — откликнулось звоном в голове пленницы. — Кто его снимет? Только — я!» — Зи мною духи стихий, швидки слов моих! СМАГА. ВОТША. АЕР. ЗЕМЬ. Да будзэ так! «Со мной духи стихий, свидетели слов моих. Огонь. Вода. Воздух. Земля. Да будет так!» — Нет… — через силу прошептала Настя и спустя мгновение увидела, как в круге появились три непонятных сущности, похожие на хвосты падающих звёзд. Астрономы подобные явления в небе называли кометами. Искрящиеся создания закружились около Властоша, точно радостные дети подле отца. Незримая энергия, свистящая и холодная, представляла воздух. Водная «комета» орошала мелкими каплями мантию колдуна. Пламя огненными языками лизало его одеяние, не причиняя вреда. Земная рассеивала пыль и песок. Волшебные элементы парили вокруг пана, рисуя в пространстве рядом с ним фигуры, буквы и символы, которые тотчас исчезали. На несколько секунд они зависли в воздухе, изобразив четыре треугольника — те самые, что чертил Вишнецкий, проводя ритуал, на руке Насти. Четыре Элемента Магии по приказу чародея потеряли вид треугольников, вновь обратились в хвосты комет и устремились к Настасье. Элементы прошли сквозь её тело, пронзили насквозь душу. Заклинание оцепенения испарилось. Образы родных, до сего момента хранившееся в памяти, погасли. Анастасия рухнула на пол, потеряв сознание.