Тук-тук, откройте,
Это я, ваша Смерть.
Я устала ждать за дверью,
Я хочу войти
По поверью вся в белых перьях,
Соберётесь по пути
Пора идти!
Сергей Бабкин — «Тук-тук»
Прошло полдня с тех пор, как экипаж покинул Берёзовую Рощу и двигался теперь по тропам густого леса. Время в дороге тянулось медленно и так же скучно, как тянутся лекции, зачитываемые монотонным голосом профессора в институте. Никто в пути не произнёс ни словечка, разве что, Анфиса — один раз попросила развязать занемевшие от тугой верёвки руки, и тут же замолчала, награждённая господским суровым взором. Когда пан задремал, облокотившись на черенок метлы, Анфиса попробовала уговорить Якова. Надоедливым комаром жалостливо причитала над ухом, и в конце концов, управляющему надоела. Девчонка мешала ему отдыхать. Несмотря на запрет Властоша, Якова клонило в сон, и он поддался бы искушению, если бы не Анфиса. — Да замолчишь ты, наконец?! — прошипел сквозь зубы приказчик. — Ещё слово — и встанешь на место лошади! Отстегаю кнутом так, что кости станут видны! Угроза Злотенко усмирила крестьянку. Слуга пана сладко зевнул. Равномерно покачивающаяся карета, цоканье копыт и горько-сырой запах осени навевали сон против воли. Анфиса отвернулась к окну. Там, за стёклами мелькал бескрайний, налитый золотом и красным огнём лес; с деревьев, кружась в студёном воздухе, опадали листья, а солнце куталось в тяжёлое покрывало туч. Стараясь отвлечься от боли, терзающей запястья, невольница прислонилась к окну. Образ Иваши вспыхнул перед закрытыми глазами. Парень с нежностью смотрел на Анфису, тянул к ней окровавленные руки, словно звал в иной мир, к себе… Анфиса не заметила, как задремала и начала путать реальность с грезами. С губ срывались бормотания, просьбы, всхлипы… Чёрная тоска начала поглощать душу, и даже во сне билось раненой птицей единственное желание — умереть. Без боли, без страха, тихо и спокойно умереть, навсегда воссоединиться с избранником. В полусне загорались обрывки воспоминаний: страшная прялка, холодно смотрящий пан, последнее прощание и клятва отомстить. … Тревожный сон стремительно таял, подобно первому ноябрьскому снегу, раздавалось цоканье подков и шуршание листьев, вновь слышался скрип колёс, мелодичный свист кучера Осипки, подгоняющего молодую лошадёнку… Приоткрыв отяжелелые веки, Анфиса увидела крепко спящих господ. Что-то надо было делать… Терпеть унижения, жить новой жизнью у Мирона Орловского — не самый лучший выход. Так рассуждала Анфиса, опираясь на чувства. Желание о мести, единственное желание грызло изнутри, напоминая червя, прогрызающего внутренность гнилого яблока. В голове забрезжила идея, с каждым мигом становившаяся всё яснее. План собирался по кусочкам: освободиться от пут, бежать, а потом найти сторонников, врагов колдуна, дабы сплотиться ради общей цели! Но… Ох, нет! Слишком сложно! Слишком мудрёно! Гораздо проще и быстрее сразу избавиться от проблемы, пусть и ценой собственной жизни — убить его. Убить Вишнецкого! Анфиса, пристально всматриваясь в лицо спящего пана, осторожно просунула связанные руки в карман замаранного сарафана. В пальцах блеснул кухонный ножик. Она успела стащить его в тереме травницы, стоило Якову Миколычу отвлечься. Но резать таким орудием путы — занятие кропотливое и совсем бесполезное. «В любой момент проснётся» — думала Анфиса, искоса поглядывая на управляющего. Вспотевшие ладони крепко сжимали ножик. Анфиса перевела взор на беззащитного, пока что, Властоша. «До глотки не дотянусь, но под ребро воткнуть смогу… Если оттолкнуться и навалиться изо всех сил… За Ивашу!» Мороз сковал суставы и позвоночник Анфисы. Она никогда никого не убивала, не нарушала эту заповедь, не ощущала на руках живую горячую кровь. Хоть в глазах и сверкала решимость, смертная бледность покрыла лицо невольницы, точно не она собиралась казнить, а её саму вели на жестокую казнь. «Ну же, давай!» — шептал на ухо собственный, как будто искажённый голос. Анфиса перехватила нож поудобнее, остриём направив прямо в грудь спящему чародею. Выдохнула, упёрлась спиной в стенку и… Карета подпрыгнула так резко, будто её подхватил поток ураганного ветра. От неожиданного толчка экипаж покосился, дверка распахнулась, и Анфиса, не удержав равновесия, с криком вылетела наружу. Нож выскользнул из её рук и с коротким бульканьем упал в ручей, протекавший рядом. Яркая боль пронзила висок и связанные руки, девушка чудом их не вывихнула. Недалеко по дороге катилось колесо, слетевшее со спицы. Анфиса сквозь туман боли видела, как колесо опоясало тропинку и плюхнулось на траву. Слышала она ругательства выпавшего из экипажа Золотенко, ржание лошади и гневный голос проснувшегося Властоша: — Осип, что, чёрт бы тебя побрал, происходит? Карета в яму попала, покосилась? Ты не видел, куда ехал?! Чудом не разбились! «Остолоп, если бы не ты, у меня всё бы получилось!» — плюнула про себя Анфиса, разыскивая взглядом ножик в пёстрых осенних коврах, но бесполезно — он утонул в журчащем водоёме. — Да, як же можно заметить, коли вся яма под листьями? Такой листопад в начале Вересня, пане, ей-богу, впервые в жизни вижу! Странно всё это… — Осипка осенил себя звёздным знамением. Властош раздражённо скрипнул зубами, отвернулся, проверил сохранность метлы. Хвала Небесам — ни черенок, ни прутья не пострадали. — Колесо подними, приладь обратно. Если в ближайшее время, не починишь, я тебя, Осипка, заместо кобылы кнутом отстегаю! Злотенко! Анфиска! Отчего вы разлеглись? Времени выспаться было предостаточно! Яков, охая от боли, встал на ноги, поднял Анфису. Оба страдальчески покосились на отскочившее колесо. У Анфисы мелькнуло подозрение, что её, вместе с Осипом, вероятно, заставят приподнимать карету из ямы. Хмурясь, Властош осматривал поломку. К нему проковылял кучер и невнятно сказал дрогнувшим голосом: — Пане, плохое случится. Колесо со спицы отлетело… Примета такая. Беда ждёт нас. Беда… Властош мрачно, но внимательно глянул на Осипа. Судя по ошарашенному виду, тот был не просто уверен в своих словах, но и собирался уверить всех остальных. — Сейчас только тебя беда ждёт, коль не починишь! — услышал чародей грозное восклицание Якова, а Осипка, обернувшись, увидел того с кнутом в руках. — Вытаскивай карету из ямы и чини, — сухо приказал пан, жестом велев управляющему бросить кнут и подсобить в помощи худощавому мужику. Мысль о плохом знаке и отлетевшем колесе запала в душу волшебника, но он, справившись с нею, тихо молвил, обратившись к Осипу: — Запомни, твоё дело — малое: везти, помалкивать да чинить, коль потребуется. И не стращать других всякими бреднями. И где, чёрт возьми, эта деревня? Мы едем уже полдня! — Я, пане, еду точно в западном направлении, вон, куды солнце садится, хоть его сейчас и не видно. Вот, туды и еду, я ж не ясновидящий… — Следовало свернуть чуть на север… Работай давай! Да живенько, живенько! — Слушаюсь, пане. Под тяжёлым взглядом господина слуги принялись приподнимать карету за облучок из ямы. Властош утомлённо облокотился на ствол дерева, теперь не сводя прищуренного взора с Анфисы. Та прямо смотрела ему в глаза, отчаянно надеясь, что лютую ненависть пан не сможет прочитать на её лице. Анфиса приняла решение ждать. Всё-таки, не зря колесо от кареты отвалилось, не дав тем самым навсегда покончить с Вишнецким. Значит, так пожелали Высшие Силы, значит, им выгодно было пощадить мага. Выходит, следовало ждать. Анфиса вдруг осознала — идти по стопам Настасьи равнялось глупому, бессмысленному риску. И хоть про себя продолжала проклинать Вишнецкого последними словами, разум всё же укротил жажду отмщения, подсказывая девушке на сей раз проявить беспрекословную покорность, а дальше… Дальше, как пойдёт. Властош отвернулся от крестьянки, не выдержав отчаянной пустоты её взгляда. В какой-то момент он захотел подойди развязать девчонке руки, чтобы помогала Якову с Осипом, но едва сделал шаг, тут же его остановили странные протяжные звуки. Ветер нёс на гриве своей мелодичную песню. Чародей прикрыл глаза, прислушался. Нет, послышаться ему не могло: слуги тоже навострили уши. Не печалься, матушка Родина Славения. Сказка пишется Судьбой О любови девичьей… — растекался чистый голос, сотворённый Единым Господом, словно из хрусталя. — Оставайтесь здесь, — велел Властош. Сойдя с главной тропы, шляхтич направился в глубь леса. Настороженная маска исчезла с лица, когда чародею посреди дубов и тонкоствольных клёнов повстречалась девушка с лукошком. На её ногах из-под синего сарафана выглядывали лапти; голову венчал тканевый, расшитый орнаментом обруч, из-под которого до талии ниспадала густая русая коса. Одета на навжиский манер, и лицо белоснежное. Властош скривился от одной только мысли, что опять наткнулся на северянку. Не печалься, матушка Родина Славения! Сказка пишется Судьбой О любови девичьей… — повторяла девица нараспев, мечтательно возводя очи к небу, голубыми лоскутками мелькавшему среди золотых листьев. Сказка добрая, в ней люди Волей дышат, счастьем! Повесть светлая о тех, Кто не знал ненастья! Не печалься и не плачь, Матушка родимая, Стала я невестою Сокола любимого. Стала я невестою Сокола любимого… Блаженно слушал Властош дивную песню, притаившись за стволом дуба-великана, и, сам от себя не ожидая, пытливо всматривался в поющую. Крестьянка, ровесница Настасьи, может, чуть старше, не выглядела несчастной. Свежий румянец покрывал щёки, а васильковые глаза искрились, как кристаллы кварца, добываемого в горной полосе Славении на востоке. Незнакомка не походила внешностью на царевну или княжну, но была весьма миловидной. Девочкой-цветком, который вот-вот должен раскрыться и расцвести. Песня прервалась удивлённым восклицанием, когда ясноглазая заметила следящего за ней человека в чёрном. — Не бойся, душа моя, я не разбойник, — ласково улыбнувшись, Властош вышел из тени дуба и поднял руки в успокаивающем жесте. Девушка склонила голову набок. — Вижу, что не лихой человек, — сказала она, задумчиво оглядывая путника. — Вы не похожи на простака. Чародей усмехнулся: — Что верно — то верно. Помещик. Земли мои не так далеко отсюда, если ехать по краю Навжьего леса на восток. Но ныне выпала мне доля — в путешествие отправиться. Мы спокойно ехали, пока карета не застряла в яме, колесо отскочило. На главной тропе — экипаж и мои слуги, — Властош указал вдаль, на лабиринт деревьев, откуда вышел. Северянка приближаться не смела, тревожилась. Чародей это прекрасно видел. — Меня остановил твой голос, красна девица, — Властош светло улыбнулся. — Привлёк, уж больно красиво ты пела. О любви, не ошибаюсь? Отчего ты просила Славению не печалиться, будто она живая? Ведь Славения — это всего лишь страна. — Для кого — только страна, а для кого и матерь родная, — отвечала, опустив глаза, девочка. — Сирота?.. Незнакомка дёрнулась. Тихий, но резкий вопрос пана проник в душу. Совладав с неприятными чувствами, без лишних слов, она кивнула. — Значит, пела, чтобы матушка Славения не печалилась, потому что замуж выходишь? — Да, я — невеста… Обручена. А как… Как вас зовут, сударь? — Ишь, какая, — усмехнувшись, волшебник шагнул навстречу, девушка попятилась. — Не поклонилась, руку не поцеловала, а расспрашиваешь, как Полудница! — Спрашиваете здесь только вы, господин. Я не приучена кланяться, а длани целую только священнослужителям. Да, не ошибся: северянка, нрав их не спутать с другими славенскими народами. — Оно и видно, — хмыкнул пан, бросив насмешливый взгляд на кулон, украшающий тонкую девичью шею. Подвеска, висящая на простом шнурке, представляла собой четырёхконечную звезду, заключённую в круг — главный символ веры в Единого Бога. — И всё же, как вас звать, господин помещик? — настойчиво, но мягко вопрошала девушка. Видя, каким взглядом смотрит шляхтич на нательную звезду, она прикрыла её ладонью. Кто знает, что творится в мыслях незнакомца? Обычно под взором недоброго человека звёздочки Единого чернели, даже если были изготовлены из серебра, но её кулон не спешил. Вишнецкий медленно поднял глаза на лицо девушки и назвался паном Всеславом Верховецким. Милоликая выдохнула как-то облегчённо: — Ох, ну, о нём мало, что слыхала, но, кажется, он — представитель Волховской Шляхты… Благо, не та фамилия, которую я ожидала услышать. В нашей деревеньке, где я живу, люди в последнее время стали более недоверчивыми к проезжающим мимо господам и постоянно интересуются их именами. — И что же эта за деревенька, красна девица? Вишнецкий взмолился, чтобы в ответ прозвучало именно то название, о котором он думал. И возликовал, когда крестьянка назвала деревню Кижичи и сообщила, что идти до неё меньше версты. Колдун осторожно поделился своими планами о постое. — Наша лошадь умаялась, не выдержит, ей бы отдохнуть, да и нам не мешало бы. Плохих мыслей я не таю, милая. — Ну, коль вы люди добрые… — недоверие к человеку в чёрном боролось с желанием радушно приютить незнакомца. — Коли зла нам, барин, не желаете, пустим. Девушка кивнула, внимательно рассматривая свою нательную звёздочку. Властош придержал радость под уздцы. Вместо благодарности, он сдержанно спросил имя девочки. — Варенькой меня кличут. — Варвара, значит. Красиво. «Странница» в переводе с древне-славенского, если не ошибаюсь. — Не ошибаетесь, сударь. Но странник теперь, похоже — вы. Куда вы направляетесь? — В Вишнёв. Добрый друг сказал мне, дескать, через Кижичи ближе. — Это можно, пан, можно. Не солгал ваш друг. Идите вперёд к экипажу, я за вами. Маг отвернулся, хмыкнул. Как же она боялась, раз попросила идти не подле, а позади. И как старалась не показывать испуга. «Что-то во мне насторожило её, — думал Властош. — Хвала богам, хоть в выдуманное имя она поверила» Они выбрались на дорогу, где стояла уже починенная карета. Анфиса с Яковом сидели в экипаже, ожидая пана. Высунувшись в окно, Анфиса скривилась. Её лицо с грубыми чертами заметно отличалось от смазливого личика, каким обладала русокосая лесная девушка. Яков и Осипка, напротив, с восторгом загляделись на спутницу хозяина. — Прошу в карету, Варенька. Скажешь, куда ехать? Варя замотала головой, задумчиво посмотрев на богатый экипаж. — Простите, господин, но лучше я прогуляюсь. А дорогу покажу. Вы, небось, и лесов наших чудных не видали, вечно господа куда-то торопятся, что и красоты настоящей замечать не успевают. — Я могу пешим, но — ты… Не прибьёт ли тебя твой барин, коли вовремя не вернёшься? Варенька негромко засмеялась, по-девичьи чисто, без фальши: — Ох, ну ба-арин — то-очно нет! Тётка Марфа — вот единственная моя хозяйка! Вот, она отлупить хорошенько может, ежели грибов к супу не наберу, она владеет главной харчевней Кижичей и постоялым двором. На удивление Властоша, недоверчивая девочка разговорилась. Возможно, она успокоилась, встретившись с такой же как она сама крестьянкой, понять было трудно. — Как только родичи померли, — говорила она, — мне тогда и года не исполнилось, так всё наследство тётке и перешло по старшинству. Но я не жалуюсь, не подумайте, сударь. Живётся нам с тётушкой Марфой хорошо, в отличии от… — она прикусила губу, жалостью поглядев на Осипку, на его исхудавшее, измождённое лицо, на рубашонку, прикрывавшую тощее, но выносливое тело. — Так ты вольная, девочка? — Властош совсем позабыл, что в стране помимо севера ещё остались вольные поселения. Он кивнул кучеру, и карета двинулась за ними следом. — Как видите, пан хороший. В нашей деревне нет барской усадьбы. Мы сами по себе, нет у нас шляхтичей. Да, и государь нами не очень-то интересуется. Разве что, налогами обложил. Господин и крестьянка неспешно шли по тропе. Усталая лошадь, казалось, по-доброму кивала Вареньке: наконец-то её не гнали вперёд, а дали идти спокойным шагом. Да, и несчастной Анфисе с позволения колдуна, наконец, развязали руки. Варенька, хоть и была настороже, но вопросами сыпала рьяно. — Так вы, пан Всеслав, ежели из Волховской Шляхты, стало быть, и ворожбой владеете? — Владею. Девушка резко помрачнела. — Тогда, лучше не говорите о своём ремесле нашим жителям. После случившегося намедни они не жалуют волшебников. — Что же такого произошло, радость моя? — Лучше бы вам не знать! Вот, вы горазды любопытничать, а заместо того лучше бы показали чудеса, коль настоящий кудесник. — Ты сомневаешься в моём искусстве? Миловидная девчонка забавляла Вишнецкого. Лес редел. Приказав приостановить экипаж, маг с нежностью взял Варю за руку и вывел на середину открывшейся им поляны. Прошептал заклинание на древне-славенском, щёлкнул пальцами, и Варенька увидела, как под деревьями, под кочками и корнями засияли десятки разноцветных огней. Они осветили места, где прятались под опавшей листвой съедобные грибы. Варенька в изумлении ахнула и кинулась собирать найденное сокровище. Волшебник терпеливо ждал, пока лукошко наполнится доверху. Чего только Варе не попалось, благодаря помощи светляков: и белые грибы, и лисички, и опята, и маслята! Воистину, теперь хватит не на один суп! Варенька даже поразилась: как в лесу может расти столько разных грибов? — Леший подкинул, — подмигнул пан. — Ты веришь в леших? Видела хоть одного? — Было дело. Заплутала, когда маленькой была, но не побоялась, вспомнила рассказы тётки. Одежду надела шиворот-навыворот, обувь местами поменяла, да угощение на пень положила и пошла, куда глаза глядят. Доволен остался дух, к утру вывел меня из чащи. Варвара засмеялась, и Властош посмеялся вместе с ней. Ни на миг не показывал он усталости, не выражал раздражения или злобы. Чародей понимал: завоюет доверие племянницы хозяйки постоялого двора — вполне вероятно, сможет вызвать и одобрение остальных жителей деревни. Властошу надо было появиться в Кижичах так, чтобы ничего плохого про него не подумали. Вишнецкому и его людям нужен был отдых на одну ночь, но ночь тоже следует пережить. А при репутации тёмного мага и внука отпетого негодяя, сделать это не так просто. К тому же, если приехавший в деревню чародей — дворянского происхождения. По пути Властошу приходилось останавливаться и ждать, пока Варенька справится со сбором грибов и ягод. Помимо съестного, она собирала кленовые листья, ветки с желудями и шишки, разбросанные под мохнатыми елями-великанами. С детским интересом разглядывала в лучах выглянувшего из-за облаков солнца золотистые прожилки листьев и рассуждала об осени. К разговору о природе присоединился и пан. Властош не ожидал, что какая-то крестьянка сможет вывести его на лёгкую беседу о радостях жизни в такое суровое время. Но потом она… стала размышлять о грустном: о предстоящих морозах, непомерных ценах на базарах и злых людях. — Славения! О, что за страшная страна! Лучшая в мире родина, худшее государство! Матушка наша, на шею которой накинули ярмо! — запричитала она красочно. — Богатые славенцы закрепощают в рабы собственный же народ, — говорила Варя чуть не со слезами на глазах, явно забывшись, что идёт бок о бок с этим самым «богатым славенцем». — Закрепощают не иностранцев, не заморских пленников, а своих же людей! И как только Господь допускает такое страшное недоразумение? Властош переменился так же резко, буквально обратился противоположностью Вари. — Боженька ваш допускает это уже четыре столетия подряд, если ты не заметила. Хотя, историю тебе никто и не преподавал, чему я удивляюсь? — подчеркнул он с тонкой язвительностью, забыв, что играет роль милого путешественника. — Всё-таки вольные крестьяне или нет, всё одно — холопы неграмотные! Варвара на секунду замерла. Она ничего не ответила, только ускорила шаг, чтобы пан не заметил вспыхнувшего румянца негодования. — Куда ж ты так торопишься? Неужто, обиделась? Кижичанка проглотила горечь, начавшую щекотать нёбо, шмыгнула носом и бросила на ходу, стараясь, чтобы голос звучал холодно: — Идите скорее, пока не стемнело. Молите ваших богов, чтобы в постоялом дворе моей тётки нашлось для вас место, иначе придётся в хлеву ночевать. — в тоне её послышалось раздражение, обида. — У нас тут все равны: и ясновельможные паны, и холопы неграмотные, жаловаться не станут! Больше Варенька ни слова не обронила. Обгоняя Вишнецкого, потеряв былую настороженность и страх, она горела желанием как можно скорее прийти домой и увидеться с возлюбленным. И не пересекаться более с новым знакомым. Слёзы застилали глаза. Властош осознал свою оплошность и дал себе зарок теперь молча следовать за ней.***
Давным-давно умелые мастера построили Кижичи из сплошного дерева, и, как поговаривали, без единого гвоздя. За время долгой жизни деревенька не знала ни пожаров, ни хвори, ни набегов врагов. Никто не понимал, почему так спокойно течёт время: то ли крестьяне выбрали удачное солнечное место на плодородном холме, следуя старым языческим традициям, то ли при постройке и заселении жители по молодой вере в Единого окропили всё вокруг водой со святыми молитвами. Единый ли им помогал, или Сварг-Солнце, факт оставался неизменным: с бедами, кроме нищеты, люди здесь редко встречались. До недавних дней… Экипаж въехал в деревню через ворота высокого частокола. Солнце разливало розовато-оранжевые лучи на бревенчатые избы и раскрашивало золотом слюдяные стёкла в окошках. Избы здесь не липли друг к другу, как порой бывало в крестьянских селениях. Каждый дом находился на определённом расстоянии от соседнего. Многие семьи могли похвастаться большим двором, а уж если положение позволяло, то и — сараем, хлевом да курятником. Зажиточные крестьяне, живущие большими семьями, селились в двухэтажных расписных теремах в центре деревни, победнее — вокруг неё; на самом отшибе — в простеньких избёнках. Властош подмечал каждую деталь, каждый узор на деревянном кружевном наличнике, орнаменты на понёвах женщин и вышивку на косых воротах рубашек мужчин. Нравы, традиции и образ жизни кижичане переняли у вольных северян. Деревня, живущая на поляне посреди Полесья, к югу от мрачного Навжьего леса, как бы стремилась присоединиться к навжийцам, скрыться в малахитовых густых лесах, пересечь эту границу. Ради безопасной свободной жизни, пусть — в вечном холоде, при свете сказочного сияния в ночном небе, утопая по колено в сугробах, эти люди готовы были пересечь Навжий лес, встретиться с лешими, мертвецами, призраками, обойти древние капища, но найти всё же независимую ни от кого жизнь, да хоть бы в Зеверцах! Властош знал: за границу того леса, откуда родом выходила сама Настасья, рвалось много беглых крестьян в поисках убежища. В самом сердце холма, на котором покоились Кижичи, находился дом старосты селения, а подле него — двухэтажный трактир, по-простому — харчевня. К нему и держали путь Варенька, Властош и его слуги. Вечер стремительно таял, однако кижичане продолжали работать, загонять скот, готовить ужин… В воздухе пахло навозом, сеном и борщом. Вперемежку с блеянием коз, хрюканьем поросят слышался детский смех. Дети прекращали играть и любопытства ради выбегали поглазеть на прибывших господ. Взрослые же не улыбались, кидали подозрительные суровые взоры на незваных гостей. Пану не кланялись, и он неохотно смирился с той мыслью, что битьё челом об землю ныне — не самое важное, но предложение о постое необходимо, как воздух. К тому же эти вольнолюбы должны понять: шляхтич приехал сюда не со злом, и ему нет до них никакого дела! Но почему они так странно косятся на него, будто на восставшего из могилы покойника?.. Вишнецкий, уже подуставший, плёлся за быстрой, словно ветер, Варварой. Почему-то сесть в карету и проехаться в ней до трактира ему не позволяло странное чувство. До сих пор его беспокоили слова Варвары о недавнем случае, связанном с чародейством. Но что именно произошло в Кижичах, девица утаивала. И возможно, произошедшее объяснило бы сейчас мрачные лица деревенских жителей. Мысли пана и его догадки неожиданно развеял тонкий голосок: — Сударь, подайте во славу Божию! Властош, ухваченный кем-то за подол плаща, вздрогнул, остановился. Варвара, услышав, замерла и обернулась. Чародей, посмотрев вниз, увидел грязного, лохматого мальчика лет семи в обносках, видом напоминающего щенка, выброшенного жестокими хозяевами на улицу. Мальчонка жалостливо глазел на пана, дёргал его за одежду и протягивал руку, монотонно повторяя: «Сударь, ну подайте ради Единого. Ну, хоть гривнушку на краюшку хлеба». Карета остановилась, дверь приоткрылась, и в проём высунулась лысая голова. — А ну отошёл от пана, попрошайка! — Яков сурово погрозил кулаком. — Хорошо же живут вольные крестьяне, коль голодные ходят да милостыню просят! — ядовито заметил Властош, смотря на мальчика. Варенька, не удостоив дворянина ответом, с горечью обратилась к ребёнку. — Первуша, — сказала она, — тебе лучше уйти. Они не дадут. — Ну почему не дадим? — усмехнулся чародей, опустившись перед мальчишкой на корточки. — Дадим. Розгой по одному месту хороше-енько дадим! Первуша вздрогнул, но тут маг молвил, стараясь оправдать себя в глазах Вари: — Хотя, если хочешь честно заработать, беги к хозяйке постоялого двора Марфе да скажи: господа прибыли, желают сытно отужинать и заночевать. Две комнаты, для помещика и его приказчика. Заплатим достаточно. Коли хозяйка даст добро на лучшие комнаты и успеет подготовиться до того, как подъедем, я и тебя награжу, — в пальцах Властоша блеснули крупные монеты. При виде денег у мальчишки загорелись глаза. — Ну а ежели — нет, получишь по шее. Уяснил, малец? Первуша колебался недолго. — Уяснил, господин, уяснил! Я — быстрее ветра! Она согласится, вот увидите! Без лишних слов Первуша помчался в сторону трактира. — Без выгоды так просто нельзя было подать? — с укором спросила Варенька. Вишнецкий поднялся, выпрямился. Снисходительность его потихоньку исчезала. Пора было поставить крестьянку на место, знать должна, кого порицает! — Это — не твои деньги, дорогуша. И подбирай выражения. Не пристало девке делать замечания пану! Пошли, слишком я устал с дороги. Варвара открыла было рот, но вовремя сдержалась, спорить не стала, однако, насторожилась. Порой захлёстывала её жажда справедливости, и в такие моменты она забывала, с кем и насколько открыто говорит. Она могла себя погубить, но Судьба подарила ей верного защитника, сердечного друга Алексея. По ремеслу парень значился конюхом и нрава был пылкого. Обожал хвастаться больно, и всё бы ему поскорее сделать!.. Даже на помолвку с Варей Алёша подтолкнул тётку Марфу слишком быстро. Именно Алексей встретил у крыльца трактира невесту и напоказ поцеловал в уста. — Солнышко моё медовое! — Любый мой! Я так скучала! Вишнецкий отвернулся, не в силах смотреть на их нежности. Парень с недоверием покосился на пана, его экипаж и слуг. Выслушав краткую историю Вари о встречи со шляхтичем, он согласился задарма накормить и почистить гнедую лошадь. Даже соизволил поклониться пану, но Властош успел уловить подозрительный, ревнивый взгляд. С конюхом особо поговорить не успели: дверца трактира отворилась, и на ступенях возник тот самый попрошайка. Возбуждённо и гордо мальчонка сообщил, дескать, Марфа уже подготовила две лучшие комнаты и застелила кровать для господина. В доказательство слов Первуши, на крыльцо вышла и сама Марфа, как с насмешкой отметил про себя пан, раза в два крупнее Палашки. Только сейчас пришло осознание, что расстались они с Пелагеей лишь утром, а он уже до боли в сердце скучал по ней и её заботе да по старческому ворчанию. — Ну лови, малец, заслужил! Ловко поймал Первуша обещанные монеты, и радостный, галопом убежал прочь. Варя слегка улыбнулась: не обманул колдун. — Милости просим, пан Верховецкий, хы-ы! — грубо, хрипло, словно курила лет сто, затараторила хозяйка заведения. Она попробовала улыбнуться, но вышло прескверно… Дородная женщина, тётка миловидной Варварушки, любезно распахнула перед гостями дверь харчевни. Руки Марфы, больше напоминавшие свиные окорочка, были красны от выпечки; волосы скрывала намитка из широкого белого полотенца. Среди деревнских ходили слухи, что волос на голове у неё вообще не имелось! Правда, никто подшучивать в глаза, а уж тем паче проверять не решался. Всем хотелось жить. Господа, поднявшись по деревянной лестнице, вошли в трактир. Внутри харчевни доедали ужин последние посетители. Повсюду стояли светцы, выполненные в виде перьев мифической жар-птицы; в них по обыкновению закрепляли лучины, но сами лучины, видимо, скупая хозяйка не хотела зажигать, бездумно растрачивая. Света горело мало. Пока Марфа показывала гостям комнаты на втором этаже, Варвара поспешила готовить ужин. Несказанно повезло: борщ приготовила тётка, и оставалось только закончить со вторыми блюдами и сладким. Жители Кижичей знали племянницу Марфы как добрую работящую девочку. Никто из деревенских не поразился порыву Варварушки сытно, даже празднично накормить приезжих гостей, да только не пана с приказчиком, а в первую очередь закрепощённых — кучера и девушку. — Садитесь за стол, гости дорогие, я вас накормлю на славу, — с задором позвала их Варенька, указывая на стол против окошка, освещенный лучиной. — Нема у нас денег, — пробурчала Анфиса, слыша, как от ароматов, доносившихся с кухни, желудок начал запевать протяжную песню. — Но, что же делать? Голодными я вас не хочу оставлять. Хм, считайте, ужин входит в счёт вашего дражайшего пана! Услыхав такое, невольники сразу кинулись за накрытый Варварой стол. Девушка приостановила их трапезу, с мягким порицанием заявив, что неплохо было бы для начала прочитать молитву. — И то, верно! — согласился Осипка. Под мелодичное песнопение Вари мужичонка неспешно осенял еду и себя самого звёздным знамением. Анфиса еле досидела до конца благодарственной Единому, а когда прозвучала последняя нота, бросилась уплетать за обе щеки свекольник, закусывая ржаным хлебом с кусочком сала; Осип же после борща спросил, не найдётся ли у Вари чего покрепче обычного кваса. Работнице долгих объяснений не требовалось. Через минуту перед Осипом на столе появилась стопка водки. — Навжийская горилка, как мы её называем. Не уступает горилке южных славенцев, батюшка, — заверила девушка, и кучер, чокнувшись с кружкой Варвары, наполненной квасом, залпом осушил стаканчик. Пока невольные смаковали ужин, Варя присела к ним и поинтересовалась, каково это — жить под властью помещика? — А ты на спину мою погляди, поймёшь, — едко фыркнула Анфиса. Осипка же, одёрнув её, сказал: — Сидит пан в имении, проводит свои бесовские выкрутасы, но нас не трогает, а вот когда злится, может наказать сильно… Только, к чадам иногда добр бывает. Всё ведь как, милая, зависит от того, с какой ноги утром встанет, так и у нас день пройдёт. — Меня, вон, дарить везёт другому чокнутому колдуну, — добавила Анфиса, на что Варя лишь с горестным изумлением покачала головой. Как же всё это ужасно звучало… Как несправедливо! И Всеслав… Он отнюдь не такой добрый, каким показался ей при встрече в лесу. Есть в нём нечто таинственно-тёмное… Но — что? Последние лучи солнца скрылись в вечерней мгле, затопив трактир приглушённой тьмой, когда Анфиса вполголоса спросила, где находится дом старосты. В голове засела идея… Она ведь тоже заметила, насколько подозрительно косились на волшебника крестьяне, и это давало ей возможность освободиться, но — как? Это она пока не продумала. — Дом дядюшки нашего старосты совсем рядом, около харчевни, — сказала Варенька, но тут же осеклась: — Погоди, а тебе зачем? Услышать ответ не успела. Грузными ногами, спускаясь по скрипучей лестнице, Марфа зычно рявкнула на племянницу: — Это ещё шо ж такое? Невольников да за мой счёт кормишь?! Вот, я тебе ложкой по лбу как дам, негодница проклятущая! — Не стоит, — оборвал угрозы Марфы холодный голос пана, спускавшегося следом. — Пускай едят. Я заплачу. Мне они живые нужны, не то не доедут. Будь любезна, принеси и нам с Яковом ужин. И да, лучины зажги везде, а то мы как кроты в норе! Получив ещё несколько рублей, подобревшая хозяйка улыбнулась беззубым ртом и, неуклюже раскланиваясь, принялась выполнять веление мага. Зажгла лучины, убрала посуду за невольниками, а затем приказала племяннице поднести ужин для господ. — Сама принеси, — настоял волшебник, — не видишь, я хочу с Варенькой побеседовать. Марфа опасливо уставилась на чародея, но задаток был уже уплачен, потому перечить не решилась. Шагая так, что полы готовы были провалиться под землю, она удалилась в своеобразную кухоньку. Властош, между тем, обратился к своим крестьянам: — Ну что, работнички чёртовы, наелись? А теперь, пшли вон отсюда! В конюшне заночуете, конюх вас проводит. Пан успел заметить неровный поклон и шатающуюся походку кучера. Запах алкоголя ударил ему в нос. — Пил? — гневно спросил он Осипа. — Стаканчик — за ваше здравие, господин, ик. Варенька подала… — Ой, смотри у меня, каретой управляешь! Ещё, чего доброго, перевернёмся! — Колесо уже, пане, отскочило, опасности нам не минова-ать, ик! Хуже уже не будет! — В конюшню, живо! Вместе с Анфисой! За лошадью проследи, — Властош подавил нарастающее раздражение, поборол желание дать затрещину, но вытолкнул Анфису с Осипом из трактира, тихо ругнувшись вслед пьяному крепаку. — Зря вы на него серчаете так, — вдруг заступилась Варенька. — Примета, и впрямь, нехорошая. А то, что выпил, бог с ним, авось к утру выветрится. Вишнецкий смерил добросердечную девушку ироничным взглядом. — Не злишься на меня, дивчина? — За что мне обиду на вас держать? — Да, брось, не надо притворяться, — волшебник улыбнулся, коснулся русой косы, нежным движением провёл по шее Вареньки. Яков, дабы не мешать развлечению пана, сел от них подальше, принявшись наслаждаться борщом, принесённым Марфой. Варвара взволнованно отпрянула в сторону. — Пожалуйста, не трогайте меня… пан Верховецкий… — А то — что, заявится твой конюх? — Заявится. Мы помолвлены с Алексеем. Он из любой беды меня спасёт! — Правда?.. Много раз уже спасал? — насмешливо спросил маг, припоминая лицо этого героя. Ничего необычного он в нём не увидел. Обыкновенный деревенский хвастун, которому нужно нечто большее, чем думала Варенька, и вряд ли это — любовь. — Запомни, девочка: любовь красна поступками, а не словами, — прошептал на ухо Варваре Властош и, обойдя её, устроился за столом напротив Якова. Застывшая девушка вдруг вздрогнула от его громкого голоса: — Ну! И где мой обещанный ужин?! — Сию минуту. Стрелой Варя умчалась на кухню. Марфа помогала подносить блюда. Перед паном вскоре возник царский стол, хотя бы по мнению крестьян, он был таковым. Подали тарелку борща со сметаной, глиняный горшочек жареного картофеля с галушками в мясной подливе, на закуску — ржаной хлеб с луком и салом; кружки сбитня; деревенским «десертом» служили сочащиеся соком вишнёвые вареники. Половину блюд Варвара готовила сама. Запах вкусной еды учуяли даже собаки на улице и хором завыли протяжную песнь. — Во благо и здоровье насыщайтесь, — Варенька подала пану на вышитом рушнике кусок свежеиспечённого хлеба. Властош благодарно посмотрел на девушку. — Ох, самое важное запамятовала, — вовремя спохватилась Варвара и, сложив большой палец с мизинцем, принялась осенять приготовленные кушанья. С девичьих уст разлилась мелодичная молитва: — Благословенна да будет пища и питиё, что подал Ты нам, Господи. Благословен да будет сын Твой, вкушающий её. Благословен да будет дом наш. Огради нас от силы нечистой, от зла ядовитого, от стрелы пронзительной, от кинжала острого, от страха… — Всё! Хватит! — прервал Вареньку пан, схватив её за руку, которой она осеняла блюда. — Достаточно… Яков заинтересованно глазел то на тёмного мага, то на праведную девицу, точно смотрел увлекательный спектакль. — Вы боитесь божьих слов? — спросила Варя. — Ну, что-о ты… — не без насмешки протянул колдун. — Просто, кхм, я возношу хвалы своим богам, а не Единому. Непривычно мне, милая. — Простите, мало я знаю о чародейских традициях. Но еда с молитвой слаще, в любом случае. Какой бы веры вы не придерживались, вы почувствуете это. Попробуйте. Вымученно улыбнувшись Варе, шляхтич приступил к трапезе. Глупая мысль о том, что он может подавиться, прочно засела в голове, но, благо, девчушка убежала на кухню и не видела, с какой опаской гость начал вкушать пищу. — А ведь и впрямь, хороша еда, хороша-а девка! — смакуя блюдо, вставил Яков. — Вот уж не думал я, что в простых вольных деревеньках готовят не хуже, чем у вас дома, пан! Вишнецкий ел молча. Но был согласен, что Варенька умела готовить на славу. — Даже ваша Самобранка, пане, такую вкуснейшую картошку не умеет воплощать, — заметил Яков и добавил, что у надоедливой скатерти есть лишь одно изысканное средство, и что никто не приготовит его лучше — вишнёвая наливка. — У вас есть Скатерть-Самобранка? — послышался робкий девичий голосок из тени. — Яков Миколыч, вам не известна поговорка: «Когда я ем, я глух и нем»? — прошипел еле слышно чародей, одарив приказчика суровым взглядом. Яков виновато постучал себе по губам. Властош обернулся к вернувшейся крестьянке, отпил сбитня и подтвердил. — А я думала, Самобранка только в сказках существует! — Душа моя, моё поместье тоже окружено в каком-то смысле сказкой, правда, не такой яркой. Реальной, как наш мир. Однако, такие волшебные вещи — не редкость у нас. Быть может, заедешь ко мне да сама убедишься. Варенька пропустила его слова мимо ушей. Она примерно догадывалась, чем всё это может обернуться. Стоит только попасть на крючок, ввязаться в долг с чародеем, перейти ему дорогу или просто плохо на него посмотреть — и чародей, коль пожелает, сделает тебя своей невольницей официально, по всем документам. Это они умели, любили и практиковали. И это было нечестно. — Ты верно думаешь, что все волшебники злые и алчные? — спросил пан, вставая из-за стола. Варенька вздрогнула. Точно, мысли её прочел! — Я… Я не знаю… После недавнего события… — Ты мне поведаешь, дорогая? — Властош мягко коснулся плеча стоящей к нему спиной девушки. Варенька дрожала. Не ответила. В трактире было тепло, толстые брёвна не пропускали осенний сквозняк. Тряслась Варя не от холода, но страха. Вишнецкий старался говорить как можно ласковее, уважительнее, говорить так, чтобы у Вари не осталось сомнения по поводу его добрых намерений. Он помнил, с каким подозрением глазели на него люди, когда они только прибыли в деревню. Властош дал себе зарок: во что бы то ни стало, узнать, что произошло в Кижичах. Варя ему расскажет. Куда она, глупышка, денется?.. В трактире никого не осталось. Сквозняк задувал пламя лучин, и помещение постепенно поглощала тьма. Пан дотронулся холодной руки Вареньки, слегка сжал её. Тепло приятно разлилось по телу девушки. — Думаю, тебе лучше выговориться, выплеснуть всю боль. К тому же, мне, как представителю Волховской Шляхты, следует знать, что здесь случилось. Коли дело касается магов, таких, как я, значит, надо разобраться. Если было совершено какое-то зло, то надо понять, с какой целью… Или, я неправ, радость моя? Побледневшая Варя размышляла недолго. Очень убедительными казались слова помещика. Она слабо кивнула на Злотенко, как бы спрашивая, стоит ли и с ним делиться подробностями произошедшего. — Яков Миколыч — мой верный слуга и друг. Ему можно верить. Крестьянка, теребя кончик длинной косы, вздохнула и наконец велела следовать за собой.***
Кижичи спали мертвецким сном, когда господа, держа по огарку свечи, вышли на улицу. Стрекотание сверчков пронзало ночной холодный воздух. Не помнил чародей, как долго он следовал за Варварой, не знал, сколько жилых избёнок и дворов миновали они с Яковом. — Куда ты ведёшь нас? — Увидите. С северной стороны пробрались через поломанный забор за пределы деревни и прошли вдоль небольшого луга к опушке чёрного леса. Перед входом в чащу их встретила голая поляна, утыканная десятками длинных кольев. Властош отпрянул, едва не выронив свечу. Лунный свет серебрил окровавленные тела на кольях. Трупы. Везде были трупы. К горлу пана подступила тошнота, вспомнились моменты из отрочества. Тогда Криош заставлял смотреть на всё это… Кровь заливала поляну. Казнённые уже были мертвы, хотя смерть подобным образом длилась мучительно долго. На кольях Властош увидел юнцов, лица которых почти неузнаваемо исказила мука, узрел он и стариков, не ожидавших такой кончины. И только единственная женщина не была казнена с таким изуверством. Позади кольев возвышался одинокий дуб, и на могучем суку его раскачивалось тело. Её просто повесили. Ей очень повезло. — Мать Первуши, маленького мальчика, оставшегося теперь сиротой… — прошептала Варя, тихонько вознося молитву Единому за упокой. Первуши — того самого мальца, что просил милостыню, понял Властош. Яков смотрел с отвращением. Вишнецкий же, не смея отвернуться, точно зачарованный жутким видом, наконец, обрёл дар речи. — За что — её?.. — спросил он. — За что — их всех так?.. — А вы взгляните на камень подле, вон лежит… Властош приблизился к валуну, на котором красовалась кровавая надпись на древне-славенском. Волшебник моментально перевёл: «Никто из пёсьей крови не имеет права заниматься чародейским ремеслом знати, Шляхтичей, служителей Сварга. Кто же был рождён с таким даром, тому — одна дорога. В руки Мареньи». — Пся крэв, значит… — Властош горько ухмыльнулся. — Крестьяне, не достойны ворожить? Какое интересное суждение. Пана поразило, как открыто было написано имя богини смерти и зла, которую ни один здравомыслящий волшебник не стал бы упоминать всуе. — Только, мертвяков не касайтесь! — успела предупредить Варя. — Он сказал, чтобы седмицу тела оставались нетронутыми, сказал, дескать проклятие настигнет любого, кто дотронется к сучьей крови… Потом похороним. Но чую, души их так и останутся не упокоенными. — Кто — «он»? Кто вершил их судьбу? Варенька, повернувшись к Властошу, посмотрела ему в глаза и завела рассказ: — Намедни на деревню нашу стаей коршунов напали люди чёрного колдуна. Их предводитель был панского рода, он назвался представителем Волховской Шляхты. У Вишнецкого кровь застучала в висках. Варенька продолжала: — Его псы погубили десяток наших односельчан ни за что. Несчастные люди погибли за умение ворожить. Они пытались защититься, но тёмный чародей оказался сильнее. По его словам, простолюдинам, которым свыше был дан Дар владеть магией, не место в этом мире. Вот, как он расправился с невиновными. Немыслимая жестокость… Вы когда-нибудь видели, как умирает человек, казнимый таким способом? Вы когда-нибудь встречали подобного зверя, кто прикажет расправиться с людьми именно так? — Видел. Встречал. Воспоминание резкой болью вспыхнуло перед взором Властоша… Имение Вишнецкого-старшего оглашают крики. Крестьяне слышат надрывный плач. — Деда, не надо! Прошу, остановись! Я не хочу, не хочу! — мальчишка отчаянно пробует вырваться из цепкой хватки деда. Властошу нет и десяти, а он уже становится свидетелем нового способа казни провинившихся крепаков. — Смотрите, паныч, вот как следует поступать с теми, кто желает стать сильнее вас! Гляди и запоминай, Власт, какой конец ждёт грязного кмета, посмевшего заговорить о чародействе, о даре Сварожьем! Криош за шиворот встряхивает ребёнка, указывает пальцем. Недалеко от крестьянских дворов хаотично воткнуты колья, а на кольях виднеются тела… Стоны полумёртвых. Предсмертные хрипы казнимых. Плач близких им людей. Эта ужасная какофония нарастает с каждой секундой, бьёт по ушам, воздух пропитывается запахом крови. Властош видит выпученные от боли глаза одного слуги. Он был конюхом. И он полез не в своё дело. Захотел изучить магию — науку, принадлежащую, по мнению Криоша, только шляхетскому сословию. Он пожелал одолеть хозяина с помощью чар. — Пожалуйста… — из горла несчастного вырывается кашель, по губам течёт кровь. Властош с ужасом понимает: конюх молит не о спасении, а о быстрой смерти. Но казнь подобным способом может длиться до десятка часов. — Не смотри туда, не смотри! — глаза панычу закрывает подбежавшая к нему мать. — Уйди, пускай смотрит! — приказывает Ладе её отец. Но видя, что она не подчиняется, кивает своим людям. Пани Вишнецкую отцепляют от сына силой. Лада не выдерживает. Сквозь рыдания повторяет, качая головой: — Гнилая твоя душа… Какая же ты тварь! Ребёнка ты не получишь! Власта тебе не отдам, слышишь?! — Сквернословишь, голубушка, — ухмыляется пан Криош, оборачиваясь к дочери. — Пристало ли Искуснице так поливать грязью родного отца? — Единый мне Отец, а я Его дщерь, но — не твоя отныне, душегуб! — И Лада, уже не взвешивая собственные слова, громко, при всех начинает читать молитву: — Очи мои на Тебя, Господи, уповают! Защити чадо Твоё от силы нечистой, от зла ядовитого, от стрелы пронзительной, от кинжала острого, от страха… — ЗАТКНИСЬ! — крепкая ладонь пана Вишнецкого-старшего одним ударом рассекает губу Лады. Дочь, пачкая кровью атласное нежно-розовое платье, падает под ноги Криошу. — Мама! — Властош, старается выскользнуть из стальной хватки гайдуков. — Отпустите меня! МАМА! — Доколе мы станем это терпеть?! — вдруг восклицает кто-то из крестьян, отец одного из посаженных на кол. В воздух взмываются вилы: — ПРАВОСУДИЯ! Но не успевает пронзить сердце господина. Криош небрежным движением убивает незадачливого крестьянина с помощью чар. Люди не спешат повторить его судьбу. А Криош Вишнецкий, словно ничего и не случилось, продолжает разговор с дочерью: — Солнце-Сварг и Луна-Славья — наши покровители, голубушка моя, но не божок отребья. — Вы забыли, видно, пан, — Лада утирает кровь с губ кружевным платком. — Но Сварг с супругой его говорили: «Ворожба дана каждому, аки дар высший». И убивать за неё простых людей считается грехом. Убийство само по себе — грех тяжкий, что у верующих в Единого, что у Солнца и Луны. Даже твои боги от тебя отвернулись, отец… Криош скрипит зубами. Не удостаивает дочь ответом, лишь поворачивает лицо Властоша, заставляя смотреть на колья, приказывая не рыдать. Стоны. Хрипы. Плач. И смех. Вновь и вновь повторяется эта пугающая песня по кругу, смертельному колесу, превратившему жизнь господского мальчика и его матери в настоящий ад… — Мы не видели лица его, скрытого капюшоном, но человек отчего-то себя выдал, — заканчивала Варенька жуткий рассказ. — Он настроил всех наших людей супротив Волховской Шляхты, да и обычных чародеев. Потому-то на вас так и таращились. Богатый славенец забрёл в нашу глушь, уж не волшебник ли он? Уж не таким ли он окажется душегубом, как наш недавний гость? Надеюсь, не узнают, что ворожбой владеете, иначе несдобровать вам, сударь. — Назови мне фамилию этого зверя. Кто он? Властош спрашивал и слишком боялся услышать знакомое имя. Девчушка огляделась по сторонам. Вокруг густела ночная мгла, рядом никого не было. Собравшись с мыслями, на выдохе, Варя произнесла: — Вишнецкий. Пан Криош Вишнецкий. Свеча в руке Властоша погасла.***
В комнате на втором этаже гостиницы, самой «лучшей, подходящей для господ» по мнению Марфы, было душно. Тускло горела лучина в светце, бросая загадочные отблески пламени на лица шепчущихся людей. Властош рассуждал холодно, применяя логику. Яков, напротив, заметно нервничал, покусывая губы и вытирая тряпицей покрывшийся испариной лоб. Они сидели за столом, стараясь произносить каждое слово шёпотом. И хоть в трактире кроме них и хозяйки с её племянницей никто не ночевал, помещик и приказчик всё же придерживались старой поговорки, гласившей, что и у стен есть уши. — Вы и впрямь верите, что это ваш дед? — тихо спрашивал Яков. — Столько лет не вылезал, не вылезал, а тут — на тебе! — появился бес старый… — Кто же ещё назовётся его именем? Кому выгодно под него копать? Хотя… — Властош усмехнулся, понимая, что выгодно всем! — Если даже это — не Криош, что маловероятно, а кто-то другой, то цель он преследует вполне понятную: истребить наш род. Только, зачем он себя выдал? Ему проще было назвать моё имя, чтобы отомстить пытались мне. — А чего ему переживать? Ни король, ни советник никогда его и пальцем не тронут. Побоятся… — Яков почесал лысину и издал нервный смешок: — А ненависть к низшему сословию у вашего деда была неотъемлемой частью его жизни, да и сажание на кол… Он любил такой способ казни. — Любит, — с улыбкой поправил Властош, потянувшись налить себе местной горилки. Господа пили, закусывая ржаным хлебом прямо в комнате, снятой на ночь. Варенька обещала прийти в скором времени, дабы рассказать ещё что-то, связанное с тёмным магом. Вишнецкого её увиливание от прямых ответов и загадочность в словах дико раздражали, но он держался и продолжал играть роль шляхтича Всеслава Верховецкого. Рой вопросов жужжал в голове после увиденного. Зачем Криош начал убивать вольных крестьян? Отчего змеёй выполз из своего имения? Почему именно Кижичи, а не другая деревня или город? Без особой выгоды выдавать себя так открыто чревато последствиями… Или, уже безумие победило разум?! — Мало ему было изгнания из Волховской Шляхты и служения тьме. На старости лет позабавиться решил. Какой же ты сумасше-едший, дедушка, — протянул Властош, глядя в пустоту и залпом осушил стакан за упокой невинных. Закашлялся, когда по горлу прошлась горечь спирта. Из глаз брызнули слёзы. — Бес подери этих навжийцев, — выругался пан, занюхивая рукавом. — Как только они пьют эту дрянь? — Хлебушком, пане, хлебушком заешьте! — Яков протянул ломоть чёрного с луком. — Ну что вы хотели, зима-то, ясное дело, за лесом холоднее, а эта водка согревает. — Понять не могу, Яков, — сказал, стоило прийти в себя, Властош. — Неужели, мой дед способен на такие зверства, не имея ещё каких-то более важных целей? Скрипнула дверь, и Властош едва не выхватил из ножен кинжал. В тот момент любой шорох таил для него угрозу. Но в комнатку вошла всего лишь Варенька с тяжёлым свёртком в руках. Именно она подобрала недостающий кусок мозаики, сообщив о том, что Криош и его слуги искали одну ценную для них вещь. Неспроста казнили людей, им всё же даровали шанс. Жизнь — в обмен на какую-то книгу. — Книгу? — удивлённо спросил Властош, обернувшись к крестьянке. Разворачивать свёрток она не спешила, так и застыла в дверях. — Пообещайте, что не желаете дурного, пан Верховецкий. И могу ли я вам доверять? Желание повысить голос на девчонку овладело Вишнецким, но он вовремя взял себя в руки. — Конечно, не можешь, милая. В нашем мире вообще доверять кому-то опасно. Даже — родному человеку. Но у тебя же нет иного выхода. Ты уже многое мне поведала. Варварушка вздохнула, невольно согласившись с чародеем. — Криош искал ту вещь, которую мы с Алексеем нашли в Навжьем лесу. Точно, нежить подкинула: иначе, как объяснить? Девушка подошла к столу, положила на него свёрток, развернула. Глазам господ предстал толстый фолиант в чёрном кожаном переплёте. На обложке, испещрённой серебряными узорами, в самую её середину умелые мастера-чародеи инкрустировали ромбовидный сиреневый кристалл. Глаза Якова округлились. Властош же скривился, «увидев» внутренним зрением, как от книги расползается тьма. — И вы с Алёшей до сих пор её прятали? — Да. Под половицей погреба, где никто не найдёт. Мы боимся продавать гримуар, хотя Алёша и настаивает. Криош не получил её. Я уговаривала Алёшеньку отдать её этому дьяволу, чтобы спасти наших, но он не послушался. В итоге, несчастных всех убили… Всех, кто умел колдовать. «Какая алчность, подумать только! — мысленно воскликнул Властош. — Алчность, погубившая десяток людей, но тем самым спасшая жизни всей страны! Если в ней скрыто то, о чём я думаю…» И волшебник, дабы оборвать все сомнения, открыл книгу. Пожелтевшие страницы исписанного вручную пергамента зашуршали в его пальцах. Смоляной туман потёк во все стороны, теперь увидела его Варенька. Осенившись знамением, она испуганно прижала ладонь ко рту. — Что это?.. — Чёрная магия, милая, — Вишнецкий пугающе ей улыбнулся, а затем принялся рассматривать страницы гримуара. Книга оказалась написана древне-славенским языком, буквицами глаголицы, да только не смог волшебник прочесть ни строчки. Словно кто-то взял за основу язык чародеев и переворошил буквы с ног на голову, искривил, поменял слова местами. Властош не сумел перевести тарабарщину, что текла по каждой странице едкими чернилами. — Ни черта не понимаю, что тут написано! Лихорадочно летела страница за страницей. Варя, следящая за чародеем, не сдержалась, прыснула нервным смехом: — А я думала, могущественный чародей умеет всё, а оказывается, даже читать не способен. А может, пане, у вас в роду тоже закрепощённые неграмотные крестьяне? Раздражение от того, что впервые не может прочитать ни одного слова, непонимание происходящего, насмешка крестьянки и водка ударили в голову, подтолкнули Властоша сорваться. — Никогда в моём роду не было отребья, ваших холопских умов, слышишь?! — закричал он, так, что разбудил спящих на улице собак. Послышался лай. — Я хоть отца и не застал, но знаю, что был рождён от дворянина! Варенька резко умолкла. Вишнецкий, прокляв себя за несдержанность, отвернулся от неё и внезапно подметил интересную вещь: книга, возможно, написана языком, который способен прочесть только избранный маг! А на роль избранного сейчас подходила только… «Искусница, — изумленно осознал пан. — Они умеют читать, не зная языка. Вот, Настенька мне и прочтёт эту абракадабру, когда обучится…» Размышления мага оборвала Варвара, громко захлопнув книгу. — Думаю, я достаточно вам поведала, и так, много тайн раскрыли. Забудьте о том, что знаете. Не то сами погибнете. Покойной вам ночи, господа. Девушка, явно затаившая обиду на резкие слова пана, ушла с книгой восвояси. Как только шаги её стихли, Яков с тревогой зашептал о том, что лучше уезжать прямо сейчас. Без промедления, посреди ночи. — Неспокойно у меня на душе, пан, ох неспокойно! Узнают вашу фамилию — на куски разорвут! — Не волнуйся. Ничего с нами не случится. Лошадь устала, да и мы сами, надо набраться сил. — Вишнецкий смотрел на дверь, которую крепко захлопнула за собой Варенька. — Утром девчонка отдаст мне книжку, хочет того или нет, и мы уедем с первыми петухами. — А ежели не отдаст? — Она себе не враг, Яков. Ей книга только в тягость, воспоминания дурные о тех, кого спасти не смогла. Бедняжка будет рада избавиться от гримуара. Не зря за ним деда охотился. Крови много сия книга принесла… — Варварушка-то, может быть, и не против будет, — протянул Злотенко задумчиво, — но хлопчик её не согласится. Властош махнул рукой. Для него Алексей не служил препятствием. Справиться с ним можно запросто. Главное — не колдовать. Гораздо опаснее будет, если разузнают, кто на самом деле скрывается под личиной Всеслава Верховецкого. — Её дурня за эту книгу зарежут, не успеет он по лесу и версты проехать! А девочка книгу мне отдаст. — Чародей, уверенный в своих словах, присел на край постели. — Не захочет — заставлю… Иди спать, Злотенко. До рассвета не так долго осталось. Отправив слугу в соседнюю комнату, шляхтич снял сапоги, положил кинжал под подушку и залез в постель. Сейчас главное было — выспаться. Душа Властоша изнывала от тревоги, вопросов, сомнений и картин увиденного. Маг впервые пожалел, что не взял в дорогу оракул. Вишнецкий сражённый сном, дунул на пламя, и огарок свечи погас в кривом подсвечнике, затопив комнату тьмой.***
… Этой ночью староста деревни узнал от некой Анфисы истинную фамилию их гостя. Пан Властош Вишнецкий самолично прибыл к в деревню Кижичи, он — внук того самого убийцы.***
Сентябрьская заря выдалась холодной и пасмурной. Со двора слышался крик петуха и неразборчивый гомон. Властош уткнулся лицом в подушку. Висок пульсировал неприятной болью: всю ночь чародею снился кошмар. Ему снилась Настенька. «Мерзкая девчо-онка» — простонал он, спросонья представляя, какие муки придётся терпеть при её обучении, если Заклятие не сгладит дерзкий нрав. Сквозь дрёму пану привиделась чёрная книга, и он вспомнил о главном. Пора было вставать, забрать у крестьянки фолиант и отправляться в путь как можно скорее! Громкие возгласы с улицы настойчиво пробивали сон, слышалась брань, лязг стали, стук в дверь. Точно, из другого мира. Как же не хотелось открывать глаза… — Господин, открывайте! Быстро, у нас проблемы! Яков кричал. Шум усиливался. Пальцы пана нащупали холодную рукоять кинжала под подушкой и это вмиг пробудило, словно сбросили с моста в ледяную реку. Сон разбился на мелкие осколки. Взлохмаченный, чародей вскочил с постели, рванулся открывать дверь. В комнату влетел одетый и опоясанный шпагой управляющий. — Беда! Они узнали! Надо бежать! Ругательства, доносившиеся с улицы и зычный голос Марфы, видимо, преграждающей разъярённым жителям проход в гостиницу, окончательно сбросили с Вишнецкого остатки дрёмы. — Убийца! Убийца! — орали наперебой крестьяне. — Правосудия! — вторили мужские и женские голоса. — Мы требуем правосудия! Пусти нас к проклятому шляхтичу! Властош моментально обулся, повесил через плечо суму, лихорадочно накинул плащ. Ставни оказались открыты, слышалось всё отлично. — Убирайтесь, идиоты! — гремела Марфа, так, что сотрясалась вся харчевня. — НЕ ПУЩУ! Властош вспомнил об оружии, кинулся к постели, наклонился забрать кинжал. В распахнутом окне что-то мелькнуло. Мимо лысины Якова свистнула стрела и вонзилась прямо над кроватью в бревенчатую стену. Властош, потеряв дар речи, вскинул взгляд на торчащую из дерева стрелу, затем обернулся к Якову, недоумённо тронувшему затылок, который пересекла алая полоска. Волшебник прошептал грязное слово. Если бы он не наклонился сейчас… — Пусть заживо сгорит! Ванька, трактир подожги! Смерть Вишнецким! Не дед, так внук ответит за его злодеяния! Одно упоминание собственной фамилии и угроза поджечь дом поразили Властоша. Он опомнился, схватил кинжал. Взмахом руки с помощью чар запахнул ставни, опасаясь залпа уже горящих стрел. —О вашем имени Анфиска проболталась, — буркнул Яков, ошарашенно смотря на кровь, испачкавшую его пальцы. — Промазал шельмец, чутка задела… Как же я, старый хрыч, не уследил за девкой! — Дрянь, — прошипел Властош, наконец вернувшись в реальность. Волосы его побелели, очи вспыхнули яростью. — Я вздёрну её на первой же берёзе, если мы выберемся отсюда живыми! — Как бы вас самих не вздёрнули, пан Вишнецкий! Властош и Яков повернулись на тонкий, серьёзный голосок. На пороге, скрестив на груди руки, стояла сурово смотрящая Варенька. — А, может, и на кол посадят, как дед ваш казнил наших невиновных людей! — Они не посмеют! — воскликнул Яков, но вытащил на всякий случай шпагу. — За убийство дворянина им грозит казнь или каторга! Где-то, на первом этаже колотили в дверь. В ставни снаружи вонзилось ещё несколько стрел. — Им всё равно. Месть их гложет. — Варя с горечью взглянула на чародея, на того, кому искренне верила. — А власти только рады будут, когда узнают об убийстве дворянина магической Шляхты. Государь-то не жалует вас. — Душегуб — Криош Вишнецкий, — закричал Властош. — Не я!.. — Вы — такой же, одного рода. Слепая я дура, раз доверилась лжецу и внуку убийцы. — Называй, как хочешь! Плевал я на мнение холопки! Одно от тебя требую: отдай мне книгу. А с этой толпой я сам справлюсь. Последние слова волшебник произнёс как-то неуверенно. Если сражаться с помощью магии, то достаточно щелчка пальцев, чтобы с них слетела искра и воспламенила всю деревню. Но стрела пробьёт череп быстрее, чем колдун взмахнёт рукой. Нет, должен быть другой выход. Колдун глянул на Вареньку. А что если… — Из Кижичей мы уедем живыми и только с гримуаром. Отдай его мне. — Гримуар вам без надобности. Стоит выйти за порог, и вас убьют. Здесь только удачи могу пожелать, чтобы вы спаслись! — девушка отступила было назад, но Яков, без слов понимающий Властоша, преградил ей дорогу. — Пропустите… — Нечестно играешь ты в горелки со Смертью, Варенька, — ухмыльнулся Властош, и Яков заметил блеснувший в его руке кинжал. — Неправильно будет так лихо выбывать из игры, когда первой в неё вступила. — О чём вы… Вишнецкий дал знак Якову, и тот, со спины схватил Вареньку. Пан подошёл вплотную. Вырываться бесполезно, поняла Варя, да и бежать было некуда. Яков держал слишком крепко. — Алёша и впрямь тебя любит? — Да… «Из любой беды меня спасёт!» — клялась девчушка ещё вчера, рассказывая про возлюбленного. В коротком смехе чародея послышалось нечто издевательское. — А, давай-ка мы это проверим! Сказать Варя ничего не успела: Вишнецкий приставил нож ей к горлу. — Итак, где книга? Онемевшая от ужаса Варвара не издала ни звука. От страха бросило в жар. Властош нахмурился, помрачнел. В ответ на молчание удобнее перехватил кинжал, кольнул остриём, выпуская каплю крови. — Видно, придётся тебе горло перерезать. — Нет, пожалуйста!.. Я скажу! Скажу! У Алёши книга!.. — воскликнула Варя, задохнувшись в слезах, заструившихся против воли. Властош глядел на неё с холодом. — У Алёши! Но… он не вернёт вам её… Пожалуйста… Я её отдала ему. Это б-бесполезно… — Бесполезно?! Неужто в нём сомневаешься? Он же тебя любит! — возразил Вишнецкий с деланым удивлением. — Тебе нечего бояться, он же защитник, сама говорила! Всех нас спасёт твой ясный сокол! Или в него не веришь? Яков не сдержал истеричного смешка, покачал головой, плохо представляя, что их ждёт. Варвара же молча и умоляюще смотрела на пана, боясь шевельнуться. — Я… верю… — Тогда рискнём! — волшебник перехватил у Злотенко Варю в собственные руки. Пора было действовать. — Пошли, Яков! Навстречу толпе. — Пан, а если не сработает? — прошептал приказчик с сомнением взирая на чародея. — Сдалась она им! Они же — люди… Гул голосов на улице не думал стихать. Гремели, рвались в гостиницу кижичане, жаждущие отомстить за погибших. — Ну, вот и увидит перед смертью, какими тварями стали её хвалёные люди! — Вишнецкий засмеялся Варваре на ухо, та едва сдерживала рыдания. — Мне почти нечего терять, милая. Но и один я умирать не собираюсь. Так что… вперёд! Управляющий вышел из комнаты первым, держа шпагу наготове, за ним последовал пан и его заложница. На первом этаже Марфа отчаянно пыталась удержать вход от рвущихся внутрь селян. — Вы же сломаете дверь, идиоты… Это — мой трактир! Мой! — рычала она. — Ждите, пока проклятый пан выйдет! На улице разбирайтесь с ним, но не в моём заведении! — Я уже выхожу, не волнуйтесь, — прозвучал насмешливо-злой голос. Марфа обернулась и ахнула. — Стоять! Одно ваше неверное движение, и девчонка упадёт вам под ноги с перерезанной глоткой! Будете читать уже за упокой племяши! — предупредил пан, спускаясь по скрипучей лестнице вниз вместе с дрожащей, шепчущей молитву Варенькой. — Ах ты, А-аспид, — протянула хозяйка, но с места не двинулась. — Ах ты, мерза-авец… Дверь, на которую она навалилась всем своим весом, отчаянно пытались выбить. — Поверьте, я не хочу ничьей смерти, — Властош старался говорить спокойно, хотя рука, держащая нож, дрожала. — Не я виновен в вашей беде. Но, если я выйду, и в меня полетит стрела, клянусь, я успею забрать с собой в могилу и вашу девчонку! Рука не дрогнет! Потому действуйте, как я говорю, и всё обойдётся! Марфа молча кивнула, боясь что-либо сказать. Раскрыв большой рот, смотрела, как спустившись, Властош отошёл с Варей в сторону и кивнул Якову. — Нам нужна книга, — обратился к Марфе приказчик. — Чёрный фолиант у её благоверного. Зовите Алексея и остановите селян. Я выйду после вас. Какая книга, Марфа спрашивать не решилась и поступила так, как велели. Яков выбежал следом за ней на улицу первым, держа шпагу перед собой. Но люди вооружились вилами и топорами, потому шпага против такого оружия казалась зубочисткой. Отовсюду слышались гневные голоса: — Вишнецкий! Отдайте нам ублюдка! — Правосудия! — Пропусти нас, Марфа! — Сожгите колдуна к бесам! Но грубый голос вышедшей к ним Марфы, усмирил кижичан разом. Яков, последовавший за ней и оказавшийся снаружи, заметил побежавшую Анфису. Он смог нагнать виновницу всех бед и ударить по голове гардой шпаги. Осипка помог отнести бесчувственную девицу в карету. Удивительно, но этим двоим никто не препятствовал. Крестьяне ждали только Вишнецкого. И тот, после заявления Марфы, явился на крыльце. Уверенный, злой, держащий кинжал у шеи Варвары. — ПОШЛИ ПРОЧЬ! – с пальцев Властоша слетели огненные искры, но сразу потухли, не коснувшись дерева. Это было его предупреждение. Толпа ахнула, отшатнулась. Староста, низкий седой старичок, подал знак опустить оружие. Гомон затих. Люди застыли. — Пропустите меня к экипажу, и она останется жива, обещаю! — прокричал на всю толпу Властош, в душе надеясь на благоразумие кижичан. Только бы сработало! — Я не собираюсь отвечать за преступления моего деда! Не я убил ваших людей за чародейство! — Да, какая нам разница?! — поразился какой-то мужичонка из толпы. — Вас, шляхтичей-колдунов, всех истребить давно пора! Или также работать заставлять, погоняя плетьми, как это делаете вы! Но тебя ждёт здесь только смерть, внук Дьявола! Внук Аспида! — Не пускайте его, братцы! — воскликнул другой. И в воздух под зычный гул вновь взмыли острия вил. — Идиоты! Грёбаные идиоты, у него ж моя девочка! — в отчаянии заорала Марфа, и Властош впервые увидел в заплывших глазах её панику. Какой бы грубой себя не выказывала эта женщина, племянницу свою она любила. — Варенька! — воскликнул кто-то знакомый. — Смотрите, это же Алексей! Смотрите! И Властош встретился взглядом с конюхом. Он возник перед колдуном и его заложницей, сидя на верховой лошади. Одной рукой он держал поводья, другой прижимал к груди чёрную книгу, украшенную золотыми магическими письменами. — Варенька, солнышко!.. — Алёшенька, любый, отдай ему книгу, прошу! — взмолилась девушка, едва живая от страха. — Гримуар передай Якову! — велел шляхтич, но парень не спешил подчиняться. Тревожное выражение его лица переменилось, стало холодным, насмешливым. Все замерли в немом ожидании. Гул стих. — Почему я должен отдавать вам эту драгоценность? Варя распахнула голубые глаза. Поразилась такому вопросу не только она, но и вся деревня, доселе считавшая Алексея добрым и любящим человеком. Вишнецкий ответил: — Разве не дорожишь ей? Если я не получу книгу и мне не дадут дорогу, придётся убить твою суженую. А чтобы ты в моих словах не сомневался… Кинжал прочертил тонкую алую полосу на шее… Варвара вскрикнула, зарыдала сильнее. На лице Алексея ничего не поменялось, так и остался отпечаток невозмутимой маски. — Алёша, я прошу! — голосок Вари звенел, как натянутая струна. — Пожалуйста! Почему он медлит?! Секунда. Две. Три. — Она-то? Суженая?.. — Алексей прыснул смехом. — Помилуйте, пан, девки есть в городах гораздо краше нашей Варьки! Книга — моя, я её отыскал. Я её и продам, и получу гораздо больше, чем за всю харчевню Марфы. — Алёшенька, что?.. — в голове Вари неприятно загудело. Она не могла понять сказанное женихом. — Да, знаешь ли ты, глупец, что с тобой сделает Криош за этот фолиант?! Ещё непонятно, кто раньше тебя погубит: дед мой или — чёрное колдовство! Отдай книгу, иначе я… Алексей пожал плечами: — Убивайте. Мне-то — что? Толпа затихла. Такого не ожидал никто. И только Властош, в панике ищущий решение, как спастись, услышал тихие, почти мёртвые слова девочки: — Алёшка, зачем… Я же… любила тебя… — Потрясающая вера, милая, — прошелестел на ухо девчушке голос мага. — Ты ему доверяла, а сокол ясный, вон как, оказался предателем, старался ради наследства. Конечно, трактир ведь богатый. Любовь поступками проверяется, я же говорил… Тут Варварушка замерла, сама прильнула к чародею, своей погибели, смерти в чёрном — к Властошу Вишнецкому, вдруг восприняв его, как учителя или старого друга. Она увидела как деревенский белобрысый юнец накладывает стрелу на охотничий лук и вместе с Властошем стала свидетелем ужасной картины: Алексей, равнодушно бросил взгляд на невесту, пришпорил коня и помчался прочь, пробивая путь через толпу народа. Чародей и сам заметил уже нацеленную в свой лоб стрелу. И в миг понял — парнишка, хоть и был не уверен, но он выстрелит. Магию заглушил отчаянный страх. Ему не спастись. Он умрёт. Значит, умрёт и девочка. «Славья, помоги! Спаси нас, Матушка, сохрани!» — молился про себя Вишнецкий, пробуя сплести заклинание для защитного удара, но ничего не выходило. Паника захлёстывала разум. Нельзя умирать вот так, на полпути. Это — нечестно! Это — несправедливо! — Смерти нет. Смерть одолел твой Бог, ты ведь читала Летопись… — сказал Варваре волшебник. Она уже не рыдала, не слышала его, без страха, спокойно запрокинула голову к небу. В мыслях билось только одно имя «Алёшка». Любовь, которой не было. Алексей почти скрылся за избами, разгоняя коня. Человек, целившийся в колдуна, медлил с выстрелом. Славья-Матушка, спаси! — Мне жаль, милая… — с горечью прошептал Властош, внимательно следя за стрелой. Из-под лезвия кинжала по горлу Вари струилась кровь. Спаси и сохрани. — НУ! СТРЕЛЯЙ! — закричал кто-то. Спаси! СОХРАНИ! — Очи мои на Тя уповают! Богу Единому жизнь доверяю! — громко прокричала Варварушка в небеса и зажмурилась.