Христо́с воскре́се из ме́ртвых,
сме́ртию смерть попра́в,
и су́щим во гробе́х живо́т дарова́в.
Тропарь Пасхи
Лук выстрелил. Стрела пробила плечо Алёши, парень рухнул с седла. Чёрная книга, окрасившаяся кровью, упала на землю Властош успел придержать руку. Он не сразу понял, что произошло, и почему остался жив. Зато народ видел, как тётка Марфа, подкравшаяся со спины к юнцу, в последний момент резко развернула его в сторону скачущего всадника. Белобрысый опешил, не успел даже ударить, тетива уже прозвенела, и стрела со свистом разрезала воздух, вонзившись в предателя. Раненый издал крик, перемешанный с проклятьями. Вопя, корчился он на земле, держась за плечо. Прошло мгновение. И загудела, заревела, оправившись от шока, толпа. Несколько жителей двинулись на Марфу, наставив вилы. Хозяйка гостиницы выхватила лук и пару стрел из рук онемевшего паренька. — ОТСТУПИЛИ, НЕЛЮДИ! — выкрикнула она гулким прокуренным басом, целясь в мужиков. — Я КОМУ ГОВОРЮ, НАЗАД! — Тётя… — прошептала Варвара, приоткрыв заплаканные глаза. Она судорожно вздохнула, когда Властош чуть отстранил кинжал, но продолжал держать её стальной хваткой. Варя смогла опустить голову и увидеть, какая кара настигла её Алексея. — Варька, тварь ты подколодная! — шипел юноша, не замечая никого от одуряющей боли. С ужасом он взирал на стрелу, торчащую из плеча: — Чтоб тебя!.. Гнида ты! — Остёр на язычок, — ухмыльнулся пан, обводя взглядом народ. Марфа на его глазах обрела неведомую силу: люди и впрямь шарахнулись от наставленного на них охотничьего лука, от её громкой голосины. К тётушке Марфе подбежали три дворовые собаки и залаяли на деревенских. На защиту хозяйки постоялого двора встал и сам староста — тот самый низкий седой старичок в соломенной шляпке, видом и одёжкой походящий на белореченского крестьянина. — Верующими себя считаете, окаянные? — плюнул он в их сторону. — До истинных навжийцев вам — ой, как далеко! Дайте дорогу! Не этот человек наших на кол садил. Не этот человек мать Первуши повесил. Вишнецкий почувствовал прилив сил. Страх его исчез, и маг мысленно принялся плести заклинание. — Да, нам-то разница какая?! — отозвался в то время деревенский кузнец. — С дуба рухнул, Евсей? — проголосила какая-то баба. — Он — внук Криоша, — прошамкала старушонка в чёрном, грозя клюкой. — Он ничем от того душегубца не отличается! Смотри-и, спрятался за спину девки, как последний трус! — Да вы только душу невинную загубите своей ненавистью! Аль, с ума вы все посходили?! Вот человек, который мог бы вас всех разом погубить! — старичок указал на Алексея. — Отдайте чародею книгу бесовскую, они больше в том ведают! Или метните в него и в Вареньку вилы — но тогда не миновать нам гнева Божьего за убийство! Кровь — за кровь проливают лишь безумцы! Лишь семечко зла и раздора посеете! Нам ли с волховскими чародеями тягаться?! Его слова подействовали. Кижичане замолчали, отступили ещё дальше. Вишнецкий видел, как староста кивнул Марфе, перехватил лук, и та, ринувшись к Алексею хорошенько приголубила парня кулаком в челюсть: — Девоньке моей сердечко разбил, паскуда! Говорила ведь ей, не жди добра от него! Получай! Шо ж, ты за мерзость-то такая сучья! Варенька тихо зарыдала, не в силах смотреть на мучения Алёши. Тётка бы так и продолжила бить кулаками и ногами, если бы не остановил её голос старосты: — Полно, Марфа! До смерти забьёшь! И так, не жилец! Книга! Марфа, кипя злобой, но не сводя тревожного взгляда с племянницы, схватила с земли гримуар, рванулась к карете и вручила книгу Якову. Толпа с неохотой расступилась. Собаки не прекращали скалиться и лаять. Староста не смел опускать лука. Марфа легко подняла тяжеленные вилы. Не все деревенские оказались хладнокровными предателями. Евсей, Марфа и их собаки готовы были разорвать за Вареньку отнюдь не колдуна. Заклинание-оберег сплелось, как кружево, и невидимыми нитями создало щит для пана и девочки. Ни одна стрела их не коснётся. Но чародей знал: и у магии есть время. Лишь бы до экипажа добраться. Лишь бы выжить. — Спускайся осторожно, — прошептал пан на ухо Варе. — И не дёргайся. Мне твоя смерть без надобности, милая. Варвара боялась, но шагнула, мысленно читая «Символ Одноверья». На полпути Евсей попробовал договориться. — Токмо, девочку отпусти, — сказал старик, преградив путь чародею. — Не могу, — молвил Властош. — Мне нужна порука в том, что меня не прикончат до того, как я покину Кижичи. Назад! На удивление деревенских, староста подчинился. Марфа растеряла былую силу, со слезами на глазах крикнула вслед Властошу: — Дай мне слово, пан чародей! Дай слово, что она не умрёт! Вишнецкого тронул вопль Марфы. Подумать только, это страшная грузная женщина, которая легко могла сломать быку шею, сейчас плакала, молила пощадить дочку покойной сестры. — Слово главы Волховской Шляхты! — воскликнул волшебник, не оборачиваясь. Карета была уже близко. — Если за мной не погонятся следом, она останется жива. Напоследок в спину ему прилетела пара бранных слов, брошенных Алексеем. Парень, в стенаниях, боясь вытащить стрелу, поочерёдно проклинал Варвару, Властоша и Марфу. Последнюю — особенно яро. — Ах да, спасибо, что о себе напомнил, сокол ясный! — Властош, посмеиваясь, воззрился на Алексея. Держа кинжал так же крепко, чародей направил свободную руку с изумрудным перстнем на пальце в сторону Алексея. Юноша прищурился, шарахнулся в сторону, едва узрел исходящее от кольца зелёное сияние. — Ты не сдохнешь так сразу! Этот урок запомнишь навсегда. Негоже дивчину было в фальшивой любви обманывать! Свиньей! — с последним словом из изумруда вырвался поток энергии, вонзился в тело не успевшего отскочить Алексея. Исчезла стрела, в миг зажила рана, но глазам людей заместо юноши предстала жирная, беспомощно хрюкающая свинья. Варенька ахнула. — Отблагодаришь после! — бросил девушке волшебник и, перехватив её за руку, втолкнул в карету. — Девчонку отпущу только в лесу. Замечу погоню — убью без раздумий! — предупредил он крестьян, закрывая за собой дверцу кареты. Затем послышалось нервное: — Гони, Осип, гони! Осипка хлестнул лошадь, та помчалась галопом. Кто-то хотел дёрнуться с места, кажется, это был длинноусый кузнец с молотом в руке, но отпрянул, когда староста вскинул лук: — Стоять! Выстрелю, коваль! Предупреждающего знака оказалось достаточно, чтобы усмирить пылкого ремесленника. — Племяша моя, Варька моя! — Марфа опустилась на ступень крыльца и, закрыв пухлое лицо руками, зарыдала. — Девонька моя! — Что же ты кручинишься? — Евсей доковылял, коснулся могучего плеча Марфы, погладил. — Ежели веришь в Бога, то не бойся. Силён, кто верует. Авось, Силы Небесные её сберегут. Крестьяне уже не переговаривались, не смотрели вслед уезжающей карете. Никто из них не сходил с места — взоры их приковала свинья, который отчаянно хрюкая просила вернуть себя в прежнее обличье первого красавца на деревне. Но — увы! Сделанного было не воротить.***
Удерживаемая колдуном за плечо, Варенька была ни жива ни мертва. Властош держал кинжал у её горла ровно до того момента, пока экипаж не выехал за пределы деревни. — Гонятся за нами? — с какой-то ледяной усмешкой осведомился пан у Якова. Тот отвёл алые шторки в сторону, прислонился к окну, всмотрелся вдаль. Напряжённо ожидавшая смертельного слова «да», Варя вытянулась в струнку, но приказчик отрицательно покачал головой. Вишнецкий выдохнул и убрал клинок в ножны, с раздражением заметив, что сталь испачкана кровью. Варенька дрожала, боялась шелохнуться. Больно саднил порез на шее, девушка притрагивалась к нему окоченевшими от осеннего утра пальцами. Пробовала шептать молитвы, но от пережитого страха мысли путались и благодарственные слова Господу терялись в их лабиринтах. Варвара посмотрела в оконце, чтобы понять, как далеко они уехали, и взгляд её впервые упал на метлу. Спрашивать про помело, зачем оно тут, не решилась: не до этого. За стеклом быстро мелькал густой, нарядившийся в злато и багряницу, лес. Приблизительно около двух-трёх вёрст. Совсем недалеко. Варя знала эти места, дойти за лучину до Кижичей можно. Но, отпустит ли чародей? Слово дал, и всё же — внук Криоша… Хотя, с другой стороны, мог сто раз уже убить, как только в экипаж втолкнул. Варя перевела взгляд на бесчувственную Анфису, полулежащую напротив, и с жалостью, едва слышно спросила: — Вы убьете её?.. Шляхтич пытливо поглядел на свою заложницу. — Ты так беспокоишься за эту девку, забавно. За ту, благодаря которой мы едва не погибли. Что, собственная жизнь тебя уже не волнует? — Нет, — ответила Варвара, постаравшись придать голосу смелости. — Мне теперь всё равно. Внезапно она поняла, что говорит правду. Зачем жить, если тот, кому ты так сильно верила, кого так безгранично любила, оказался предателем? Предал один — предаст и другой. — Ты уж определись, голубушка, — скривил губы в ухмылке пан Вишнецкий, принявшись внимательно осматривать кровоточащий порез. Глядя на бледное, заплаканное лицо Варвары, в кроткие васильковые глаза, Властош с ужасом осознавал, что был близок к убийству невинного создания. Такая чистая, такая добрая… Почти как его матушка Лада. Почти как Мара в юности. Часть той Силы, которой нет во Властоше и никогда уже, наверное, не будет. Нет. Смерти Варя явно не заслуживала. Молча он коснулся раны. Пальцы волшебника засияли, лёгкое тепло обдало кожу девушки. В несколько мгновений чары исцелили рану. Варенька, смотря куда-то в пустоту, судорожно вздохнула. Боль ушла, но душу продолжали рвать слова Алексея. — Зачем вы это делаете?.. Лучше убейте… Я… Я не хочу жить. Не хочу больше жить… — Она не выдержала и заплакала навзрыд. — Убейте меня, прошу! Я умоляю вас! Я не хочу… Я не хочу больше!.. Варенька вцепилась тонкими пальцами в тунику пана. Её трясло. Казалось, что кто-то медленно, чтобы сделать боль ещё сильнее, вытягивал жизнь из сердца. — С удовольствием бы это сделал, Варварушка, — откликнулся жестоким смешком пан, перехватив её руки. О, как же нагло он лгал самому себе! Но признаваться не хотел. — Да, только слово дал дворянское. Меня пропустили, книгу отдали, не имею право я тебя трогать. И да, смотри, не сделай ничего с собой по дороге: иначе, мне не поверят, что живой отпустил. Будут проклинать, как дедушку моего пресловутого, а мне оно надо? Икать постоянно… Тётка твоя особенно лихим словом проклянёт. Да, к тому же не пристало верующей девочке помышлять о смерти из-за какого-то дурня, убиваться из-за подлеца! Слышишь меня? — Неожиданно для самого себя Властош притянул Варварушку к себе за плечо и приобнял: — Успокойся… — Видите, пан, раньше только из-за вас красные девицы и рыдали, а сейчас из-за свиней всяких слёзы льют! — решил пошутить Яков. — Ну, что за времечко настало! Что за времечко! — Да, обидно. Но что поделать, видимо, старею я, Яков Миколыч, — в смехе Вишнецкого послышались нотки самоиронии. — Успокойся, Варя… Ты смотри, что делаешь! Мне одежду намочила своими слезами! Но Варя остановиться уже не могла. Сквозь рыдания она повторяла имя возлюбленного, то проклинала, то жалела его. Властош, продолжая обнимать трясущуюся Варю, вопросительно глянул на Якова. — Баба, одним словом, — кратко объяснил тот. — У них с логикой беда. — Немедленно прекрати рыдать, терпеть этого не могу! Не прекратишь — околдую! Ты под заклятиями и вспомнить не сможешь, а документ будет подписан! Всю жизнь служить в несвободе будешь. Мои хлопцы из тебя разом всю эту дурь о любви выбьют, и работа в полях и в усадьбе мигом отвлечёт тебя от глупых романтичных сказок! Сделаем так, душа моя? Страшные слова пана обожгли Варю, точно горячие уголья. Мигом она отпрянула, утёрла слёзы, шмыгнула красным носом. — Нет-нет-нет… — замотала головой так, что из-под расшитой червлёным орнаментом намитки выбились несколько русых прядей. — Нет, пожалуйста, не надо… — Тогда, прекрати плакать. Тебе не идёт, милая. К тому же вспомни, ты задолжала мне благодарность. Варвара нервно посмеялась: — За что должна благодарить? Вы мне едва горло не перерезали… И с Алексеем… ох, вы его заколдовали… вы… — Последний мерзавец, я знаю! Опомнись, девочка! — Маг повысил голос. — Я бы мог не применять чары, и даже если бы он выжил после стрелы, он бы тебя сам вскоре прикончил из мести! Не я, так — он! Я видел в его глазах ненависть. Хитрость. Чёрную, как дёготь, злобу. Тебя эта свинья никогда не любила. При этих словах Варя опустила голову прямо волшебнику на колени и вновь разрыдалась. Властош опешил. Желание убить, чтобы прервать её страдания навязчиво заполонило мысли. Но слово, данное главой Волховской Шляхты, нерушимо. — Я понял его намерения сразу, когда увидел вас у трактира. Чародеям подвластно «слышать» многие замыслы обычных людей. — Да, неужели? — восклицала сквозь слёзы Варенька. — Сами-то «слышали» того, кто вас искренне любит? Где же этот человек? Почему не с вами?! Хотя, сомневаюсь, что вас кто-то мог полюбить… Вишнецкий поджал губы. Слова задели его, но он предпочёл смолчать. Всё равно, что-то доказывать девчушке в её состоянии было бесполезным занятием. — Много бы людей погибло, если бы фолиант попал в недобрые руки, — поспешил сменить тему Вишнецкий. — Хвала Славье и Сваргу, что всё обошлось, и ты не отдала книгу Криошу. Иначе бы… Пан что-то говорил, но Варвара не слушала. Ей вдруг стало всё равно на магию, на книги, на Криоша… Она думала только о предательстве Алексея и деревенских. Разве существуют на свете такие подлецы, размышляла всегда Варенька и раньше не верила. Но теперь воочию убедилась: существуют. Властош понимал, что пора прекращать. Схватив Варю за подбородок, поднял ей голову со своих колен, внимательно всмотрелся в мокрое милое личико. — Послушай меня. Грамотен не тот, кто читать умеет, но тот, кто слушает да разумеет. Потому послушай меня внимательно. И услышь. — Властош Ладович, может… — Что ты предлагаешь, Яков? Молчать? Девчонка слишком наивная, долго не протянет. А я хочу, чтобы протянула. Я надеюсь, жизнь у тебя будет до-олгая, Варь. — Вишнецкий посмеялся, точно ей назло. — И постарайся, раз уж я сохранил тебе жизнь, прожить её достойно! Жизнь — слишком страшная штука, но смерть ещё страшнее. Не доверяй никому. Не всегда тот, кому мы верим, оказывается другом. Может предать в любой момент. Таких людей надо уничтожать. И забывать. Алёшу ты скоро забудешь, я тебе обещаю… Варенька перестала плакать, сникла, когда чародей отпустил её. — Ты часом не носишь ребёнка под сердцем? — сподобился уточнить пан, нежно поглаживая растрёпанные волосы девушки. Мало ли, думал он, может, Алёша уже успел всё сделать, вот его невеста и убивается! Рожать незамужней — большой позор. Пальцем показывать станут. — Нет, пан. Он не успел, я не подпускала. Это же… Это ведь грех… До свадьбы-то… Усмехнувшись, случайно подумав о том, сколько в прошлом «грешила» с ним самим Мара, Властош всё-таки ничего не ответил. — Да, ты не подпустила, а от него, как пить дать полдеревни девок с животами ходят, — хохотнул приказчик, но тут же осёкся. — Э-э, что-то мы далече заехали, господин… Вишнецкий посмотрел в окно, за которым быстро-быстро проносились золотые деревья. Пора было отпускать невинную заложницу, а то, чего доброго, деревенские и впрямь подумают, что внук Аспида зарезал её где-то в лесочке и даже не удосужился закопать, на манер своего деда. Подумают, мол, не сдержал собственное обещание. — Осип! Осип, бес ты пьяный, карету останови! — крикнул чародей кучеру. — Завезёшь непонятно куда, девчонка заблудится! Экипаж остановился посреди бескрайнего злато-оранжевого леса. Варвара по памяти узнала, где они были. Недалеко протекала река Дубрага, храня чуть выше на своём берегу Дубравный Погост и дальше струилась на северо-запад по Навжьему лесу. Варенька, с трудом верящая, что Судьба повернула Колесо в лучшую сторону, решилась спросить про помело. То каким-то непонятным образом стояло вертикально и, вот удивительно, но вмещалось в карету. — Вы летаете на ней?.. — Да нет, взял пол подмести. Нужная вещь в дороге, знаешь. Властош думал, что девочка обидится на язвительный ответ, но та прочувствовала иронию и впервые улыбнулась. Конечно же, чародей летал на метле! Иначе, зачем она ему нужна? Показать полёт Варенька не просила, лишь тихонько, опустив глаза, посмеялась. Давно уже незнакомое чувство волной хлынуло в душу мага и словно бы размягчило её. Выйдя из кареты, он достал из сумы кошель и отсчитал ровно семьдесят славенских рублей. Варенька ошарашенно уставилась на чародея, когда в её ладонях оказалась такая сумма. — Возьми. Мы за постой не расплатились. — Но, здесь же… Здесь очень много! Полгода можно жить припеваючи на такие огромные деньги! Я не возьму. — Варенька покачала головой и хотела было вернуть монеты, но Властош накрыл ладонью её руку и настойчиво сказал: — Бери, пташка! Считай, что подарок. Хоть с тёткой прокормиться эту зиму сможете. Тебе ли не знать, какие в Славении суровые зимы, тем паче — на границе с Навжьим Лесом. Часть нужную себе возьми, часть передай тётке своей и мальчишке тому Первуше. Тяжела жизнь без матери, но так хоть сыт да одет будет. Марфе спасибо передай за то, что спасла всех. Весёлое выдалось утро, не забуду никогда. — Я — тоже… Но, думаю, моя тётушка вовсе не за вас переживала, а за свой трактир. Уж не обессудьте. — Нет, Варвара. За тебя она боялась больше. В её чёрством сердце всё-таки живёт любовь. — Возможно, как и в вашем… — вдруг произнесла Варенька, пряча деньги в кармашек голубого сарафана. — Я бы очень хотела в это верить, если бы вы… — Что «если бы я»? — Исполните мою просьбу… — Не убью, даже не проси, — рассмеялся Властош, но девочка озвучила совсем иное. Не казнить Анфису. Вишнецкий поразился, принял крестьянку за умалишённую. — Пообещайте мне, что не тронете её, — молила Варя, схватив пана за руку. — Она ведь — живой человек! Ошибки мы все совершаем. Но умирать за них не должны. В конце концов, если бы не ваша невольница, я бы не узнала истинную личину Алёши. Но я его прощаю. И вас я прощаю, ибо говорил Боженька: «Прости врагов своих. Коли наказание заслужили, рано или поздно, оно настигнет их». — Чистый голос Вареньки зазвенел и вдруг порвался, точно натянутая струна. — А злом отвечать на зло — нехитрое дело. Не становитесь Криошем. Прошу вас! Пан ничего не ответил, опустил взгляд, задумался. Предательство и измена всегда каралась казнью. — Не стану, милая. Его слова Варвара отчего-то восприняла за согласие. В целом, что он сделает с Анфисой её уже не должно было касаться. — До Вишнёва ещё далеко? — спросил маг, плавно переводя тему. — Да уж не близко. Около тридцати вёрст. Езжайте по прямой, вдоль реки Дубраги, она тут совсем близко протекает; скоро дубовая роща покажется, а за ней на реке стоит городишко — Дубравный Погост. Люди там весёлые, добрые, не такие хмурые, как у нас. В постоялом дворе и остановитесь, благо их там достаточно. А утром часа четыре езды и прибудете в Вишнёв. — В Погосте я давно не был, — проговорил волшебник, припоминая их с матерью прогулки по торговым рядам Дубравного. Лада, заезжая в Дубравный, всегда покупала Властошу леденцы и пряники. Это были счастливые дни его детства. Дни, проведённые вместе с мамой. — Что же, прощай, Варя. Властош посмотрел ей прямо в глаза. Он бы мог попросить прощения, сказать что-то нежное, но не стал, онемел. Варвара плакала против воли и горько улыбалась. Чародей не понимал, что с ней происходило и ахнул, когда девушка осторожно обняла его за шею, уткнулась в грудь. Осип и Яков молча глядели на открывшуюся сцену. Властош же, ни на кого не смотря, смущённо погладил Варю по голове. Кижичанка дрожала, не смея отпускать пана. Страх, что сейчас внук чернокнижника вонзит нож ей в спину куда-то исчез, и Варварушка, вновь доверившись, буквально растворившись в объятиях волшебника, крепко зажмурилась. Этот коршун словно мог сокрыть её на миг от всего иного мира, от предательств и фальшивых обещаний. По крайней мере, так она думала. Властош продолжал обнимать девчонку и в один момент сам совершил непоправимое — коснулся губами пылающей жаром щеки. Варенька улыбнулась, прижалась сильнее. Поцелуй вскружил голову, она засмеялась. Властош провёл рукой по шее, талии, увидел небесные чистые, молящие о чём-то глаза. И… вовремя остановился. — Поторапливайся, — сказал он, резко отстранившись. — Одной по лесам бродить опасно. Береги себя, вольная птица. И как можно скорее уезжайте из деревни. Да ляд бы побрал эти Кижичи! — выругался Властош. — Из центральной Славении бегите, слышишь меня? Вместе с тёткой. На запад даже соваться не смейте. Пересеките Навжий лес и бегите в вольные северные земли. Успейте до зимы. — Но Кижичи — наш дом… — Сегодня дом, а завтра только пепел останется от него. Волховские чародеи будут поражены известием о найденной чёрной книге и о том, что мой дед вылез из берлоги. Старый злобный медведь, который разрушит всё на своём пути! Не медли, Варвара. Ты слишком юна, чтобы умирать! Прощай… Это были его последние слова ей. Красна девица вскоре скрылась в тени деревьев, помчавшись в сторону деревни. Северо-западную часть Полесья она знала как свои пять пальцев, потому не волновалась, что заблудится. Вишнецкий долго смотрел ей вслед каким-то мутным взглядом. Странное лёгкое чувство поселилось в сердце. Властош не помнил, сколько так простоял на одном месте, но улыбка померкла, когда до него донеслись стоны приходящей в себя Анфисы. Теперь оставалось разобраться с предательницей.***
— Пан, молю вас! Великими богами Солнцем и Луной молю, пощадите! — вопила Анфиса, когда Вишнецкий тащил её за собой, вглубь леса. За паном и невольницей следовал невозмутимый Яков. Властош даже говорить ничего не стал, просто схватил Анфису за запястье и потянул за собой. В другой его руке изменница с ужасом увидела кинжал, впоследствии обращённый в меч. Казнить, поняла невольная. Её ведут казнить. Он предупреждал, она совершила преступление. Риск стоит жизни. — Господин, прошу, смилуйтесь! Я не хотела! Нет! Она задёргалась, пытаясь вырваться из мёртвой хватки. Вишнецкий закатил глаза. Подошедший Яков молча замахнулся. Удар наотмашь заставил Анфису ненадолго умолкнуть. — Заткнись, не то хуже будет, — процедил колдун. — Ты даже на собственной казни умудряешься мне нервы трепать. — П-пан… — Заткнись, я сказал! Пжеклэта здраница! () Они вышли в небольшую рощицу. Дубы окружали золотистую поляну, в сердце которой у корней могучего древа лежал большой валун. — Прекрасное место, — оценивающим взглядом обвёл рощицу чародей. Яков согласился: — Да, такое, гм… Живописное. Властош подвёл Анфису к камню. — Ну, и чего рыдаешь? — засмеялся он, и смех его напомнил звон стали. — По-хорошему, тебя вздёрнуть надо да верёвки нет. Мог бы наколдовать, но силы тратить из-за тебя не желаю. Придётся меч марать. Радуйся: умрёшь, будто знатная дама. На колени вставай! — Нет, пан… Прошу вас, молю… — слёзы градом текли по некрасивому лицу Анфисы, перемешиваясь с кровью из рассеченной губы. Властош ждать не стал. Схватив за волосы, резко бросил девчонку на землю и заставил опустить голову на камень. — Давно пора было, — хмыкнул Яков, отойдя в сторону. Чародей провёл острием меча по камню прямо перед носом Анфисы. От жуткого скрежета крестьянка побледнела как полотно. И всё равно, не чуя себя от страха, вскинула голову, продолжила молить о пощаде. — В моём роду не принято оставлять безнаказанным преступника! Ты едва не погубила меня, Варвару, да и всю деревню! — Я не буду так больше! Нет!.. — доведённая до отчаяния Анфиса вскочила, вцепилась в подол шерстяного плаща шляхтича. Она целовала одежду пана. Она тряслась. Она рыдала и божилась, но Властош оставался непреклонен. — Голову на камень клади. — Во взгляде его Анфисе привиделась сама Смерть. — Ты задерживаешь меня. Увы, ошибки ничему людей не учат! Со слезами на глазах, девушка сдалась. Стоя на коленях, покорившись судьбе, положила голову на холодный валун, заменяющий плаху. Маг наклонился, отвёл жёсткие волосы, обнажая шею. «Когда-нибудь и тебя так казнят, но — на базарной площади, с хохотом и насмешками, Вишнецкий», — подумалось Анфисе. — Я буду смирной, пан, клянусь вам… Пощадите… — предприняла она последнюю попытку, а сама подметила странность: Вишнецкий не зачитал приговор. Вроде, всегда раньше зачитывал. Ивашке, например. Хотя, кто она такая? Крепачка, которая и официального приговора не заслуживает! Что ж, хоть к тому же Ивашке отправится прямо сейчас. Анфиса слышала биение собственного сердца о рёбра; с ужасом затаила дыхание, когда увидела тень на жёлтых опавших листьях. Обеими руками тень медленно занесла меч над беззащитной девичьей шеей. «А злом отвечать на зло — нехитрое дело…» Анфиса зажмурилась. Послышался свист рассекаемого воздуха. Меч со звоном опустился… на камень. В непосредственной близости от испуганно распахнувшихся глаз осуждённой. Увидев перед собой сверкающее лезвие, Анфиса поняла, что осталась жива. Ну, не промахнулся же Вишнецкий, в самом деле! До неё долетел резкий голос пана откуда-то сверху: — Поднимайся. Милую. Но запомни: ещё одна выходка, или хоть одно неверно обронённое словцо, и твоя дурная голова, увы, без мозгов, полетит с плеч! Анфиса, не помня себя от страха, впилась в руку колдуна, державшую меч, и принялась целовать. Властошу стало противно. Только ради просьбы Вареньки, чистого доброго создания, он сдерживал порыв убить. Зато, напугать сумел сильно. Запомнит этот день девчонка надолго. И впредь не станет совершать поспешных действий. Отпихнув девицу, Властош повернулся назад и направился в сторону кареты. Яков схватил его за локоть. — Да, вас разум, видно, покинул, пане! — Знаю! — прошипел чародей. — Отстань со своими нравоучениями, будь так любезен! Твоё дело — с девчонки глаз не спускать. Побежит за нами босая. Ничего с ней не случится. И руки не связывай. Мы с ней в игру поиграем, — Вишнецкий одарил Анфису жестокой улыбкой и пояснил ей: — Искушение сбежать велико, дорогуша. Но в том и суть. Шаг вправо, шаг влево, и твоя смерть будет долгой и мучительной. Рискнём?.. Анфиса с серьёзным видом кивнула. — Клянусь, не сбегу, пан… Ни слова не скажу никому про вас. Бес меня попутал в Кижичах. — Конечно… Ты только дай мне повод, я его очень жду. Горько усмехнувшись, пан обратил меч обратно в кинжал и вложил его в ножны на поясе. Он понимал — из-за чёртовой Варвары, верно совершил роковую ошибку.***
Теперь по обыкновению, погостами считают кладбища. Но ранее у этого слова было другое значение, более, можно сказать, весёлое. Люди утверждали, что погостами назывались небольшие города или окраины городов, на которых можно проездом «погостить»: переночевать, отдохнуть. Часто там останавливались купцы, а ремесленники во всю вели торговлю, устраивая ярмарки по праздничным дням ещё краше, чем в столице. Дубравный Погост представлял собой город, окружённый крепостной кирпичной стеной с зубцами в виде ласточкиных хвостов; с бойницами — отверстиями, из которых могли залпом вылетать стрелы умелых лучников, дабы оборонить Дубравный, случись какое нападение или штурм. Хвала Единому, такое происходило редко. Лихие люди знали: центр купцов и ремесленников богат своими плодами, но разворовать их не так-то просто: вот, попробуй влезь на эту высокую стену, или сразись, встретившись лицом к лицу с умелым воином! Тотчас пожалеешь, что на свет родился! В Погосте и вправду жили опытные бойцы, охраняя население от разбоя. В случае с купцами да проезжающими мимо путниками, да что там! — даже с бродячими артистами они также были осторожны… мало ли, всякое случалось. Пропустишь купца, а он окажется мошенником — фальшивомонетчиком! Или, не приведи Бог, убийцей. Однако, за всеми уследить невозможно. Торговцы, одни за другими, приплывали на судах по реке Дубраге, на которой и располагался Дубравный Погост. Легко было заметить Погост издали — царственно возвышался он на холме, и четырёхконечные звёзды, заключённые в круг на башнях кирпичного храма, виднелись аж за несколько вёрст. Как поговаривали жители, сам Единый и его последователи — святые люди охраняли их город от врагов, и даже несмотря на суровую нищую жизнь при короле Леоше, славный древний городок захватчики не тревожили. И на том спасибо! Своё название Дубравный получил не случайно: со всех сторон его окружали раскидистые дубовые рощи перетекая с севера в опушку Навжьего леса. Сквозь дубраву с южной стороны протекала широкая серебристая река Дубрага. Через неё к въезду в Погост вёл каменный мост. По нему, как раз, и проезжал экипаж Вишнецкого. Глазам сидящих в карете господ открывались виды маленьких причалов чуть ниже крепостной стены и нескольких лавчонок, торгующих рыбой и устрицами. У причалов же рядками стояли на мели небольшие купеческие ладьи да судёнышки. — Пан, держитесь около меня, не отходите, мало ли… — настороженно предупредил Яков, не отводя взгляда от поспевающей за каретой Анфисой. Ноги девчонки от непрерывной ходьбы почернели. На лице её отпечаталась смертельная усталость. Крестьянка тяжело дышала, но молча продолжала быстро шагать, почти бежать за каретой. Хоть руки не связали, придётся благодарить, когда разрешат наконец отдохнуть. Челом бить, в ножки кланяться и молчать, не совершая глупостей — вот задача моя, думала Анфиса. Всяко ведь лучше, чем голову под меч опускать! — Что же ты такой напряжённый, Злотенко? Как хороший боевой лук, — усмехнулся волшебник, поглядывая в окошко на снующих по причалу людей. До его слуха доносились громкие голоса, чаще всего — весёлые и зазывающие что-нибудь прикупить. — Кроме стражников, этим, похоже, всё равно, кто в город приезжает, не как в Кижичах. Купцы да ремесленники в основном. Проблем с гостиницей у нас возникнуть не должно. — Вы уж тут особо не колдуйте, да книгу подальше спрячьте, — посоветовал приказчик. Властош недовольно покачал головой. — Ты меня, любезный друг, за дурака принимаешь или за дитё малое? Твоё дело — за девкой следить да помалкивать о моём искусстве. Нам ещё в этот храм придётся зайти, — чародей с неодобрением покосился на кирпичное сооружение, небольшой красной точкой видневшееся из окна кареты. — Да я б с радостью не принимал вас за дурака, ежели б девке её дурную голову снесли… Одним лишь пронзительным взглядом Властош заставил Якова умолкнуть и быстро извиниться. Ну, вырвалось, ну что поделать! Спорить с колдуном он не смел: тот слишком много сделал ради спасения его дочери, да и в целом обеспечил семью. Ты, Яков Миколыч, ему теперь до гробовой доски верно служить обязан. При въезде в город экипаж грозно встретили двое стрельцов-стражей, одетых на старинный манер в клюквенного цвета кафтаны с золотыми петлицами, саблями на поясах и массивными бердышами в крепких руках. Господам пришлось выйти из кареты. «Меч мой вряд ли такие секиры одолеет, не говоря уже о шпаге Якова. Как же они по-древнему одеты, давно уже такое вышло из моды», — подметил про себя пан, но вооружение стражников оценил по достоинству. Рука его сама собой потянулась на дно сумы к спрятанному магическому перстню. — Кто вы да зачем в Погост приехали? — прогремел зычным голосиной один из стрельцов. Властош вышел вперёд и слегка наклонил голову: — Здравы будьте, добрые люди! Яков Миколыч, извольте представить меня… Злотенко поклонился стрельцам в пояс, представил Властоша паном Всеславом Верховецким и добавил, что надолго в Погосте они не задержатся. «Им лишь бы переночевать да на следующий день до Вишнёва доехать». Стражники переглянулись, недоверчивым взглядом окинули карету, её хозяина и слуг. Один приметил и шепнул что-то второму про Волховскую Шляхту. — А девчонка с вами? — после небольшой паузы осведомился страж, заметив около экипажа пытавшуюся отдышаться Анфису. Пан с невозмутимым видом, даже слегка улыбнувшись, кивнул. Внутри него всё клокотало от злости. Какие любопытные, всё-то им надо знать! Взять бы их богатырскую силу да направить в нужное русло, так бы и погнали они в шею короля-захватчика! Вот, только тогда на престол кто сядет вместо него? Один-единственный был наследник, и тот, говорят, сгинул… — Девица с нами. Моя невольница, — отвечал чародей. Жестом подозвал к себе тяжело дышавшую девчонку. — Поклонись людям добрым, Анфиска. Вишнецкий сказал фразу ласково, да только взгляд его сверкнул точно у волка, готового разорвать жертву на части. Анфиса низко поклонилась стрельцам, а после поцеловала им руки. Те довольно подбоченились, улыбнулись. Даже подобрели. — Вы ворожбой владеете, сударь? — Немного. Дабы заткнуть им рты, Вишнецкий достал мешочек, наполненный серебром, и вручил «за хорошую службу». Стрельцы осторожно посмотрели по сторонам и, убедившись, что никто ничего не видел, снисходительно предупредили, чтобы пан Верховецкий много не фокусничал, да пропустили в Погост. За такие-то деньги грех было не пропустить! Властош сел в карету и напоследок бросил тяжёлый взгляд им под ноги. «Ды каб вы на ривному месцы послизнулися!», — прошептал про себя маг на древне-славенском. Стрельцы так и не поняли, что произошло, но через мгновения из-под их червлёных сапог словно кто-то выдернул опору. Они грохнулись на проезжую часть дороги. И так бы и покатились кубарем прямо в реку, если бы чудом не удержались за ствол растущей рядом яблоньки. — Ваших дум дело? — тихо уточнил Яков, когда экипаж уже въехал в город на достаточно далёкое расстояние от стражей. Вишнецкий ничего не ответил, только улыбнулся. Яков понял и больше ничего не спрашивал. Один мучал его вопрос — зачем чёрному колдуну понадобилось заехать в святое место? — Покаяться за грехи перед Единым хотите? — Яков не сдержал насмешки. Но Властош, на удивление, поддержал его, рассмеявшись: — Ага, и свечку поставить! Не помню, когда в последний раз поминал свою жёнушку ненаглядную! Анфиса, — окликнул он, приоткрыв дверку кареты, — не отставай! Плетёшься еле-еле! Яков всё же умудрился изловчиться и прознать, зачем его господину понадобилось в Божий Дом. Отнюдь не помолиться, но поговорить со священником. Батюшка Феован зарабатывал на жизнь рукоделием. В храме денег всегда не доставало, всё шло нищим, и служителю перепадала лишь малая часть из них. И всё-таки, он был рекомендован Пелагеей как прекрасный портной. Кухарка часто оставляла у него заказы на пошив одежды для крестьянок, да и саму себя не обделяла. Палашка любила ездить в Дубравный, правда, в последнее время из-за причины, называемой старостью, выбраться удавалось гораздо реже. Раза два в год, не больше. Сейчас Вишнецкому требовалось пошить рубашку и сарафан в подарок Настасье. Зачем он захотел сделать подарок дерзкой девчонке, даже для него самого оставалось загадкой. Может, чтобы дать ей понять, какой он заботливый, ведь Анастасия как-никак — его воспитанница, ведь она всю жизнь росла в господском доме, числясь невольницей. По крайней мере, теперь именно так она будет думать после того, как очнётся. До храма ехать оказалось далековато несмотря на то, что со стороны Дубравный показался пану небольшим городком. Он бывал в нём не раз, да только очень давно, ещё в детстве вместе с матерью, вот и запамятовал. Столько лет прошло! Да, город чуть расширился, появились новые каменные здания, наконец достроили тот самый храм… Многое поменялось, и только торговые ряды остались прежними. Базар, как в далёком детстве, шумел, гудел, пестрел разноцветными тканями, лентами; в воздухе слышался аромат выпечки. Карета проезжала по улице среди кишащего, суетящегося люда. Некоторые горожане кидали любопытные взгляды, другим было, откровенно говоря, всё равно. Мало ли, кто едет: купец, иностранец, богатый путник или помещик пожаловал — неважно. Главное, что герба с изображением чёрной собаки нет, значит, не государев человек, не один из прихвостней короля Леоша; можно выдохнуть и продолжать преспокойно заниматься торговлей. — Свежие булочки! Бублики! Пряники! Покупайте, свежая выпечка! — нараспев, с азартом в очах выкрикивала торговка, нахваливая свой товар. — Мёд! Кому сладкий дивный мёд? Подходи, честной народ! — стихотворно слагала другая. Волшебник приказал остановить карету. Выйдя, подошёл к прилавку со сладостями. Яков последовал за ним, боясь, как бы не упустить из виду Анфису. Колдун, казалось, забыл и об управляющем, и о невольнице. Он ходил мимо толпы людей, осматривая товары. Всё — как в детстве, надо же… Словно вернувшись в то время, Властош жадно оглядывал торговые прилавки, спрашивал цену, так и тянулся всё попробовать. — Господин, не хотите сладких наливных яблочек? — спросила пана рыжая полнотелая торговка вся в веснушках. Властош засмотрелся на спелый плод, который на пробу протянула ему хозяйка прилавка… Точно — как в детстве… — Маленький паныч не желает отведать сладких наливных яблочек? — спрашивает весёлая кудрявая торговка, дразня мальчика красным плодом. Властош прижимается к матери и вопросительно запрокидывает голову. — Матушка, можно? — тоненький голосок дрожит. Он давно привык к отказам и знает, что последует за пререкания. Но маме он всё же доверяет. Матушка не похожа на своего отца. Сегодня, в один из осенних солнечных дней, им, наконец, удалось сбежать из окрестностей Вишнёва от хозяина терема. Криош здорово напугал внука, в очередной раз пригрозив поркой, коль ослушается старших. Но дочь его сумела убедить в том, что ничего страшного не произойдёт, если они один день погуляют по городу. Только, Лада не сказала, что поедут в Дубравный Погост гостинцев прикупить, и дед думает, что в Вишнёв. Они его обманули. Главное, успеть вовремя вернуться, чтобы не заподозрил. — Тебе всё можно, родной мой, — Лада лучезарно улыбается и достаёт из кошеля, открыто висящего на дорогом, вышитом жемчугом бежевом платье, звенящие монеты. Она покупает сыну яблок, политых мёдом, петушка на палочке и кружку кваса. Властош садится вместе с матерью на лавочку неподалёку от строящегося кирпичного храма и наслаждается трапезой. Весь в меду, он блаженно улыбается, пачкается, и Лада с нежностью вытирает его липкие губы и нос кружевным платком. — Мама, а мы теперь будем каждую седмицу приезжать сюда отведать яблок и петушка? — Будем, милый, будем, — кивает пани Лада. Она целует сына в белоснежную макушку. У мальчонки длинные прямые волосы, обрезанные чуть выше плеч, изящные пальцы матери ласково гладят их. — Ты, главное, не бойся, я всегда буду с тобой. Знаешь, даже если со мной… Вишнецкая не заканчивает фразы: мелодичный голос прерывается судорожным оханьем. Кто-то кричит: — Вот они! Вот они! Хватайте! — Из-за угла выбегают несколько человек во главе коих на чёрном жеребце скачет пан Криош. Развеваются на ветру его смоляные волосы с проседью, глаза тёмные и глубокие, как бездна, смотрят со всей ненавистью на дочь и выглядывающего из-за неё Властоша. Вишнецкий-старший выглядит горделиво, статно, и на лицо, можно сказать, даже красиво, если бы не перекошенный от злости рот. — Обманула, негодяйка! Однако, я нашёл вас! — восклицает Криош, велит своим людям схватить дочь и внука. — В храм, дитя, бежим скорее! — Лада молниеносно хватает за руку Властоша, и они срываются по направлению к кирпичному зданию с прилегающей к нему башней-колокольней. Из рук ребёнка падает на землю спелое яблоко… — Сударь, вы уронили, — раздался посреди шума, которого пан совершенно не слышал, погрузившись в воспоминания, мягкий голос. Он так напомнил ему голос родной мамы, что Властош даже вздрогнул, боясь поднять взор и увидеть перед собой воскресшую покойницу. Но облегчённо выдохнул, когда увидел перед собой всего-навсего скромно одетую жительницу Погоста. Она держала в руке яблоко, а маленький мальчик с солнечными кудряшками, вероятно — её сынишка, теребил за рукав и чуть ли не со слезами на глазах просил купить ему леденец. — Млад, у нас и так гроши остались, а ты о сладостях говоришь… —молвила печальным тоном мама, не сводя взора с Вишнецкого. Уж больно красивый встретился ей мужчина. Ей показалось, что она не может опустить взгляд, потому что находится под воздействием колдовских чар. Но Властош не ворожил. Для него женское внимание было не в новинку. Между тем, мальчонка всё ревел, прося купить ему сладость, привлекал к себе внимание крестьянских девчушек, которые, хихикая, обсуждали неподобающее его возрасту поведение, и взрослых детин, качающих головами. — Благодарю вас, — пан принял из рук простолюдинки яблоко и вернул его на прилавок. Чародей поглядел на цену петушка и диву дался. Одна медная монета равнялась трём копейкам. Сущие гроши! Малая цена. Да разве это деньги! Заплатив торговке, он взял леденец, наклонился и протянул мальчику: — Держи своего петушка, малец. Чистые глаза ребёнка удивлённо округлились. Сначала не поверил, что какой-то незнакомец, судя по одежде, богатый, вот так вот просто подарил ему сладость! Даже мама в начале отнекивалась, но маг всё же вручил свой подарок. — Вы очень добры, сударь. Но, это так… — Дорого? — не сдержал пан усмешки. Мама мальчика смущённо отвела глаза. — Судя по всему для вас — да, можете не отвечать. Сколько же вы платите ежемесячно в государственную казну? Прошу простить моё любопытство, однако, мне очень интересно. Жительница Дубравного настороженно осмотрелась по сторонам и тихо назвала сумму. Правда, пришлось повторить погромче из-за сильного шума, наполняющего тесную улицу. «А Леош лихо поднимает налоги! Буквально, душит тех, кто и так в бедности живёт. Ну, ничего, недолго осталось. Необходимо терпение», — мелькнуло в мыслях Властоша. Вслух же маг ничего не сказал, лишь спросил, не знает ли жительница Погоста, до сих пор ли служит в храме Единого батюшка Феован. — А то, как же, служит, ещё как служит! Добрый такой человек, провидец, дар имеет от Господа… Раньше, в юности звонарём служил, сейчас носит сан священнослужителя. — Да что вы! — усмехнулся волшебник. — Выходит — и швец, и жнец, и на дуде игрец! Поразительно. Говорят, он ещё и портной неплохой. — Да, талант не отнять, — согласилась мама мальчика. — Сейчас, правда, не знаю… У него в последнее время много прихожан. Некогда. Если вы по поводу заказа, обратитесь-ка к нашей лучшей швее. Зовут её Цветаной, живёт в западной части города почти на отшибе. Жена плотника Стефана, может, слышали? — Нет, — маг печально развёл руками, — увы, я — не местный. Незнакомка это уже поняла и принялась объяснять, как лучше найти дом плотника и швеи. — У них ещё сын есть, — говорила она. — Молодой и такой хорошенький, любо глядеть на паренька! Властош поблагодарил. И всё же, сначала следовало зайти в храм. Божье место он помнил хорошо.***
Экипаж подъехал к кирпичному высокому зданию с башнями, вершинами, устремляющимися в небеса, к самому Единому. На каждом шпиле виднелась звезда, заключённая в круг. Властош не спешил заходить за железные узорчатые ворота в предел храма. Не то, чтобы он числился колдуном, поддерживающим партнёрство с нечистыми силами, и до смерти боялся светлых храмов, просто… Именно этот, в нынешней ситуации, вызывал у него неприятные воспоминания. Позади господина стояли Яков и Анфиса. Они ждали. Всё же, Вишнецкий пересилил странное чувство, похожее на ноющую боль и переступил порог священного места. Он не поклонился. Яков и Анфиса осенили себя звёздным знамением. Анфиса не особо верила в Бога, осенила себя ради приличия и последовала за господином лишь поглядеть на статую, изображающую Всевышнего. Хотелось посмотреть в его каменные глаза и спросить, если получится, где же в этом мире обитает справедливость. Стоило Властошу сделать шаг навстречу ступеням крыльца, как он содрогнулся всем телом от внезапно раздавшегося на колокольне звона. Казалось, звон заполнил всё пространство между небом и землёй. Земля тряслась, заглушала грохотом весь окружающий мир. Пан скривился. Зажал уши. Слушать, что рассказывают своим медным тяжёлым звоном колокола храма, ему явно не хотелось. Это было сродни пытке. Это звучал голос Бога, и тяжёлые, как эти самые огромные колокола, воспоминания разом рухнули на его плечи… «Бом-бом-бом» — медленно и с ритмом звенят медные колокола на высокой башне, пристроенной к храму. Звонарь старается, призывая всех на вечернюю службу. Но он ещё не знает, что вместо обычных благодарственных молитв сегодня к ночи совершится отпевание. Пани Лада, путаясь в юбках длинного платья, бежит по ступеням крыльца к массивным резным дверям. За руку она тянет сына. Скорее! Скорее! Вот-вот их догонит Криош со своими псами! — Убежища! Всевышним молю! Дайте нам убежища! — она колотит что есть силы ладонями по дверям. Всем известно: в доме Господнем нельзя проливать кровь, любой может найти там пристанище, и никто не в праве силой вытаскивать прихожанина оттуда, иначе гнев Небес обрушится на его голову. На отчаянный зов пани Вишнецкой быстро откликаются. Двери распахивает священнослужитель в белой рясе, с очельем в виде звезды посередине, с серебряным тяжёлым кулоном на шее, с волнистыми светлыми волосами и короткой бородкой. Он так напоминает ангела. Крыльев, разве что, за спиной не хватает. — Дитя моё, — говорит он ласковым тоном, но видя испуганное лицо отрока и его матери, без лишних слов пропускает их в обитель. — Спасите нас, это не человек, это — Дьявол! Сам Аспид змей проклятый! Он мне не отец с сего дня! — Лада от страха говорит быстро, рассказывает, кто она, и какие ужасы происходят у них в семье, уводя тревожно озирающегося по сторонам Властоша вглубь храма. Первый раз сын Искусницы находится в соборе. Ребёнку интересно изучить внутреннее убранство, увидеть воочию то, что видел только на картинках в книгах. «Бом-бом-бом» — слышится колокольный звон. Везде так светло, так просторно. Повсюду горят свечи… Панычу кажется, будто это слёзы солнышка упали с неба и решили устроиться здесь жить, освещая своими лучами фрески и мозаики, изображающие ангелов, святых и Бога. Мальчик водит носом: здесь пахнет травами и различными благовониями. Горько немного, но в целом, приятно. Маленький Властош с серьёзным взглядом приближается к статуе Единого и смотрит в его каменные глаза, пытаясь понять, сможет ли Он услышать его просьбы. Молитвы — не магия, которой пользуется его дед. Магией можно управлять, молитвами — просить и верить, что тебя услышат. — Я не могу отдать ему Власта, я люблю его! — горестно повторяет Лада, со слезами глядя на спасителя-священника. — Прошу вас, сделайте что-нибудь! Хоть что-нибудь! Помогите нам! — Он не войдёт сюда, сударыня. Побоится Его взора, — отвечает батюшка, накрывает дрожащую руку пани своими тёплыми дланями и осеняет склонившуюся голову Лады знамением: — Защити, Единый Творец, Дщерь Твою от силы нечистой, от зла ядовитого, от стрелы пронзительной, от кинжа… Но тут вздрагивает пламя на фитильках свечей, священник не заканчивает молитву. До уха паныча доносится голос деда. — Мамочка! — юный волшебник подбегает к Ладе и прячется за её спину. Губы священника шевелятся. Он встаёт впереди, заслоняя собой Ладу и её сына. Кроме них троих, сейчас в обители никого нет, разве что, на колокольне продолжает звонить сын священника — юный Феован. Служитель понимает: двери не выдержат натиска, вот-вот в храм ворвутся люди Криоша. И они врываются. Одна из дверей не выдерживает и падает с петель на пол. Оглушительный грохот сотрясает помещение. Лада прижимает к себе сына. — Ах ты, дрянная девчонка! В богадельню сбежать решила?! Чёрная тень уверенно входит в притвор, но шарахается от свечей, словно эти мелкие огоньки норовят его укусить. — Уйди! Деда, уйди! Маму не трогай, я тебе не позволю! — Голос Властоша эхом отскакивает от каменных мраморных стен. Ребёнок, хоть и дрожит, но смотрит упрямо, с ненавистью. Криош заходится и брызжет слюной: — Юный мерзавец мне будет указывать, как поступать?! Ну-ка иди сюда! Домой приедем, я тебе уши надеру! — Нет, не поеду! — возражает мальчишка. — Ни за что не поеду! — Ты не тронешь его, отец! Хватит издевательств! Мало тебе загубленных крестьянских душ, ты ещё своих же родных в могилу свести задумал! — Вишнецкая срывается на крик. Она готова поклясться перед Всевышним, что сейчас способна на всё, лишь бы защититься и спасти сына. В ладони её возникает солнечный шар. Даже искусной магией можно убить. Но — не господина Вишнецкого. — Уходите, пан, это — Дом Божий, — молвит ангелоподобный служитель, заслоняя Властоша и останавливая Ладу от поспешных действий. Криош ухмыляется, надвигается, подчиняясь только себе. Как безмолвные тени тянутся за ним его слуги с обнажёнными мечами. Он выбрасывает вперёд руку с надетым на палец обсидиановым перстнем. Что-то выкрикивает на старо-славенском, и из камня вырываются чёрно-серебристые молнии. Они врезаются в высокие подсвечники, ломая их на части, в мозаику с изображением Единого, в иконы, и в люстру, подвешенную под потолком. — Богохульник! Изыди! Во имя Небес! — с криком священнослужитель едва успевает оттолкнуть в сторону Ладу и Властоша от падающего на пол тяжелого паникадила. Грохот обрушивается такой, что кажется, земля треснула. — Деда, не надо! Не надо! Я пойду! Только, не ломай ничего! — вопит Властош. Криош останавливается и жестом подзывает к себе дочь. — Прошу, отец! — Лада едва сдерживает слёзы. Солнечный шар в её руке гаснет от страха. Как зачарованные, оба покорно приближаются к чёрному колдуну. Властоша хватают за ухо грубые пальцы, Ладу же ждёт сильная пощёчина, но старший Вишнецкий, кажется, нарочно промахивается, и удар приходится по носу. Искусница падает, заливая белоснежный пол кровью из разбитого носа. — МАМА! — мальчонка вырывается из цепкой хватки и бросается на помощь к матери. Губы её шепчут молитву. Священнослужитель пытается заслонить собой Ладу. Глядя прямо в глаза Криоша, он говорит: — Ежели не покаешься и не отпустишь их с миром, Господь тебя накажет! Твоими стараниями вырастишь внука таким же! Одумайся… Одумайся! Криош заливается ледяным смехом, как и его слуги. — Ты начинаешь мне надоедать, исповедник. — Колдун вскидывает руку. Горло служителя сдавливают невидимые силы. Он задыхается. — Нет, деда, не надо! — Отец, оставь, молю! — И где же твой Бог? Спасёт ли? — Криош смеётся и, вдоволь насладившись, наносит последний удар: резко поворачивает ладонь отточенным движением. Хруст. Тряпичной куклой священник падает на пол с неестественно вывернутой шеей. Вопль. — НЕТ! Что ты наделал?! — Лада поднимается с пола, заносит на отца руку, но запястье крепко перехватывают слуги. Плач. — Пойдём отсюда, здесь так душно, голубушка моя, — с ухмылкой обращается Криош к дочери. Властош не может оторвать взгляда от убитого. Среди обломков над телом печально горят свечи и капают на пол воском, словно оплакивая. — Ты — чудовище, отец… ЧУДОВИЩЕ! Они уходят из храма. Краем глаза Властош успевает заметить юного звонаря, ошарашенно спускающегося по винтовой лестнице с колокольни. — Отец! Нет, отец! — звонарь по имени Феован подбегает к мёртвому. Вскоре весь храм наполняет пронзительный крик горя… И вдруг за дверями слышится грохот. А затем вопит во всё горло сам Криош Вишнецкий. Он только что случайно споткнулся на ступенях, упал и кубарем покатился вниз с крыльца. Кажется, сломал, и нет, даже не подвернул, а именно сломал правую ногу… На всю жизнь. Грязные слова летят в адрес Бога и священного места, но Богу всё равно. Он уже сделал своё дело, наказав чёрного человека за осквернение своего Дома… «Бом-бом-бом» — продолжали бить колокола. Взрослый Властош вынырнул из глубины воспоминаний и, выдохнув, ступил на лестницу, ведущую к дверям храма. Тем самым, в которые когда-то давно стучалась его мать, прося для них с сыном убежища.