Ты знаешь всё, что надо знать Я знаю чуть больше, чем надо За мной иди в тот древний край, Что был Библейским Садом. Забудь о тех, кто говорит, Что путь твой — разврат и паденье Пускай в ночи твой смех звучит И спелый плод горит Дьявольски горит Лаская ночь, коснись меня Имя тебе — Искушение!
Ария — «Искушение»
Двери в их комнаты располагались в коридоре совсем рядом, по соседству, но Мара отчего-то решила побеседовать о важном не у себя, а у чародея. Гостевая спальня, приготовленная для Властоша, оказалась просторной, и, несмотря на вычурную роскошную мебель, всё здесь было выполнено со вкусом, без излишеств. Орловские знали толк в искусстве и правильном оформлении, правда, Мирон порой настаивал на обилии декора, дескать, будет выглядеть богаче, однако супруга его останавливала, заявляя: «Чрезмерность никогда ещё не повышала статус». И вроде бы, муж с женой сходились во мнениях, да только супруг настоял на обоях тёмно-червлёного цвета. Такой цвет был слишком резким, угнетающим, но Ивия спорить не решилась, в конце концов, спальня предназначалась для гостей. А кто любит, когда гости задерживаются надолго?.. Нет, вероятно, такие добросердечные люди существуют, но с нынешним денежным положением семьи, хозяин дома такой роскоши позволить себе не мог, потому в гостевой комнате человек из-за давящего цвета обоев дольше двух дней не выдерживал. Так, завешанные картинами, красные стены и стали некой «изюминкой» этих покоев. — Ну, и о чём ты желаешь говорить здесь со мной? — спрашивал Вишнецкий, проходя мимо окон и поочерёдно задёргивая алые шторы. Угасающие лучи холодного солнца скрылись за тканью, затопив мрачную комнату мягкой полутьмой. В покоях горело всего два настенных канделябра. Огоньки свечей тревожно танцевали, отбрасывая на кровавые стены причудливые тени. Мара молчала. — Неужто, ты вправду этого хочешь? — маг не обернулся, хотя желал обжечь строгим взором прислонившуюся к двери ведьму. Она видела лишь его чёрный силуэт, не освещаемый тусклым пламенем, но наслаждалась бархатным голосом и дала себе обещание говорить по существу. Сейчас или никогда! Другого шанса не будет. — Хочу, — ответила кратко. — Столько лет прошло, душа моя… — смешок с его стороны. Взгляд Вишнецкого был прикован к щели меж неплотно задёрнутыми шторами, куда сумел с отчаянием пробиться последний малиново-оранжевый лучик солнца. Тяжело было ведьме разговаривать со спиной чародея, но пришлось смириться. — Ты-то точно опыт не потерял, — хмыкнула травница. — Крепачки в услужении. Столько девок… Бедняжки. Не сбежать ведь от господина, а откажешься — порки не миновать… Не с одной развлекался, небось. Но, думаю, каждой из них понравилось. Ты ведь у нас — мастер. — Мара, я… — Молчи, я не обвиняю. Просто, хочу сказать, что сама ни с кем не была, кроме тебя. Десять лет на западных землях, в прекрасной тёплой Илантии. А потом — ещё несколько здесь, посреди таких родных морозов, дивных берёз и добрых друзей, но опять без тебя. То письмо, которое ты тогда мне отправил, едва я вернулась… Помнишь? Властош не ответил. — А я помню. Наизусть. «Помимо Криоша, — пишешь мне ты, — появились проблемы посерьёзнее. Я ищу того, кто сможет одолеть все помехи, жажду узнать, кто виновен в смерти моей матери, а потому не намерен забивать себе голову всякой ерундой. И подвергать нас обоих опасности. По крайней мере, сейчас. Если хочешь, жди. Но ждать придётся долго. Ничего-ничего, со временем, ты привыкнешь. С уважением к тебе, пан Властош Вишнецкий». Припоминаешь?.. Ну? Чего же ты молчишь? — Да, — нехотя выдавил колдун. — Всё верно. Надо же, она пересказала письмо по буквам, практически! Неужто, хранит его до сих пор?.. Пан успел заметить, когда недавно посетил её терем, множество исписанных бумаг на столе в светлице. Видно, Беляночка перебирала их и не успела спрятать, так как им с Навной нанесли неожиданный визит. Вероятно, помимо стихов и рисунков, там лежало и его старое письмо, однажды причинившее травнице столько боли. — Я до сих пор жду тебя, — Мара отчаянно старалась разрушить молчание господина Вишнецкого, но пока он не поддавался. И не поворачивался, точно в глаза смотреть не желал. — Сколько ещё терпеть мне эту пытку? Давай, всё будет, как в юности, милый друг… Желаю вспомнить, как это было. Наши дни и наши ночи. Хочу, Власт. Желаю. Понимаешь? Чародей слабо улыбнулся. На ум ему отчего-то пришло тайное стихотворение знахарки, которое он успел прочесть среди бумаг и запомнить. —Я — царь твоих волшебных снов, писатель горькой, тяжкой драмы… — начал было Властош, исправляя некоторые слова, и Мара ахнула. Наконец обернувшись, он медленно, сквозь полутьму, направился к травнице. — Ты потеряла счёт часов, и в грёзах строила мне храмы, — наизусть зачитывал он дальше пропитанные болью строки. В удивлении Мара склонила голову набок. Он ещё и её стихи читает без спроса! Ну что ж, раз она устроила вечер откровенности!.. Целительница приникла спиной к поверхности белоснежной двери и задохнулась от волнения. Властош прижал её к ней, положив около головы ведьмы ладонь. — И всё ж, Вы — демон во плоти. Душа болит, так зыбко ноет, —продолжила она, воззрившись на чародея. — И страшно, страшно от тоски, — шепнул пан прямо ей в ухо. — Опять тревога волком воет… Затем поцеловал в висок. Мягко. Ласково. С нежностью вдохнул аромат кудрей. От них исходил запах осеннего леса, трав и корицы. — Неужто, ты меня не боишься? — спросил Вишнецкий тихо, перебирая пальцами её волосы. — Разве можно боятся того, кому отдал своё сердце под защиту? —выдохнула Мара. В полутьме разглядеть очертания лица было трудновато, однако сверкающие зелёным глаза его она видела. — Вишнецкий, почему я теряю от тебя голову, зачем ты, злодей, так надо мной издеваешься?.. Знахарка льнула к нему сильнее, старательно сдерживая слёзы. Она словно желала слиться с возлюбленным в единое целое. Какая, всё-таки, она родная, думал Властош, верная, давно забытая… Может, и впрямь, пора начать всё с начала? С прищуром глядел он на Мару, пытаясь уловить хоть каплю насмешки или лжи в её словах, но ни того, ни другого не было. Знахарка не думала врать. Зачем… Истинная любовь строится на доверии, соткана из искренности, всё остальное лишь пародия, глупая насмешка над святым словом… — Сдавайся, мил-сердечный друг, — предложила она, крепко сжимая одежду пана. — Никто больше не властен над тобой. Ты владеешь миром, но вот ведь какая ирония, не можешь подчинить собственные чувства. Она проговаривала каждое слово шёпотом, но твёрдо, стараясь, как она считала, вернуть Властоша на верный путь. — Нет, девочка моя. Я, как раз, могу. Я умею держаться. — Но никому от этого не легче! Властош резко отстранился. Он не мог опять вступить в связь с Марой. Сейчас — не мог. Нельзя. Нельзя. НЕЛЬЗЯ! Любое действие с его стороны — и Криош узнает. И тогда уничтожит не только его самого, но и Мару. Жаль, она этого не понимает. Или не хочет понять. К тому же, Искусница ещё не обучена. У него пока нет оружия против деда, короля, советника и прочих людей, желающих разорить страну и уничтожить самого Властоша. Это — лишь только намерения… Хотя, на помощь Волховской Шляхты, Мирона, Настасьи и, возможно, Истина в душе он надеялся. Но надежда пока не имела под собой основы. — Я думала, мы всё решили на нашем маленьком совете и теперь можем разобраться в собственных чувствах, — дрогнувшим голосом сказала целительница. В глазах её застыли слёзы. — Мара, нет. Сейчас мы не должны… Это тяжело принять, но признайся, это же — не любовь. Простое желание затуманило тебе разум. Это… Пройдёт. Сердце бешено забилось о рёбра. Чародею становилось жаль травницу, но вести себя с ней он старался сдержано. Подумать только, его никто и никогда так не любил! Мара истерически рассмеялась: — Моя болезнь никогда не пройдёт, Властош Ладович! Я вами больна, понимаете? С самого детства, с самой первой встречи, когда мы встретились взглядами. Когда ты из вредности, присущей тебе, дёрнул меня за косу. Когда дарил мне каждый день, наполненный радостью, и когда мы вместе катались на санях по ледяной горке. Летали на метле, пронизывая пушистые облака. Читали книги в библиотеке Вишнёва. На Купальскую ночь прыгали через костры, держась за руки. На Русальную седмицу сплетали венки, изучали друг друга, грешили… Именно тогда я поняла, как ты мне дорог. В юности ты умудрился совсем завладеть моим разумом, проклятый чародей… — Мара, это было… — Криош Вишнецкий — больше тебе не помеха! Я знаю, ты всё клонишь к этой теме. Он не властен над тобой. Не властен, слышишь?! И уже давно. Перережь нить, которая держит тебя в зависимости от этого безумца, а затем вырви ему его чёрное сердце! Раздави его! За всё, что он с тобой сделал! Отправь его поганую душу в преисподнюю! Нежный, ласкающий голос Мары так резко противоречил произносимым словам, что губы Властоша невольно тронула кровожадная улыбка. Редко он слышал от Мары подобное. — Заманчивое предложение. Я сделаю это с удовольствием. Он мне никто. Одно название — «дедушка». Но, наши с тобой отношения… — Что «но»? Разве он тебе сейчас мешает? — Мара приблизилась к пану со спины. — Нельзя так больше жить! Я устала, друг мой сердечный. Устала шарахаться от собственной тени. Давай нарушим правила! Мы уже давно не дети, ты же сам это признаёшь. Ну, же! Волшебник качал головой, точно коря сам себя за всё. Внутри него боролись желание обладать, тревога за Мару и себя, и страшные предчувствия будущего. Это даже не было похоже на стычку, то была настоящая долгая война с самим собой. — Сокол мой ясный… Тёплое живое дыхание Мары, её нежный голос, её лесной аромат пробуждали желание. Властош задыхался. Отступать его любимая не собиралась. Столько лет прошло, а навыки свои она не растеряла: умеет соблазнять, искушать, заманивать. Он вдруг понял, что… проиграл. — Да, пошло оно к лешему! В сердцах обернувшись, он резко ухватил травницу за голову и впился долгим поцелуем в пылающие жаром губы. Свершилось. Сдался! Дыхание знахарки участилось, когда Властош, ещё колеблясь, словно боясь сделать ей больно, начал покрывать лёгкими поцелуями тонкую шею. Томным взглядом травница глядела, как чародей, чуть не всхлипывая, касается пальцами её лица, а затем зарывается носом в чёрные кудри, упивается их дурманящим запахом. Такая желанная, такая чудесная… Какую ошибку они совершат, если вновь начнут отношения? Или, может, всё наконец встанет на свои места? Но они ведь не дети, чтобы бояться каждой тени, знахарка права! Ах, вот бы рядом были карты Оракула, они бы дали подсказку. «Что я делаю? Сам кладу голову на плаху, — мелькнула мысль у Властоша. — И Мара вместе со мной. Любовь нас погубит. Любовь хуже меча. Она — наша погибель». Он не ожидал, что эмоции его подведут и, как после долгого заточения, вырвутся наружу. Но Мара понимала. Властош опустился на колени, прижался к ней, точно дитя — к родной матери. В глазах защищали слёзы, и больше всего боялся Властош, что Мара их увидит. — Мне страшно, девочка моя… Страшно, понимаешь?! — Никто о нас не узнает, — Мара дрожащими руками гладила Вишнецкого по серебристым волосам. — Этот мир только наш. Только наш. И никто не вправе лишать нас любви. Ты помнишь наш ритуал? Властош поджал губы, подавил кислый смешок. Как уж тут не помнить те сладкие длинные ночи, проведённые вместе! Они их звали ритуальными обрядами, ибо продолжались они долго, с собственными традициями и необычными прелюдиями. В этих ночах любовь соединялась с магией, а боль с нежностью. — Помню. Хочешь повторить спустя столько лет? — Властош поднялся с колен, незаметно смахнул слёзы с ресниц. Горькую усмешку скрыть не получилось. Понять намёк ведьмы было нетрудно. Мара странно улыбалась. Властош выдержал паузу. Где-то в потёмках души его одолевало такое же желание. В конце концов, Мара — не одна из его невольных девок, которую можно взять прямо в кабинете на столе, не говоря добрых слов, не чувствуя в сердце любви, просто для того, чтобы утолить плотский голод. А Мара, нет… Она другая. Она — целая, непредсказуемая вселенная. Она — его друг. Загадочное создание, к которому нужно найти подход. Сейчас же она требовала это сама. — Уверена, что желаешь? Годы прошли, многое поменялось. Я уже не тот двадцатилетний паныч, только окончивший Институт. Я стал жёстче. Жизнь мучила, вот теперь и я умею мучить. А если мы начнём отношения… — Довольно ожидания, Властош Ладович! Мы уже их начали! Ты поцеловал меня. Назад пути нет. И прекрати думать о плохом. «Она права. Забудь о страхах и о деде, — вторил пан себе мысленно. — Забудь о врагах. Отдайся чувствам и проведи эту ночь, как последнюю в своей жизни. Мара твоя. Вперёд!» Ну что ж, раз так… Будь, что будет! Шляхтич выдохнул. И теперь вновь стал прежним. Ледяным, язвительным, властным. Самим собой. Значит, переломный момент случился. Мара и впрямь его. Сняв сапоги, Властош щёлкнул пальцами. Вмиг на фитильках свечей в нескольких канделябрах затрепетали жёлто-розовые лепестки пламени, окутав помещение светом. Неярким, приглушённым, таким же прерывистым, как дыхание Мары, прижавшейся к белоснежной двери, которую Властош предварительно запер на ключ. Через алые шторы в покои проникал красный свет. Чародей хмуро оглядел спальню. Даже несмотря на золотистые огоньки из-за красных стен и штор комната казалась залитой кровью. Но Мара на такие мелочи внимания не обращала. Слегка поразилась, когда обвела взглядом большую постель с фиолетовыми шелками, окружённую высокими подсвечниками и цветами, появившимися благодаря магии — белыми лилиями, чёрными розами. — Как будто, отпевать кого собрался… Ну, да ладно, я не придирчива. — У меня иной подход к романтике, — едким смехом прыснул чародей. Босой, приблизившись к ведьме, он коснулся пальцами её подбородка, заставляя поднять взор. — Делай всё так, как я прикажу. Как в юности, помнишь? И не думай, что я буду нежен. Для меня любовь лишь древняя колдовская формула, решать которую можно в нескольких вариантах. Я выбираю самый трудный. Ты готова? Она покорно кивнула. Голос его, бархатный, надменный и мрачный, сейчас бы мог напугать любую, но только не Мару. Страшно ей не было. Напротив, в ней разгорелся интерес. Властош согласился. Их отношения возобновились. Теперь можно расслабиться и постараться внушить доверие. Да и самой довериться. Мара Васильевна, вы ведь доверяете ему? Доверяете?! На такой вопрос она бы несомненно ответила положительно, да только уж не слукавила бы она? В любом случае, только доверием и покорностью можно оживить ледяное сердце. И Мара про то знала. И она решилась на отчаянный шаг. Властош оценивающе посмотрел на знахарку. — Обувь сними… — прозвучала просьба, но с какой она была произнесена насмешкой… Такая просьба больше походила на приказ. — Отлично. А теперь, гляди мне в глаза. Разувшись, Мара подчинилась — глянула, да так и застыла. Губы Властоша беззвучно шевелились, шепча заклинание. Ведомая изумрудным взором, травница попятилась к постели. Властош не моргнул ни разу. Он наступал на знахарку, пока та наконец не оказалась около края ложа. В спальне стало по-настоящему холодно, огоньки на фитильках свечей дёрнулись… Волшебник приказал лечь. Травница беспрекословно подчинилась. Легла на спину в самую глубь ложа на пурпурно-фиолетовые шелка. Голова её покоилась на алой бархатной подушке. И как красиво рассыпались по красной ткани чёрные кудри… «Надеюсь, Мирон не узнает и не услышит, чем мы в его доме занимаемся», — с досадой подумалось Вишнецкому, но мысли улетучились так же быстро, как и возникли. Не мог он думать о каком-то там Мироне и размышлять, что про них скажут, коль услышат, когда Мара лежала перед ним, согласная на всё. Пусть пока одетая, но такая соблазнительная! Такая открытая, такая, чёрт возьми, доверяющая! Властош начал игру. Подойдя, ухватил правое запястье травницы и прижал к самому изголовью постели так резко, что едва не вывернул. Мара вскрикнула от неожиданности. Совсем отвыкла от его жёсткого характера и привычек… Что ж, она дала согласие делать с ней всё, что взбредёт ему в голову. Теперь она не властна. А вот он — да. И не стоит надеяться на мягкость, хотя… как знать. Волшебник умеет чередовать жестокость и нежность. Умел, по крайней мере. — СМАГА, — проговорил пан на древне-славенском, сжимая кисть пальцами, словно отменный дознаватель — тисками. Запястье вдруг лизнуло пламя. Мара едва сдержала крик. Магический огонь обжёг её по-настоящему. — Тише, тише, девочка моя, потерпи. Так надо. Сжимая зубы, Мара стала свидетельницей того, как буквально через мгновение энергия огня превратилась в голубоватую прохладную дымку, окутавшую кисть руки. Дымка приковала её к ложу и усмирила боль. — М-да, казнь на костре, пожалуй, самая страшная, — выдохнула Мара, огорчённо поглядывая на покрасневшую кожу. Магическая привязь хоть и даровала спокойствие, но выдернуть руку не позволяла. — Неприятная, согласен, — усмехнувшись, Властош на ходу припомнил рассказы о том, как несколько столетий назад таким образом боролись с колдунами. Сейчас король возрождает эти «традиции»… Вот что было страшно, по его мнению. Неровен час, скоро и их самих за ворожбу на костёр отправят. Если дедушка не расправится с ними раньше. Одолев мрачные мысли, пан погладил целительницу по чёрным пышным локонам. Отвел длинную прядь, упавшую ей на глаза и перешёл ко второй руке «жертвы». — ВОТША. Стихия воды ополоснула запястье, намочила брызгами край ложа. Не огонь. Не больно. Мара только вздрогнула, почувствовав ледяной поцелуй стихии. Сразу же и вода обратилась в новую, светящимся голубым светом, привязь. Шевельнуть пальцами можно, но выдернуть руки теперь никак не получится. Ведьма улыбалась, поглядывая, как Вишнецкий касается её лодыжек, изучает и сковывает их стихиями воздуха и земли, точно прилежный ученик, выполняющий домашнее задание в магическом Институте. Когда он закончил, то встал с края постели, отошёл к столику и выпрямился. Налил из графина в кубок вино и сделал глоток. Задумчивый взор был обращён на связанную целительницу. Кровь и вино неспешно разливались по жилам, туманили разум, будоражили воображение и пробуждали желание. Мара выжидающе смотрела. Хоть она и старалась сдерживать эмоции, взгляд всё равно получался умоляющим. Дыхание её прерывалось. В исступлении она прикусывала губу до крови. Руки и ноги едва ощутимо покалывали чары. Она желала и предвкушала. — Какая прекра-асная картина, — насмешливо протянул Властош. Потягивая вино, пан с наслаждением оглядывал «распятую» ведьму. Он не спешил. Зачем спешить, когда есть время помучить? Ощущения будут ярче, сильнее. Пальцем он водил по тонким губам и словно о чём-то размышлял. «Согласен, картина прелестная!» Властош чуть не выронил из рук кубок, услышав хриплый тяжёлый голос. Чародей зорко огляделся по сторонам, но в покоях никого кроме Мары и самого пана не было. — Ты слышала? Этот голос… — Какой голос, Вишнецкий? — Мара заигрывающе рассмеялась: — Ты много не пей, ты ещё мне с трезвой головой нужен. Иди… иди ко мне… «Да-а, иди к ней, иди…» — повторил скрипучий голос. Властош отставил кубок на стол, ещё раз напряжённо посмотрел по сторонам. Никого… Но ведь, послышаться ему не могло? Неужто голос прозвучал в голове, или взаправду вино хорошенько в неё ударило? А может… Раздался звук, напомнивший грохот. Окно вдруг распахнулось, и влетевший в комнату ветер разом задул свечи в канделябрах. Мара вздрогнула, инстинктивно попробовала вскочить, но магические оковы только обожгли болью. Властош же, оцепенев от холода и нехорошего предчувствия, подошёл к окну. Закрыл его. Повернулся. Прошептал заклинание и щёлкнул пальцами, вновь зажигая искорки на фитильках. И вот дрожащее пламя вновь осветило кровавые покои. Оно бросило золотой подозрительный взгляд на тёмную фигуру, внезапно появившуюся около постели. Волшебник оцепенел. «Ах, как невежливо, я совсем забыл поздороваться, ха-х…» — сказала чёрная тень в плаще, стоявшая подле Мары, и теперь голос её поменялся: из скрипучего плавно перетёк в свистящий змеиный шёпот. — ТЫ?.. — приглядевшись, Властош сумел распознать в омрачённом лице черты своего деда. С недоумением уставившись на внука, чернокнижник перевёл взгляд на Мару. Она не видела незваного гостя. «Иди к ней. Ты так долго об этом мечтал», — проговорил Криош или, может быть, просто видение Криоша. Что происходит?! Он ведь ему всего лишь кажется? Всего лишь кажется… Или нет? Или — нет?! «Гляди, как жаждет тебя эта мерзавка. Она так хочет, извивается на шелках, а ты и рад», — иллюзия Вишнецкого-старшего плавно приблизилась к внуку. Распахнутыми от ужаса глазами пан смотрел на привидение, стараясь сдержать в горле крик. С пальцев беспрерывно слетали огненные искорки, но на большее он не был способен — магию в его теле словно перекрыли. «Зря ты с ней спелся. Я же предупреждал тебя ещё очень давно. Эта девка отберёт у тебя всё, если заманит в сети. А затем избавится от тебя, как ты от своей женушки, припоминаешь? Схема проста до невозможности. Каждый из нас лицемерен, хитёр и коварен. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей» — Заткнись… Я не верю тебе! Замолчи! Мара с непониманием смотрела, как возлюбленный кричит в пустоту и разговаривает сам с собой. «Не веришь? Что же, можешь не верить. Только потом не причитай, когда всё обернётся плачевно. Мара принесёт тебе только смерть. Но у тебя есть шанс, дорогой внук… Возьми нож. Убей девчонку, но прежде спроси, взаправду ли любит она такое чудовище, что будет готова отдать за него свою драгоценную жизнь?» — О, она меня любит, не сомневайся, — хрипло прошептал Властош, но под взглядом красных пронзающих глаз рука его сама собой потянулась к кинжалу, висящему в ножнах на поясе. Красные глаза Криоша безумно сверкнули. Эти стены должны по-настоящему окраситься кровью. Сегодня. Сейчас! «Молодец. А теперь делай то, что говорю тебе я. Не будь дураком. Будь послушным мальчиком. Убей её» — Нет… — рука чародея задрожала, но вопреки нежеланию крепко сжала рукоять кинжала. — Ты не посмеешь… — Властош, прошу объясни мне, что происходит! — Мара дёрнулась, ещё раз попытавшись освободиться от сияющих оков, но при первом же резком движении запястья пронзили сотни невидимых игл. — Я не хочу! Не стану! «Ты сделаешь это, мой мальчик. Ты всегда подчинялся мне, а старших надо уважать, помнишь?» Властош боролся. Сколько мог, но в один момент вдруг прекратил препираться с невидимым существом. И уже не смотрел на призрака. Нет, теперь он глядел на Мару. Исподлобья. — Не сопротивляйся, голубушка, — губы пана, обернувшегося к ней, искривила пугающая улыбка, — иначе будет хуже… Знахарка отчаянно воззрилась на чародея. Взгляд того стал каким-то надменным, прищуренным, точно просчитывающим дальнейшие действия. Увидев его почерневшие глаза, травница задрожала. И — «голубушка»… О Единый, что за слащавое обращение, он её никогда так не называл! Так её окрестил только один человек… Сотни раз она успела пожалеть о затеянном «ритуале», о заново начатых отношениях. Она не понимала, что происходит. Такой поворот и представить себе не могла! И впрямь. Действия Властоша пошли не по классическому сюжету. Вытащив из ножен кинжал, он приблизился к жертве. — Вишнецкий, мне это не нравится, — шёпот полностью скованной и безоружной Мары едва слышно пронёсся по комнате. Пан засмеялся. Тихо, по-могильному холодно. Присев на краешек постели, он стал рассматривать рубины, вкраплённые в гарду оружия. Изящные пальцы заиграли со сталью. В приглушённом свете серебристый клинок искрился и отбрасывал смертельный блеск на побледневшее лицо Мары. — А говорила, не боишься. Врунишка… «Смотри на неё, дрожит, как листочек осины. Разве не весело?» — Весело, ты прав, весело… В почерневшем взгляде отразилась тень чужой улыбки. Не сводя перепуганного взора с зачарованного Властоша, травница начала догадываться. Давным-давно она читала о подобной тёмной магии. Не мудрено, некто захотел им помешать. И Мара уже догадалась, кто. — Да, неужели и правда он завладел тобой?.. Властош, опусти кинжал… Прошу. Всё ведь так хорошо начиналось… — Ну, как говорится, начали за здравие, кончим за упокой, — не владея собой, мрачно рассмеявшись, Властош отвёл локоны Мары в сторону, обнажая беззащитную шею. Он наклонился над ведьмой; зелёные глаза всмотрелись в сверкающие серые. Лица возлюбленных были так близко друг к другу, что побелевшие длинные пряди волос Властоша упали Маре на лицо. «Давай, чего же ты медлишь? Она безоружна. Узнай, так ли она тебя любит, что готова отдать жизнь за зверя?!» — Я поставлю вопрос немного по-другому, дедушка. Так, как нужно мне, — твёрдо обозначил чародей. Мара огляделась по сторонам, но вновь никого не увидела. Хаотичные мысли разом испарились, когда горла коснулось лезвие кинжала. Знахарка похолодела от ужаса. — Властош?.. Не надо… Ты же этого… Ах! Мара вскрикнула: нож порезал кожу. Ведьма себя уже не слышала, голос её, казалось, заглушало бешеное биение собственного сердца. Она попробовала улыбнуться, надеясь на очередную несмешную шутку. Но маг не шутил. Наклонившись, он зашептал ей на ухо: — Скажи, что ты меня не любишь и никогда не любила. Ты ведь всё врешь, боготворя меня… Это просто — твои иллюзии. Такое чудовище невозможно полюбить. Скажи мне это! Скажи, что ты не влюблена, ты притворщица! Жалеешь меня или выгоду ищешь? Объясни! Отрекись, иначе… — взгляд Властоша опять почернел, голос из бархатного сделался свистящим, — я тебя убью, голубушка… Мара ошарашенно глядела на чародея. Сколько лет уже он её знает и до сих пор не понял, что чувства искренние? И что это значит, отречься?! — Неправда… Я люблю… Колдун хмыкнул. Кинжал царапнул кожу. Мара дёрнулась. — Ты можешь умереть прямо сейчас, — Вишнецкий говорил тихо, вкрадчиво. Он ощущал рядом с собой дыхание призрака и видел, каким безумием горят налитые кровью глаза. Мара чувствовала дрожь в коленях. Травница ему верила. Он способен убить. Он не шутил. А вот, она попыталась: — Мирону явно не понравится, если он обнаружит моё тело в своём доме… Столько мороки будет. Как ты ему это объяснишь, а? Грозный взгляд Властоша сверкнул ровно так же, как и его клинок; на шее ведьмы выступила капля крови. — Скажи, что не любишь меня! Ты думаешь, можешь меня обмануть? Забавно, — негромкий смех сорвался с губ мага. — Чего же ты хочешь доказать своим враньем, дорогуша?! Я никогда не умел любить, ведь я — порождение Тьмы! «Верно, Власт, верно. Давай, выскажи всё этой суке», — подначивало видение. Мара боялась шевельнуться. Со слезами на глазах слушала всё, что слетало с уст Властоша в её адрес. — Меня ненавидят все, дорогуша. Я пленил девчонку-Искусницу, уничтожил её жизнь ради своей выгоды. Я едва не изнасиловал мою крестьянку Анну: она, единственная, решила мне отказать. Знаешь, что она мне тогда сказала? «Вы превращаетесь в своего деда, пан Властош. Для вас любовь не больше, чем забава!» И ведь она права! Я в этой истории лишь злодей, Мара. Опомнись. Я хочу, чтобы у твоей сказки был счастливый конец. Отрекись! Рука колдуна, держащая кинжал, дрожала. Сам Властош постоянно поглядывал в сторону, в пустоту. Стараясь не показывать страха, знахарка отчётливо проговорила: — Ты не будешь ему подчиняться, ты сильный. Ты. Сильнее. Его. Сокол мой, услышь! Это лишь иллюзии твоих страхов. Он не преграда для нас! Слышишь?! «Ну режь, Власт. Всего одно движение, и ты освободишь себя от злых чар этой дряни. Чего ты ждёшь?», — прошипел Криош. Маг воевал сам с собой. Голос дедушки был слишком настойчив. И рукой его, казалось, он тоже управляет. «Я не справлюсь. Не справлюсь. Я её убью…» Мара предприняла последнюю попытку. — В тебе больше света и добра, чем ты думаешь, — молвила она. — Ты — не Криош. Ты не такой, как он. Но, если хочешь убить — убивай. Хоть страдания мои прервёшь. Но я не отрекусь даже под страхом смерти. Без тебя мне и жизнь не мила. «Глупая девчонка, не испытывай судьбу! Я не владею собой!» — кричал про себя Вишнецкий, но не мог высказать в реальности. Язык его не слушался. Лицо с каждой секундой словно покрывал лёд, делая слепок бесстрастной холодной маски. Глаза волшебника чернели, тьма заливала даже белки, тьма, будто чернила начала струиться из глаз. «Лишь бы, ты испугалась и отвернулась от меня навсегда. Нельзя нам быть вместе! Нельзя! Против этого все силы на белом свете! Я знал, что он явится. Пожалуйста, отрекись и убегай восвояси. Беги от меня ланью! Я гибель твоя, милая…» По щекам пана потекли горячие слёзы. Рука дрожала. Из-под лезвия клинка по горлу Мары струилась кровь. — Увы, госпожа Судьба подарила мне не лучший вариант, но я привыкла, — попробовала пошутить ведьма перед смертью. Властош её убьет, сомнений не оставалось. Им руководит дух Криоша, шанс на победу не слишком высок. Но попробовать стоит. Хотя бы, признаться. — Но зачем мне отказываться от её даров? Любовь — вот наше спасение. И есть ещё одно обстоятельство, что действительно крепко нас с тобой связывает. Властош насторожился. Криош — тоже. — Обстоятельство? — Когда-нибудь ты узнаешь и, возможно, слегка удивишься. Но — не сейчас… Ласточка, не тяни. Убивай, ведь я сказала правду. Пан не понимал ничего. Мысли путались в его голове. Мара взаправду его любит? Даже под страхом смерти признаётся в любви! Она не отречётся, нет… И что за обстоятельство, про которое сказала целительница? «ПОЧЕМУ ТЫ МЕДЛИШЬ, ЩЕНОК?!» — ударил в голову, как в колокол, злой, старый голос. И тотчас, в унисон с ним, прозвучал мягкий, звонкий и успокаивающий: «Властош! Властош, хороший мой, не спеши!» Маг поднял взгляд и замер. Из пустоты возникла Лада Вишнецкая. Удивительно, мёртвая, она стояла перед ним как живая. Она улыбалась, сияла так, будто каждая клетка её тела была соткана из солнечного света. — Мама?.. Мама! Голос Вишнецкого треснул, как хрустнувший под ногами тонкий слой льда. Глаза посветлели. Мара искоса поглядела туда, куда смотрел пан, но никого не увидела. «Она любит тебя, сынок», — Лада подошла и встала по правую сторону. Искусница положила прозрачную ладонь на плечо сына. Около другого плеча дышала ненавистью чёрная фигура деда. «Чего ты медлишь, идиот?! УБЕЙ!» — Я не хочу это делать! Я не убийца! «Убийца, Власт, убийца. Давай…» Чародей закричал. Не выдержав боле натиска, занёс кинжал высоко над своей головой. Мара, совладав со страхом, последний раз поглядела на любимого. — Ты не станешь подчиняться, — сказала она и крепко зажмурилась, приготовившись к роковому удару. «Мы любим», — договорила с нежностью Лада Вишнецкая. Она не отвернулась. «ДАВАЙ, НЕГОДНИК!» И Властош… ударил. Прямо в сердце стоящего рядом деда. По залитой кровавым светом комнате разлился страшный крик. Привидение зашипело, завопило и на глазах стало рассеиваться. Кинжал, пронзивший сердце чернокнижника, упал на пол. Тень Криоша со свистом закружилась по комнате чёрным вихрем. Словно взбесившийся пёс, начала лаять и стонать, выть и рычать. На сей раз, Мара его увидела. Победно улыбнувшись, она выдала, не отрывая взгляда от корчащегося в ужасе привидения: — Вот — вся ваша мерзкая сущность, старый пан! Вы более не властны над нами! Сгиньте! Призрачный Криош, ещё не потерявший слух, свистящим тёмным вихрем рванул в сторону Мары, но путь ему преградила дочь… Ей достаточно было одного касания сияющей руки, чтобы видение рассыпалось пеплом, будто съеденное огнём. Привидение исчезло, не оставив и следа. Пропала вместе с ним и Лада, вспыхнув солнечными лучами. По комнате, будто снег посыпались искрящиеся звёзды. Властош, схватившись за голову, истерически хохотал. Он победил! Он больше независим от своего деда! Он победил! — Сегодняшний день я не забуду, Ласточка моя, — Мара покачала головой, отчаянно пытаясь прийти в себя. Она боялась сойти с ума от пережитого. — Я победил, — Властош, всё ещё смеясь, принялся целовать травницу. Дрожащими пальцами исцелил с помощью чар рану на её шее. И извинялся, стараясь говорить быстрее, захлёбываясь словами: — Прости меня, прошу… П-прости! Это был не я. Не я! Мой дед… Ты же мне веришь? Веришь ведь, родная? Говори! Ну же, говори! Знахарка, сглотнув ком в горле, кивнула. — Верю-верю… Я его видела. И пани Вишнецкую тоже… Скажи, а ты не мог бы?.. — Она кивком указала на скованные конечности. — Эм, на некоторое время, руки затекли… — А не ударишь? — Я постараюсь сдержаться, Вишнецкий. Пан исполнил просьбу возлюбленной — освободил от магических оков. Что — волшебнику, что — ведьме, обоим надо было прийти в себя. Властош отстранился, подошёл к столику, на коем стояла вазочка фруктов и два серебряных кубка. Мара в недоумении повернула голову в его сторону. С облегчением она смотрела, как Властош, дрожащими руками наливает медовый алкогольный напиток в чаши. — Властош, ты убил его? Криоша, — спросила она слабым голосом, присев на постели и растирая затёкшие запястья. Пан призадумался. — Нет. Возможно, я повредил лишь его магическую защиту, уничтожил его двойника… А может, это было воплощение моего страха? Я не знаю, Мара, не знаю! Но скорее всего, он жив и здоров. Его на тот свет не так-то просто отправить. Какое счастье, что явилась матушка. И… Спасибо тебе. Если бы не вы с ней… Чародей отпил немного мёда. Травница поглядела на свою одежду и недовольно цокнула языком: кровь оставила несколько пятен на вышитом воротнике сорочки. — Ёлки-палки, недавно ведь стирала, — с сожалением вздохнула она, тщательно оглядывая пятна. Властошу на мгновение показалось, что всё произошедшее вылетело у Мары из головы разом, и теперь её заботили только пятнышки на воротничке. — А служанка тебе на что? Только — чтобы в твоих личных письмах рыться? — От тебя мало, чем отличается, Вишнецкий. Только делает она это без злого умысла. А так… Беляночка прибирается, орехи, ягоды собирает, когда прошу её. Стираю я сама. — Какая прелесть, надо же, — с ядовитой насмешкой бросил пан. Голова кружилась, висок опять пульсировал болью. Волшебник вложил всё раздражение и остатки пережитого испуга в следующие слова: — Ладно, в любом случае стирка у тебя получается гораздо лучше, чем готовка, давно пора признать сие! — Знаешь, лучше пойду я, это была ошибка, — Мара встала и шустро зашагала к двери, но та оказалась заперта. — Выпусти меня. — Я пошутил. Останься. — Ну, да: сперва едва не зарезал, теперь открыто грубишь! Мне твои шутки уже надоели! Может, зря я всё это затеяла! Кто знает, что ты выкинешь дальше?! Я считала себя сильной, но оказывается и ведьмы подвержены страху, я… Мара хотела ещё что-то сказать, но Властош, рванувший к ней, схватил за лицо и впился долгим поцелуем. Целовал до боли в губах, долго. Знахарка попыталась противиться, выскользнуть из цепкой хватки, но пан держал крепко. Нет, теперь он её никуда не отпустит. Победой над дедушкой, он доказал, что она — его судьба. Мара, только освободившись, внезапно заплакала: — Отпусти меня, отпусти… — Успокойся! Всеми силами клянусь, я не причиню тебе вреда. — Властош с нежностью целовал её опущенные веки. Во рту чувствовался привкус слёз. Видимо, взаправду сильно напугал. А теперь… Теперь придётся идти на риск. Но Криош больше не помеха, сейчас он слаб. Простое наваждение не смогло бы так отреагировать на удар. Астральный Криош был настоящим. Вернее, его явившееся магическое тело. «Что ж, значит, мы с тобой рискнём» — решил Вишнецкий и поцеловал Мару в макушку. Травница ещё рвалась на свободу, но вскоре прекратила и, полностью сдавшись, уткнулась волшебнику в грудь, тихо плача. «Ты всегда была моей пленницей, Мара, — мысленно произнёс Властош, стеклянным взглядом смотря в пустоту и поглаживая возлюбленную по волосам. — Ею и останешься. Я тебя никуда не отпущу»… Они не ведали времени. Сколько его прошло после страшной сцены визита дедушки? Полчаса, час? Может, два? И всё же в какой-то момент, они решили продолжить прерванный появлением Криоша, ритуал. — Пойдём, — Властош, взяв Мару за руку, подвёл ее к ложу и мягко попросил лечь. Травница колебалась. — Ты доверяешь мне? Вопрос был определяющим. Любовь — есть доверие друг к другу. Любовь — это не страсть, не поцелуи, не близость. Любовь основана на заботе и доверии. Вера теплилась в сердце Мары, как огоньки на фитильках многочисленных свечей в этих покоях. Если бы не было веры, она давно бы убежала от чародея восвояси. — Да, я доверяю… На сей раз Властош сковывать магией Мару не стал. — Выпей, дорогая, — пан прислонил к её губам кубок с мёдом. Целительница осторожно пила из кубка и слышала заклинание чародея: — Как сладок этот мёд, так и наша любовь сладка. Властош отставил кубок на стол и опять взял кинжал. Хвала небесам, уже не для попытки убить, а для проведения старинного ритуала. Мара успокаивалась. Словно сквозь дрёму слышала она, как он заговаривает кинжал, готовясь нанести рану по своей, а затем — по её ладони. Это было важной частью их обряда. Он умел сочетать боль и нежность. Он был мастером. Не только в магии. Но и в ритуале, что назывался любовью. Властош выпрямился, по-хозяйски оглядел свою «жертву». А затем, закрыв глаза, полоснул себе по ладони. Не вскрикнул, но сжал зубы. Мара, готовая к следующему шагу ритуала, покорно раскрыла ладонь правой руки. Колдун резко провёл по нежной коже ножом. Возлюбленная зашипела и тут же почуяла, как чародей сплёл пальцы с её пальцами. Накрыл своей окровавленной ладонью её ладонь. — Кровь твоя, кровь моя. Снова вместе. Навсегда. — Кровь моя, кровь твоя. Снова вместе. Навсегда, — повторила своеобразное «заклинание» Мара, зачарованно глядя, как сквозь их переплетённые пальцы струятся тонкие тёмно-вишнёвые ручейки. … Властош медленно осыпал её оголённые плечи поцелуями… Мара прерывисто дышала. Он сводил её с ума. Она была приворожена. Приворожена его красотой, умом, коварством. Её дурманил пьянящий аромат леса, исходивший от волшебника. Ей не хватало терпения, хотелось слиться с ним в единое целое, как можно скорее. …Ночь была долгой, журчала, как ручей, не ведала времени. Ночь слышала сладкую приглушённую мелодию, стоны, смех, видела ласки, нежность и лёгкую боль. По спальне разливалось волшебство. Звёзды, рассыпанные на небе, заглядывали в неплотно зашторенные окна и становились свидетелями того, как в комнате разгорелся огонь, поглощая два обнажённых тела; как зашумела по полу река, омывая ноги возлюбленных, и пошёл откуда-то с потолка снег, украшая им ресницы и растрёпанные волосы. Пахло цветами, магией, страстью. — Мы сами… себе вынесли приговор, дорогая… — услышали звёзды голос Властоша. Лунный лучик, проникший в комнатку, узрел, как Мара села Властошу на колени, обвила шею руками, со всей нежностью поцеловала и наконец слилась с ним в единое целое. — Забудь, — томно сказала она. — Будь что будет, Вишнецкий. Просто наслаждайся. И он наслаждался.***
За дверями комнаты стояла фигура в плаще. Она всё слышала и поняла. Осталось только доложить об оном нужным людям. Пусть голубки наслаждаются, думал этот человек. Пока время есть, надо насладиться…