Главная женщина в жизни

Она часто гадала, как всё сложилось бы, не сорвись Уолтер той ночью, когда Китти пошла за ним в его спальню с твёрдым намерением вызывать на откровенный разговор. Ама предусмотрительно выскользнула из комнаты, прежде чем Уолтер успел на неё прикрикнуть. Если б он хоть чуть-чуть поднял голос на аму, это помогло бы выпустить пар – совсем немного, но достаточно, чтобы он продолжил держать себя в руках. Однако не получилось выпустить немного пара, и вскоре Уолтер обрушил на Китти всё, что накопилось в душе. Она едва произнесла: «…Если б мы могли поговорить», и он заговорил. Ещё как заговорил! Он, наконец, высказал Китти то, что думал о ней, и даже то, чего не думал. Не такой откровенности она хотела… Впервые он злился на неё не за измену, а за то, что ей не хватило осторожности эту измену скрыть. За то, что теперь он нос к носу со смертью, постоянно видит страдания других людей, которым почти никогда не может толком помочь. За то, что он надрывается и гробит себя, выбивается из сил и не может вернуться обратно в Шанхай, потому что совесть не позволит. Он одурел от физического и душевного переутомления, и всю дурную ярость выплеснул на Китти. — Убирайся! – Он хлестнул по ней обезумевшим взглядом. – Чтоб завтра же тебя не было! Возвращайся в Шанхай и ложись обратно под Таунсенда, там тебе самое место! Убирайся и молись, чтобы я умер здесь, потому что если я вернусь, первым делом подам на развод! Пошла вон! Он задыхался от ненависти и усталости, которые заволокли его разум туманом. Прежде Китти думала, что «глаза сверкали» — красивый литературный оборот, не более, а теперь воочию увидела, что такое вправду бывает. Глаза Уолтера сверкали и сверкали нехорошо. Она не могла злиться, не могла кричать в ответ, не могла бояться – она впала в ступор. Никогда раньше на Китти не кричали по-настоящему, а сейчас на неё орал самый тихий человек из всех, кого она знала. Она как бы выскользнула из своего разума и наблюдала за происходящим со стороны. Однако когда Уолтер резко шагнул к ней, разум быстренько вернулся на место и заставил владелицу отпрянуть к двери. — Скотина! – выпалила Китти, прежде чем скрыться за дверью. – Свинья! На следующее утро, едва рассвело, Китти с одним чемоданом в обнимку пошла к Уоддингтону и попросила помочь ей уехать. К её несказанному облегчению, Уоддингтон не стал ни о чём расспрашивать. После возвращения в Шанхай она вела почти затворнический образ жизни. Не хотелось никого видеть, особенно Чарли. Благо, Чарли сам не рвался к ней, видимо, всерьёз испугался после их последнего разговора. Насколько же это ненадёжный, скользкий и жалкий тип. Шли дни, недели. Китти обнаружила, что беременна, и избавилась от ребёнка. Решение далось нелегко, но иного выхода она не видела. Она не знала, кто отец, и оба кандидата могли попрекнуть её этим. Китти вынуждена была признать, что для неё самым благополучным исходом стало бы примирение с Уолтером. А какое уж примирение, когда тебе предъявляют непонятно чьего ребёнка? Солгать, что ребёнок точно от него, тоже не вариант – вдруг папочкой окажется Чарли, тогда рано или поздно это будет видно, и страшно подумать, как Уолтер отреагирует. Если же они с Уолтером всё-таки разведутся, ребёнок станет для неё тяжкой обузой и неиссякаемым источником позора. Четыре дня не спадала высокая температура, простыни пачкались кровью. Наверное, Хассан, которой приходилось их менять, догадывалась, в чём дело, да молчала. Китти было всё равно. Она чувствовала слабость и пустоту. Вот бы рядом был прежний Уолтер, который как никто другой умел пожалеть и позаботиться. Она простила бы ему попытку отомстить (читай: убить), простила бы все оскорбления, простила бы каждое злобное слово, брошенное в неё, если б он сейчас оказался здесь и обнял её, сказал, что всё будет хорошо, успокоил и приласкал. Писем или телеграмм от Уолтера не было. Если б с ним случилось что-то серьёзное, ей бы сообщили. Значит, он банально не хочет выходить на связь. Она радовалась этому, но в какой-то момент осознала, что скучает по нему. Пожалуй, не конкретно по Уолтеру, а по ощущению надёжности и защищённости. Раньше она не понимала, до чего это важно. Неизвестность томила. Китти хотелось, чтоб Уолтер поскорее вернулся и они во всём разобрались. Ещё больше хотелось, чтоб они решили остаться вместе и зажили нормальной жизнью. Жажда этой нормальной, защищённой жизни не давала Китти покоя. Ей стало казаться, что она обязательно полюбит Уолтера, если он простит её. Он простил. Он вернулся из Мэй-Тан-Фу другим человеком, без следа былой злости, боли, обиды. Он помолодел лет на пять, а то и десять. Глаза уже не сверкали, а сияли. Он был счастлив. Он попросил прощения за всё, что наделал и наговорил. Он предложил остаться друзьями. Он сказал, что искренне желает ей счастья. И сказал, что твёрже, чем когда-либо, намерен развестись. Они развелись. Вскоре Китти вышла замуж за Чарльза Таунсенда, который внезапно снова ею заинтересовался. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, в чём дело. Терпение Дороти, наконец, лопнуло; вероятно, из-за очередной истории, связанной с внебрачными похождениями Чарли, и не факт, что речь о Китти. Дороти поставила ультиматум: либо они разводятся тихо и обоюдно-добровольно (Чарли может сам подать на развод и что-нибудь наплести про непримиримые разногласия), либо она будет добиваться развода сама, предъявит уйму свидетельств и свидетелей измен Чарли и камня на камне не оставит от его репутации. Пусть не пытается шантажировать её детьми, у неё гораздо больше козырей в рукаве. Противно, что Китти поверила Чарли, когда он заявился к ней, распахнул объятья, начал каяться и признаваться в бесконечной любви. Она подумала, что ошибалась в нём прежде, что он растерялся — со всяким бывает, — а теперь одумался. На какое-то время он снова стал её идеалом, мужчиной, которого она слепо и беззаветно обожала. Но слепота продлилась недолго. Карьера Чарли в гору не пошла. Не потому, что развод повлиял на репутацию, а потому, что раньше его продвигала вперёд Дороти. Она стояла за ним, невидимая, но оттого не менее умная, ловкая и находчивая. Теперь у неё был новый муж, новые амбиции и цели, а Чарли, оставшись без главного «двигателя», забуксовал. За несколько лет ему не раз предлагали новые должности, но они были ничуть не лучше, а в чём-то хуже нынешней, и он оказывался. Пока, наконец, ему не заявили прямо, что более не видят необходимости в его пребывании на месте вице-консула. Тогда пришлось, как говорится, брать что дают. А давали должность второго помощника губернатора Британской Гвианы.