Королевство Корона, или запутанная история.
Что для долгоживущего тридцать один год? Почти ничего. Но для меня навсегда это время останется в памяти, как самое счастливое. И было невероятно тяжело покидать место, в котором осталось то, что дарило это счастье. Спустя столетия, читая очередной роман про бессмертных, я буду задаваться вопросом: почему же люди так хотят заполучить это самое бессмертие? Чем оно их так влечёт? Возможно тем, что можно, не торопясь, насладиться каждым уголком мира? Возможность наблюдать развитие человечества? Чем? Можно наслаждаться каждым уголком мира, но какой смысл в этом, если ты не сможешь разделить эти мгновения с близким и родным человеком? Развитие цивилизации, новые открытия, смена одного поколения другим, но пороки человечества остаются прежними, и со временем ты уже думаешь — зачем все это? Что же видел в бессмертии я? Ооо, вам мой ответ не понравится. Я видел бесконечное одиночество, скорбь по утерянному, страх потерять то, что приобрёл совсем недавно, и боль от утраты. Ты можешь встретить нежный рассвет, расцветающий над морем, сидя под пальмой где-то в тёплых краях в обнимку с человеком, к которому испытываешь сильные чувства. Но вот, сидя с любимой на том самом берегу, ты отводишь взгляд от нее на рассвет, всего на мгновение прикрываешь глаза, а поворачиваясь обратно к ней — и видишь, как время забрало её молодость, сияние и силы. И ты вновь один. Увы, но бессмертие не казалось мне романтичным. Но все это лирика и, возвращаясь к тому моменту, как я покинул Олух после тридцати с лишним счастливых лет, хочу сказать, что не знал, как мне быть. Что делать? Куда идти? Зачем идти куда-либо? И ещё тысяча вопросов, ответы на которые я не знал. Решив, что стоит ставить цели и задачи, ради которых я стану наконец оживать, отправился на поиски Драго и Драконьего скрытого мира. Я лениво облетал давно знакомые мне острова, смотрел, как они изменились, скрывался от людей, порой пугал их, атакуя пиратские корабли и неспешно искал. Спустя полтора года моих вялых поисков я нашёл Драго. «Мелкий, ты ли это пожаловал?! Ооо, да ты уже не такой уж и мелкий! Вымахал как, а! Подумать только, как быстро ты вернулся ко мне, я даже тронут!» — приветствовал меня громогласный вой старика в моей голове и его же радостно-возбуждённое рычание. «А ты все тот же, старик! Все также треплешься без умолку!» — настроение, которое все время моих поисков было примера на уровне с Хельхеймом, начало потихоньку меняется в лучшую сторону. «Хехе, скучал по тебе, Иккинг! Но не по твоему невыносимому «старику». Помни я, как менять обличье, отбил бы у тебя твою ненаглядную! Кстати, как поживает Астрид, вы поженились уже? Или все тянете барана за яйца?» — забудьте, что я только что говорил про настроение. «Драго, ты просто… Тридцать два года прошло, Драго», — поведал я, понимая, что старик не знает или не считал, сколько времени утекло с нашей прошлой встречи. «Оу… Я должен, наверно… Расскажешь мне, что приключилось с тобой за это время?» — растерянно предложил он с сочувствием в рубиновых глазах. Мне было больно рассказывать о том времени, что я прожил с семьёй. Но мне казалось правильным и необходимым рассказать это старику, который прошёл через что-то похожее. Умей драконы плакать, я бы рыдал под боком у Драго, отпуская чувства и эмоции, что я сдерживал полтора года поисков. Я прожил с драконами сто семнадцать лет. Хотя сложно сказать, что именно столько, потому что там отслеживать время было проблематично, так как все в Драконьем мире жило по своим законам, правилам и распорядку. За это время я несколько раз скатывался в меланхолию, порой случались вспышки активности, когда мне требовалось делать хоть что-то. Обычно такие вспышки заканчивались впадением в депрессию, из которой меня пинками и укусами выводил Драго. «Не вешать нос, мелочь! А ну поднимай свою ленивую задницу, а то я натравлю на тебя Беззубика и его малышню! Хвост в зубы — и в темпе пошел помогать мне разнимать Ужасных чудовищ! Невыносимая ты чешуйчатая морда, живо встал и пошёл нянчиться с мелюзгой, они уже всех достали, теперь ты дежурь, а я спать! Точи когти и зубы, мелкий, идём надирать хвосты наглым камнеедам!» — и ещё множество предлогов, угроз и шуточек со стороны старика, чтобы не дать мне совсем скатиться в депрессию. И я безмерно ему благодарен за это. Я изучал их скрытый мир вместе с Беззубиком, что был рад меня видеть. Мы летали на поверхность, чтобы размять крылья под ночным небом. Укрощали бури и грозы, соревновались, кто больше поймает рыбы, а потом кто быстрее её съест. Возвращался в детство, играя с его мелкими драконятами под неодобрительным взглядом его партнерши Дневной Фурии. Гоняли стайки Жутких Жутей и получали нагоняй от Драго за это, на несколько дней исчезали в глубинах скрытого мира и нарывались на разъярённое рычание матери четырёх маленьких Фурий. Влезали в драки с противниками больше нас в несколько раз из-за желания показать, у кого здесь яйца круче, позже зализывая раны в укромных уголках, так как попасть на глаза Дневной или старика означало попасть в няньки к малышне и часовой лекции о том, что круче здесь может быть только Драго. В какой-то момент я перестал носить одежду, бродя среди скал в одиночестве и голым. В основном это было, когда на меня нападала меланхолия, и я не видел смысла в одежде. Когда тебя мало что волнует, взгляды, направленные на тебя, пусть это и взгляды драконов, не беспокоят. А потом просто привык, и в какой-то момент мне даже понравилось ходить так. Это конечно же вызывало новый град пошлых и тупых шуток и подколов со стороны Драго. Я же уже говорил, что он меня бесит? Вернулся в большой мир только потому, что начал понимать, что ещё немного общения со стариком, и я буду таким же чокнутым болтуном, которого заткнуть сможет только жратва. Да и соскучился я по людям, поднадоело видеть только драконья морды. «Будешь мимо пролетать — залетай. Всегда рад буду видеть твой беспокойный чешуйчатый зад здесь, мелкий», — и столько теплоты в его голосе, что сердце неприятно колет от нового расставания. Как бы мы не ворчали и не ругались между собой, но мы любили друг друга. Драго словно встал взамен отца, перехватывая его эстафету по заботе обо мне. «Обязательно, старик.» «Аррр, когда же ты прекратишь называть меня стариком?!» — этот вопрос задавался уже не один десяток лет, и ответ на него всегда был неизменен: «Когда ты прекратишь называть меня мелким и всеми производными от этого слова!» — улыбнулся я. «Всё, вали отсюда, пока я тебя не покусал и ты не остался здесь ещё на несколько недель, мелочь недоделанная!!!» — взрываясь от смеха, я взмыл вверх, навстречу ночному небу, а вслед мне неслось грустное прощальное урчание Беззубика и ворчание Драго.🐲👩🏼🎨🐲
За сотню с лишним лет моего отсутствия в мире мало что поменялось. Острова, которые до моего отпуска в гнезде пустовали, обзавелись жителями, появились новые вещи, которые помогали облегчить жизнь, сменился стиль одежды, которую мне пришлось стащить с веревок у домика на окраине незнакомой деревни, появились новые слова и обороты, которые я порой не понимал. Поначалу я просто бродил по небольшим деревням, вновь знакомясь с бытом людей. Но я привлекал много внимания одеждой не по размеру, странными для них, но привычными для меня оборотами речи и тем, что появился из ниоткуда. Я вызывал много вопросов, которые люди стремились задать друг другу и мне. И ответить на которые я затруднялся. К тому же я-человек не мог спокойно жить под открытым небом, не мог питаться сырым мясом и рыбой. Так что мне пришлось сменить с десяток деревень, прежде чем я придумал правдивую легенду, научился не применять устаревшие фразы в своей речи и не стал появляться в населенных пунктах в дни, когда прибывают торговые корабли. С легендой и объяснениями как я здесь оказался, мне стало легче оставаться на одном месте дольше, чем пару недель. Первые несколько дней пребывания в новой деревни я бродил по местности, изучал ее и знакомился с местными, у которых и узнавал все о жителях и где, что и по какой цене я могу приобрести. Тут и встал вопрос о моих финансах, которых не было от слова совсем. Так что мне пришлось искать работу. Так я стал задерживаться на одном месте по несколько месяцев, а позже и лет. Проживая на новом месте лет с десять, — оптимальный вариант для того, чтобы люди не начали задаваться вопросом о том, почему я не старею, — я двигался к следующему населенному месту. Со временем понял, что в густонаселенных пунктах по типу крупных городов было труднее найти дешевое жилье, но легче оставаться неприметным обывателем. В таких крупных городах я жил до пятнадцати лет, просто периодически сменяя место проживания. Так же я учился по новому писать и читать, изучал местные диалекты и учился зарабатывать на жизнь разными способами. Я знал как быть вождем, как руководить людьми, ставить стратегии и воевать. Но все это не годилось для простого жителя. По началу находил работу по типу принеси-подай в каких-то трактирах и забегаловках, где платили гроши, но позволяли жить в комнатах для прислуги. Охотился на живность и продавал ее мяснику, что тоже приносило мало доходов. Я все также продолжал ходить в чужой одежде. Я не мог напроситься к кому-то в подмастерья или же найти приличную работу в небольших деревнях, так как там дела передавались от отца к сыну, да проживал я там к тому же от пяти лет. В крупных городах найти хорошо оплачиваемую работу было легче. Я нанимался в крупные, но редкие библиотеки переписывать тексты, проходил отбор в солдаты на охрану города и личные стражи какому-нибудь богатому и знатному человеку. Иногда мне хотелось все бросить и вернуться назад в гнездо к Драго, но всякий раз я оставался на месте или же двигался дальше. Все дальше и дальше от скрытого Драконьего мира. Таким образом я прожил еще сотню лет. Моя жизнь походила на бесконечную борьбу с одиночеством. Я жил в городах и деревнях, общался с людьми, но никогда не позволял себе сблизиться с кем-то, все оставались на уровне хороших приятелей. И как же было тяжело вновь и вновь менять место, каждый раз добиваться чего-то, учиться и изучать, а потом двигаться дальше. И так постоянно. Было сложно, но викингов не пугают трудности. А я все же викинг! Я уже думал вновь вернуться в гнездо, когда в одной из деревень Королевства Корона не повстречал молодую девушку по имени Готель и не влюбился как мальчишка. О нет, это не была любовь с первого взгляда, как вы могли бы подумать! Готель была молода и прекрасна, ей только недавно исполнилось семнадцать, когда мы повстречались. Она была сиротой, ее подкинули на порог старой ведьме-травнице Биргит в возрасте трех лет. Старуха, пожалев маленькую девочку, оставила ее себе и стала воспитывать. У них не было теплых чувств к друг другу. Биргит не умела любить и была черствой, словно застарелый сухарь, на который она отчасти походила. Готель же уважала свою воспитательницу и была благодарна за то, что она не выкинула ее на улицу и приютила. Ведьма Биргит была той еще циннией и воспитывала себе замену из Готель, которая обладала крупицами магии. Полагаю, что в этом и крылись мотивы старухи, когда она оставила себе трехлетнего ребенка. На момент нашего знакомства я жил в том небольшом городе три года и смог встать на службу солдатом, в мои обязанности входило патрулирование улиц. Та ночь была тихой и ясной, как и многие до этой. Она ничем не отличалась от остальных, пока на меня не налетел черноволосый вихрь в лице молодой девушки. — Простите, вы должны мне помочь! Там драка! Скорее же! — она тянула меня вверх по улице, откуда я и правда стал слышать звуки драки, которые начинали стихать по мере нашего с ней приближения. Когда мы туда забежали, мужчина пинал лежащего на земле, а увидев нас, быстро дал деру, и я бы сказал магическим образом исчез. Позже я узнал, что той ночью Готель сбежала из дома со своим ухажёром, который на вульгарные обзывательсва в сторону своей дамы от пьяного проходимца, решил вмазать ему. Но не рассчитал свои силы и той же ночью герой романтик скончался от трех ножевых в том самом переулке. Второй раз с Готель мы встретились в мой выходной на весенней ярмарке, куда она ушла от Биргит и ее старческого ворчания. Каким-то непонятным образом мы провели тот день вместе. Мне было скучно и одиноко, а девушка хотела отвлечься от всего. Она рассказывала о своей жизни, переживаниях и забавных случаях из практики молодой ведьмы-травницы, я же рассказывал свою легенду и как мне город и жизнь в нем. Как-то незаметно Готель прочно вошла в мою жизнь. Она приносила домашнюю выпечку, рассказывала о том, как провела день и как Биргит, которой на днях стукнуло под девяносто, пытается вечно контролировать, вытаскивала в мои выходные меня на прогулки по городу и лесу. Я не хотел впускать ее в свою жизнь, но Готель было начихать на мое нежелание. А потом, когда увидел, как она флиртует с другим, понял насколько влип. — А я все думала, когда же ты вылезешь из своей скорлупы и обратишь на меня внимание! — рассмеялась она, когда в очередную прогулку по лесу за травами я поцеловал ее. И знаете, впервые за двести лет я чувствовал себя полным дураком, который не замечает очевидных вещей. Впервые я вновь почувствовал себя живым. Готель умела очаровывать, умела заговорить так, что ты забудешь, о чем шла речь, умела обольщать и безупречно врать. Но я влюбился в нее как мальчишка, и меня не волновало это. Не знаю, были ли мои чувства взаимными, но она оставалась со мной и не желала покидать мою жизнь. Мне нравилось целовать ее сладкие губы, проводить носом по тонкой шее и вдыхать запах лавандового масла, перебирать ее густые пушистые волосы, что волнами спадали на плечи. Мне нравился огонь в ее серо-голубых глазах и хитрая ухмылка на лице, когда она знала, что я наблюдаю за тем, как она флиртует. Ей же нравилось оставлять на моей шее багровые засосы и царапать спину, ревность в моих глазах и то, с какой легкостью я могу носить ее на руках. Это была страсть. С ней я забыл о скуке и одиночестве, с ней я потерял счет времени. — Ты совсем не изменился, на твоем лице по прежнему ни одной морщинки. Не хочешь поделиться со мной своим секретом молодости? А то еще несколько лет — и ты оставишь меня, уйдя к молоденькой, — водя пальцем по моему лицу и пристально его рассматривая, спросила Готель спустя семь лет, что мы были вместе. Только недавно Биргит оставила сей мир и свою лавочку Готель, которая неохотно, но принялась за ее управление официально, хотя начала этим заниматься еще пять лет назад, когда старуха совсем сдала и уже не могла подняться с постели. — К молоденькой? Готель, милая, вспомни сколько времени ты добивалась моего внимания! — тихо рассмеялся я, ловя ее тонкую ручку и целуя, отвлекая внимание от вопроса. — Ооо, дааа. Я уже начинала думать, что тебя не привлекают девушки, когда ты меня все же поцеловал! И не увиливай от вопроса, Иккинг! — вырывая руку из моего плена и тыкая пальцем мне в щеку, возмущается Готель. — Давай не будем об этом. Мне скоро на службу, — вздыхая и поднимаясь с постели, ответил я, размышляя над тем, что уже несколько лет как давило на меня. О своей второй сущности, бессмертии и том, как рассказать об этом своей любимой. — Иккинг, когда я первый раз задала этот вопрос в шутку, ты увильнул от него. Второй раз отвлек внимание на поцелуй. А сейчас и вовсе убегаешь! Что происходит? Это правда и какая-то магия? Объяснись со мной! — вмиг превращаясь в грозную фурию, требовала она. — Я расскажу, Готель, но не в данный момент, обещаю. А сейчас мне и правда надо на службу, — смотря прямо в ее глаза, в которых пылала обида и ярость, пообещал я и, оставляя легкий поцелуй на ее губах, покинул комнату. Отвечая на ее чувства, я знал, что рано или поздно мне придется сделать выбор. Оставить ее навсегда, не раскрывая правды и причинить этим боль нам обоим. Или же сказать о том, кто я такой, принять ее реакцию и решение по нашим отношениям. Готель терпеливо ждала обещанного, выразительно стреляя взглядом в мою сторону, когда я вернулся со службы и отдохнул. Несмотря на ее недовольство, мы отправились в лес «на пикник», где я и собирался во всем признаться и наглядно показать. — Обещай, что все, что я тебе расскажу, останется только между нами, — попросил я, когда мы добрались до поляны, плед был расстелен, а еда разложена. Все это сопровождало обиженное молчание со стороны Готель. — За кого ты меня держишь? Это только наше с тобой дело, и я не собираюсь посвящать в него кого-либо, — срывая ромашку и рассматривая ее, проговорила девушка с обидой в голосе. — Ладно… Хорошо… Магия существует и ты это знаешь, иногда боги шутят, давая людям дары, которые порой можно счесть за проклятие… Это произошло очень и очень давно. Мне было двенадцать лет, когда это случилось со мной… И, о боги, дайте мне сил. Мне было двенадцать, шел бой и взрослым было не до меня, поскольку они все были в него вовлечены. Во время этого боя я встретил… Существо, которое меня чуть не убило. Я выжил от его укусов и приобрел силы и… бессмертие, — это было труднее и легче одновременно, чем я думал. — Ты не постареешь и не умрешь, — после долгого молчания проговорила Готель, хмуря тонкие брови. — Умереть-то может и могу, но точно не от старости. Мне можно нанести ранение и если оно будет смертельным, то я полагаю, что умру. Если же рана не глубокая, то все заживет быстрее, чем я скончаюсь от потери крови. — Бессмертие и сила. Что за сила? — по прежнему рассматривая ромашку, вновь спросила Готель. — Я покажу. Только не пугайся сильно, я контролирую все, — поднимаясь с пледа и начиная раздеваться, ответил я. — Я конечно не против наблюдать тебя без одежды даже в лесу, но предпочтительнее все же будет в постели, — переводя на меня насмешливый взгляд и наблюдая, как я стягиваю рубашку, комментирует мои действия Готель. Снимая последнюю деталь гардероба, я глубоко вдыхаю и зову драконью сущность на волю. Мелкая дрожь, преходящая в судороги, треск костей и боль. Все настолько привычное, что крик боли сдерживать с каждым разом все легче и легче. Минута — и я уже на четырех лапах, потягиваюсь всем телом и машу крыльями, разминая их. Готель стоит напротив, часто дыша и с удивлением вперемешку со страхом смотря на меня дракона. Я делаю маленький шаг к ней и тихо урчу, она вздрагивает. Стараясь показать, что не опасен, ложусь на живот и вновь успокаивающе урчу. — О боги… Ты дракон!!! — с восторгом и удивлением шепчет она, поскольку дыхания хватает лишь на него. — Можно… Можно я прикоснусь? — спрашивает она, приближаясь ко мне и протягивая руку, не отрывая завороженного взгляда. Киваю головой и чувствую, как она с трепетом трогает чешуйки на моей голове, ведет по шее рядом с шипами и касается мягких перепончатых крыльев. — Невероятно, — как зачарованная повторяет она вновь и вновь. Когда я вновь обращаюсь в человека, Готель страстно целует меня и утягивает на плед. Позже она задает бесконечные вопросы, связанные с моим бессмертием и драконьей сущностью. В ее глазах огонь и желание узнать ВСЕ, который гаснет, когда она понимает, что сделать ее такой же я не могу и не стану рисковать. С тех пор она начинает бесконечные поиски способов приобрести бессмертие.🐲👩🏼🎨🐲
Мы живем в той деревне еще два года, и, когда я предлагаю ей остаться или пойти со мной, она решительно закрывает лавочку ведьмы-травницы и отправляется со мной. — Не смей сомневаться в том, что я не последую за тобой. Для того, чтобы оставить тебя, я слишком эгоистична, — фыркает она, пакуя вещи. Город мы покидаем вместе с торговым караваном, который двигался в сторону столицы. Мы сменяем еще два города, где проживаем около десяти лет. Готель недовольно и с презрением смотрит в свое отражение в зеркале, расчесывая рано приобрётшие седину густые волосы и подмечая все новые и новые морщины. Горько смеется на предположения соседей, что я ее сын или же младший брат при знакомстве. Презрительно кривит губы и гордо вскидывает голову, с насмешкой в серо-зелены глазах смотря на людей, что делают замечания о том, что даме не пристало иметь столь молодого любовника и выставлять его на показ. Ей исполняется сорок шесть, когда мы наблюдаем падение солнечного луча, с которым Готель знает столько легенд, что сложно понять: где вымысел, а где реальность. Мы отправляемся на его поиски, надеясь, что одна из легенд окажется правдивой. Мы тратим на это неделю усердных поисков, а найдя в нерешительности -- застываем рядом с ним, крепко держась за руки. Глубоко вздохнув, Готель отпускает мою руку и решительно садиться на колени рядом с сияющим солнцем цветком. Она с трепетом касается его лепестков и дрожащим голосом тихо поет волшебную песню. Я же заворожённо наблюдаю, как исчезают морщины на ее лице, а седые пряди вновь приобретают иссеня-черный цвет, и губы на моем лице сами растягиваются в улыбке, а сердце поет от счастья. — Получилось, Иккинг? Получилось? Не молчи! — заканчивая петь, нежно касаясь напоследок сияющих лепестков и поднимаясь на ноги, спрашивает она. — Да, любовь моя! — смеюсь я и целую ее, радуясь нашей победе над временем и старостью. Мы скрываем цветок от взгляда людей и возвращаемся в город, переселяясь в другой конец, поближе к нашему спасению. Вы можете сказать, что как же я плохо поступаю, скрывая вместе с Готель цветок, и мы могли бы помочь кому-то, кто в этом нуждается больше! Но когда впереди маячит смерть любимого человека и одиночество, а вы нашли способ этого не допустить… Не думаю, что вы стали бы открывать такой дар другим эфемерно нуждающимся. Мы строим домик в лесу, неподалёку от цветка, и живем в нем уединенно. Я вновь устраиваюсь на службу солдатом, поскольку это работа была лучшим вариантом и приносила достаточно денег, чтобы жить на них вдвоем. Готель делает то, что умеет лучше всего — собирает, сушит и продает травы, заговаривает амулеты на урожай и варит различные настои для женщин. Это тоже приносит небольшой доход, который шел в наш семейный бюджет. Спустя тридцать лет, когда в городе мы прослыли как семья не стареющих колдунов, начинаются поиски солнечного луча, о котором узнала и в котором нуждалась королевская чета. Я учавствую в этих поисках и, подавляя в себе жалость и совесть, увожу как можно дальше от цветка. Месяц я вожу за нос свой отряд с короткими урывками на сон, когда Готель случайно открывает его местонахождение в свой очередной сеанс омоложения. Сквозь слезы она говорит, что она успела скрыться и ее не видели там. А спустя три месяца на свет появляется маленькая принцесса по имени Рапунцель, в честь которой устраивают праздник. В нашем доме разбиты все зеркала. Готель не выходит в город, больше не собирает травы на продажу, одевает черное закрытое по шею платье, молчит и не дает к себе прикасаться. Будь ее воля, надела бы еще и черную вуаль, чтобы я не видел ее лица. И что бы я не говорил, что бы не сделал, она не реагировала, отдаляясь от меня. Я был подавлен и не знал, что делать. Когда я вернулся домой с дежурства, то меня встречал громкий детский плачь и молодая Готель. — Что… Что происходит? — недоуменно спрашиваю я, смотря на любимую и плачущего светловолосого ребенка на ее руках, которого она пыталась успокоить. — Это дочь людей, что отобрали у нас возможность быть счастливыми! — отозвалась она, продолжая укачивать младенца. — Готель! О, боги, ты украла королевского ребенка?! — было сложно поверить, что на руках у нее была маленькая принцесса, поскольку коронованная чета были темноволосыми, и в девочке не прослеживалось ничего от них. Готель запела волшебную песнь, касаясь светлых волос, которые начинали светиться солнечным светом. — Боги… Ты украла ребенка… Мы должны ее вернуть… Да как ты вообще умудрилась это сделать?! — Не смей повышать на меня голос! И мы НЕ будем. Никого. Никуда. Возвращать! — тогда случилась наша первая ссора с Готель. Мы ругались и кричали долго и упорно, нам вторил детский плачь. Желание видеть любимую здоровой и молодой еще лет семьдесят, пока Рапунцель не умрет, не пересилило мой здравый смысл. И вы вновь можете начинать меня осуждать за такое решение, но я не хотел терять Готель. Можете осуждать за то, что не настоял на возвращении младенца родителям, за использование девочки в качестве нескончаемой батарейки. И вы будете бесконечно правы в своем осуждении и презрении ко мне. Готель не знала и не умела обращаться с младенцами, и вся ответственность по уходу за Рапунцель легла на мои плечи как человека, имеющего опыт в этом. Я учил свою любимую как кормить и укладывать спать, как купать и менять пеленки. С появлением маленькой принцессы в нашей жизни время потекло в ускоренном темпе. Я уходил на службу, где время чуть замедляло свой бег лишь от того, что я желал скорее вернуться домой. Рапунцель росла активной и шебутной девочкой, которой требовалось побывать везде и всюду, сунуть свой маленький носик в любую щель. Она активно щебетала что-то на своем детском и радостно смеялась, когда мы с Готель играли с ней. Готель старалась быть хорошей матерью для принцессы, но не видя в детстве примера, держала какую-то неясную для меня дистанцию. Своих детей у нас не вышло, и Рапунцель прекрасно это исправила. — Мы должны уехать отсюда. Здесь нас держал только цветок, теперь же мы можем покинуть этот город, ухать отсюда куда-нибудь в тихое и уединенное место, — начала разговор Готель в один из тихих вечеров, когда я был дома. — Ты хочешь оставить этот дом, который мы построили сами? И мы живем вне города, чем тебе не тихо и не уединенно? — поинтересовался удивленно я, стараясь накормить маленькую озорницу кашей. — Вскоре Рапунццель начнет ходить, и ее могут увидеть. Все знают, что мы не можем иметь детей и беременной меня никто не видел. Поползут слухи, которые привлекут к нам ненужное внимание, начнут задавать лишние вопросы. А там не далеко и до раскрытия правды. Нам это ни к чему, ведь так? — рассуждала Готель, наблюдая за моими потугами и упрямой принцессой. — Права, — согласился я, тяжело вздыхая и сдаваясь маленькой вредине. Так мы и оказались в пригороде Короны, где Готель нашла заброшенную башню в гуще леса. Тогда и случилась наша вторая ссора, которая, как оказалось позже, не была последней. Мы ссорились, когда Рапунцель стала говорить и стала называть нас по именам. Готель желала, чтобы она звала нас родителями, я же не хотел вводить в заблуждение и врать малышке. Но Готель стала называть меня папой Иккингом при принцессе, что принесло свои плоды. Мы спорили, когда Готель не хотела выпускать Рапунцель на улицу, потому что ее могли увидеть. И мы как два упрямых барана спорили несколько битых часов, когда нашли компромисс. Принцесса гуляет только под нашим присмотром. Как оказалось, слышимость в башне была весьма хорошей, и, когда я поднялся к малышке, она плакала. — Почему ты с матушкой кричали друг на друга? — ответила она на вопрос о том, почему же она плачет. — Понимаешь, принцесса, такое случается иногда. Люди изредка злятся и начинают кричать и ругаться, — вытаскивая из-под одеяла Рапунцель и вытирая слезы с ее щек, проговорил я. — А почему вы злились? — последовал новый вопрос. Девочка росла, и когда начала говорить, то последовали бесконечные почему, на которые Готель порой уставала отвечать и начинала раздражаться. Вообще, как оказалось, Готель имела весьма малый запас терпения. — Завтра я не на службе, как ты смотришь на то, чтобы прогуляться со мной по лесу? Пособирать цветочки для букетика маме? — решая не отвечать на заданный вопрос, отвлекаю Рапунцель. — Ура! А ты покатаешь меня? — вмиг забывая о слезах и горящим взглядом смотря на меня, интересуется она. — Без Готель мы не будем этого делать. Я слишком острый и колючий, для того, чтобы ты лазила по мне без присмотра. Вдруг ты поранишься, а я ничего не смогу сделать? — качаю я головой и улыбаясь на обиженно надутые щеки. Рапунцель не боялась меня в виде дракона, наблюдая меня порой таким с детства. Ей нравилось смотреть на сияющую чешую и трогать мягкие крылья. А еще ей очень нравилось рисовать меня дракона и дарить рисунки всякий раз, когда я возвращался со службы. Рапунцель радовалась всякий раз, когда я возвращался домой, и каждый раз, когда я ходил на службу, плакала и просила остаться. Она задавала бесчисленные почему и могла говорить часами, рассказывая придуманные истории, бегала босыми ногами от меня по мягкой летней траве и хвасталась, какие буквы вместе с матушкой она успела выучить, пока меня не было. Мы рисовали на бумаге и на всех поверхностях, куда только могли достать. Рапунцель тщательно каждый раз придумывала, что нарисует, и обязательно историю в придачу. Я приношу книжки по этикету для маленьких леди и изучаю ее вместе с принцессой, и всякий раз, когда она начинала озоровать, то напоминал, что маленьким принцессам не пристало так себя вести. Для меня она оставалась наследницей престола, для моей любимой она была цветочком, что дарил ей молодость. Следующая ссора произошла, когда Рапунцель исполнилось восемь и Готель решила замуровать дверь в башню. Чтобы вновь не пугать принцессу, которая находилось в своей комнате, мы как разъярённые кошки шипим друг на друга на кухне. Мне удаётся отстоять дверь, но берём обещание с Рапунцель, что она не покинет башню без нашего на то разрешения, чего не происходило и до этого. Когда после всех событий и спустя года я думал над этим, то понимал, что с Готель я принимал не самые верные и правильные решения в своей жизни. Я вновь теряю семью, когда Рапунцель исполняется восемнадцать. Мне не удалось выбить выходной на этот день и несколько дней стою в патруле, изредка отдыхая в казарме. Возвращаясь домой, я хочу лишь спать и каково же моё удивление, когда я поднимаюсь в башню и наблюдаю, как Готель пытается куда-то увести сопротивляющуюся Рапунцель, скованную цепями, а на полу валяется какой-то парень! — Что здесь, Хель вас подери, происходит?! — в ответ мне лишь тишина. — Готель, это переходит все границы! Отпусти Рапунцель, и пусть она, наконец, поможет этому молодому человеку! А ты пока расскажешь, что вы здесь устроили? — Готель метает взглядом молнии и недовольно поджимает губы, но подчиняется. — Твоя распрекрасная принцесса сбежала из дома с этим разбойником, шлялась неизвестно где несколько дней в его компании, и узнала, кто она на самом деле. Это если коротко, любимый, — отвечает Готель, смотря на меня недовольным взглядом из-под бровей. Рапунцель о чем-то тихо переговаривается с раненым, наклоняясь к нему и собирая волосы на ране. Дальше события развиваются слишком быстро для моего уставшего сознания. Парень хватает кинжал и срезает длинные волосы Рапунцель, которые начинают терять свой золотой блеск. Готель стремительно стареет и, бросив взгляд в зеркало, истерично что-то кричит, натягивая капюшон плаща на лицо и отступая к окну. — Готель, нет, стой! — понимая, что сейчас произойдёт, я кидаюсь к ней, но не успеваю всего на мгновение. Я хватаю только краешек плаща, который так и не задерживается в моих руках. Я застываю у распахнутого окна, ощущая, как бешено сердце бьётся в моей груди, заглушая все звуки. Мне кажется, я не могу вдохнуть воздух, не могу его выдохнуть, не могу сделать шаг назад и перестать смотреть на тело любимой под башней. — Пап, папа. Он не дышит, не дышит, пап! — доносится до меня сквозь грохочущий стук сердца, голос Рапунцель. Я судорожно втягиваю воздух и на не гнущихся и ватных ногах подхожу к ней, буквально падая рядом на колени. Дрожащими руками пытаюсь нащупать пульс, но ничего не чувствую. — Он мёртв, принцесса, мне жаль, — хриплю я, поднимая взгляд на неё. Надежда в её глазах гаснет и рыдания срываются с её губ, а слезы капают на кожу мертвеца, где расцветают солнечным светом. Судорожный вдох и незнакомец открывает глаза, а Рапунцель кидается ему на шею. — Ты жив, Флин! — радостно восклицает она и целует его. Знаете, в тот момент я не мог понять, что мне делать, какие эмоции испытывать и как быть. — Отец… Мне жаль, — обращается ко мне Рапунцель, замечая мое застывшее лицо и пустой взгляд. — Мне тоже, принцесса. Мне тоже, — соглашаюсь я и горько улыбаюсь. Повисает молчание, которое нарушает Флин. — Может показаться неуместным, но разве вы не должны были состариться, как и эта женщина? — интересуется он, кивая в сторону окна, из которого выпала Готель. — Нет, не должен. Расскажи мне все, принцесса, — нахожу в себе силы встать на ноги и, взяв за руку Рапунцель, покидаю комнату, направляясь в сторону кухни. Там наливаю воду, ставлю чайник на огонь и, прислонившись к столу, внимательно смотрю на принцессу, что так быстро выросла. — Это было невероятное приключение… — она рассказывает обо всем, что произошло за эти несколько дней, которые изменили все. Она в деталях рассказывает о том, где побывала, с кем пообщались и познакомилась, и какие эмоции она испытала. Я внимательно её слушаю, заглушая боль от утраты и игнорирую зудящую мысль об этом. Аккуратно и не торопясь снимаю чайник, завариваю чай в три чашки и медленно, маленькими глотками пью чай, продолжая вслушиваться в рассказ Рапунцель. — Мне жаль, что когда Готель принесла тебя домой, я не настоял на том, чтобы она вернула тебя твоим родителям. Прости, я поступил эгоистично, поддаваясь страху остаться вновь без любимой. Я старался дать тебе свою любовь, торгуясь с совестью, — грустно улыбаюсь я, крутя в руках опустевшую чашку. — И я рада, что ты был рядом. Я подслушивала всякий раз, когда ты спорил с Готель, отстаивая мою иллюзию свободы. И я, несмотря на открывшуюся правду, люблю тебя, пап, — шмыгая носом, признается Рапунцель. — И я тебя, принцесса, — грустно улыбаясь и притягивая названную дочь в объятия, отвечаю я. — Я не хотела её смерти, — плачет она, цепляясь за мой камзол на спине. — Я знаю, знаю… Она боялась и не хотела смерти. Ей должно было исполнится девяносто шесть в скором времени, и она хотела забыть об этой цифре, — успокаивающе поглаживая по спине и крепко обнимая, проговорил я. — Ты… Ты останешься? — вытирая слезы со своих щек и отстраняясь, интересуется Рапунцель, когда успокаивается. — Зависит от того, что ты предпримешь дальше, принцесса. Если вернешься к настоящим родителям, то мне больше не будет места в твоей жизни, и я отправлюсь дальше или же вернусь к сородичам. Если предпочтешь жить без обязательств перед целым народом и страной, то вместе отправимся путешествовать. Выбор за тобой, милая. А сейчас, пожалуй, пора ложиться спать, отправляйся в кровать, — тяжело вздыхаю я, ставя чашку на стол. — Флин, да? Останься. Поможешь мне и поговорим, — прошу я парня, когда Рапунцель направляется из кухни. — Пап? — Принцессам пора в кровать. Иди, ты же знаешь, что я не кусаюсь. Останется цел и со всеми нужными частями тела, не волнуйся и отправляйся спать, — ворчу я, закатывая глаза, на что она смеется и, целуя в щеку, покидает кухню. — Эм, ну что же. Полагаю мне пора? — нервно почесывая затылок и улыбаясь, интересуется парень. — Если хочешь обидеть Рапунцель своим уходом, то тебя никто не держит. Идем, — пожимаю я плечами и направляюсь на выход. Парень послушно идет за мной на улицу. Видеть изломанное тело Готель с лужей крови на земле было невыносимо больно. Сердце громко стучало в ушах, а ноги едва ли подчинялись мне. Буквально падая на колени рядом с ней, дрожащей рукой убираю пряди абсолютно седых волос с ее мертвенно бледного лица. Потухшие серо-зеленые глаза без задорного блеска, смотрящие в никуда, еще долго будут сниться мне в кошмарах. Вот об этом говорила Астрид, когда отсылала меня как можно дальше от себя и наших детей. О чувстве невыносимой утрате, что огнем горит в сердце, обжигая, о памяти, что будет подкидывать картинки мертвых любимых людей. И можете назвать меня трусом, но я лучше буду не знать о том, что произошло с моей беловолосой женой и нашими детьми. Буду обманывать себя тем, что наша дочь просто решила больше не возвращаться домой, уплыв так далеко, что больше не было возможности вернуться. Что наш сын продолжает твердой рукой править Олухом, а Астрид все с той же легкостью подбрасывает в воздух наших внуков. Но в моей памяти они все с горящим взглядом и румянцем на щеках. — Собери ветки для костра. — Что? Зачем? Мы ее сожжем?! — задыхаясь от удивления, интересуется Флин. — Хочешь копать яму? Прошу, лопату в руки и вперед. Ей нравилось проводить время под тем большим дубом, — земля здесь была тяжелой, не тяжелее чем на земле моей родины и к тому же не примёрзшая, но было мало удовольствия в том, чтобы ее копать. — Пожалуй, начну собирать костер, — решает для себя парень, направляясь в лес. Я же осторожно дрожащими руками поднимаю тело любимой с земли и направляюсь обратно в башню. В нашей комнате кладу ее на большой дубовый стол, который мы взяли из нашего старого домика. Набирая в тазик воду, смачивая тряпку и стирая кровь с кожи Готель, я стараюсь действовать отстранённо. Сколько раз приходилось проделывать этот ритуал, сколько я его наблюдал. Ничего нового, ничего необычного, все то же самое — стараюсь я убедить себя, но сердце ноет и болит, бьется о ребра, готовое вырваться наружу. А слезы, которые сдерживать больше нет сил, текут по щекам, капая на чистую кожу Готель. Я надеваю на нее ее любимое бордовое платье и туфли, в которых она любила гулять по лесу, собирая травы. Выходя из башни, подставляю уставшее лицо мягкому свету луны и звёзд. Теплый летний ветерок касается мокрых щек, остужая их и зовя меня в небо, отвлечься от всех забот и чувств. Прислонившись к стенам башни, устало сидит Флин, смотря в ночное небо. — В башне есть комната с кроватью, но там сейчас тело Готель. Если не боишься, можешь лечь там, — опускаясь рядом, предлагаю я. — Нет, нет, спасибо. Мне не привыкать спать под открытым небом. К тому же думаю, что эта ведьма найдет способ явиться ко мне во сне. Простите, я не должен был этого говорить, — отказывается Флин. — Она и правда была ведьмой, так что не удивлюсь, если она именно так и сделает. Она явно считала, что это все из-за тебя произошло. — А вы так не считаете? — Ооо, нет. На каждом из нас в той или иной степени лежит ответственность за произошедшее. В большей, конечно же, на нас с Готель, — качаю я головой, прикрывая глаза и наслаждаясь игрой ветра на лице и волосах. — Рапунцель была уверена, что если бы вы были дома, то смогли бы убедить жену в том, чтобы отправиться посмотреть на фонарики вблизи. И очень переживала о том, чтобы успеть домой до того, как вы вернетесь, чтобы вы не беспокоились о ней, — признается Флин с теплотой и улыбкой в голосе. — У принцессы с Готель были сложные отношения. Рапунцель тянулась к ней, Готель же была озабочена лишь тем, чтобы уберечь ее от чужих взглядов и сохранением своей молодости, — грустно улыбнулся я. — Раз вы видели это, то почему ничего не делали? — задает логичный вопрос Флин. — Потому что любил ее, вместе со всеми недостатками и преимуществами, и не хотел терять, — признался я, не раз уже задаваясь этим вопросом и не раз уже ища на него ответ, который оставался неизменен из раза в раз. — А Рапунцель? Разве ее вы не полюбили? — Полюбил, Флин, и делал все, чтобы сохранить обеих. — Как итог, не вышло. — Не вышло, — соглашаюсь я. Дальше повисает тишина, и я засыпаю на жесткой земле под светом луны и звезд и тихое пение ветра в листве деревьев. Утром я делаю погребальный костер и переношу туда Готель. Рапунцель наблюдает за моими действиями из окна, позже спускается вниз и тихо говорит с Флином. Мы молча наблюдаем за тем, как огонь поглощает тело и молча идем на кухню, где я снова завариваю три чашки чая из трав, что насушила Готель. — Я приняла решение, — голос Рапунцель в тишине звучит громко и неожиданно. — И что же ты решила, принцесса? — делая неспешный глоток горячего чая из ромашки, интересуюсь я. — Что в качестве отца меня вполне устраиваешь и ты. Я не привыкла быть настоящей принцессой, только твоей маленькой озорницей. Я люблю тебя, пап, — признается она со скромной улыбкой и волнением в зеленых глазах. — Что же, тогда нам стоит собрать вещи, — улыбаюсь я в ответ и, большим глотком допивая горячий чай, ставлю чашку на место. — Флин может пойти с нами? — интересуется Рапунцель, перебирая от волнения рюши на платье. — Если он хочет, то почему я должен быть против? — Он мне нравится! И я ему! — быстро таратрит Рапунцель и взволнованно смотрит на мою реакцию. — Я это понял ещё, когда ты его поцеловала, принцесса, — улыбаясь и насмешливо прищурив гласа, делюсь я. — И… Вы не против? — с подозрением интересуется Райдер. — Рапунцель восемнадцать, Флин, и хоть для меня она навсегда останется маленькой девочкой, что отказывалась есть кашу и пуляла её в стены. Не значит, что я не вижу, в какую красавицу она выросла… Но мой долг, как отца, сказать тебе, что если посмеешь её обидеть хоть словом, то я оторву тебе язык и засуну его так глубоко… — Папа, о ужас! Прекрати! — восклицает Рапунцель, краснея и возмущённо смотря на меня своими большими глазами. — Да, прости, маленьким принцессам не стоит присутствовать при таких разговорах, — соглашаюсь я, улыбаясь и сверкая драконьим взглядом в сторону Флина. Тот с недоумением смотрит на это, а в глазах так и стоит вопрос о том, не показалось ли ему. Будет весело. Через неделю я покупаю маленькую каюту для Рапунцель и койки для меня с Райдером на корабле, что идёт до Эренделла. Так начинается новая история семьи путешественников, состоящей из старшего брата с сестрой, меня и Рапунцель, так как по виду едва ли она могла сойти за мою дочь, и её жениха.