03:45
По носу Чона пробегается шлейф ветра. Не сквозняк, быть не может, чтобы Чонгук забыл закрыть дверь или неосознанно открыть окно. Ветер гладит нос совсем по другой причине, это очевидно. Веки вздрагивают в момент, Чонгук по-честному и сам не понимал как нашёл силы так резко подорваться. — Кто здесь? - грубо прорычал мужчина. Чонгук грубо размахивается рукой, случайно хватая тощую щиколотку над своей головой, - Ты ещё кто такой?! - кожа да кость, авось потянет немного и тело тут же свалится на пол. Сверху послышался застывший взвизг, но Чонгук напорствует, ногу к полу тянет. Не то чтобы это было тяжело, просто Чон добавлял понемногу силы. Незнакомец терпит неудачу, его первое знакомство в этой комнате произойдёт с его спиной и полом. Их взгляды столкнулись, но лишь на миг. Тот, что на пол приземлился смотрел ажиотажно, растерянно, а потом вовсе увёл свои осколки янтаря куда-то под ноги. Признаться честно, Чонгук подумать не мог, что за красивая букашка свалилась на его голову. Весь тощий, закрытый, с блеском в глазах (от боли или стыда?). Это Чонгук виноват в этом? — Прости, - Чонгук протягивает руку, чувствуя вину. С его стороны это было невероятно глупо, а тем более некрасиво, - Ты в порядке? Пойми, ты ворвался когда я был беззащитен. Кто знает с какой целью ты тут находился. Белые волосы. У него были белоснежно-молочные волосы, срезанные под бровями у самых кончиков ресниц. Никогда Чонгук видеть не мог такого чуда. Каштан, смола, бронза – Чонгук повидал много оттенков чёрного на волосах людей, но белый впервые. Это зрелище походило на падшего ангела, падшего с кровати. Ему придётся принять помощь, хотя бы из чувства вежливости. — Понимаю, это ты меня прости. Меня зовут Мин Юнги, - стеклянные глаза всё ещё в ногах, хотя на них он уже стоит уверенно. Казалось, что Чонгуку он был по грудь, но так оно и было, - Можешь звать просто Юнги. За пару секунд Чон уже отметил интонацию, акцент, но само имя говорило само за себя. Чосонец. Игнорируя попытку рукопожатия, Чонгук сжимает тощие узкие плечи, спеша ошарашить того во второй раз. — Из-.. - начинает Юнги на японском. — Не двигайся, - заканчивает Чонгук на чосонском. Чонгуку спокойно. Чонгук встретил земляка. Чонгук просто хочет постоять так с полминуты. Когда телесный контакт прерывается, парни начинают узнавать о друг друге что-то новое, помимо того, что один несостоявшийся вор, а другой бездарный сторож. Мин Юнги действительно приезжий, приезжий в надежде подзаработать. Оказавшись лишь не в то место и не в то время, Юнги нарвался на компашку, что затащила его сюда. Чонгук одаривает Мина поднятой бровью, не похоже, чтобы этот малец мог с кем-то образовать конфликт. Именно малец. Юнги признался, что этой весной он отпраздновал двадцать два года, что удивило. Считать за подростка можно вполне: тело тонкое, бледное, еле стоящее на ногах в погоду сильного ветра. Какое огнестрельное оружие в эти спичечные пальцы? Один выстрел и парня отрикошетит за версту назад. — Воевать собрался? - ухмыльнулся Чон, постыдно не стесняясь вопроса, который так и вертелся в голове. Сидящий Мин слегка округлил кошачий разрез глаз, а потом вовсе улыбнулся, сжимая твёрдую сидушку. — Ну. Нет, - так просто, но в интонации крылась честность. Чонгук удивлённо опустил уголки губ, спрашивая очевидное по-немому, - Я, - слегка запнулся парень, по привычке пытаясь завернуть волосы за ухо, - Лечить умею, готовить, мыть полы, стены, посуду тоже. — Небось никто не ждёт тебя? Чон давно прочитал в глазах напротив что-то грустное, осадочное. Это было одиночество. Но Юнги машет головой, открыто улыбаясь. Спустя пару минут этот человек уже не стесняется своей улыбки, меньше путается в словах и говорит громче, но всё так же лениво. — Я сирота. Чонгук сжался, замолчал, но прощения не попросил и не попросит. Он не банальный пример того, как стоит разбрасываться извинениями на такие темы. Тема тяжёлая, но не настолько, чтобы за неё извиняться, по мнению Чонгука. — Май. — Что? - Юнги уже откровенно не понимает, что творится в голове у этого человека. Говорит внезапно, а говорит о том, что действительно думает, что не каждый поймёт. — В мае мы захватим Пусан. Этим летом Чосон должен стать нашим, - а на языке так и вертится, что смешно это всё. В мае? Император явно уже болен маразмом, но забавы ради Чонгук хочет оправдать надежды. Или же просто насладиться партией. На самом деле, об этом разглашать нельзя было. Ему ясно дали понять, что тот разговор во дворце был исключительно между ними, но вот только когда Чонгуку был писан закон. Он делает что хочет, чего душа его пожелает, а иногда она просит совсем безрассудные вещи с такими же безрассудными последствиями. — Неправильно это всё, - пальцы крутятся, места не находят, подобно суетливым зверькам. Гук вновь поднимает спрашивающий взгляд, но теперь ему не отвечают. Они оба друг друга поняли. — Как знать, Юнги, как знать. Что ж, будем делить комнату на равных. Не брезгую, развлекайся как заблагорассудится, но в пределах моего терпения. Договорились? Младший одобрительно кивнул, но обиды не почувствовал за такую характеристику. Он слышит только своё сердце, которое утверждает, что Чонгук человечный и хороший человек. На таких обижаться – самое последнее дело. На этом и порешали. Блондин забрал второй ярус себе, где и проведёт свою ночь в мыслях: а стоило ли врать? Здесь его держит карточный долг, ошибка, сделанная в порыве азарта....
Ночь является наиболее прекрасной составляющей дня, только во время ночи просыпается вторая жизнь и засыпает первая. Какой живёшь ты – твой выбор, но Тэхён живёт лишь ночью. В софитах искрящихся звёзд он выглядит превосходно: в спутанных волосах застрял падающий хвостик кометы, а в глазах бездонное молчание, рвущее на части всякого встречного. Но привидение его тени никого не встречает, он лишь совсем недавно обрёл покой с человеком, который очаровал и пригрел. — Тэхён-а! Удивительно, сегодня опаздывает не Тэхён. — Хёсок-хён! - мальчишка раскрывает прямоугольную улыбку, рукой манит, словно маятник, указывая на какой путь нужно ступить старшему, - Я заждался. Тэхён не знает что такое свидания, и даже не знает, что хочет этого всей своей наивной душой. Но Господин Ли тоже понятия не имеет о прекрасном чувстве, живущем в каждом живом. Любил ли он когда-нибудь? Они оба слепы, но не глухи.Господин слушает книги, А Тэхён – Господина.
Понятие времени меняется. Пушистый кот с тьмущей шерстью перебирает нежными лапками рассыпчатые травы по свою талию, стремится отдаться, не прося совсем ничего взамен. Так глупо, но Тэхён не знает ничего об этом мире. Он знает лишь то, что Хёсок-хён видит в нём Тэхёна, а не причину материнской смерти. — Тэхён.. - чужие волосы пахнут мятой, наверное, малец опять собирал компанию кошек на мятном поле. Но каждый раз в запахах природы проскальзывает что-то тонкое, напоминающее азотистое послевкусие. Так пахнет лесные царства после дождя, так пахнет Тэхён. Молодой Господин спешит обвить рукой изгиб чайного ушка на пояснице Тэхёна, зарыться носом в щекотящих облаках, схожих по цвету с глянцевым углём, - Я скучал по тебе. Младший может лишь смутиться, улыбаясь в широкую грудь своими пухлыми губами. Луна светила сегодня великолепнее прежнего....
"Подъём!" - ожидал Чонгук всем своим предчувствием, но будильником ему послужил глухой удар чего-то по стене. Осмотревшись, он понимает, что в комнате живым духом не пахнет, но быть не может, чтобы он в первый же день сошёл с ума. Он слышал удар. — Юнги? - чонгуковские ресницы взлетают вверх, меж железных прутьев начались ёрзанья, - С ума сойти... Чон вздыхает, но в душе улыбается. С этим Юнги, или как там его, скучно не будет. Похоже что Юнги неудачно вписался лбом, столкнувшись с бетоном. Он точно не персонаж из детских сказок, в которых все такие же неряшливые? — Который час? - в ответ стон позабавнее. Но боли в этих стонах не слышно, только тягу ко сну. Чонгуковские матрасные вмятины постепенно сглаживаются, принимают прежнюю форму. Сероватое освещение из маленького окна вырисовывает Чонгука по самый таз, так или иначе, внизу следует то же самое продолжение мышц, опускающихся по самые ногтевые пластины на пальцах ног. На плотную, выпирающую грудь падает утренняя рубаха молочного цвета, вся мятая и неряшная, но выбирать не приходится. — Какая красота, - улыбается лис, подперев подбородок рукой. Лоб пестрит забавной звездой кораллового цвета, а ноги, покачивающиеся в воздухе, служат продолжением прижатого плоского живота к постели, - Что же за Афродита ждёт там вдали своего Гефеста? Словно с удачного анекдота Чонгук улыбается, застёгивая последнюю пуговицу: — Небеса слишком просторны, друг мой. Настолько, что в этих просторах я ещё не нашёл свою Афродиту. Редкие две полоски над глазами Юнги морщат лоб. Неужто холостой? Не поверит. Чонгук это читает в чужих глазах, пока зашнуровывает свои грубые берцы. — Неужели удивлён? Не разочаровывай меня своей предсказуемостью. — Что ты хочешь этим сказать? - Юнги не понимает. Он не понимает, что этими фразами до него доносит товарищ, ставший некой загадкой. И эту загадку кто-нибудь обязательно должен раскрыть, - Не понимаю тебя. Со вчерашнего вечера говоришь так, словно я вторая половинка твоего мозга, но это отнюдь не так. — Не понимаешь, значит. Под нижними ресницами копится жуткая тень. Чонгук не поднимает лица, застывая на несколько секунд в таком положении. Будто бы он хотел быть понятым. На прощание он кидает лишь холодное «долго не разлёживайся». Юнги словно удар пропустил в грудь. Недосказанность – ключ ко многим бедам, но Чонгуку так-то всё равно. Часовой сейчас будет как никак кстати. Именно он, лениво облокачиваясь на дубовый бортик, зажигает мятую сигарету и кивает на часы, бьющие восемь утра. Так спокойно и странно. А чего ожидал Чонгук? Эти мысли заставляют его посмеяться вслух, никак не тревожа часового, которому недолго осталось от вредной привычки. Всё равно умрёт от сигареты или пули в плече. Холодная вода неприятно сжимает кусками ткань, отчего та покрывается мурашками, но Чонгуку по вкусу идти против себя, закалкой заполняя своё тело. Не в первый раз он поджимает одну сторону губы, больше подливая масла в огонь, больше жидкого льда по своей спине. По кафелю пробегается удар, по руке дрожь. Он ненавидит эту недоговорённость в первую очередь к самому себе. — Чёрт.. Зубы скрипят, прижатая к стене рука остаётся прилипшей по локоть, пока тело сунится вниз и вниз, оказываясь тупыми коленями у пола.---
Проходит неделя – Чонгук чувствует как его пожирает самодостаточность. Улыбки чернятся надмением, разговоры всё строже держат других за горло. Чонгук превращается в то, во что не мог вписывать отца. Он помнит чужое лицо с застывшей мягкой улыбкой, открытой душой и греющим взглядом. Тогда почему он не может себя заставить улыбнуться без яда? Чонгук улыбается. И опять с ядом. — Что смешного? - низко спрашивает крупный мужчина с огоньком дыма меж жёлтых зубов, - В последнее время только о тебе и говорят. О нраве твоём бесцепном. Держался бы ты более безопасного поведения. Знаешь, таких тут не любят и при первой же возможности топят. Как щенков, - в глазах пробежался холод. Среди лопнутых капилляров. — Вот как, - улыбка по привычке сходит на "нет". Становится утомительно стоять просто так, поклав руки на подоконник, вдыхая тошнотное омбре никотина, - Это хорошо. Они стоят в холле, где большим окнам не помешает ремонт. — Что именно? — А как же, - наконец он отрывает глаза от стекла, от недосягаемого неба, смотря на собеседника достаточно надменно. Чонгук улыбается, - То, что я вывожу вас на эмоции. Вы лишь льстите мне, думая, что ваш оскал меня пугает. К вашему сожалению, я никогда не пачкаю лопатки о землю. По узкому коридору не распространилось эхо, но где-то в параллельной реальности по царству Ада пробежалась дрожь. Возможный излишний пафос не опошлил чонгуковскую речь. — Бывай. Я бы на твоём месте таким не баловался, - играя пальцами, Чон с ухмылкой показывает вальяжную сигарету и больше через плечо не оборачивается. Таким его здесь и знают. Эгоистом и единоличником, не тем, за кого они подставят свои плечи. Но только Чонгуку это и не сдалось. Он верит лишь себе и в себя, а дружба, товарищество останется ему пределом в сказках. Проходит месяц. Чон Чонгук – уважаемая и желаемая фигура во дворе Императора, то и дело ждущего постоянного гостя. Наедине эти двое уходят с головой, но в совершенно разные вещи. Чонгук не ищет цели разработать феноменальную тактику, вывести стратегию каждый раз на новый уровень. Ему просто в удовольствие смотреть как впалые императорские глаза резво бегают по карте, грубые пальцы щупают территории будущей колонии, сердце охватывает жадность и власть. Нравится. Чонгуку нравится смеяться над людьми, над их слабостями. Но есть ли эти слабости у самого Чонгука? Об этом знать пока никому не суждено. Но над кем его взгляд остаётся прохладным, человеческим – над Юнги. Этот поварёнок не ищет цели нажитка, он просто недовольно морщит лицо когда ему приходится в очередной раз мыть огромные кухонные котлы. Кажется, он уже привык жить на кухне, стирая с пальцев потресканную кожу. Обычно Чонгук после адской тренировки встречал его глубокой ночью крепко спавшим, и поговорить приходилось лишь ранним утром «доброе утро» – не более. Будь время, они могли бы о многом поговорить. Раз в несколько дней он оставляет часть в ожидании почтальона, который всегда несёт Чонгуку весточку от матери. Та не жалуется, хоть и морально болеет по своей родной частичке. Письма пахнут домом, текст выглядит совсем близким, но далёким. Чонгук очень хотел бы на день забыть обо всём, навестив ту далёкую женщину, «но». Неприятное «но».„Здравствуй, матушка. Ты пишешь, что у тебя всё хорошо. Хочу верить, что это именно та правда, которую я заслужил от тебя. Твоё сердце содрогается — я понимаю почему, но не стоит оно того. Я вернусь. Я обязательно вернусь.
По ночам я всё думаю о том, каково было отцу. Когда он уходил, заставлял молиться тебя, а меня ждать. Думаю, я слишком далёк до его добродушности. Вспоминая вас.. Мне жаль, что теперь я́ заставляю сжиматься твою душу. Жди меня. Жди как отца и будь уверена, что дождёшься.”