Столица. г. Токио. 1910 г.
Сегодня Юнги просто неотразим. Носится с утра с широкой улыбкой, каждому ответит с самым волшебным видом, так ещё и делом занят с хорошим настроением. Намджун попросил подойти позже, ближе к вечеру, а Юнги это только на руку. Он давно планирует одну вещь, которая всегда находила секунду выскользнуть из его головы. Но только не сегодня. Больных не счесть, но Юнги уже приноровился быстро обходить колонии с несчастными людьми. Каждого хочется прибодрить, но смотря в их пустые глаза, застывшие в них картины родных, Юнги не решается раскрыть рот. Собственно говоря, поэтому с Джуном легко. Потому что его, как и Юнги никто не ждёт, он предоставлен самому себе. Впрочем, в голове и без того достаточно бардака. Чонгук совсем позабыл писать, о себе вестей не присылает. Юнги верит, что этот человек обязательно из пепла восстанет, но сдержит слово и вернётся. Уж кто-кто, но этот ублюдок дал слово ни матери, ни Юнги, а прежде всего себе. — Ащ, - тихо прошипит Юнги, шмыгая носом. По привычке. Как только он задумывается не о том, ему привычка в нос бьёт до чихательного позыва. Намджун находит это очень милым, даже пародировал в рамках юмора. Юнги тут уже знают в оба глаза. Выжившие заводят с ним дружбу, ждут с нетерпением чтобы немного отвлечься разговороми, и вскоре прощаются, зная, что завтра всех ждёт точно такой же день. Но у Юна каждый день особенный.Он каждый день проживает по-разному, но одинаково счастливо. У кого-то тяжко срастаются кости, у другого учащается рвота с кровавыми вкраплениями, кто-то уже не может встать из-за ощущения, что внутри всё разлагается. Юн чётко читает в глазах чужую смерть, которая завтра заберёт того или иного. Сегодня обошлось без неё, даже удивительно. А тем временем можно дать распоряжения на кухне. Юнги теперь старший там. Солнце готовится садиться, а сердце плачет по Намджуну. Он там один, совсем. Одно радует – здоровый. За что Мин безустанно будет любить Джуна так это за желание бороться и жить. Он очень хочет научиться этому и гордиться. Недавно пришёл приказ, что Мин будет наравне со всеми носить военную форму на постоянстве, да кто только послушается. Юну противно представлять взгляд возлюбленного, ловящего его в отвратительном японском обмундировании. Уж лучше выговор сверху, нежели пламя в любимых глазах. Собственно, поэтому он сейчас снимает временем потрёпанный фартук, заправляет заново пыльно-бардовое кимоно и собирает в руках кое-что важное для сегодняшнего вечера. Идёт босым, чтобы никого не разбудить, чтобы на постах сохранился тот самый храп. Кто бы в здравом уме пропустил его в камеру со связкой винограда, вина и чего-то ещё очень маленького. Романтический ужин. Юнги давно слышит из уст Намджуна, как тот мечтает отдать весь мир и его экзотику своему ангелу. Пока эту возможность имеет Мин, он хочет полностью ею воспользоваться. Делая неровный шаг, открывая дверь украденным ключом, а затем бедром, он кажется изящной лаской, что хитрый зверёк. Гибкой, тонкой, покладистой, но способной укусить. — Юнги? - явно не ожидал именно сейчас, видно по лежащей позе и снятой рубашке, - Давай помогу. — Нет! - громко шепчет Юн, хлопком закрывая дверь, - Лежите, я всё сам донесу. Мужчина гордо улыбается с юновских стараний, руку за голову подпирает и видом его наслаждается. Этот цвет ему безумно идёт, хоть и видно, что время потягало когда-то насыщенный красный оттенок. Похоже на столетнюю бордовую розу. — Это ещё что? - наконец Ким детальнее осматривает маленький низкий стол с непривычными угощениями, а там ни риса, ни лепёшек, - Это.. — Мгм, - кивает Юн, подскакивая и садясь на колени перед мужчиной. Руки большие берёт своими крохотными, к лицу тулит своему, - Это для Вас. Я подумал, что будет замечательно провести один вечер необычно. — Юнги, - вздыхает Намджун, до безумия любя эту терезовскую улыбку, - Не стоило. Ты сам по себе – моё самое желанное блюдо. — Как же так, - хлопочет младший, - Я зря старался? — Нет, глупый. За тебя постарались твои родители. Миновское чувство юмора расценивает данную шутку излишне пошлой. Видно, как он губы в бант складывает и обиженно уходит к маленькому пиршеству. Джун инициативу обиды ловит, подлетает вслед, чтобы тонкую талию в свои массивные объятия заключить. Так теплее и надёжнее. — Такой ребёнок.. - в полтона говорит старший, склоняя шею над щекотящими волосками. Ему-то Юнги был ниже плеч. — Вообще-то- Не успев договорить несчастную фразу, Юн задыхается. Задыхается, когда по его груди поднимается и опускается тяжёлая ладонь, ласкающая первоклассно даже через ткань. «Пожалуйста, позволь..». Юнги заполняется слюной подобно верблюду. Он слабо кивает головой, разрешает. — Намджун.. - бархатно выдыхает парень, забывая себя. — Хочешь простудиться? - ластится он щекой к щеке, пробуждая в маленьком теле стаи мурашек, - Давно ходишь босым? — Я... Ким больше не хочет ждать. Эта ночь станет особенной в их жизнях. Он медленно подхватывает пушинку на свои руки, к постели подносит. Точно картина маслом. Юнги бы в королевских одеялах нежить, да только не нужно ему это. С любимым даже шалаш станет Раем. — Мх.. С персиковых губ срывается тихий нежный стон, а Намджун только потянул за пояс, что скоро раскроет в Мине самую настоящую, избавлящуюся от кокона, бабочку. Тонкие запястья почему-то спешат к лицу, к застывшим росинкам в глазах, но как бы не так. Этот стыд в прозрачных глазах нужен Намджуну, как воздух. — Не прячь его, - просит Намджун, убирая бледные руки с тёплого лица, - Я хочу, чтобы мы смотрели друг на друга. Что же творит и вины не чувствует. Плечо юновское оголяет, ямочек на ней касается так нежно и чувственно, словно обращается с самым хрупким хрусталем в мире. По сути, так и есть. Еле уловимые звуки причмокивания сползают всё ниже, вот-вот касаются тонких рёбер, словно клетку изображающие. И в эту клетку Ким тянется по собственному желанию. — Ах, Намджун, - колено поднимается выше и выше, пока не достаёт чужого паха, где Мин и замолкает, - Он.. — Да, Юнги, "этому" причина ты, - улыбаются нависающие губы, немного поднимаясь на руках, - Я не сделаю тебе больно. Забавным рефлексом Юнги жмурит глаза, брови гнёт в домик, но остановиться не просит. Сам хочет больше, ведь самому тяжело между ног. Намджун нежен, как никогда. Юнги подумать не мог, что теплее его взгляда можно сыскать что-то подобное, но нет. Вот он сейчас раздевает Юнги, его плоскую грудь гладит, телесные бусинки сжимает и пальцами вращает. Это неописуемые бабочки в животе, которые, кажется, давно не вальсируют, а мечутся в танго. — Тебе нравится? - спрашивает Намджун исподлобья, прерывая работу языка по маленьким юновским ореолам. — ..да, - сейчас умрёт. Щёки в огне, дыхание на износ, а в глазах туманище и стекло. — Тогда, порадуй меня своей реакцией, - ухмыляется Намджун, с себя штаны стягивая. Полузакрытым взглядом младший вновь проходится по загорелым кубикам, пытается убрать рябь с громоздкой груди, не боится опускаться по пупку к лобку с короткими волнистыми волосами. От одного вида атлетического тела у Юна сплетаются нервные окончания. Каждый шрам так сексуален, каждая мышца так прекрасна. — Намджун.. - стонет Юн, открывая рот с тянущейся от верхних до нижних зубов слюной. Такой распутный, но зато честный, ибо руки свои тянет к любимому. На зов срываются как с сирены, скорее к шее, скорее оставлять там лёгкие прикусы, которые утром станут совсем незаметными. Если перестараться, то прозрачная кожа лопнет и бабочка умрёт раньше, чем ей положено. — Грешим. — Плевать. Стройные ноги разводятся в сторону, Намджуна очень умиляет маленькое достоинство Юнги. Ему хватит и двух пальцев, чтобы обвить бледный участок тела, чтобы довести до полукрика запыханного Юнги. Но его пассия сейчас хорошо расслабился, ведь хён старался целовать особенно жарко, чтобы после поцелуев разбухали новые бутоны удовольствия. — Чш-ш, - предчувствующе успокаивает он, гладя снежные бёдра. Бледно-караловую мышцу он наглаживает пробно, чужую реакцию с нетерпением ждёт. Так мягко, но входить не станет, как бы черти душу не скребли. — А-а.. - оборванно выдыхает Мин, хватаясь за плечи над собой, - Мне страшно.. — Всё будет хорошо. Я самому себе не позволю причинить тебе боль. Впервые они целуются в губы, немного по-детски, но так, как сейчас нужно для спокойствия Юнги. Просто касаясь друг друга, они сливаются в унисон, одну пару рук в полноценный замок сплетают. Первый палец в слое смазки входит тяжело, Юнги с трудом держится, чтобы не разомкнуть ряд верхних зубов над нижней губой. Ему очень больно, но одновременно чудовищно жарко, словно блаженное пекло ютит в себе. Всё глубже, глубже – нутро заполняется душнотой, зрачки реагируют хаотичной дрожью и пробившейся слезливостью. — Мне перестать? - тревожно ломает брови Джун, чувствуя, как маленькие пальцы жмутся до побеления костяшек. — Н.. нет, - говорит сквозь зубы, но правда хочет больше. Немного привыкнуть и стать единым целым с тем, кто первым становится во всех смыслах. Просто нужно ненадолго затаить дыхание, сорвавшись чуть позже. Движения внутри даются тяжело, Юнги навстречу двигаться не может, только губы искусывать и локтем со лба волосы убирать. Уже вторая подушечка пальца гладит интимное кольцо, но вводится только тогда, когда Юн полностью и долго привыкает к первому. Забирать девственность – это ещё то искусство, не каждому под силу. — Джун! — Юнги? Старший находит пышный комок чувствительности, случайно задевает, но подозрений не имеет. Только Юнги объяснить может как всё тело в холодный жар бросило и опалило. «Ничего», - вырывается из уст в ожидании повтора. Юнги – кот. Очень ласковый и благодарный, но ещё невероятно узкий, жаркий и обжигающий. Просто невероятный, словно произведение искусства, сделанное малоизвестным, но талантливым скульптором. Именно этот кот сейчас пальцы ног поджимает, музыкальные стоны дарит. Топит самого себя, но терпит и терпит до того момента, пока живот не расслабляется, влажная спина к матрасу опускается. Разряд небывалого удовольствия разносится как адреналин, а Юнги забывает как его по имени называют. Намджун эту эмоцию читает, конечно же улыбаясь. Ему нравятся эти дрожащие ресницы, нравятся танцующие блики в зрачках, нравятся иголочки на маленькой груди, нравится как сильно Юнги любит его. — Ах.. Облизывая губы, Ким размазывает по бурому члену пробившуюся смазку, не жалеет, а пассив ждёт, дышит рвано, себя тронуть боится. Так завораживает: мощный, жилистый, влажный, венистый. Мин с удовольствием бы сам распределил естественные выделения по такому красивому члену, но ноги давно в вату превратились. Быть может, руками, быть может, своими тонкими сладкими губами. Гигантская, в сравнении с чужой, головка гладит божественный вид от сжимающегося ануса до маленькой мошонки. От одного жаркого прикосновения уже извиваться хочется, язык показывать, петь во всё тонкое горло. Юнги задерживает дыхание, разрешая войти тогда, когда того пожелает актив. — Мг, - рычит Намджун, расстягивая собой ещё больше податливое внешнее и внутреннее кольца. До невозможности жарко, этот мальчишка умудряется сжать так, что у самого стопы выворачиваются, - Юнги.. — Намджун.. — Юнги.. мой Юнги.3:00
— Намджун, - живо улыбается Юн, крепче ластясь под руку старшего. — Да, малыш? — Не спишь, - хихикает тот в ответ, роясь носом в тёплой шее, - А я думал спишь. Впервые на "ты" и так внезапно-приятно. Непредсказуемый кайф и наслаждение, будто знакомишься с новым, ещё более невероятным Мин Юнги. Но, приобняв за плечи, Ким хочет поговорить совсем о другом. — Юнги, ты бы хотел сбежать со мной? Ответчик поднимается на руку, холод, обвивающий его тело, не замечает. Он только с долей страха заглядывает в карие улыбающиеся глаза, но вымолвить чётко что-то не может. — Намджун. — Просто сбежать. Ни о чём и ни о ком не думая. Только ты, я и свобода, где мы будем вместе каждую секунду. Ты прекрасно готовишь, а я прекрасный рабочий. Только представь, как бы это было здорово – просыпаться и засыпать вместе. Я думал об этом ещё в нашу вторую встречу, когда ты принёс мне выпечку. — Да.. но. — Но? — Я хочу подумать над этим. Это опасно, Намджун. Мне страшно не за себя, а за твою жизнь. Верь мне, я очень хочу всего этого, но Чонгук. — Что "Чонгук"? Ким терпеть не может это имя. Одна "Ч" начинает душить всё существующее хорошее настроение. Да, Юнги извинится и замолчит, дабы не портить эту великолепную ночь, но в душе задумается об этом разговоре. На столе нетронутое вино, кисть украденного винограда и свёрток подтаявшего желе, приготовленного впервые в жизни.г. Тэджон. База №5, кабинет Ч. Чонгука. 7:00.
В руках заслуженная любовница — FN Model 1910, их отношения Чонгук воспринимает как работу. Больше нет наркотического опьянения при запахе выпущенной пули, больше прицел так нервы не щекочет при наведении на человека. Чонгук полностью охладел и превратился груду мышц, безразличия. Кажется, он даже не живёт, а куря, трахаясь, выпивая, убивая, существует. Ни больше, ни меньше. — Извините, - стучится в дверь парень с перебинтованным глазом, чтоб оповестить о готовности. — Да, - кратко отвечает Гук, опережая чужой вдох своим выходом, - Наступаем. В воздухе воняет ядом, но не физическим, а ментальным. Чонгук и есть яд, который сеет на всех своё скверное отношение. Не желает он играть вежливую псину с ещё одной мордой на затылке. Таких полно и без Чона, так пусть хоть кому-то будет плевать на это. По традиции Чонгук единственный впереди всех терпко сужает ноздри в глубоком затяге, поднимая оружие в небо. Выстрел. За спиной поднимаются крики, вопли – атака. — Командный дух? - улыбается Чон, неподвижно стоя меж мчащихся машин и людей. Растрёпанные, как в старые добрые, волосы спадают на глаза, а в них картина углём, - Не-ет, - пуще он заводится, сумасшедше натягивая высокий оскал, - Парад лицемеров? О, да. Чонгук трогается с места, верную суку не жалеет, пуская во весь свой ход. Сегодня небо загорится людской кровью. Люди — пыль. Пыль — люди.7:45.
Сердце Тэхёна жмётся, места найти никак не может. Он сам понять не в силах по какому поводу. Хёсок, попросив тишины на двадцать минут, углубился в сон, но только Киму в этой тишине страшно становится. Птицы вдали тревожно вздымаются, верхушки деревьев зажигаются далёкими взрывами. «Господь» Застывшие слёзы скребутся в потолок, Тэхён молится. Он отчаянно молится, как самый жалкий из жалких, слабый из слабых, способных верить не в мир, а Го́спода. Посеревшие руки к груди приближает, пальцами хрустит, но не слышит. Перепонки вздуваются разрывами снарядов, которые с каждыми 2-3 метрами усиливаются. Поезд начинает трясти, Ким меняется в лице. Забавный эффект. Человек видит, но в голове воспроизводит совершенно другие события, которые с психикой не вяжутся, но в голове путаются. Тэхён множество раз умирал в своей фантазии, ещё больше раз воскрешал, но подумать о смерти в жизни боялся. Он не может умереть, кто угодно, но не он, не его фамилия. Быть не может, просто не может. — Хён!! Рядом подрывается растяжка, вагон чудом не переворачивается, моментально обрывая движение поломкой от воздушного удара. Тэхён берётся за адскую боль в ребре, удар пришёлся по углу стола. Из лёгких кислород утечкой исчезает, в глазах темно так, что лицо Ли практически теряется. — Х.. к.. - хрипит Ким, отрыгивая желчный сок с примесью крови, - Хё.. Бездвижные веки покрываются алой пеленой – Хёсок медленно обтекает в лице кровью. Упав в бессознание от столкновения с железной ножкой, он медленно сползает на пол. — Бесы! Бесы! - кричит машинист, спасая свою жизнь, как последний эгоист. Меж колёс валит дым, все пассажиры, находящиеся в сознании, начинают кричать, вопить, вещи оставлять на месте. Спотыкаясь, роняя по подбородку слюну, они хватают детей, пока в одночасье Тэхён пытается дышать. Они с Ли Хёсоком одни. Они одни покоятся на месте, смерти верно ожидая. Тэхён трус, слабак и ничтожество, не имеющее сил подняться самому, не говоря о помощи мужчине, который точно бы донёс Кима до конца света. Тэхён ненавидит себя. — Боже! Да прибудет с тобой! Боже!! Женщины рвут голоса, младенцы в их руках красятся в фиолетовые цвета, даже мужчины срываются на плач, накрывая собой женщин от клубков пыли. В ногах одной пары разрывается граната, последние нечеловеческие вопли стали их могилой. Ошмётки тел оседают на крыше, стёклах, колёсах, на земле. Кожа разорвалась на сантиметровые огрызки, плоть фаршем выстрелила в небо. — Окружать! Внутри есть ещё люди! Чонгук остаётся в тени. Он исподлобья следит за бежащим отрядом, подскальзывающемся на человеческом фарше. На голенях наматываются кишки, остатки рёбер хрустят под подошвой, но Чонгука интересует лишь он. Поезд. Тот самый, тот давний. Снимая предохранитель, он шаг не ускоряет, только больше носок к облакам тянет. Анализирующим взглядом Чонгук проходится по всему. Он не брезгует, заведя руки за спину, останавливаться возле женских волос, которые еле держатся на куске оставшегося черепа. Шаг – шаг по луже бардо, по луже горячего красного вина. — Есть двое! - цепляется Чоном в мгновение. Он оставляет романтические переглядки на потом, подпрыгивая к лестнице, где кровь хлюпает по ступенькам. Чонгук лично хочет, хочет скорее увидеть двух счастливчиков, чьи эмоции напитают монстра пищей. Настоящие монстры питаются исключительно людским ужасом. — Командир? - вошедший Чонгук всех валит в шок, все мгновенно падают на колено перед ним, - Мы думали, вы находитесь на территории Е5.Тэхён.
Чонгук замирает. Статуей замирает, смотря на зажатого в углу зверька, держащего кого-то на себе. По щеке размазана чужая ледяная кровь, на губах сажа и следы собственных укусов. — Отставить, - показывает Чонгук жест "стоять", делая шаг и садясь напротив Кима. Как чудак, Чон осторожно преклоняет колено, смотрит так, словно восставшего из мёртвых видит. Их глаза встретились давно, но вблизи их только больше тошнит друг от друга. — ..да, - расстягивает губы Чонгук, протягивая к побелевшей щеке ладонь. Веки застыли, еле держа глазные яблоки в орбитах, Чон выглядит страшнее психа, - Да. Да! — Командир. — Ч-ч-ч, - подыгрывает он пальцем в такт своего цоката, ближе и ближе подкрадываясь к Тэхёну, - Ты.. кто? Ким был уверен, что брови хмурить продолжит, но он ломается. Хёсока к сердцу прижимает, а глаза вовсе закрывает, роняя на окровавленные дрожащие руки горяченные слёзы. — ..пожалуйста... пожалуйста, я умоляю.. — Плачешь? - хмурится Чонгук, опустив руку, так и не коснувшейся лица незнакомца, - Неинтересно. Убить их. — Что..? Нет. Нет, господин!! Вы же понимаете меня! Вы чосонец, это слышно по акценту! Вы не можете так поступить!! К ногам Гука падают дрожащие пальцы, Ким глотает грязь и пыль, что по лицу его размазывается. Запах гнилья душит, но сейчас выбирать не приходится. — Убрать, - холоднокровно приказывает Чонгук, даже не оборачиваясь и не смотря в пол, где кланяется тряпка. Тэхёна поднимают за локти, вот-вот уводят, но в секунду воздух рвёт фраза: — В Вас нет ничего святого!! — Отпустить. — Что? Вы уверены? — Отпустить, - обычно он дважды не повторяет, это плохой знак. Парня швыряют к ногам Чонгука, а деформированное ребро заставляет закричать ещё громче. — Повтори. — ..пожалуйста. Рассудок плывёт, Ким уже начинает верить, что это наиужаснейший кошмар в его короткой жизни. Пару секунд и сил больше не останется. — Я приказал повторить, - чоновская подошва втаптывает лицо Тэ в грязный линолеум, второй не в состоянии воспротивиться, роняя на пол выделения из глаз, носа и рта. — ..хён... Птичка замолкает, сказать больше ничего не может. Тэхён со звенящей болью в виске мякнет в чужих ногах, теряя последние остатки энергии на сознательность. Он засыпает, но не в материнских руках, не в объятиях с хёном, а лёжа под своим жнецом.