Да славит благословенный путь нашего Великого! Кирпичик за кирпичиком он выстроит нам дорогу к богатству! Храни дух его, покаместь мы, опора его, держим ладони под небом божьим.
Приближается полдень. По узким улочкам пробегается запах жаренных блюд, морской вони разделанной рыбы, горьких, как уголь орехов, а ближе к центру аромат становится изысканнее от перелива сахарной вишни и маринованной сливы. Мелкие воришки свою удачу не испытывают, сегодня великий праздник. Люди из высокого сословия смахнут пыль с комода, где шелка самых переливающихся оттенков наконец смогут очертить подтянутые талии. В сложные причёски девушки вплетут дорогие цветы с лепестками из цветного стекла, губы подведут совсем неброско, чтобы не привить себя к гейшам. Знающие торговцы ловко прознают, что в этот вечер будет выгодно продавать бумажные фонарики, поэтому уже сейчас занимают лавочные места первыми. — Шевелись, парень, - через хрип говорит низкоростый мужчина, чьи волосы собрались в высокую гульку с седыми волосками. Он на самом деле прав, в такой разгар прибыли нельзя расслабляться, а то хозяева будут недовольны. Они оба работают за копейки, но не смеют жаловаться, пока могут быть полезны, таща на больных спинах тяжёлые мешки. Правительству такие люди особенно на руку. Главное, чтобы уровень патриотизма был повыше и тогда самый преданный патриот во благо своей страны заложит для начала самого себя. — Боже правый, ещё три ящика мёрзлого окуня, ты собираешься с этим что-то делать? - женщина габаритных масштабов спешит вдавить в бока кулаки. Её визит на этой кухне продолжается как по часам, ровно каждые семь минут. Вероятно её муж, исхудавший и неестественный смуглец (от работ на поле), даже дёрнуться не успел. Лишь безысходно закрыл глаза, погладив густые усы. — Душа моя, весь мир не прокормишь, всех денег не соберёшь, - так спокойно переливался этот голос, что даже не верилось, что таким голосом обладает обычный рабочий. С грязной щетиной, сальным лбом и глазами, где скопилась желтизна между красными капиллярами. Он немного устал, а от жизни или запаха дешёвого масла, неизвестно. И так повсюду, куда бы не вступила нога пешехода. Заглянешь за занавесу и узришь желание развидеть. Столица отличается не тем, что здесь живут лучше, просто скопление состоятельных людей больше, чем удачно выбивают городу авторитет. А бедняки работают на людей, получая чуть больше в отличие от земельно рабочих в деревнях. Среди шкварчащего оркестра находится молодая семья. Парню от силы лет двадцать один, а новоиспечённая жена моложе на год. Жизнь случилась так, что их брак заключался за спиной, вскоре после чего паре пришлось входить в положение самостоятельности. Завели крохотную забегаловку из старого сарая, поставили политику "вкусно и недорого", а сегодня готовятся к своей первой, так сказать, ярмарке. Жена намывает овощи, обрабатывает мясо, следит за чистотой на столах, являясь и официанткой, а муж работает над приготовлением. Но есть мгновение, когда он доверяет все эти процессы одной девушке, поскольку та, в силу своих физических возможностей, не сможет поднять ящик с отходами. Та добродушно кивает, убирая со лба "детские" волоски. Сама по себе она была очень худой, слабой. Неудивительно, что её организм испытывает нагрузку при такой объёмной работе. Но эти глубоко посаженные глаза никогда не портила усталость. Пусть из-за мыльного взгляда она перестанет видеть мир чётче, но одному человеку эта улыбка предназначена всегда с теплом. — Скоро вернусь, - ласково лепечет парень, касаясь носом влажной щеки. Они не в первый раз слышат, что его высокий рост создаёт невероятно приятную картину для глаз. Из старых деревянных досок они соорудили полезные коробки, в которых было удобно копить обрезки, а потом продавать за копейки на рынке. Покупали их люди держащие скот. Но сегодня не было времени стоять под палящим солнцем, поэтому его шаг сворачивает на узкую тропу. На такие случаи он всегда ходил к одной доброй старушке. Ту территорию, на которой она жила, давно забросили после инцидента с бешеным скотом, но несколько пожилых людей не нашли надобности переселяться. Так и осталась там очень пожилая женщина, которая сама не знала сколько лет уже живёт. Путь к ней составлял минут пять, а то и меньше. Понемногу люди уже собирались по краям улиц, расстилая белые скатерти. Дворы домов серьёзно вымывали, особенно с низким забором. Глаз цеплял всё, любые старания людей облагородить город. — Госпожа? Калитка здесь никогда изнутри не закрывалась, но из вежливости он всегда сначала предупреждал о своём визите. А иногда старушка сидела на пороге, и заходить в дом не было нужды. В этот раз никого в поле зрения не оказалось. Сбоку от хатынки когда-то был маленький огород, но со временем земля там стала настолько утрамбованной, что сейчас там понадобилась бы сильная мужская помощь. Порядка такового отродясь там не было, вёдра не до конца вымыты, дикий сорняк растёт, где ему вздумается. Хозяйка с мальства не была заинтересована в ухоженности своего дома, что было видно и по убранству дома. Голодранцами являлись маленькие забавные курочки. Их парень немного побаивался, хоть и сам не понимал почему. То ли эти маленькие чёрные глаза, смотрящие в душу, то ли короткая шея, но что-то его отталкивало в них. Эти уродливо красивые создания редко приближались к нему, клевав траву где-то в стороне, как дрессированные. Однако, одна молодая курочка всегда выбивалась из тучки птиц, чтобы поприветствовать гостя. Сегодня этого не произошло. «Странно» Японец с лёгкостью поборол свою спешку, когда заметил отсутствие кур. Такое было впервые. Под гнётом интереса, он идёт по свежим следам помёта, чувствуя себя каким-то вором. Ближе к дому, его боковой стене, парень опускает "свежий корм". — Что.. Когда, не изменив положения тела, курица обернулась с окровавленным клювом, парень не сдержал пот, пробившийся по всему телу. Всё ближе и ближе.. запах гнилья доносился из ржавой бочки с побитым стеклом. Заглянув в него, на японца посмотрели серые глаза, кричащие "передай". На фиолетово-красном лице черви проели глубокие дыры, из которых выглядывали чёрные зубы курильщика. Каждый живой опарыш двигался со страстью, падал на дырявую грудь к мёртвым собратьям, съедающих друг друга. На выпущенных кишках сидели мухи, как и на закатанных карих глазах. Чем дольше он смотрел, чем выше тошнота подходила к горлу, вот-вот отрыгиваясь. Труп был одет в военную форму, правая рука вывернута до безобразия, а ноги, где была порвана эпителиальная ткань, показывали сломанные колени. Костеные крошки с коленных чашечек рассосались по икрам, а колени впали под скопившейся кожей. Лучше бы он не видел спираль под рёбрами, из которой начинали гнить чёрные органы. Всё было выдрано с мясом, с огромной жестокостью и спешкой. Сальные чёрные волосы с короткой стрижкой были хаотично выдраны, челюсть отходила в сторону то ли от удара, то ли от расслоения плоти. И больше парень не мог ничего разобрать, живо бросая ящик в ногах, чуть ли не падая через него.что это было что это было что это было что это было
Под своей черепной коробкой парень почувствовал шуршание тех самых опарышей, как аппетитно они смешивают его мозги со своей слюной. Их мелкие лапки щекотят объёмные извилины, копаются в самом ядре мозга, откладывая маленькие белые яйца. Играющие оттенки лилово-красного, плывущие люди с уродливыми лицами, с глазами как у того мужчины. Выдавливая глазные яблоки из орбит, все эти краски вырисовывают адский бал, где центром эпопеи являлось что-то голое и красное.что. это. было.
19:00.
Это был вечер. Спокойный безмятежный вечер, читающийся в глазах Чонгука. В своих глазах он видел много эмоций: ярость, горечь, радость, сочувствие, но безмятежность впервые. Именно такая тягучая, как трясина, как сети рыболова в раннюю весну безмятежность. Под взмахами ресниц таилась загадка, которую расшифровать было предначертано одному. Чонгуку ли? Никто бы не подумал, что такие грубые руки способны столь нежно надавливать на гребень, чтобы волнами извивать свой волос. Каждая прядь отдельна – она уникальна своей траекторией волны. Но сегодня никаких волк, только гель и зачёс назад. — Кем ты стал? - спросил он своё отражение. Почему-то оно не ответило, только продолжило повторять за Чонгуком. Верно, только он сам виноват во всём, что случилось, никакое не отражение или тень. В освещении тёплой лампы, чонгуковские глаза иногда отдавали зеленью. Не броской, а совсем еле уловимой, которая бывает на деревьях покрытых мохом. Но настолько близко, чтобы узреть такую интересную деталь, никто с ним не был. Когда он смотрел на свои губы живого персикового цвета, то почему-то возвращался мыслями туда, где обитало одно жалкое создание. С потресканной улыбкой, побелевшим лицом, но солнечными глазами. Этого не объяснить и никак не понять, пока ты сам не почувствуешь такую ментальную тягу. И имя этому созданию – Ким Тэхён. Блеск его губ давно стих, с тех самых пор, как он сюда попал. На груди появились лёгкие контуры рёбер. Этот парниша всегда был со здоровым аппетитом, что нельзя было не заметить по пышным формам. Мир сходил с ума, когда Тэхён лежал лицом к стене, сгибая одну ногу в колене, чем не специально позировал своим тазом. «Негоже» – шипит Чонгук, ударяя кулаком стену. Но в чём она провинилась? А на Чона опять посмотрел загадочный человек, имитирующий абсолютно всё. Вот ублюдок. Недолго думая, Чонгук вытаскивает из внутреннего кармана пистолет, целясь в самого себя. — Грязный фигляр, - этот палец не раз соскакивал с необратимыми последствиями, - Любоваться смеешь? Несостоявшаяся личность, тебя убить? Не слышу! Первый – Я не знаю тебя. Чонгук смотрит с холодом. Второй – Почему мы так похожи? Его лицо искажается, а бровь дёргается. Третий – Какого чёрта.. Между глаз Чона остаются три чётких выстрела. Как три верных глаза, но ни один из них не видит. Мужчина теряет оружие, слепо убегая к стене. Его ногти скребут дверь, но там её не было отродясь. Чонгук убил Чонгука, но тогда почему эти чёрные глаза мертвяка всё ещё хлопают веками, выходя из зеркала. — Я же убил тебя!! - брызжет слюной Чонгук, пытаясь найти под рукой взрывчатку. Вот-вот и он наконец убьёт это привидение. Убьёт, если не.. — Разрешите войти....
Бордовый и золото – это атрибут изыска. Особенно это хорошо смотрится вместе в виде вышивки или узора. Именно этим Юнги и проворачивал весь день, вышивая блестящими нитками китайские розы – гибискусы, о которых слышал от родной бабушки. — Очень красиво, - спокойным, но заигрывающим тоном промолвил Намджун, зарываясь носом в белых волосах, - У тебя талант. — У меня есть руки и не более, - улыбается Юн, - Моя бабушка талантливо переводила эти цветы на своих рисунках. Она знала многое об этом мире. — Это же гибискус? Почему именно он? - наконец он проявил удивление, когда вспомнил символику этого растения. — Китайская роза на то и китайская, что сюда её ветер не принесёт, а мне бы хотелось хоть раз в жизни посмотреть на неё. Пусть её бутоны распустятся на моих руках. Намджун поспешил помочь им раскрыться. Лёгким касанием губ, цвет лепестков приобретал жизнь, либо Юнги оказался слишком впечатлительным. — Авось случится что, я буду знать заранее. — Юнги? - на глазах возлюбленного появилась слёзная плёнка. — Гибискус. Предвестник смерти, верно? - этот голос опять ломается. До дрожи в руках это самое ужасное чувство, когда любимая улыбка колеблется от боли, - Если его лепестки опадут – в семью пожалует смерть. Если же зацветёт не в свою пору, это тоже предвестник кончины. — Почему твоё доверие лежит к таким дурным суевериям? — Потому что я люблю тебя. «Чем больше я люблю тебя, тем слабее становлюсь, Намджун» «Любовь моя» – срывается с губ жаркий шёпот. Перед Намджуном явился единственный в мире подснежник, а он сам пытался согреть этот тонкий стебель от ледяного снега. Киму всегда нравилось, как в ангельских волосах путается сено, прямо как сейчас. Как тончайший волос впускает через себя смуглую руку, на пальцах которой завиваются пружинки. Не сравнить ни с чем мурашный выдох бабочки, попавшей добровольно в сеть соблазна. — Мои кости давно заверены тебе, - говорит Намджун, томно закрывая глаза и целуя ухо, схожее с морской ракушкой. От бледного ободка сползает румяное омбре, а Намджун не раз представлял в этих сладких впадинах мелкие жемчуга. — Намджун.. Юнги бездыханно просит любить себя. Ласковым движением колена по паху Намджуна, блестяще невинным взглядом, под которым скопилось немного румянца, влечением тела с печатями любви. Ему чертовски нравится этот голодный взгляд над собой, желающий мастерски приручить юновские соски. — Возьми, - просит невинное создание, деликатно поворачивая голову. На поблёскивающем лице падает прозрачная тень, - Возьми меня.. — В одночасье я влюблён и в ангела, и в демона, Мин Юнги. Намджун коренной трезвенник, но пьёт сейчас Юнги, как истинный алкоголик. Ненасытный, жадный, собственнический. Острые соски заключает между зубами, языком успокаивает покрасневшие вмятины, а тонкую слюну растягивает до самого конца, пока не выпрямит свою осанку. — Ах, - поёт Юн сладкую, но взрослую колыбельную, извиваясь руками над головой. Он давно не смотрит, лишь углубляет свои ощущения в кромешной тьме. — Я люблю тебя.. - печатается на шее Мина. Штампом по шее проносится цепочка поцелуев, пользуясь которой, Намджун рассматривает зелёно-голубые вены на висках любимого. Каждый солдатик, живущий в этой вене, невероятно слаб, и Намджун это прекрасно понимает. Весь сеновал заиграл свистящим дыханием Юнги, в груди которого разгорался пожар. Вновь по его гладкой коже сползает летящая ткань, вновь его спине хочется выгнуться больше, показав, как ласковому коту хорошо. Но когда между ног ничего не прикрывает, Юнги теряет себя в красках алого. — Намджун, - смущённо выгибает он брови, пытаясь спрятать тонким запястьем своё возбуждение. А Намджуну всё видно: полностью показавшаяся головка, налитый изгиб члена, под которым не пряталась опрятная мошонка. Он видел всё, созерцая так же прекрасные пальцы, которые от ночи в ночь сжимали жилистые плечи Кима. — Юнги.. В этом имени жило всё, что могла только пожелать душа. Это имя принадлежало телу, желать которое хотелось ежеминутно. Именно так накрывать коленные чашечки, раскрывая из чужих ног нежный цветок в утреннюю пору. У Юнги есть одна очень интересная особенность, он краснеет не только на яблочках, но и в интимных местах. Ещё давным давно Намджун заметил, что вокруг юновского стояка собирается нежно-караловый цвет, окрашивающий и анусное колечко. Со временем, с притоком крови, эти места начнут приобретать всё больше розовый пигмент, но от такого смешивания красок картина хуже не станет. — Намджун-а, - раскрывает Юнги рот, показывая маленькие передние зубки. Так умел только Мин Юнги, - Давай уже займёмся "этим". — Что, душа моя? - улыбается Джун, наглаживая его внутреннюю часть бедра. Дразнит, раскрошить боится. — Намджун-а, - чуть громче повторяет блондин, резко меняя их позу. Они оба ведутся. Юнги слабый малый, но на лопатки Намджуна повалило совсем другое – неожиданность. Свет его очей страстно сжимал влажную ткань на открытой груди, дышал так рвано, что не верилось с какой силой скрепели эти маленькие кулаки. В соседских глазах бегали бесы. — ..пожалуйста, - продолжает парень, приближаясь запыханным лицом всё ближе, - Возьми меня. «О Бог мой» Всё тело Намджуна сдавило пульсацией. Как только эта ловкая ручка проскользнула по прессу вниз, тяжесть живота приобрела новый градус. От лёгкого касания, пробного, Ким почувствовал давление в висках. Непередаваемое удовольствие, когда любимый играет с твоим стояком, нетерпимо вытанцовывая телом "змейку". И это всё чёртов Мин Юнги – ангел этого мира. В нетерпении быть поцелованным, Намджун первый сталкивается с мягкими губами, цвет которых передавал все краски нежности. Каждая секунда в слиянии их губ была увековечена в сердцах любовников. — М-м.. - ритмично выстанывает Юнги, пытаясь сделать вдох, но его лицо берут в руки без шанса на отстранение. Стояк Юнги буквально начал упираться в живот. Такое собственническое отношение всегда заводило его, особенно с лёгкими шлепками по ягодицам. Не поменяв позу наездницы, наджуновы руки ловко раздвинули тощие формы, возбуждающе массируя чёткие контуры мышц. На последнем издыхании Мину удаётся оголить чужой пах, на который моментально садится. — Чёрт, Юнги, - рычит Ким, оттягивая назад белые волосы. «Ещё немного» – думает Юнги, двигаясь пылающим огнём анусом по мокрому члену. Чувствительно белоснежная кожа цепляет любой рельеф, попавшийся по пути трения – вздутая вена, спадающая капля смазки, натянутая до предела кожа. Всё это ласкается яйцами Юнги, чьи размеры не покрывают полностью смуглый член. Приходится усердно сжимать его и своими ногами. Но терпение долгим не бывает, когда эта история касается их секса. Кима не надолго хватает на прелюдия и ласки, в конце концов беря всё от юного тела. — А~ах! - вскликивает парень, поджимая пальцы ног. Его нутро чувствует, как заждавшиеся стенки медленно растягиваются под размером входа. Как всегда первые минуты немного больно, но со временем это становится настолько приятно, что Юнги не замечает на своём лице прилипшие мокрые пряди, - Намджун! Он входит постепенно, но агрессивно, необъяснимым психологическим напором. До потери дыхания, до самого широкого расстояния между губами Юна. Как раз в этот момент очень нужна массивная грудь, дабы сжать её так сильно, как только сможет. Всё пространство растворяется, есть только он и я. Только его облюбованный стояк, появляющийся уже за секундну до ухмылки маленького демона. Именно он так влюблённо входит в Юнги, выбивая контраст между цветов кожи. По ощущениям Мин не готов принять так много за раз, но напор не даёт выйти, как бы этого не хотелось. На направление мышц действует услада тела, и изнеможённый Юнги с трудом ищет воздух носом, а потому давно дышит ртом с сухим языком. Ему приятно, ему невероятно приятно. — Юнги.. — Намджун.. — Сегодня и навсегда....
Наконец город зажигается яркими огнями. Спелая вишня и невиданный апельсин раскинулись по всем окрестностям, где любой человек чувствует себя в сказке. Небо спадает мрачной дымкой, а звёзды сегодня и вовсе особенно тихи. Где-то там проводятся бесплатные шоу с огненными представлениями, где мужчина крупной комплекции без страха смерти усмиряет языки пламени. Люди дивятся, свою радужку с цветами золота смешивают, восторженно аплодируя. Чуть поближе раскинулись лавочки сувениров, где дорогие и дешёвые ювелирные изделия смотрят на людей с загадкой. Чонгука мало интересовали эти безделушки, но будь с ним сейчас одна женщина, он бы непременно купил драгоценную брошь цвета самого прекрасного на свете. На витринах всё самое влекущее, что могло опустошить карман Чона, но ни расчёска с золотой рукояткой и густыми зубцами, ни ленты глубоких расцветок не привлекут ничего кроме грусти. — Господин, будьте добры, посмотрите на наш товар, - донёсся тонкий голос среди живого шума. Мужчина обернулся, ища источник голоса, а молодая девушка стояла подле него. Бирюзово-молочные перчатки смотрели на Чонгука, словно излучая от себя блестящий фильтр. Когда-то их могли носить тонкие руки родной матери, чтобы в одночасье обнять примерного сына. — Прошу простить, - положил Чон монету, не дотронувшись даже до ткани. Весь фестиваль радости обернулся для Чона сплошной ностальгией. Цветочные изделия, хрустящие блюда с пряными специями, звуки искусства и свободы не вызывали никаких эмоций. Веки Чонгука редко поднимались выше половины глаза. Эти руки в перчатках кофейного цвета, цвета парада, как всегда статно прячутся за спиной. Во весь рост он одет в синий сюртук, где редкие ноты на золото смотрятся дорого. В этих капельках золота отражалось много побрекушек, но ни одна не была так же дорога, как величественный вид Чонгука. Опять эта тонкая прядь отбилась у лба, нарисовав под собой тончайшую тень. Со спины Чонгук значительно возмужал. Стал шире, объёмнее. Но что осталось неизменным, так это необходимое предчувствие всякого дерьма. — Такую груду мышц тяжело не заметить! - накинулся на плечи парень. — А вот тебя, Юнги, очень легко потерять из виду. Как только невесомое тело спрыгнуло на землю, Чонгук поспешил повернуться, но в неожиданности замер. Прямо перед ним в кирпично-алом плаще-накидке стоял зажавшийся человек со взглядом бездомного кота. С пышными волнами над поднятыми ресницами. — Какого.. - выплюнул Чонгук, сжимая красное кимоно в кулак, - Что он здесь забыл? — Полегче, у него есть капюшон и в случае чего.. — Да мне плевать на какой-либо случай! Мы здесь не госпиталь для душевно больных! Тэхёну оставалось лишь закусить губу, сжав маленькую корзину. От стыда и боли на этих глазах пробежался блеск, но Ким вовремя одумался, подняв лицо. Сегодня его волосы были наконец вымыты, до блеска расчёсаны, а естественные волны приняли более пышную форму. Воистину, это было прекрасно. — Будем полагать, что он мой ассистент, - фыркает Юнги. Его рука небрежно отряхивает недавно сжатую ткань. Чонгук удивлённо вскидывает бровь, - Не идёт при моём параде таскать грязные травы. И в самом деле, руки держали корзину, на дне которой выглядывали маленькие белые цветы. Все прекрасно осознавали абсурдность ситуации и её неправдоподобность. «Ты выше этого, - подумал Чон, а затем выдал, - Поступайте по совести, меня это не касается». Знал бы он, что эта совесть обратится в хвост, которым они последуют за ним. Юнги сегодня был особенно весел, приказывая останавливаться у каждого травяного торговца. Своей длинной рукой он притягивал за собой Чонгука с Тэхёном как воздух, но вскоре и сам не заметил как потерялся в потоке людей. В потоке плотно прилегающих друг к другу людей, где не было желающих уступать свою дорогу. Чонгук не смотрел на Тэхёна. Потому что сегодня он был сам не свой. Мужчина уверенно сделал шаг шире. Спешка за ним вывела ровное дыхание Тэхёна в громкие выдохи, что было совершено пустым звуком в разгаре музыки, тостов и танцев. Чон не хотел поворачиваться за спину, но его остановили, аккуратно взяв за рукав. — Помедленнее. Как чистая капля росы, упавшая на землю, напитавшая её всеми своими нежными свойствами. Почему-то этот голос выделился. Да настолько, что Чонгук рефлекторно обернулся, словив зрительный контакт. Наконец на лице Тэхёна собрался окрас жизни, вспыхивающий каждый раз, когда рядом зажигали огненные факелы. Он смотрел неуверенно, совсем не как всегда, словно напугано. Там висела фраза «Можно сказать?» — Ты видовал такое ранее? - спросил Чон, словив удивление. Пришлось окинуть взглядом всё яркое окружение. — Нет, - прозвучало тихо. После лаконичного ответа застоялась малая тишина. Они не знали как продолжить, но рукав Чонгука по-прежнему легко контролировался. — Тогда пойдём со мной. Они должны были найти Юнги, но нашли дорогу к совершенно другому интересу. Неприметная лазейка вывела их на соседнюю улицу, где атмосфера приобретала расслабляющую спокойность. Первым начал Тэхён, не поднимающий два своих глубоких янтаря: — На моей земле я не помню такого торжества. Отец редко меня отпускал так поздно. Вдоволь я развлекался днём, на диких полях. — Твой отец явно волновался о тебе. — Нисколько. Моё существование равносильно самой болезненной утрате, с которой столкнулся мой отец. — И какая-то потеря сравнима? — Да. Если бы моё рождение не забрало жизнь моей матери, то вероятно, он был бы намного счастливее, - Чонгук даже ничего не ответил, притупляя шаг. В его голове не укладывались такие реалии в жизни такого избалованного мальчишки. Секунду.. что? От неожиданности мужчина даже остановился, прижав ко рту ладонь. — Что-то случилось? - поинтересовался брюнет, забыв о своём желании немного раскаяться Ким не хотел знать, что творилось в голове этого дьявола, но сейчас это лицо вызывает слишком много вопросов. А там тревожная мысль, ударившая не в голову, а немного ниже. «Зачем я этим интересуюсь?» Пуля попала не в лоб, не в висок, а искусно застряла в затылке, где рана начинает разрастаться до самой груди. Это было мгновение – секунда, но для Чонгука мир остановился. — Простите меня, - ударило уже в предплечье, а не голову. Ударило так сильно, что Чонгук сделал пол шага вперёд, чтобы лицезреть чужое раскаяние. Там, где заканчивались секущиеся концы чёлки, начинались ресницы. Чонгук никогда бы не подумал, что с минимальным уходом чей-то волос может оттенять холодный металл. На него смотрели очаровательные глаза без слёз и ненависти, спокойные до безумия, как никогда не были. А Тэхён эмоций не сдержал, увидев перелив чужой зелени в глазах. Красивой и насыщенной. — Вчера произошло недоразумение. Мне нет оправданий. — Ты лжёшь, - Тэхён вздрогнул, - И сейчас боишься меня. Страх затмил твоё чувство справедливости, теперь ты верно пытаешься избегать моего гнева, изменяя своим принципам. Вновь человек падает в моих глазах. — Да! - Чонгук, готовившийся гулять в одиночестве, замер, - Да, я просто хочу хоть как-нибудь вспомнить чувство жизни. Это сопротивление только больше меня убивает. Отныне мне и терять нечего! От силы это было две секунды, но Чонгук покадрово запомнил падение плетёной корзины. Она упала практически бесшумно, как и сам Ким скрылся за каким-то углом. «Стоять!» - кинул он пустоте, мешкаясь на перекрёстке. «Если бы у меня отсутствовал мозг, то куда бы побежал?» Верно, что напрямик, но Чонгук не стал играть с интуицией и решил испытать удачу. Он побежит направо, срезав путь или поймав с поличным.