Неизбывность

Эрвин пытался дозвониться до него, но Леви не брал трубку. Хотел побыть в тишине, провести время с Кенни, которого он теперь нескоро увидит, а еще съесть пару булочек с корицей за лимонадной стойкой Саймона. Незадолго до того, как Леви лег в постель, пришло сообщение: «Месяц. По крайней мере, так прописано в моем договоре. Я очень хочу с тобой поговорить, поэтому с нетерпением жду твоего возвращения. P.S.: не хочу, чтобы ты съезжал. P.P.S.: Доброй ночи», — Эрвин. Саймон действительно оказался «хорошим парнишкой» — Кенни не соврал. Они встретились после его смены в кафе, взяли чай, оставшиеся после закрытия булочки, и направились в сторону реки. Леви рассказал немного о своей работе, о том, как вырос в этой деревне, учился в Геттингене, а затем перебрался в Берлин. Саймон слушал его внимательно, улыбался, задавал вопросы и уточнял какие-то детали — одним словом, был приятным собеседником. О себе он сообщил только то, что тоже родился здесь, никогда не учился в университете и что заправляет этим кафе его родная тетя. Когда они вышли к реке, от которой тут же повеяло прохладой, разговор зашел о роконавирусе и о сопряженных с ним лишениях. Саймон тосковал по кинотеатру, Леви — по барам Кройцберга. Вечер закончился, когда Саймон невесомо коснулся его руки, провел указательным и средним пальцами от запястья до костяшек и попросил написать, когда Леви снова соберется к ним в деревню. Домой, вдоль извилистых и залитых лучами заката улиц, Леви возвращался с премерзким чувством, которое чернильным пятном расползалось в груди — с Саймоном ничего не выйдет. И дело было даже не в том, что жили они в двухстах километрах друг от друга — впрочем, это тоже играло роль, — но… Два слова: незакрытые гештальты. Даже если он мог отныне упиваться новообретенной свободой, это еще не значило, что она будет приносить столько же удовольствия, сколько и раньше. Что-то изменилось, и Леви был совершенно этому не рад. В черепной коробке поселилась какая-то пустота, тоска, неизбывность тревоги. Стоит ли съезжать? Как завести разговор с Эрвином? Как посмотреть ему в глаза и заставить себя не передумать?.. В поезде до Берлина пассажиров было так много, что не все могли сидеть на разных рядах. Кому-то все же пришлось занять места рядом друг с другом. Но Леви повезло — кресло рядом с ним пустовало. До вокзала его проводил Саймон; сказал, что ему все равно в ту же сторону, на работу, так что теперь Леви сжимал в руке бумажный пакет, в котором лежала булочка с корицей. Саймон гордо сообщил, что вчера вечером испек целую партию сам, дома, и Леви обязан угоститься. Эрвин не подавал признаков жизни последние тридцать шесть часов — ни сообщений, ни звонков. Для Леви это значило только одно: тот уже самозабвенно облюбовывает с Лизабет все горизонтальные поверхности их квартиры — все углы, все комнаты будут помечены. Любопытно, как они будут делать это на балконе? Леви замотал головой в разные стороны — слишком живая и подвижная получилась картина: Лизабет, закрыв глаза, опирается руками о парапет, фонарики на солнечных батареях качаются в такт толчкам, которые Эрвин совершает бедрами. По его лицу и спине течет пот — еще бы, такая жара! Но им хорошо. Они стонут. — Могу я предложить вам кофе, господин? — над Леви возник проводник. Лицо закрывала тканевая маска, но можно было догадаться, что его губы растянуты в дежурной улыбке. В руке он держал поднос с термосом и несколькими стаканчиками. Леви не сразу понял, что обращаются к нему, а когда понял, то не сразу смог расцепить зубы — так крепко те были сжаты от накатившего раздражения, — чтобы ответить: — Нет, спасибо. Пожав плечами, проводник двинулся дальше вдоль прохода. Булочка, испеченная Саймоном, была вкусной. Пальчики оближешь. Сначала Леви решил было написать сообщение, что тому следует задуматься об открытии своей собственной булочной, однако, достав из кармана телефон, передумал. Нечего было бередить чужие фантазии и подкреплять ненужные надежды. Он и без этого достаточно намутил воды, согласившись встретиться с Саймоном вне работы… Когда за окном поезда заскользили привычные пейзажи пригородного Берлина, Леви остро почувствовал свое бессилие — он что, правда собрался съезжать от Эрвина? Это не только звучало как бред, но и ощущалось — как это он сможет так просто съехать из своей уютной комнаты, где просмотрел миллион и один сериал, где встретил все четыре времени года и где у них с Эрвином почти что-то получилось?.. Дьявол. Можно было подумать, что Кенни заразил его сентиментальностью. Сходя с поезда, Леви лелеял лишь одну единственную надежду: чтобы Лизабет не было в их квартире. Он несся вперед, не смотря по сторонам и мечтая наконец уже выйти из здания вокзала и сдернуть с лица треклятую маску. Под ней, в этом парнике, казалось, уже зарождалась отдельная жизнь. На эскалаторе, во время вынужденной проволочки из-за дамы с неповоротливой коляской, кто-то сначала окликнул его, а в следующее мгновение взял за локоть. — Еле догнал тебя, черт. Не знал, что ты так быстро ходишь. — Что ты здесь делаешь, Эрвин? — Привет, — вместо ответа сказал тот и облегченно вздохнул. В глазах светилась радость. — Прости, что не написал. Решил встретить тебя. Сделать сюрприз, так сказать. — Это очень всратый сюрприз, — ответил Леви и против воли улыбнулся. Вот он — Эрвин, тот самый Эрвин, который только недавно в его воображении вытворял всякие непотребства с Лизабет и думать забыл о его, Леви, существовании. Однако в противовес всем этим глупым выдумкам тот крепко держал его за локоть, как будто боялся, что иначе Леви тут же удерет, вмиг соберет вещи и поминай как звали. — Я знал, что ты не оценишь. Но мне хотелось. — Ладно. — Не хочешь пообедать вместе? Рюкзак у тебя не выглядит тяжелым. Как раз время обеда. Я угощаю, — Эрвин выпустил его локоть лишь тогда, когда они вынырнули из гущи людей уже у самого выхода. — Даже не знаю, — Леви и вправду не знал. С одной стороны, он не был готов сейчас разговаривать и что-то обсуждать с Эрвином — а разговор точно будет, — но, с другой стороны, на нейтральной территории ему было бы спокойнее. Ко всему прочему, его захлестывало непонятное беспокойство о том, что, вернувшись в квартиру, он найдет свою комнату уже полностью отвоеванной Лизабет. За два последних дня Лизабет превратилась для него в сюрреалистический фантом. Он сходит с ума. Натурально сходит с ума. Как это называется? Паранойя? Психоз? — Что ж, я, вообще, голоден, так что давай. Только без всяких твоих угощений, лады? — Посмотрим, — двусмысленно ответил Эрвин. — Напомни, когда открыли рестораны? — минуя толчею вонючих и босоногих бомжей, они устремились к ближайшей трамвайной остановке. — Вчера. — Даже не верится, — краем сознания Леви помнил этот карантинный апдейт, потому что накануне снова смотрел с Кенни новости, но как-то не успел обдумать, переварить это как следует. Надо же! Мир на глазах выходил из роконавирусной амнезии — шаг за шагом, подобно годовалому ребенку, двигался вперед и расширял границы своего сознания. Квартира, парк, булочная, рестораны… а скоро и весь земной шар! Возможно, уже завтра Леви намылится куда-нибудь в Грецию или в Португалию и, наблюдая из иллюминатора, как земля растворяется в облачной дымке, уже не вспомнит о том, как в начале две тысячи двадцатого года время ненадолго остановилось. — Ты не против итальянцев? Знаю один хороший ресторанчик вблизи Эверсвалдер Штрассе. — Мне все равно, — пожал плечами Леви, чувствуя, как забурчал живот. Пицца после долгой трясучки в поезде — самое то! В Пренцлбауэр-Берг, как в муравейнике, кипела жизнь: грохотали электрички — одна до Варшауэр Штрассе, а другая до Алекса, — сигналили машины, а на пешеходных переходах в ожидании зеленого светофора скучивались люди, велосипеды, коляски и детские самокаты. Двери кафе и ресторанов не успевали закрываться. Естественно, никто и не думал о соблюдении расстояния в два места друг от друга — все устали от ограничений, сдались и покорились неизбежному. И Леви вполне мог это понять, ведь такой бьющий ключом праздник жизни кружил голову, и меньше всего хотелось забивать ее тягостными мыслями. Только не сегодня. У итальянцев, куда повел его Эрвин, им достался последний свободный стол на террасе. Принесли меню. Официанты носили пластиковые маски, похожие на сварочные шлемы, и медицинские перчатки, так что закрадывалась мысль о том, что помимо обслуживания столов они втайне на кухне, под подвесной операционной лампой, реанимируют замороженного лосося. Все это выглядело как минимум нелепо, но в обмен на свежеприготовленную в каменной печи пиццу Леви готов был принять любые странности нового гастрономического этикета. — Как съездил? Расскажешь? — спросил Эрвин, когда они сделали заказ и остались с глазу на глаз. Лишь сейчас Леви заметил, как хорошо тот выглядит — выбритый, с уложенными на левую сторону волосами, в голубой рубашке поло, под которой четко выделялись грудные мышцы и бицепсы. Если бы Леви увидел этого парня в баре, то тут же заказал бы два «Джин-тоника» и отправился бы угощать незнакомца. Они выпили, болтая о каких-то пустяках вроде рынка недвижимости в Берлине или работе, а затем, изображая святую невинность, вышли бы наружу покурить — Леви покуривал, когда выпивал — и случайно взяли одно такси на двоих… — Эй, Леви? — А? Извини. Да нормально. Ничего особенного. — Как городок? Много зараженных? — По-моему, всего тринадцать на всю округу. — Да, это немного. Как дядя? — Жить будет, — их диалог звучал как заученные реплики из школьного спектакля. Почему они говорят о такой херне, когда на повестке дня есть более важные темы для обсуждения? — Хорошо. А то я волновался за него. Перелом пальцев — это не шутки. Рад слышать. — Мой дядя еще всех нас переживет, я уверен. Им принесли пиво — Леви заказал Пильзнер, Эрвин — Вайцен. — За твое возвращение в наш евангелический приют, — Эрвин поднял свой запотевший бокал. Леви не удержался от полуулыбки, и они чокнулись. — Да. Хорошо снова быть в Берлине, — он намеренно упомянул только город, а не их квартиру, именовавшуюся «евангелическим приютом». — Здесь как-то все очень бодро уже. Не ожидал. — Обещают вторую волну заражений. — Ну, разумеется, — Леви усмехнулся, вызывая в уме картину того столпотворения, которым их встретила Эверсвалдер Штрассе. Ни дать ни взять — триптих Босха «Сад земных наслаждений».  — Но я надеюсь, что так, как в марте, уже не будет. — Угу, — поддакнул Леви и посмотрел в сторону. На противоположной стороне улицы стоял музыкант и исполнял какую-то известную мелодию на скрипке. Что-то французское и легкое, как шифон. Названия композиции Леви не помнил. — Слушай, я хотел бы с тобой поговорить, — подал голос Эрвин. — О чем? — О твоем переезде. Что это вообще значит? Я ничего не понимаю. Объяснись, прошу, — Эрвин подался вперед и прижался грудью к столу, после чего без зазрения совести положил руку поверх руки Леви. Прикосновение словно было заряжено током, и Леви, повинуясь слепому инстинкту, отдернул руку. На целый миг на лице Эрвина отчетливо, как на глади воды, отпечаталась досада. — Я решил, что мне лучше переехать поближе к работе. — Ты это серьезно? — Да, серьезно. Карантин скоро кончится, и мне снова придется ездить по сорок-пятьдесят минут на поездах с пересадкой. — Ты ездишь на велосипеде. — Зимой — нет. — Раньше ты никогда не упоминал, что тебя не устраивает наше местоположение, — продолжал настаивать на своем Эрвин. — Наоборот, радовался, что мы живем в таком тихом семейном районе, — от слова «семейный» Леви передернуло. Его личный триггер. — Ты уже присмотрел себе что-то? — В процессе, — соврал он. — Леви, — вздохнул Эрвин и усталым движением зачесал назад и без того аккуратно уложенные волосы. — Не хочу показаться грубым, но я не верю ни единому твоему слову. Почему бы нам не поговорить начистоту? Задам вопрос еще раз: почему ты так неожиданно решил съехать?.. Я сделал что-то не так? Чем-то задел тебя? — последние два предложения Эрвин произнес почти шепотом. — Все в порядке, не бери в голову. — Нет, не в порядке. Я же вижу. — Дьявол, Эрвин, что ты хочешь от меня услышать? — Правду. Это из-за того, что было неделю назад? После генеральной уборки. Ты передумал? Скажи, если это так, и мы забудем. — Ну да, забудем, конечно, — прошипел Леви, понимая, что лодка его терпения раскачивается все сильнее. — Ведь это же не ты тот человек, который передумал и забыл. — Что ты имеешь в виду? — Эрвин выпучил на него глаза. — То, что твоя подружка появилась очень вовремя. Нам с тобой это ни к чему. — Что — это? — Ты понял. — Секс? — Да, секс, черт возьми! Все это никому не нужно! — Кто заказывал пиццу? — официант возник над их столом совершенно незаметно. Не было сомнений в том, что он слышал часть их разговора. — Мне, — подал голос Леви. — Прошу, — исходящая паром пицца, на которой еще корчилась в агонии моцарелла, приземлилась на стол прямо перед ним. — И паста с морепродуктами, — перед Эрвином оказалась огромная тарелка. — Приятного аппетита! — Хуятного, — одними губами пробормотал Леви, когда официант отошел на приличное расстояние. — Я не понимаю, почему ты сделал такие выводы и почему ты постоянно решаешь за нас двоих. — Ты правда хочешь, чтобы я сказал это? Сам не догоняешь? — Леви агрессивно орудовал ножом, разрезая пиццу. — Нет, не догоняю. Я в недоумении. Просвети меня. — Что ж. По-моему, очевидно, что ты передумал тогда, когда в каждом втором сообщении мне упоминал свою фифу! — У нее есть имя. — А у меня есть мозг, чтобы понять, что тебе с ней хорошо и удобно и что всем будет лучше, если я съеду, а вы сможете чаще чиллить вдвоем на балконе и размораживать холодильники! Возможно, даже съедетесь. Наверстаете упущенное. У тебя просто кишка тонка признать, что она тебе нравится. Затираешь какую-то хуету, мол, все так сложно, она сложная, поэтому я буду сидеть на двух стульях и потрахивать вас обоих, так? — выпалив это, Леви засунул в рот сразу целый кусок пиццы. Вкуса не было и в помине. Он словно жевал чертовски горячую бумагу. Небо обожгло, и на глазах выступили слезы. — Леви! — Эрвин как будто хотел возмутиться, так много воздуха он набрал в грудь, но интонация в итоге вышла иной — удивленно-обеспокоенной. — Что ты?.. Не могу поверить, что… Эй, ты в норме? — Я обжегся, черт, — Леви утер слезящиеся глаза салфеткой и сделал несколько больших глотков пива, чтобы потушить пожар в глотке. Со стороны они точно выглядели как два клоуна. Два — ноль в пользу официанта. — Продолжай. Или ешь. Хватит пялиться на меня. Эрвин промолчал и принялся за пасту. Мидии и креветки падали с его вилки, так что получалось, что Эрвин ел только макароны. Было видно, что ест он через силу. Все-таки выяснять отношения за обедом в хорошем ресторанчике — так себе идея. Народу вокруг поубавилось — обеденный перерыв белых воротничков закончился. Французская мелодия теперь доносилась с другого конца улицы, все тот же мотив, бесконечно повторяющаяся композиция, название которой витало где-то на задворках сознания — Леви вдруг понял, что больше всего на свете сейчас хотел бы засунуть эту скрипку скрипачу в одно место. — Ты удивил меня, — наконец заговорил Эрвин, откладывая вилку. — Я отправил тебе фотографии без всякой задней мысли. Не думал, что ты воспримешь это превратно. Тем более у нас с тобой уже был откровенный разговор, когда я сказал, что к Лизабет у меня нет никаких чувств. — …и еще то, что с ней трудно, но ты хронически изливаешь ей душу и трахаешься с ней так, что моя стенка трясется, как при землетрясении. Да, я помню. — Прости, я не знал… — Просто пораскинь мозгами, как все это выглядит со стороны. — Как? — Очень по-мудачески. Плюс ты даже не гей, так что я вообще не понимаю, зачем ты все это затеял, — выдал Леви решающий аргумент и махнул рукой официанту. Тот вырос у их стола буквально через секунду. — Можете запаковать пиццу, пожалуйста? И счет. Мне, по крайней мере. — Я заплачу за все вместе, — вмешался Эрвин. — Не смей, мне не нужны твои подачки, — кинул Леви, а затем ледяным тоном сказал официанту: — Мы платим раздельно. Паренек в сварочном шлеме и медицинских перчатках оторопел и не знал, кого слушать. Поэтому не нашел ничего лучше, чем просто кивнуть и удалиться вместе с пиццей вглубь ресторана. — К чему этот цирк? — Эрвин крепко сжимал край стола и смотрел на Леви жалящим взглядом. Суженные зрачки посреди голубой радужки, как гладкие бильярдные шары на обтянутом сукном столе. Приоткрытый рот, в который можно было бы погрузить большой палец — до кашля, до стона. Великолепное зрелище: Эрвин Смит теряет контроль, выходит из себя, не находит слов, чувствует чувства… — Да, я не гей, ты прав. Я — би. — Почему никогда не говорил об этом? — По той же причине, что и ты. А еще я теперь вижу, что мне и говорить ничего не надо — ты сам прекрасно додумываешь все за нас обоих. — Не выставляй все так, словно это я какой-то ебанутый, — зашипел Леви, прикусывая щеку с внутренней стороны. — Спроси любого здравомыслящего человека, на чью сторону он встал бы в этой ситуации. — Прости, но мне совершенно не интересно знать чье-то левое мнение об этой ситуации. — Разумеется, не интересно — ты не видишь ничего дальше своего носа. В любом случае, прекрати обманывать себя и меня и прямо сейчас же звони Лизабет. Предлагай съехаться. Она будет в восторге. Будешь залипать на ее маленькие ноги и дрочить на то, как она морщит нос. Мне же эти бесконечные сравнения с ней осточертели… — Я не… — Что? Снова моя фантазия разыгралась, и я все не так понял? — Нет, но… — Эрвин закрыл глаза, провел ладонью по лицу, словно стирал с него эмоции, а затем совершенно серьезно посмотрел на Леви: — Сейчас, наверное, не самое подходящее время для признаний, но ты понравился мне с самого начала. Но я никогда бы не решился пойти на сближение, если бы не карантин. И Лизабет… это она уговорила меня попробовать. Сказала, что я трус и буду жалеть, если не рискну. Между мной и ней был только секс. Ничего более. Веришь? — Нет. — Не знаю, как еще доказать тебе мои слова. — Никак. Не надо. Сказать можно все что угодно, Эрвин, а вот твои поступки говорят за тебя. В конечном счете факт остается фактом: если мы уже сейчас ругаемся и абсолютно не понимаем друг друга, то что будет, если мы сойдемся? Мы слишком разные, поверь мне, лучше оставить все как есть. Разойдемся хорошими приятелями, договорились? Я буду искать квартиру и постараюсь съехать в ближайшие месяцы. — Леви, давай просто… — Ваш счет, — к ним подошел официант и, схитрив, положил его на середину стола. Все произошло быстро: пока Эрвин, откинувшись на спинку стула, тянулся к своему брючному карману за кошельком, Леви в мгновение ока достал заранее зажатую в кулаке десятку, кинул ее поверх счета, подорвался со своего места и схватил рюкзак. — Сдачи не надо. Спасибо. Было очень вкусно. Официант был сбит с толку его неуместной стремительностью. Как и Эрвин. Тот остался растерянно и неподвижно сидеть на месте с рукой в кармане, которая, наверняка, еще даже не нащупала бумажник. — Буду поздно. Не жди. — Эй, ты куда? Твоя пицца?.. — Похуй. Пока, Эрвин. — Давай поговорим как нормальные взрослые люди. Леви! — за спиной послышался скрежет ножек стула об асфальт. Возможно, Эрвин вознамерился догнать его, но на полпути передумал. Леви не соизволил даже обернуться. — Я все сказал, — крикнул он, заворачивая за угол. Весь день он бродил по городу, как мечтал те два месяца, которые просидел на карантине. Удовольствия это, однако, не доставило — рюкзак тяжело оттягивал плечи, везде подстерегали толпы разгоряченных свободой людей, и даже за гребаным кофе или сэндвичем нужно было отстоять в очереди. Под вечер Леви просто осел в баре под названием «К тебе или ко мне?», заказал «Джин-тоник» и, мешая металлической трубочкой кубики льда в бокале, принялся вновь проигрывать их с Эрвином разговор. На душе скребли кошки, внутри не осталось ни злобы, ни недоумения, ни гнева. Он — пуст и разбит. Более того его грызло чувство, что он переборщил с обвинениями и претензиями. Что вообще на него нашло? Этот день высосал из него абсолютно все соки. Вот бы понять, на какой реплике их конструктивный диалог полетел к черту? Или еще лучше: в какой момент времени их отношения посыпались карточным домиком? Неужели подобный исход был предрешен еще в тот день, когда они с Эрвином впервые встретились в баре, чтобы познакомиться? Тогда они болтали обо всем на свете, и Леви даже помыслить не мог о том, что с таким вежливым, спокойным и остроумным человеком вообще можно ругаться. Да и зачем? Эрвин казался оплотом здравомыслия, который выслушает и поймет. Наверное, он всегда немного идеализировал Эрвина, и это и стало его главным просчетом. Домой он вернулся за полночь, едва волоча ноги от усталости. Приоткрыв дверь в коридор, Леви всем существом почувствовал, что в поджидавшей его темноте кто-то есть. Шорох и чье-то неровное дыхание, как будто его встречал верный пес. Проблема было лишь в том, что пса у них не было. Он на автомате включил свет и увидел сидящего на полу Эрвина. Сердце пропустило удар. — Эй, ты чего? — Леви сбросил рюкзак и кинулся на пол, попутно нащупывая в кармане мобильник. Какой там номер у экстренной службы?.. — Что? — Эрвин зашевелился, словно вынырнул из летаргического сна, поднял затуманенный взгляд. Леви не потребовалось и секунды, чтобы понять, что произошло. — Ты что, накурился? — Ага… Прости. — Ясно. Идем в комнату. Какого черта ты расселся здесь? — Леви взял Эрвина за локоть и потянул вверх. — Прости меня, — Эрвин даже не шевельнулся. Рука, как тряпочная кукольная конечность, висела в воздухе. — Слышишь? — Я слышу, Эрвин. Все в порядке. Пойдем к тебе, а то… — Леви не договорил. — Поговоришь со мной? — О чем? — О чем угодно. Хочу слушать твой голос. — Ладно. Только поднимайся, прошу. Они ввалились в донельзя прокуренную комнату, и Леви сразу же толкнул Эрвина на развороченную кровать. Густой тяжелый воздух буквально стоял на месте, так что он первым делом поспешил открыть окно и высунуться наружу. Кто бы мог подумать, что после недельного отсутствия квартира встретит его запахом марихуаны и безутешной тишиной? Леви совсем не знал, как собрать себя воедино. — Что случилось? — спросил он. Как же он хотел казаться равнодушным! Молчание. — Эрвин. — Я положил твою пиццу в холодильник. Она ждет тебя! Ждала весь вечер. Мы вместе ждали. Думали, ты больше не вернешься. — Боже, ладно, расслабься, — Леви сдул со лба прядь волос и неспешно осмотрелся. Комната Эрвина была меньше его собственной. Он редко бывал здесь. Полки были под завязку заставлены книгами, брошюрами и толстыми тетрадями. Через корешок мелькали слова «маркетинг» и «СММ». Остальное пространство занимал огромный шкаф. Интересно, Эрвин аккуратно раскладывает свои вещи или просто закидывает их внутрь? Среди всего этого безличия в глаза бросалась рамка на письменном столе. Фотография — подросток Эрвин и его отец. Оба в свободных рубашках, где-то за городом, смеются и смотрят в объектив. Леви обернулся спросить, сколько Эрвину лет на фотографии, но тот уже спал, раскинув руки в стороны.