Я могу задерживать дыхание Я могу прикусить свой язык Я могу не спать несколько дней Если это то, чего ты хочешь Буду твоим номером один Я могу фальшиво улыбаться Я могу заставить смеяться Я могу танцевать и играть роль Если это то, что ты просишь То я дам тебе это Я могу сделать это
Но я только человек И когда я упаду, то истеку кровью Я только человек И я крушу и ломаю Твои слова в моей голове, как ножи в сердце Ты строишь меня, а потом я разваливаюсь Ведь я только человек Я могу включиться Быть хорошей машиной Я могу выдержать вес всего мира Если это то, что тебе нужно Буду твоим всем
- Такеши? - не веря своим глазам, в пустоту прошептала Элизабет. Как он мог упасть? Как мог проиграть? Ямомото Такеши лежал на полу без сознания, упав лицом о бетонный пол. Его катана потрескалась и валялась рядом, на стене, о которую он ударился, была кровь. Расшиб голову. Повезет если просто легкое сотрясение. Повезет, если жив. Уши словно пронзил белый звук при кодированном канале. Кровь такая яркая, насыщенная, густая расползалась с каждой секундой под ним. Неужели умер? Но за что? За Вонголу? Глупо, обычный гражданский, обычная семья и ресторанный бизнес. За друзей? Но разве стоит дружить с теми, за кого однажды придется умереть? Себе дороже просто уйти. За будущее мира? Какие высокие причины, но слишком героические. Это не манга про супергероев, а обычная жизнь слабого и хрупкого человека. Отпустив ремешок сумки с плеча и бросив ее на пол, она вышла вперёд, переступая через порок комнаты. Позади всё так же лежала обессиленная Лар, а спереди валялся Ямомото. Она обязана что-то придумать. Нужно спасти всех. Каждого. Они друзья, они семья. Даже если придётся вгрызаться в шею противника зубами и рвать живую плоть захлебываясь кровью. Они не заслужили умереть тут. Пусть она сама, не впервой, но не они. - Я твой противник, - ее шаги были глухими, а голос пустым. Взгляд то и дело касался парня на полу и дрожал. Всего лишь чувствительная девчонка, переживающая за парня. Дышал ли он? Был ли пульс? - У этого парня было и то больше шансов, чем у тебя. Но так как ты из Вонголы, я силой заберу это кольцо, - глаза парня с мечами были холодными и равнодушными до того, что это были лишь дети. Кольцо, да? Порой так дико хотелось его выбросить в окно и забыть, как о страшном сне, чтобы никогда не услышать в свой адрес слово «Луна». Проснуться однажды обычной школьницей, думать о поступлении в университет, планах на будущее и париться над плохим результатом последнего теста. Лишь бы не просыпаться с криком от воспоминаний, не стонать в подушку при фантомных приступах боли в груди, не курить, нервно стряхивая дым в пепельницу и пряча от посторонних глаз, не думать о войне. - Знаешь, почему я здесь сейчас? Именно в эту секунду среди раненных друзей, которые возможно мертвы, стою перед тобой, чертов мафиози. Я здесь, потому что десять лет назад меня не спросили, хочу ли я быть в мафии? Хочу ли я драться? Ведь если бы меня спросили, то я бы послала всех и сбежала. Лишь бы не обрекать своих людей на смерть, лишь бы не видеть, как дорогие люди умирают. Ведь смерть страшна для твоих дорогих людей, не для самого себя. Не тебе скорбеть о ней, - ее руки чуть дрожали, а голос в голове кричал, что сейчас не время на сентиментальности и самобичевания, - Но меня не спросили. Родилась – значит в мафии. Разве это не безумие? Почему ее не перебили и не напали? Парень напротив отчего-то слушал с прищуренными глазами. - Но это не так страшно. Намного хуже вести эту войну против человека, которого любишь. Намного хуже выбирать ненавистную историю Семьи, которая отняла у тебя мать, чем единственного, кто тебя понимает. И никто не заметил этого, кроме самого него. Никто не увидел, чего мне стоит просыпаться и вести чертову войну! Кто-то подумал, чего стоило принять пулю? Никто, - самобичевание переходило в нервный истеричный смех, когда она сняла с шеи клинки и зажгла на них пламя, - Я просто надеюсь, что придет день, когда я умру в самом деле. И не будет никакого продолжения рода, просто мое мертвое тело, от которого они ничего не смогут получить. Пусть играются, насилуют, проводят свои тупые эксперименты, мне плевать. Я умру и прерву это чертово проклятие. Выдохнув с усмешкой, она закрыла глаза и сжала в руках рукоятки клинков. - Но знаешь, не сегодня. Сперва я должна убить Бьякурана Джессо. Он не будет жить в этом мире без меня. Почему он вообще должен жить, если меня нет? Это же смешно. Я заберу его отчаяние смертью. Всего за секунду открыв коробочку и выпустив двух волков наружу, всего за долю секунды перехватив клинки для атакующей стойки, она с отчаянным криком побежала вперед. Главное не сдаваться ни на секунду. Главное помочь остальным выбраться из этой проклятой войны живыми. Воздух не меняется, становится душно внутри, удары давят сильнее на оборону, пуская разряды по металлу и обжигая. Элизабет шипит, не боится идти в атаку, не боится появляющихся ранений и крови на теле. Разносящие по залу пламя волки заполняют ее мотивацию дойти до самого конца. «Не проиграю», - кричит она внутри и скрипит зубами. Не сломается, не рухнет. Ни за что. Даже без руки, без ног, с глубокой раной в животе, она не остановится. Слишком поздно сомневаться, слишком рано отдыхать. - Что он только нашел в тебе? – как-то краем уха слышится сухой голос с выраженным отвращением, - Слабая, бесполезная без своих людей, трусливая. Эгоистка, думающая лишь о себе. - Заткнись, - кричит она и чувствует, как дрожат руки. Она слышала уже это столько раз, что не сосчитать. Лишь бы оскорбить, унизить и опустить вниз так сложно выстроенный щит упорства и власти. Всем плевать, что она человека. Всем уже нет дела, что она может ошибаться и быть слабой. Только сомнения, как женщина может править Семьей, так нагло вырвала власть у истинного Босса и обманув всех. Столько ненависти и злобных глаз, шипящих со всех сторон: «Ошибись. Упади. Сломайся». Чего стоит только выпрямить спину, как учили, выставить грудь вперед, а подбородок выше. Не смотреть вниз, не боятся делать шаги, наступая узкими и натирающими туфлями о глянцевый пол, который едва ли не сверкал. Будь ее воля, она бы запретила всем женщинам-мафиози носить туфли, разрешила удобные ботинки, закрытые блузки под горло, в которых не нужно волноваться о фигуре, позволила не волноваться о макияже, который требуют доны, носить такую длину волосы, какую пожелаешь. Если бы она только могла дать каждой девочку свободу от гнета извращенных донов, домогающихся до них. - Видимо, ничего не нашел. Очередная игрушка, - шипит ей голос. Откуда он? Она уже не понимает, не чувствует времени, лишь по инерции двигается и отбивает резкий удары мечей. Ноги почти путаются, как в первый урок вальса в детстве. Если упадет, тоже будет больно. Только удар будет не длинной указкой по коленям, а мечом прямо в живот. Если упадет - умрет. - Заткнись, - вопит она почти истерично, спотыкаясь и замечая перед носом проносящееся острие меча. Всего дюйм бы и можно забыть о глазах. Подскакивает и судорожно вспоминает стойку. Правую назад, пяткой внутрь, левую вперед, носком на внешнюю сторону. Основы основ. - Говорят, что он убил тебя без сомнений. Как надоедливую шлюху, бросив на пол и застрелив. Как пустышку, какой ты и была, - так много ненависти, злобы и ярости. - Это ложь, - она уже знает, что это ложь. Воспоминания не могут врать, как этот голос, - Он любит меня. Любит, слышишь? Кому она так отчаянно кричит? Самой себе, что разделяет это сходящее с ума тело? Или холодному мечнику напротив, что чуть недоумевающе сводит густые брови на переносице. Она уже не выдерживает накала со всех сторон. Резкая боль словно ударом тока в двести вольт пронзает бок, пуская сотни разрядов в мозг. Спина прогибается от боли, губы кривятся так уродливо. Но продолжают шептать: «Любит». Перед глазами отчего-то плывет. В чем ошибка? Почему она снова проигрывает, хоть так и ненавидит? - И как только они не могли потерять тебя, - издали шепчет мягкий голос с такой знакомой ироничной паузой и смехом, - Твои собачки уже вышли на след? Голова кружится, ноги такие податливые и мягкие, утопают будто в чем-то мягком и нежном. Шелк? - Твои тогда мерзкие зеленые ящерицы под метр, - почему губы двигаются сами по себе? – Никогда не знаешь, когда захрипят, расплескивая вонючие слюни и уползут в яму. Вокруг светло и тепло. Лишь у выемки на ключице холодно и трудно дышать. Что-то давит сверху. - Какие хозяева, такие и питомцы, не так ли, Джессо? – она смеется на придыхании и расправляет шею. Так мягко вокруг и удобно. Такие знакомые ощущения, столь близкие и дорогие воспоминания. «Я проиграла?» - она не знает ни ответа, ни то, кто именно задает этот вопрос. Она или другая она? Кто из них настоящая она? И почему все происходит именно сейчас? Она же должна сражаться. Слишком много поставлено на карту. - Я расскажу Бьякурану, как убил тебя. Бьякурану, да. Если он только узнает об этом, то будет в отчаянии.Я только человек Просто маленький человек Я могу сделать многое Но пока с меня хватит Ведь я только человек И когда я упаду, то истеку кровью Я только человек И я крушу и ломаю Твои слова в моей голове, как ножи в сердце Ты строишь меня, а потом я разваливаюсь Ведь я только человек
- Ты говоришь о том, как проклят твой род. Как каждая женщина умирает в мучениях и вынуждена сражаться. Ты считаешь это проклятием, Элизабет, - белоснежные волосы почти сливались с белоснежным потолком спальни из гладкой глянцевой плитки. Единственном контрастом, таким пугающе завораживающим и ранящим были фиалковые глаза. Таким глубокие, бурлящие сотнями противоречивых чувств, запертыми там внутри. Он возвышался сверху, полностью обнаженный, прекрасный своего наготой, совершенный поистине, как ангел, расставив руки по обе стороны от головы, лежащей на белом шелке пастельного белья девушки. Она завороженно впивалась в его пугающую красоту и следила за движениями алых от поцелуев губ, скользила по уже горящими пятнам от укусов на ключице, находя отпечатки собственных зубов. На его коже они ничуть не кривые, а даже в какой-то степени идеальные. Реборн опять лгал. - Раз так, я тоже проклят, - ни тени улыбки и иронии, лишь пугающая серьезно и доля отчаяния среди бархатно ласкающих ноток баритона, - Поистине проклят вот уже целую вечность. - В чем твое проклятие? – чуть приподнявшись, поддавшись вверх, ее доля материнского женского тепла желала коснуться холодных щек, отогревая хоть на миг во время признания, но он опрокинул ее обратно, надавливаясь костлявыми длинными пальцами на косточки ключицы. Больно, наверняка совсем скоро останутся синяки, что не сойдут пару дней. Вновь придется носить тонкие шелковые платки под форменный пиджак, а ведь на улице жара. Знает же, что терпеть не может это, но все равно расставляет следы по ее телу. Хочет, чтобы заметили, догадались. - Неужели не знаешь? – хрипит Джессо, отчаянно скалясь, злясь и отвращено выгибая дуги бровей от собственной неспособности держать в узде эмоции. Позволять чувствам и эмоциям брать контроль – удел младших солдат и детей, но никак не наследных донов мафиозных семей, никак не влиятельных мужей, - Ты мое проклятие. Он не замечает, как бледная нижняя губа девушки под ним дрогнула. Да, она доставляет ему проблемы, мешает, но разве он настолько ее ненавидит, сравнивая с безумно долгим кровавым проклятием рода? Бьякуран скрипит зубами до скрежета и скалится. Совсем юный, живой и человечный без своей наигранной дешевой маски. Настоящий прямо напротив ее глаз, отражаясь в них синем блеском. - Ты мое проклятие, Донна Вонгола, - повторяет снова и вдавливает в это обращение всю свою ненависть, что никогда не скрывал. С того самого дня на банкете, где впервые появилась новая мафиозная Семья и великолепный Бьякуран Джессо в идеально отглаженном белом костюме с красной розой спустился вниз к гостям. Он медленно шествовал прямо через удивленных донов, восхищенных им, таким молодым, таинственным, их жен, останавливаясь напротив самой противоречивой и презираемой многими женщины, о которой ходили пугающие слухи. Революционер мафиозного мира, не терпящего кровавой истории. Он остановился прямо напротив в паре шагов и бросил под ноги ее одну лишь красную розу. Кровь под ногами великой женщины. Женщины, что он знал до этого банкета, познакомившись в университете. Женщины, что светилась изнутри и носилась по белому пляжу босыми ногами, сбрасывая с плеч кардиган и бросаясь к морю с криками о долгожданных выходных и проклятой сессии. Он произнес ухоженными лишь два слова, а перед ними разорвалась земля, огромная пропасть пала под ногами двух друзей. «Донна Вонгола». - Так избавься от меня, - шепчут ее губы, лишь бы это отчаяние более не появлялось на его лице. Улыбка мальчишки, любящего философию, шла ему больше, - Убей меня, Джессо. - В этом и проклятие, - восклицает он, опускаясь ниже и жадно вздыхая запах родной кожи, вновь отдающей тем морем и песком, трется носом о щеку и скользит сухими губами вдоль скул, - Самоубийство. Она едва ли понимает, не веря в услышанное, прикрывает глаза и робко обвивает его дрожащие плечи. Два босса противостоящих друг другу семей в одной кровати совсем обнаженные и такие чувствительно ранимые. Осталось около двух часов до того, как Хранители начнут панику, три презерватива и смазка с ароматом мяты.