Вне врат наших тел

Все три пары глаз Кокушибо внимательно следят за собственными руками, которыми он шприцом вводит в воротную вену печени физраствор, но Аказе все равно кажется, что этот киборг смотрит на него и выжидает. Из всех сородичей в этих апартаментах невыгодна и порой даже равносильна смерти ссора лишь с ним одним, и потому очень важно, чтобы твои дела не пробуждали в нем никакого особого интереса. В этом месте не существует строгих правил, нет никакой иерархии, но тот, кто сильнее, или от кого ты невольно зависишь, вполне может позволить себе все у тебя отнять. Учитывая то, чем промышляет в своём подвале Кокушибо, молодой здоровый парень из «нового идеального общества» попросту не мог его не заинтересовать, и хвати ума Сабито хотя бы раз спуститься по огороженной решетчатой дверью лестнице, то выйдет он оттуда только по частям. Любую механическую деталь заменить в теле киборга довольно просто, но все же на какой-то процент они состоят из обычной человеческой плоти и крови. И у многих этот процент даже больше восьмидесяти, а Аказа не относится к уникальному меньшинству и не собирается ни становиться похожим на их робота-консьержа, уже давно не распознающего лиц, ни уходить в мир иной в ближайшее время. Новое общество оградило их от себя, как неудавшийся эксперимент, дожидаясь, когда они вымрут все до единого, но никто из них не хотел умирать. Ни сейчас, ни через десять, ни даже через сотню лет. Впрочем, Аказа зависим от Кокушибо так же, как и он зависим от него, и потому столь очевидный вопрос до сих пор висит в воздухе, никем не озвученный. И розоволосого киборга это напрягает, но вполне устраивает, потому что он не знает ответа, который бы устроил шестиглазого в полной мере. Однако Кокушибо — далеко не единственный, из-за которого Аказе не даёт покоя мысль, что если он не убьёт Сабито как можно скорее, то особо нетерпеливые и наглые сделают это за него. Он возвращается из подвала в свою квартиру на третьем этаже с холодной уверенностью. Киборг даже думает о том, что свернуть шею будет самым чистым и быстрым способом решения этой рыжей навязчивой проблемы. Уверенность все ещё с ним, когда мальчишка едва ли не набрасывается на него с чем-то смутно знакомым в руках и смотрит полным эмоций взглядом ему прямо в глаза: шрам стягивает широкую улыбку на его лице куда-то вбок, весь морщится и покрывается мелкими складками, но этот элемент никогда не вызывал у Аказы приступов отвращения. — Я тут нашёл твой старый пропуск на подпольные бои. Почему ты молчал, что бился? Это же охерительно. Проведешь меня туда сегодня, а? Ну, пожалуйста, — просит Сабито, вцепившись киборгу в плечи, и тот недовольно хмурится, раздраженный тем, что этот мальчишка снова суёт нос, куда не стоит. — Нет. — Да ладно тебе, ты же можешь. Тебе это ничего не стоит. — Нет. Сабито кривит губы в возмущении, ещё несколько секунд пытаясь загипнотизировать киборга серебряной лавандой своих глаз, но потом сдаётся и раздражённо цыкает, возвращаясь обратно во тьму квартиры. Валится на матрац в самом углу и пялится в телефон, и от света экрана видно, как он морщит нос — злобно так, по-хищному. В их первую встречу Аказа был уверен, что Сабито — идиот, который строит из себя того, кем он не является: сейчас киборг уверен, что тот, кто создал его таким, сам не знает, что это такое и как это исправить. На полу змеями вьются провода разной толщины, свисают с потолка и источают тяжёлый запах резины. Нет здесь ни холодильника, ни плиты, и вода из труб льётся жёсткая и мутная, от которой кожа потом краснеет и чешется. Половина квартиры загорожена полиэтиленом, и всегда открытое окно вытягивает смрад толуола и спирта. От Сабито не слышно ни одной жалобы, будто он всегда мечтал жить в таких условиях, и не выманивали бы его иные обязательства в свет, он бы ночевал тут постоянно. Даже среди законченных мазохистов, готовых на все ради острых ощущений, этот рыжий парень — настоящий безумец без чувства самосохранения, искренне смеющийся любой опасности в лицо. Для Аказы настоящее открытие то, что рыжий от него просто в восторге, и стоит признать, что несмотря на подсказки здравого смысла, ему вовсе не хочется обрывать чью-то настолько уникальную и сумасшедшую жизнь. Он ложится на матрац рядом с ним, заводя руку под голову, и позволяет себе абстрагироваться от реального мира, разглядывая такие живые и натуральные черты лица. Сабито всегда кривится своему отражению и говорит, что все это в нем ненастоящее, мерзкое и синтетическое, но Аказу привлекает это несоответствие ангельской телесной оболочки и зверя, что таится внутри. Его возможно разглядеть в лисьем взгляде, когда он раздражен или злится, но в один миг потерять и начать сомневаться, когда он тепло и нежно улыбается. Сабито выключает телефон, поворачивая голову к киборгу, и тяжело вздыхает. — Люди лет тридцать назад вышли из шоу. Там больше не на что смотреть и нечему учиться. Он удивлённо приподнимает персиковые брови, глядя на Аказу завороженно, будто он способен открыть ему всю суть мироздания. — Это настолько большая разница? — Это две разные крайности. У железа нет воли к победе, и они колотят друг друга до тех пор, пока система не откажет. Живой человек встанет на ноги, даже если кишки вылезут наружу, и наблюдать за этим действительно нечто. — О! Сабито восхищённо вздыхает, и по глазам его видно, что он все бы отдал, лишь бы оказаться в том далёком прошлом, в котором жил Аказа.