Откуда берутся феи

      1952–1953 годы       В себя её привел громкий звук — что-то разбилось.       — Мальчишка! Мне! Соврал! Да как он посмел?!       Голос женщины дрожал от злости. Эмили замерла, опасаясь выдать себя громким дыханием и тем самым вызвать еще большую ярость этой… дьяволицы. Послышался стук каблуков, звяканье стекла и шумный выдох, а затем какое-то мерное постукивание. Она приоткрыла глаза и осмотрелась сквозь ресницы. Та, кого называли мастером, Эржи, оперлась спиной на стол и нервно перебирала в руках чётки цвета кости. Потертые, отполированные частыми прикосновениями каменные бусины часто ударялись друг о друга. Чётки были старинными, крупными и словно бы грубоватыми, но время сгладило их форму.       Эмили скосила глаза в другую сторону, но больше никого не увидела — значит, мужчина стоит сзади.       Судя по всему, времени прошло совсем немного: все так же курились в плошке травы, всё еще светился контур на полу и всё так же сильно, как и до отключки, болела каждая клеточка тела — следовательно, она пришла в себя гораздо раньше, чем ожидали её похитители. Что ж, возможно, это её шанс… О том, что кошмарный сон оказался вовсе не сном, она предпочитала сейчас не думать.       Тяжелые шаги чуть не заставили ее вздрогнуть, но в последний момент Эмили сдержалась. Коренастый — Жиль, вспомнила она — подошел к женщине и каким-то привычным движением обнял ее за плечи.       — Я должен убедиться. Вы не против, прекрасная леди? — усмехнулся он, но выражение глаз оставалось серьезным.       — О! Да ради бога! — скинула та его руку и раздраженно махнула рукой. — Я и так знаю, что права.       Жиль вскинул руку и звонко прищёлкнул пальцами. Секунда — и в его руках появился короткий посох с крупным непрозрачным камнем в навершии. Эмили снова чуть не вздрогнула. До неё только сейчас начало доходить, что эти люди — а люди ли? — творили невероятные вещи. И для них они являлись обыденностью. Она новым взглядом обвела окружающую обстановку…       Тем временем мужчина быстро проговорил какую-то фразу на грубом языке, который Эмили определенно слышала впервые, и от середины ее груди вверх потянулся белый светящийся дымок, а затем ее будто дернули под ребра, тело выгнулось, она захрипела, и над ней в этой белой дымке ослепительно ярко засияла искорка.       Эмили зачарованно смотрела на мягкий мерцающий свет, забыв про то, что должна притворяться, чтобы сбежать, не обращая внимания, что из глаз текут слезы — эта искра была самым красивым, самым потрясающим, что она видела в своей жизни.       Правда, была ещё одна странность… Сознание словно раздвоилось: она одновременно и лежала на столе, и зависла в воздухе — будто видела помещение из двух разных точек.       — Хм-м, — протянул мужчина и потер подбородок, с сомнением глядя на распростертое перед ним тело Эмили. — Однако…       — Убедился? — видимо, Эржи уже взяла себя в руки.       Разум отстранённо отмечал малейшие детали происходящего, но никаких желаний, кроме как и дальше смотреть на сияющее нечто, не было.       Мужчина сложил руки на груди — тонкая рубашка четко обрисовала крепкие мышцы — и нахмурился.       — Ты можешь избавиться от него, — в конце концов предложил он. — Зачем тратить столько сил? Ты же знаешь, что щенок не потянет. Слишком торопится, — презрительное фырканье наглядно показывало, как тот относится к высокому. — Для таких, как мы, Эржи, умение ждать — чуть ли не самое главное в жизни.       — Считай, что я спихнула его в воду и до нынешнего момента у него был шанс выплыть. Сейчас меня волнует только незавершенный проект… Негоже оставлять вот это, — она повела рукой, указывая на стол… На нее, Эмили, — в таком виде. Мне интересно, что из нее получится.       Женщина скривила губы в некоем подобии улыбки и посмотрела на собеседника.       — Что скажешь, мой добрый друг? — лукаво улыбнулась она.       Эмили отметила, как искренняя улыбка преобразила её мрачное лицо.       Мужчина потёр глаза, ущипнул себя за переносицу и серьезно спросил:       — У кого ты спрашиваешь, женщина?       Та внезапно расхохоталась, запрокинув голову, и так же резко прекратила. Слегка прищурившись, она торжественно заговорила:       — Бывший маршал Франции, бывший великий маг, бывший основатель Ордена Дракона, а сейчас всего лишь сибарит и меценат, все верно? — получив в ответ кивок, женщина продолжила скучным тоном: — Конечно, меня интересует в первую очередь мнение скромного мастера-некроманта, изредка практикующего свое ремесло.       — Моя прекрасная леди Батори, — покачал головой мужчина, усмехаясь, — ваш цинизм меня по-прежнему… огорчает.       — Мсье де Ре, я не ослышалась? Вы предлагаете выбросить на помойку продукт нескольких месяцев моего труда? Друг мой, хоть мы и долгожители, и время почти не властно над нами, но тем ценнее то, что мы делаем.       Эти двое словно разыгрывали в тысячный раз привычную сценку.       — О да, — насмешливо оскалился мужчина. — До сих пор не могу поверить, что ты выбрала производство косметики. Бог мой, просто уму непостижимо! Ты, мастер Химерологии!.. Эта твоя блажь…       — Жиль, — остановила его словоизлияния женщина, — ты не прав и знаешь это. Тема очень богатая. Женщины всегда будут стремиться к красоте…       — О да, именно из-за неё тебя чуть и не прибили.       — И это говорит мне человек, которому отказали не только в Ордалии, но и в погребении в фамильном склепе!       — Меня подставили, ты же знаешь! — возмутился мужчина, задирая подбородок.       — Меня тоже, — сладко улыбнулась леди и саркастично проговорила: — Какое совпадение! Только вот я, в отличие от вас, мсье Тюфяк, нашла способ отомстить обидчикам.       — Месть — блюдо, которое подают холодным…       — В вашем случае, mon cher ami, это блюдо не только покрылось плесенью, но и рассыпалось прахом, — усмехнулась та, возвращая колкость собеседнику. — Я вам всегда говорила, мой драгоценный друг, что заигрывания с церковью до добра не доведут.       — И все же, почему тебя так заинтересовала именно она? — мужчина подошел ближе к столу и заглянул в лицо Эмили. — В ней есть что-то особенное? Да, чистая душа, но она такая не единственная. Прежние попытки улучшения путем скрещивания полноценной личности и инфернальной сути ни к чему путному не приводили. Всегда были недостатки.       — Спасибо, дорогой, ты всегда умел делать комплименты, — женщина покачала головой. Она подошла ближе и склонилась над Эмили, нежно перебирая ее волосы. — Девочка пережила войну и поэтому я надеюсь, что эта попытка окажется более удачной. Все же она поближе к нам, детям неспокойного времени… — мастер убрала руку, напоследок слегка дёрнув за прядь у виска, и снова достала четки. — Довольно забавно, что в итоге все сводится к этике и морали, mon cher… — наконец после долгого молчания проговорила она. Собеседник не ответил, терпеливо ожидая продолжения. — Мне было просто принять все, что я совершила. В конце концов, у каждого правителя — даже самого захудалого князька — руки по локоть в крови. Тебе, насколько я помню, пришлось умереть и воскреснуть, чтобы получить свои века. Ну, и конечно, святая Жанна…       Внутри что-то всколыхнулось на последних словах, но тут же улеглось. Сейчас Эмили могла только смотреть, наслаждаясь прекрасным сиянием собственной души. И чем дольше она смотрела, тем больше видела: по самому краешку темнели темно-бордовым, коричневым и охристым едва заметные вкрапления — это внушало чувство тревоги и стыда, необъяснимое, как в детстве, когда ещё точно не знаешь, что хорошо, а что плохо, но когда ругают — начинаешь понимать.       — Да, — согласился мужчина, — только благодаря ей, благодаря её благословению я смог вернуться таким, какой я есть, а не как этот паренёк. Как его, Аргус, что ли…       — Дело не в нём, — отмахнулась мастер. — Вспомни, как много предыдущих попыток увенчалось успехом за последние триста лет? А со времен рождения сына Божьего? Принятие сути упирается в первую очередь в мораль. Эти слюнтяи, несмотря на прошедшую недавно войну, не способны в обыденной жизни отойти от этических и моральных норм, принятых в обществе, — леди заметно горячилась, говоря все это: она расхаживала туда-сюда и активно жестикулировала. — Нас, таких долгожителей, всего-то с десяток. Ну, не считая, конечно, исконных магиков и тех, кто пришел. Ах да, я забыла про потомков Атлантов, хотя они редко живут долго, унаследовав от милейших предков страсть к опасным экспериментам и шило в заднице. И то, ты достиг своего бессмертия, — женщина презрительно скривилась, — почти случайно. Я же, пожалуй, единственный удачный пример того, что пытается совершить этот мальчишка Риддл. Остальные платят за свое бессмертие: чужой жизнью, ворованной силой и человечностью. Собственно эмоциями, умением радоваться простым вещам, находить что-то новое и развиваться мы и отличаемся.       Леди уже медленнее прошлась по помещению и резко вскинулась, взглянув в напряженное лицо собеседника:       — Меня всегда восхищало в тебе желание идти вперед, Жиль. Не будь тебя, я бы жила отшельницей где-нибудь в горах, — улыбка, тусклая и немного беспомощная, тронула ее губы.       — Эржебет… — мужчине явно было не по себе. Он нахмурился и опустил глаза. Воцарилась тишина, только потрескивали факелы да слышался стук чёток.       — Вернемся к ней, — решительно проговорила леди Батори, прерывая неловкое молчание. — Единственное, на чем она может сломаться — это ее предназначение.       — Ты имеешь в виду?..       — Суть и главная задача женщины — дарить новую жизнь. Она слишком молода, и однажды природа возьмет свое. Мы свое предназначение выполнили, она — нет.       Мужчина хмыкнул, но никак не прокомментировал слова мастера. Вместо этого он снова проговорил какую-то абракадабру — и искра мгновенно втянулась обратно в грудную клетку, на миг опалив огнем. Эмили судорожно вдохнула и закрыла глаза — она снова почувствовала себя цельной. Больше не было неправильной раздвоенности, а внутри стало тепло. Разум пока был не способен принять то, что из нее только что достали душу, рассмотрели со всех сторон и вернули обратно, а главное — показали ей. Оцепенение, как тогда, на Гернси, когда взгляды немецких солдат останавливались на ней или сестре дольше, чем на секунду, охватило Эмили.       — Я знаю, как все будет развиваться: нечистая суть, если приживется, начнет испытывать голод, который постоянно будет расти.       — Или её заклинит на нашем мальчике и желании убить его. Либо, что бывало гораздо реже, проснется потребность угодить ему, своему хозяину, — подхватила женщина.       Сознание отмечало некоторую наигранность, нарочитое веселье в речи, словно они шутили… над ней?       — Или она превратится в безмозглую, но верную слугу, — продолжил мужчина и усмехнулся. — Одно другому не мешает.       — Или она может эволюционировать. И вот это я и рассчитываю увидеть. Чудное, должно быть, зрелище, — предвкушающе улыбнулась женщина. Эмили вяло подумала, что если бы увидела такую улыбку раньше, непременно бы вскрикнула от ужаса. — У нее есть все задатки для этого. Ну разве не забавно: шанс на что-то уникальное почти всегда получает тот, кто к нему вовсе не стремится?       — Пожалуй, — согласился тот, внимательно разглядывая Эмили.       — Ну, и наконец, совсем невероятное: она сможет принять свою сущность и все то, что ей предстоит. И тогда сможет присоединиться к нам. Может быть, даже влепит тебе когда-нибудь пощечину, — мечтательно прищурилась женщина и лукаво усмехнулась.       — За что?! — возмутился ее собеседник.       — За бесстыдство! Не спорь, дорогой, я видела, как ты пялился на ее ножки, — мурлыкнула та и внезапно повернулась к девушке: — Все услышала, дорогая? — Эмили похолодела, но в глазах склонившейся над ней женщины была лишь легкая печаль, совсем немного любопытства и... никакой злости. Она склонилась еще ниже, так, что все заслонили ее светлые, какие-то не вполне человеческие глаза, и мягко произнесла: — Я хочу дать тебе совет… Попробуй не сопротивляться изменениям, которые придут в твою жизнь. Не волнуйся, что она перевернется вверх дном. Легко не будет — да, но так тоже можно жить. Ты в той же мере дитя этого мира, как и мы, и простые люди, и маги, и волшебные существа. Не проклятая и не прокаженная…       Эмили обескураженно смотрела на эту женщину, а внутри не было ни единой мысли или ощущения, зато чужие слова будто отпечатывались где-то на обратной стороне век, продолжали эхом звучать в голове, постепенно затихая.       — В конце концов, откуда тебе знать, что жизнь, к которой ты привыкла, лучше, чем та, которая настанет? — леди плотно сжала губы и медленно выпрямилась. — Постарайся удивить меня, Эмили…       — А теперь маленьким девочкам пора спать, — мужчина провел ладонью над её лицом, и сознание Эмили отключилось.       1640–1641 годы       Они встречались каждый год всегда примерно в одно и то же время — в начале лета. Эржебет и правда была счастлива в маленьком домишке среди холмов: она разбила огород, завела пару коз и ничем не напоминала холеную аристократку.       Останавливаясь у неё в гостях, Жиль каждый раз порывался предложить ей уехать с ним и каждый раз останавливал себя — здесь, в Тоскане, она нашла покой. Здесь было её место.       Жители близлежащего Ареццо изредка обращались к ней в самых сложных случаях, за глаза называя ведьмой. Они не так уж и ошибались, но, глядя на такую Эржи, невозможно было подумать что-то дурное.       Защищало её имя чудотворца: все знали, что каждый год тот приезжает к ней на месяц, а то и на все лето, и не трогали. Даже просили о помощи в случае нужды.       Жиль за столько лет видел её разной: и плачущей (очень редко и почти всегда от боли), и слабой от болезни, и влюбленной, и в бешенстве, и мрачной (обычное её состояние), и усталой, и оживленной, и взбудораженной — на пороге нового открытия или в поисках новых знаний… Сломлённой тоже видел — их знакомство вышло презанятным, — но едва увидев ее впервые после расставания, через год, не сразу и признал — Эржи никогда не казалась настолько умиротворённой, спокойной и расслабленной. Настолько женственной и земной.       Жиль всегда воспринимал её как боевую подругу, товарища по несчастью и соратника, но никогда — как обычную женщину, которой может хотеться быть только женой и матерью, которой довольно обыденной жизни простых людей. Он был уверен: такие, как Эржебета Батори, рождены править, повелевать и сражать своей статью и красотой.       И тогда, летним июньским днём, услышав приветствие, произнесённое знакомым голосом, приобретшим мягкую напевность местных, он только глупо хлопал глазами и открывал и закрывал рот, не в состоянии произнести ни слова.       Эржи мелодично рассмеялась — вид у него, должно быть, был преглупый — и позвала в дом. Старая хижина, где она поселилась, была совсем небольшой, но уютной: везде висели пучки трав, на полу лежали грубые домотканые коврики, а на широкой лавке — лоскутное одеяло. Сама Эржебет была одета в простое платье и ничем не напоминала себя прежнюю. По крайней мере, ту, какой её знал Жиль.       — Адриан ещё не приехал?       — Нет, в этот раз ты первый, мой дорогой друг, — нарочито торжественно произнесла Эржи и смешливо улыбнулась. — Отдохни с дороги, а я пока приготовлю тебе поесть.       Он кивнул, дивясь про себя изменениям в давно и хорошо знакомом человеке, и сказал:       — Пойду расседлаю лошадь.       В тот вечер, сев за стол, они долго проговорили, попивая подогретое с травами и драгоценными специями вино. Жиль не смог бы вспомнить, о чем шел разговор, но ощущение от него, как послевкусие от драгоценной амброзии, осталось в памяти: ему на долгие годы запомнились уют и тепло, словно излучаемые Эржи, поскрипывающие от старости стены хижины, запах сушеных трав и уютное пламя свечи.       Адриан не приехал. Ни через неделю, ни через месяц. Когда все сроки вышли, они отправились в Тоскану, по пути заезжая в крупные поселения и спрашивая в тратториях, не оставлял ли им весточку их друг. Повезло им во втором заведении на северном тракте.       Хозяин, толстый боров, долго ходил вокруг да около, вымогая деньги. Эржи злилась, не желая платить вперед: она сомневалась, что прохвост не обманет их. В конце концов, Жиль устал препираться и кинул в руки пузана мешочек с монетами. Ловко выхватив звякнувший кошель из воздуха и спрятав куда-то в одежду почти неуловимым жестом, мужик рассказал им то, что знал.       Нет, весточки от Адриана у него не было, но зато было кое-что другое. Ценные сведения. Пройдоха стал свидетелем, как рыжеволосая женщина в темном плаще вела явно опоенного юношу, очень похожего по описанию на их друга, к своей повозке.       Адриана в этих местах знали, так что ошибиться пузан не мог. Эржи нахмурилась и стала выспрашивать подробности. Жиль удивился, ведь обычно это была его задача. Эржебет всегда оставляла ему самую грязную работу, правда, понятие «грязный» у них различалось. Да и кому охотнее расскажут правду: крепкому воину или тощей девахе в мужской одежде? Конечно, ситуации бывали разные и иногда Эржи приходилось вспоминать, кем она родилась, но это случалось нечасто. А тут она сама решила все выяснить…       Едва они вышли наружу, Жиль положил руку на плечо и развернул Эржи к себе:       — Рассказывай, — коротко приказал он.       — Не здесь, — мотнула головой Эржи, быстро оглядываясь.       Жиль кивнул и запрыгнул в седло. Они отъехали в ближайшую рощу и спешились.       — Ну?       — У местных пропадают дети, — кратко ответила та, продолжая хмуриться.       — И что? Мало ли куда они пропали? Потерялись, волки съели, в овраг упали! — начиная злиться, парировал Жиль, передернувшись.       Изнутри поднималась тьма, оседая горечью на языке — одно из обвинений, которые ему предъявляли, звучало как «руку, глаза и сердце упомянутых детей мешал со своей кровью в хрустальном кубке и жертвовал демону Барону в знак уважения и поклонения». Это было больно. Забавно, что будучи маршалом Франции и военным он никогда такого не совершал, но после… Зачем отказывать себе в том, в чем тебя уже обвинили? Как говорится, дай мне повод.       — Жиль, в городе говорят, что появился человек, который в час великой нужды дарует то, что более всего желанно… — не найдя понимания, Эржи всплеснула руками. — Неужели ты не понимаешь?! Ты забыл, чем я платила?       Жиль упрямо вздернул подбородок и продолжил хмуро сверлить ее взглядом, и Эржебет не выдержала:       — Вспомни, как мы познакомились! — заорала она и принялась колотить его острыми кулачками по груди и плечам, Жиль только и успевал уворачиваться. Наконец, выплеснув ярость, она потерянно посмотрела на него и тихо, но твердо сказала: — Это та ведьма, я чувствую!..       — Откуда ты?..       Жиль не успел договорить, как Эржи перебила его:       — Я просто знаю! Ты должен мне поверить, Жиль, — горячо убеждала она его. — Я словно чувствую ее запах, ее колдовство, поблизости. Она выжидает, кружит, ждёт, пока я ослабну… хочет навредить… убить…       В этот момент Эржи выглядела словно одержимая: зрачки то сужались, то расширялись, всклокоченные волосы рассыпались по плечам, и ветер раздувал их; кожа приобрела восковую бледность, а черты лица заострились, делая ее похожей на мертвеца.       — Успокойся! — встряхнул он Эржи.       Та внезапно подняла на него потемневшие глаза и растерянно, будто эта мысль только пришла ей в голову, спросила:       — Как ты думаешь, Адриан?..       Жиль замер, не зная, что сказать. С одной стороны, Адриан, безусловно, мог постоять за себя. Более того, он раз за разом возрождался — они сами были свидетелями этого чуда не раз: раны, даже самые страшные, зарастали, кости вправлялись, а стоило телу исцелиться — небесно-голубые глаза открывались, и друг улыбался им, как всегда светло и безмятежно, словно и не он только что вернулся с того света.       С другой же… Ведьма когда-то решилась напасть на Эржебету Батори, у которой слава была — что тому черту! А это о многом говорило. Эржи в бытность её Кровавой Графиней боялись до дрожи. Значит, ведьма не робкого десятка, и кто знает, как много она умеет?..       — Я не знаю, — наконец признался он.       — Я… — голос леди Батори осекся. — Я чувствую: что-то случилось…       — Мы найдем его, — пообещал Жиль и обнял тихо плачущую подругу.       И они нашли.       Словно в насмешку, его убили недалеко от хижины, где жила Эржи.       У подножия холма, на котором стоял дом, протекал то ли ручей, то ли неширокая речка, впадающая где-то дальше в Арно. Там, где она делала поворот, прямо в излучине, росла небольшая рощица.       Жиль даже прибег к своему искусству, которое, в общем-то, не рисковал применять в последние годы: Инквизиция очень быстро узнавала, стоило где-то мелькнуть даже намеку на некромантию, всегда тщательнейшим образом проверяя слухи. Но Эржебет это не заботило — она была готова сняться с насиженного места, лишь бы найти их третьего.       Едва Жиль создал и выпустил призрачных гончих, те почти сразу вернулись, посылая эмоции возбуждения и опаски — они что-то нашли, и находка их взбудоражила.       В рощице останков не обнаружилось — только выжженный круг да застарелые пятна крови, которые смыли дожди, но гончие чуяли эманации смерти и недавно пролитую драгоценную жидкость, скуля и посверкивая мертвенно-зелёными буркалами. Но самая главная находка: чётки и крест побратима — заставила Жиля скрипнуть зубами, а Эржи — грязно выругаться.       — Эта тварь!.. Она насмехается надо мной, — припечатала леди Батори, стремительно превращаясь в химеру и злобно скалясь. — Она бросает мне вызов, Жиль. И я его приму.       — Мы найдем её и отомстим за Адриана, — негромко произнес барон. — Клянусь, она поплатится за все.       — Клянусь! — эхом вторила Эржебет.       Вспышка силы скрепила обещание, на долгие годы определяя их путь. Но они об этом пока не знали.