***
— Мы ее упустили, — недовольно цыкнул Жиль, хмуро зыркая на подвыпившую компанию, проходившую мимо. — Нет, mon cher ami, мы ее отогнали, — хохотнула Эржи. — Теперь связь подчинения сильно ослабла. — Мальчишка наверняка уже спрятался. Не понимаю, зачем ты его отпустила? — он пнул мелкий камешек и медленно направился в сторону их дома. Поместье в пригороде Парижа с большим садом и обширными подземельями принадлежало им уже лет сто пятьдесят, но бывали они здесь наездами, когда Эржебет в очередной раз приходило в голову «немножко развеяться». С течением времени боевая подруга приобретала все больше странных привычек, нередко опасных для сохранения тайны их бессмертия. — Ну, не будь такой букой, мой драгоценный друг! — сиявшее довольством лицо подруги от недавней схватки искривила злорадная ухмылка. — Посмотрим, как мальчик справится теперь. Жиль в ответ только хмыкнул, покачав головой, но промолчал. — Нет, ну каков подлец! — почти с восхищением проговорила Эржебет. — Умудрился воспользоваться портключом, чтобы смыться. Как только и протащил его, что мы не заметили?.. — Мне интереснее другое. Ты не боишься, что конфедерация, это сборище престарелых маразматиков, решит, что он нарушил Статут? — с искренним любопытством поинтересовался он, придерживая спутницу под руку — подъем на высокий холм не отличался ровной дорогой. — Пожалуй, — протянула Эржи. — Но мы об этом позаботимся, правда, mon cher ami? Я дождусь того момента, когда мальчишку возненавидит весь мир… В конце концов, с таким характером иное невозможно. И она тихо, но радостно рассмеялась. Жиль только покачал головой. Самонадеянному мистеру Риддлу не повезло заполучить во враги Кровавую леди Батори, но тут уж он сам виноват. 1641–1642 год — Ну, вот они, твои пропавшие дети, — скривился Жиль, хмуро глядя на то, что осталось от похищенных крестьян. Всего несколько часов — и они с Эржи, взяв только самое необходимое, а остальное спрятав в схрон, отправились в путь. Сняться с места графине было непросто, как подозревал Жиль, но она не показывала своего недовольства, как обычно, нет — боевая подруга только крепче сжимала зубы, упаковывая свою алхимическую дрянь, да негромко ругалась, откладывая то, что взять не получится. Гончие все еще крутились неподалеку, и Жиль, немного подумав, приказал им искать место множественных смертей. Первое — поляна лигах в двадцати от Ареццо, была местом схватки торгового каравана и разбойников, поэтому их не заинтересовало. Вторым оказалась небольшая деревушка, куда они даже заезжать не стали, издалека учуяв, что живых там нет. Жиль подпалил магией дома с двух сторон, и они отправились дальше. До третьего места не доехали совсем чуть-чуть — гончие развеялись. Но отыскать пещеру в Каталонии, где накануне погиб не один десяток разумных, оказалось несложно. — Они не мои… — медленно проговорила Эржебет, задумчиво рассматривая неровный пол пещеры, где неприбранными лежали детские останки. Казалось, Эржи не слишком волнует ни вонь разложения — а от трупов другого быть не могло, — ни остаточные эманации от ритуала. Пропавшие дети умирали долго — Жиль очень четко ощущал, что ритуал был некромантский, но точно определить, на что тот был направлен, пока не смог. Больше всего его возмущало, что недоучка, который все это устроил, даже не удосужился прибрать за собой. Призвав силу, он заставил останки рассыпаться прахом. На грани слышимости почудился облегченных вздох, и в пещере словно бы стало светлей. Обернувшись, он заметил, что Эржи с места так и не сдвинулась, напряженно рассматривая что-то внутри начертанной прямо на неровных камнях многолучевой звезды. — Что там? — он уже занес ногу, чтобы шагнуть внутрь рисунка, как Эржебет закричала: — Нет! — Жиль замер. — Стой на месте! Видишь, вон там? Только присмотревшись, он обратил внимание на совсем маленькую каменную пирамидку, грубую и потрескавшуюся, и оттого сливающуюся с неровностями пола. — Она мне не нравится, есть в ней что-то… На первый взгляд ничего необычного в пирамидке не было. На второй — тоже. А вот отпустив магию смерти полностью, он ощутил это. Пирамидка пока еще хранила следы пропущенной через себя силы, но еще несколько часов — и превратится в обычный грубо ограненный булыжник, а то и расколется. Тогда уж точно не определить, что именно здесь произошло. Жиль призвал посох и выпустил веером волну волшебства, задавая навершием направление, и снова, уже в который раз, подивился интуиции леди Батори. Эржи каким-то чудом сумела уловить, что заступать в начертанную фигуру было опасно. Жиль прищурился на один глаз, пытаясь уловить рисунок заклятья, на другой, но успеха так и не достиг. Единственной хранящей магию вещью оставалась чертова пирамидка. Вконец разозлившись, потому что почти двое суток в седле практически без отдыха его порядком доконали, он плюнул и решил передавить силу еще большей силой. И чуть не поплатился за это. Плеснув сырой магией на рисунок, Жиль совсем не ожидал, что та ухнет, как в глубокий колодец, а проклятая пирамидка впитает ее и моментально начнет тянуть магию и жизнь (!) напрямую из него. Он замер, не в силах шелохнуться. Слава Богу, Эржи вовремя заметила, что что-то неладно, и столкнула его с места, а затем волоком потащила из пещеры. Это помогло: видимо, вдали от звезды, собирающей всю доступную энергию в пирамидку, та не могла тянуть силу из жертвы. — Спасибо, Эржи, ты в очередной раз спасла мне жизнь, — просипел Жиль и с натугой откашлялся, поднимая глаза. Лицо его спутницы было неописуемым. — Ты дурак? — ласково-ядовитый голос вкупе с убийственным взглядом заставили его поморщиться. — Какого дьявола ты меня не послушал, мой неуёмный друг? Я тебе прямо сказала, что она мне не нравится! Хрена ли ты полез, некромант недобитый? Когда Эржи начинала так ругаться, это означало, что все очень-очень плохо. На его памяти такое было всего раз шесть за все время их знакомства. — Эржебет, — строго начал он, но его оборвали. — Что «Эржебет»?! Я тебе прямо сказала, что она мне не нравится!.. — Остановись! То, что ты предупредила меня, не дает тебе права… — А для кого я это говорила?! Для лысого гоблина? — Так!.. — Жиль уже начинал по-настоящему злиться, но следующие слова Эржи смыли злость ледяной водой. — Мне так не хватает Адриана… — они помолчали, старательно отводя взгляды друг от друга. — Он всегда умел несколькими словами нас помирить. Эржебет отвернулась обратно к пещере, проводя ладонями по щекам, и Жиль понял, что она плачет. — Мне тоже, Эржи. Мне тоже…Часть 4
1 мая 2020 г. в 23:45
1952–1953 годы
Кошмар продолжался.
В пустоте клубился черный туман, выстреливая дымными щупальцами, словно живой. Ей казалось, он будто присматривался, принюхивался, оценивал и медленно сжимал кольцо, хищно подбираясь все ближе… Вокруг ничего больше не было: ни звуков, ни запахов, ни цвета — только она, камень под ней, испещренный какими-то символами, и живая тьма.
Когда первые, пока еще легкие касания обожгли кожу холодом, заставляя тело дрожать от озноба, стало по-настоящему страшно: сердце забилось как сумасшедшее, на спине и на лбу выступила испарина. Эмили отчаянно пыталась заставить себя двигаться, но ничего не выходило — невидимые путы удерживали надежно; воздух с трудом проходил в легкие, а перед глазами плавали красные круги.
Внезапно тьма отступила, замедлилась, почти застыла, а затем стремительно ринулась на нее, мгновенно облепив и пытаясь пробраться внутрь. Эмили замотала головой, зажмурившись, крепко сжав губы и задержав дыхание. Она ясно чувствовала каждое прикосновение — кожу щипало, как от ожога. Она пока еще держалась, дергаясь на каждое прикосновение… Но долго так продолжаться не могло: воздуха не хватало, в груди горело огнем, а в голове тоненько звенело. И тогда, сдавшись, она судорожно вдохнула и раскрыла глаза.
Темный туман будто только этого и ждал: он словно стал плотнее и рванул вперед, просачивался внутрь через поры, через глаза и уши, распахнутый в немом крике рот, забивался через ноздри. И тогда она закричала. Боли не было — чувствовалось лишь несильное давление, но сам факт того, что эта живая страшная тьма пропитывает ее нутро, меняет ее тело, саму ее суть — ужасала.
Чуждость этой тьмы ощущалась на каком-то глубинном уровне, ведь когда ты видишь зло, ты ясно видишь, что перед тобой именно оно — это не требует доказательств. Ты просто знаешь. Так и Эмили была уверена: черный туман — нечто противоестественное. Что-то чуждое этому миру.
Тело сопротивлялось, как и ее сознание; она будто бы боролась с невидимкой, со сторуким титаном, и оттого не могла победить. Эмили одновременно горела заживо и замерзала от ледяной стужи, словно сама ее сущность пыталась отторгнуть это. Пока она еще боролась, но сопротивляться получалось все хуже. Эмили ощущала, что тьма одерживает верх, что еще немного — и она сдастся, потому что силы стремительно убывали.
Где-то в отдалении, как отзвук далекого грома, эхом отдавались шипящие слова неизвестного языка. Свистящие и резкие звуки продирали ознобом по коже и отдавались вибрацией в костях. Эмили все еще боролась, поражаясь тому, что смогла противостоять так долго, но в следующий момент напор тьмы усилился… и она сдалась.
Тысячи голосов одновременно зазвучали в ее голове: они требовали, предлагали, обвиняли и умоляли впустить, признать, не сопротивляться, сливаясь в один непрерывный шум, раздирающий разум на части. Они становились то громче, то тише, но не замолкали, заставляли вслушиваться в попытке понять, отделить хотя бы один голос… И в какой-то момент у нее получилось.
Ярче всех для нее выделялся один: высокий, холодный, поразительно четкий — внезапно он словно бы стал громче, заглушил все прочие… Сначала ей показалось, что голос читает молитву. Она и выделила именно этот голос потому, что узнала латынь. Думала, что это обращение к Господу, но как же она ошиблась! Глупая… Дьявольское заклятье сковывало ее, запирало в клетку правил. Законов, которым будет подчинено все ее последующее существование:
— Vos servire me, mea umbra, mea creatura… Semper sequitur me, pro anima mea et implere mea omni imperio…
А потом он, обладатель этого голоса, стал самым важным. Она видела — и совсем не глазами, — как между ними протянулась связующая нить, обвиваясь вокруг запястья человека. Шею сдавило. Нить становилась все толще, скрепляя их, соединяя навсегда. Привязывая ее суть… Только теперь она поняла, что это была не нить — поводок.
И тогда пришла ярость. Словно из ниоткуда появились силы противиться навязчивому голосу, шепчущему внутри головы, который непреклонно — так, будто его слова — истина в последней инстанции, — заявлял:
— Он — Господин, Царь и Бог. Тот, кто имеет право приказывать. Тот, кто поведет за собой. И его слово — закон. Ты — слуга. Та, кто будет идти вослед. И это тоже закон. И закон этот незыблем. Его желание — всегда на первом месте. Ты создана, чтобы служить и защищать Его. В этом твое Предназначение… Смирись, теперь ты принадлежишь ему…
Голос говорил что-то еще, нашептывал, убеждал, но ярость — то чувство, что всегда казалось ей самым бесполезным и затратным, — помогала ей отстаивать жалкие остатки собственного «я».
И вдруг все прекратилось: исчез хор голосов, шепчущих что-то неясное, исчез и тот голос, что убеждал смириться, сдаться; давящая, продирающая насквозь тьма рассеялась; спали невидимые путы. Можно было встать, попытаться сбежать, но теперь она не понимала зачем. И ярость, та самая, что давала ей силы бороться, тоже ушла, а там, где еще совсем недавно было что-то важное, образовалась непривычная пустота. Было?.. Казалось, она забыла что-то важное, что-то нужное…
Поводок сжался, давя на горло, и это перестало иметь значение.
Она чутко вслушивалась в мир вокруг и в себя и понимала, что все безвозвратно изменилось, но это странным образом абсолютно ее не взволновало.
— …ты ошибся, и нет бы исправить свою ошибку, но ты солгал мне! — ледяной тон женского голоса пустил по спине новую волну колких мурашек.
Она повернула голову и посмотрела на обладательницу этого властного голоса. Женщина пылала голубым огнем, ее сила горела, но слова… Слова обжигали холодом.
Так странно. Она ведь пламя, огонь, тогда почему ее слова заставляют мерзнуть?.. Чужое недовольство чувствовалось очень остро, и от него тело сотрясала дрожь.
— Теперь ее придется уничтожить — какая расточительность! Чем ты заплатишь за потерянное впустую время?.. И объясни мне, будь добр, что именно ты собрался создать.
Тот, кому был задан вопрос, сильнее натянул поводок, что вызвало неприятное давящее чувство в груди — вдыхать стало больно, и каждая новая порция воздуха могла стать последней. Он злился.
Рядом с огненной женщиной стоял столь же могущественный мужчина, вот только сила его была вязкой и в то же время проницаемой, как дым, чем-то напоминавшей ту странную тьму, что совсем недавно напала на нее; веяло от него пылью и тленом. И он также был недоволен.
Она сжалась, словно пытаясь стать меньше, незаметнее, будто тогда эти трое, что находились совсем рядом, ее не заметят. Они были опасны для нее — она просто знала это. Как и то, что стоит только привлечь к себе ненужное внимание — и они ее уничтожат. Страх все больше захватывал ее существо.
Она тоненько заскулила, не в силах сдерживаться, и тогда женщина закричала. Ее эмоции слепили, пугали и запутывали, а когда подключились остальные, она сжалась в комок, раздираемая противоречивыми желаниями: спрятаться и затаиться или вымолить прощение, показать свою верность... вот только как?..
Звуки, что издавали эти могущественные, наделенные силой существа, становились то громче, то тише, но никак не прекращались.
Память услужливо подкинула знание, что это слова, но у нее никак не выходило разобрать, о чем они говорят. И лишь по интонациям она понимала, что существа спорят. Она раздраженно вздохнула… и моргнула. Накрывшее осознание, что, кроме слуха, у нее есть и зрение, вызвало радость.
Она медленно распрямилась, пока те трое ругались, и села, оглядываясь. Под ладонями ощущался камень — холодный, чуть неровный, он поражал множеством цветных вкраплений. В неверном свете факелов прозрачные и розоватые пятна красиво посверкивали, превращая обычный гранит в нечто волшебное…
Новый громкий возглас заставил ее вздрогнуть.
Она сползла со стола и забилась в угол: трое начали обмениваться сгустками своей силы, превращая ее в лучи. Они пытались навредить друг другу?..
Каждый из них был ей чем-то близок, но только самый молодой мог приказывать — у него был поводок.
Она склонила голову набок и посмотрела на до сих пор ругающихся существ. От них плескало горьковатой злостью, жгуче-острой яростью, странным сладковатым довольством и внезапно — свежим любопытством от женщины. Кисловатое сомнение от могущественного темного, пахнущего тленом, заставило сморщиться — рот наполнился слюной, и она вдруг поняла, что проголодалась.
И тут же что-то изменилось, заставив напрячься. Зрение мгновенно стало другим: вместо привычных силуэтов с синим огнем у женщины, плащом тьмы у коренастого мужчины и плотной вуалью с прорехами вокруг молодого, она стала видеть только энергию. Мир поблек, потеряв резкость, но многие предметы вокруг стали испускать цветное сияние, а самое главное — она стала видеть силу. То, что способно раздавить, уничтожить и распылить ее на мельчайшие пылинки, и в то же время — накормить, насытить, успокоить и согреть.
Она потянулась к этой завораживающей силе. Точнее, к молодому, раз уж он ее держит на поводке, то пусть и кормит тоже он — к остальным соваться было страшно. Ближе, еще ближе... Тело окутало энергией, и наконец стало тепло... Но внезапно тепло исчезло. Она рыкнула с досады и открыла глаза.
Прямо перед ней светился ярким пурпуром и багрянцем с проблесками болотной зелени и аметистов ее хозяин, чуть в стороне пылали силой огненная женщина и темный мужчина. Они были гораздо ярче и сильнее, чем тот, кому она принадлежала. Свет от голубого огня — холодный, слепящий, с яркими синими искрами, казался неестественным и обжигал глаза.
Она моргнула, и внезапно все прояснилось. Словно состыковались два зрения: внутреннее и внешнее. Оказалось, что она по-прежнему в подземелье. Под землей. Ночь. Хорошо. Четкое знание словно само собой появлялось внутри головы.
На стене плясали тени от факелов, все также светились линии на полу. Затем проснулось обоняние: пахло дымом, разогретым металлом и чем-то едким, а еще — вот странность — послегрозовой свежестью. Под землей. Неправильно. И тут раздражающие звуки, издаваемые существами, наконец-то сложились, обретая смысл:
— Ты, щенок! Да как ты посмел? На что ты замахнулся?! Решил побыть Господом Богом? — резкий женский голос звенел от еле сдерживаемой ярости, изредка переходя на шипение. Вкус от эмоций этой огненной женщины горчил все сильнее. — Недоумок! И как я только согласилась связаться с тобой?..
Он злился, еле сдерживаясь. Она снова потянулась к нему, но он с силой пнул ее, и она сжалась, забившись под стол. Есть хотелось все сильнее. Ей нужно совсем немного, а вкусной энергии у него хватает. Внутри заворочалось недовольство и легкая обида. Жа-адина…
— Тихо! Сидеть, — она сразу замолкла, только сейчас осознав, что эти скулящие и порыкивающие звуки издавала она сама.
— О да, — голос женщины сочился ядом, и от хинной горечи хотелось плеваться. — Создал себе игрушку и даже накормить не удосужился. Потрясающая беспечность! Безалаберный сосунок!
Пришло понимание, что молодой скоро сорвется: все сильнее натягивался поводок, и она старалась дышать неглубоко и часто, но он, тот, кто злился сейчас так сильно, лишал ее и этих крох воздуха. Казалось, все замерло в ожидании... Однако, как только заговорил темный, пеняя младшему из них на глупость и вовсю демонстрируя свое недовольство, молодой все-таки сорвался.
Когда плеснула первая, пока неповоротливая волна силы, разбивая в крошки ее укрытие, она почувствовала каким-то глубинным инстинктом, что пора уносить ноги. Раз — и она уже у двери, внутри тени. Как это?.. Потом! Нужно было убираться, но оставить молодого она не могла. Пока не могла. Поводок. Убрать.
Вокруг взрывались предметы, сверкали росчерки разноцветных лучей и все больше ощущалось давление могущественной силы этих существ. Она видела, как под давлением разнородных энергий поводок истончается, рвется, но слишком медленно. Надо быстрее. Воздух потрескивал больно жалящими искорками, а дышать становилось все тяжелее. Сейчас! Она нырнула под очередной луч зеленого цвета, и поводок почти исчез, превратившись в тонкую нить. Она довольно фыркнула и снова нырнула в тень.
Плавно перетекая по ним, она пряталась в углах, стараясь больше не подставляться под колючие, режущие, обжигающие и жгучие разноцветные всплески. Когда обвалился участок стены вместе с дверью и хозяином, тот что-то сделал — и связь больно натянулась, попыталась увести за собой. Она уперлась всем своим существом, всей сутью, не собираясь следовать туда, за этим жадиной. Нить истончилась еще больше, и она обрадовалась, упираясь еще сильнее, пока та не превратилась в совсем тонкий волосок. Молодой отключился. Она поняла это по тому, что сияние от него словно бы поугасло, втянулось, плотным коконом силы сплетаясь вокруг его тела. Еще немножко — и она будет свободна. А потом он вдруг просто исчез. Раз — и нет его, только гулко хлопнуло, сворачиваясь, пространство… Но откуда-то она знала, что он теперь где-то очень далеко, живой, но сильно ослабевший.
Больше ничто не может управлять ее дыханием. Так было гораздо лучше. Теперь ее ничто здесь не держит. Она довольно заурчала… и этим выдала себя.
— Так-так-так, — огненная женщина подошла к тому углу, где она пряталась, и присела на корточки, каким-то очень ловким жестом выдергивая ее из тени. — Посмотри-ка, Жиль, какое слияние, какая быстрая приспособляемость… Я была права.
Она зашипела, пытаясь вывернуться, но горькая огненная держала слишком крепко.
— Да, — неохотно согласился темный, — только без обучения она практически бесполезна. И это не считая того, что ритуал был прерван. Зачем ты это сделала?
— Ну не сердись, mon cher ami, я оставила бедняжке лазейку. Шанс.
— Эржи, твои эксперименты не доведут тебя до добра, однажды…
— Не будь таким занудой, Жиль, — отмахнулась огненная, обходя ее по кругу и внимательно разглядывая. — В нашем существовании и так не слишком много развлечений, оставь мне хотя бы это.
Ответить темный не успел. Над головой уже довольно давно раздавалось едва уловимое потрескивание, но теперь оно стало громче, так что даже эти могущественные существа больше не могли его игнорировать.
— Пора уходить, — резко скомандовал темный, и в этот момент произошли сразу несколько вещей: с потолка рухнул огромный камень, вдребезги разбивая каменную же столешницу у стены, женщина вытащила жезл и стала активно использовать свою силу, упуская контроль над той ее частью, которой еще недавно прижимала ее к полу.
Она рванулась и, стремительно скользя по теням, сумела быстро выбраться наружу.
После тьмы подземелий, их влажной затхлости с неествественным привкусом озона, свежий воздух опьянял, а свет звезд завораживал. Внизу, у подножия холма, ярко светил огнями большой город. Там затеряться будет проще. Она быстро прыгала из одной тени в другую, перемещаясь от дерева к дереву, все больше приближаясь к железным пикам вокруг места, где находилась громада дома, в чьих подземельях с ней что-то сделали, и сад.
Оглянувшись назад, она увидела, как стремительно приближаются к ней темный и огненная. Они ее преследовали. Они уже были совсем близко, поэтому времени терять не следовало.
Пройдя сквозь светившуюся слабой зеленью ограду, она скривилась от неприятного, обжегшего льдом прикосновения, и устремилась со всей скоростью, на которую только была способна, к окраинным зданиям, а затем углубилась в тени городских улиц. И только затерявшись где-то в узких, почти безлюдных переулках безымянного города, она поняла, что все это время скользила над землей.