POV Агата
Пытаюсь не сыпать ложными обвинениями в сторону вовсе не знакомого мне человека, но мысли в голове летают с молниеносной скоростью, выстраивая логические цепочки. Могла ли Дакота оказаться здесь раньше, подделав билеты, которые показывала нам? А может, у нее были давние счеты? Или дело в деньгах? Я совершенно не знаю эту женщину, чтобы делать какие-либо выводы, опираясь только на то, что была замечена похожая подозрительная личность в день убийства. Да и мотива у нее нет, наверное. Заходя в тупик, решаю, что показания Эдгара нужно обдумывать двумя головами. Это же не будет странно, что я озвучу теорию, что виновата Дакота? Пока что наш удел — предполагать. А это означает, что нам нужно делиться любыми мыслями, пока у нас вообще есть на это время. С завтрашнего дня я выхожу на работу, а Алекс и вовсе скоро уезжает. Об этом я, кстати, еще не думала. Рано или поздно, предполагаю, виновная все равно будет наказана, но чувство долга перед тетушкой не даёт мне покоя. За то недолгое время, пока я находилась на улице, погода успела испортиться, затмевая тяжелыми тучами небо. Не хотелось бы ожидать начала дождя, оставаясь вне дома, поэтому решаю возвращаться и, может, чем-нибудь перекусить, пока Александр занят. Но мои планы меняются, когда я прохожу мимо заброшенной церквушки. От нее всегда веяло неприятным холодом, а внешне она напоминала декорации для фильмов ужасов. Что для меня было странно, Аннет, которая держала под контролем все, включая каждое пятнышко в доме, никогда не обращала внимания на данный архитектурный объект. В эту часть сада заходили довольно редко, поэтому, думаю, она никого и не беспокоила. Я же, когда хотела побыть одна и подумать, приходила сюда, садясь на деревянную лавочку напротив. Но видимо, не одна я находила здесь покой. — Быстро вы сегодня, — приближаясь, явно пугаю Алекса своим появлением. Вижу, что он помрачнел с того момента, когда я видела его в последний раз. Присаживаюсь рядом, не говоря больше ничего. Жду, когда он начнет диалог, потому что у меня нет ни единой мысли, что могло произойти. Но он только громко хмыкает. — Ничего страшного. Так, свои заморочки по работе, — мне не нравится, что он начинает от меня что-то скрывать, ведь раньше мы делились всем, но стараюсь не нагнетать саму себя, успокаивая, что всему свое время. Сейчас явно не стоит на него давить. — Ты поговорила с садовником? Плохое предчувствие все равно охватывает меня, когда я начинаю пересказывать события двадцатиминутной давности, упоминая о подозрении Дакоты Нильсен. Алекс качает головой, и сразу, после его движений, вдалеке слышатся раскаты грома. Алекс становится еще мрачнее, будто бы уходит в себя. — Это точно была не она, Агата, — наконец, отвечает он, но на меня он так и не смотрит, уставившись в одну точку. Да что с ним случилось? — Я бы… не стала сбрасывать ее со счетов, Алекс, — я стараюсь говорить мягче, но замолкаю, когда он поворачивается ко мне. Он зол? — Как я могу доверять тебе, если не получаю доверия взамен? — он говорит с нажимом, внутри меня все схватывает, будто невидимой рукой. — Я сказал нет, в чем абсолютно уверен. Мы больше не будем возвращаться к этой теме. Почему он не слушает меня, черт возьми? Перенимаю его раздражение, обращая против него. Почему он вообще затыкает мне рот? Это вторая наша ссора за всё знакомство, но что-то подсказывает, что она закончится не так быстро, как предыдущая. И все потому, что он не может быть объективным. От меня же требует бдительности ко всем! И он что, сказал, что не может мне доверять? Что могло произойти за такой короткий промежуток времени, что его отношение ко мне изменилось так кардинально? — А я не уверена, Алекс, — в тон ему отвечаю и непроизвольно задираю подбородок выше. — Не знаю, что за муха тебя укусила, но напомню, что у нас пока нет ничего, кроме свидетеля, который указал на Дакоту. Я её ни в чем не обвиняю, но и закрыть на это глаза я не могу! Не понимаю ни происходящего в его поведении, ни в самой ситуации, с чего мы начали огрызаться друг на друга. Ну как, начал он, я — продолжила. Я бы приняла во внимание тот факт, что это все же его мать, но разве он злится поэтому? Его состояние и так было шатко. Тогда какого черта он срывается на мне? — Агата, — вдруг гнев покидает его. Он становится безразличным. — Если ты продолжишь в том же духе, я прекращаю любую помощь, — он действительно угрожает мне сейчас?! — ты будешь просто топтаться на месте, в этом нет никакого смысла. Чувствую, что ведет он себя так из-за разговора с Фредериком и Дакотой. Понимаю это, но не могу остановить свое закипание. Они не заставляли его так обращаться со мной! За все эти дни я и предположить не могла, что в момент он начнет говорить такое. Передо мной точно Александр Нильсен? Тот, кто крепко обнимал и целовал меня в лоб, когда я не могла унять слез. Тот единственный, кто встал на мою сторону. Тот, в кого я стала влюбляться. Я не узнавала его. Всего полчаса потребовалось, чтобы подменить человека. А может, показать его истинное лицо? Ведь мы знаем друг друга с неделю. — Ладно, — во мне говорит обида, сжигающая мои легкие, — не помогай. Он смотрит на меня еще какое-то время, а потом, выругавшись себе под нос, уходит, не оборачиваясь. Все слишком быстро произошло, слишком быстро закончилось. Возникло из ничего. Кажется таким нереальным. Как мы могли снова поссориться? Только недавно мы лежали, обнимаясь и даря друг другу поцелуи, сейчас же он оставляет меня одну. Я сделала что-то не так? Доверилась первому встречному, — подсказывает сознание. Чертовски согласна.***
Мы не разговариваем. Я не осталась у него на ночь. Он не пришел за мной. Видела его только в окне, когда он провожал мать в аэропорт. Я не выходила из комнаты с прошлого утра, чтобы не наткнуться ни на Александра, ни на кого-то другого, кто задаст мне вопрос «что случилось?», а я разрыдаюсь. Логического объяснения такой быстрой смены настроения (а скорее, личности) я не нашла. Я даже начала оправдывать его, ссылаясь на проблемы в бизнесе, которые, скорее всего, были и до этого, но пришла к выводу, что это никак не прощает Алекса. Я выслушаю его, если он решит заговорить, когда остынет, но для себя решила, что на наших отношениях, как на романтических (а можно ли назвать два половых акта романтическими отношениями?), так и на профессиональных (если можно назвать наши игры в детективов именно так), поставлю жирную точку. Он прекрасно знает, что я не его игрушка, которой можно манипулировать. Нельзя меня так бросать, чёрт возьми. Он уже сделал так позавчера, и думает, что можно повторить? Ну уж нет. В последнее время мы слишком часто находились рядом друг с другом, но скорее всего, всё, что я видела, было ложью. Будь Алекс искренен в своих словах, не стал бы мной манипулировать, срываться, ничего не объяснив. Когда я собиралась на работу, Александр занимал все мои мысли. Я вновь и вновь прокручиваю нашу ссору. А потом вспоминаю все хорошее. И останавливаю рвущиеся наружу потоки слез. За что? Наверное, это потрясло меня сильнее, чем смерть Аннет. Хотя звучит очень глупо. Какое право я вообще имею сравнивать человека, который воспитывал меня с пеленок, даруя всё самое лучшее, с тем, кто побыл в моей жизни всего несколько дней, в два из которых причинял мне невыносимую боль? Но в его оправдание, в остальном он был незаменим. Но как только я открылась ему, что было безответственно и глупо с моей стороны, Алекс быстро спустил меня с небес на землю. Я чувствовала, как дыра в моем сердце увеличивается с каждым вдохом. А с каждым вдохом я вспоминаю Алекса. Когда я успела стать такой слабой? Смотря на свое опухшее лицо в зеркало, решаю поправлять ситуацию. «Пусть лучше плачут те, кому мы не достались», — говорила моя соседка из общежития университета. О, Хлоя, ты бы сейчас очень пригодилась здесь. И бутылка отменного алкоголя. Но отбрасываю это предложение и тянусь за патчами для глаз. Несколько косметических процедур, немного косметики, черное облегающее платье, и я готова делать вид, что я прекрасный сотрудник, не беспокоящийся о собственных проблемах. Выпив чашку кофе перед уходом, чувствую прилив сил для спасения всего мира. А садясь за руль автомобиля, который не открывала со второго дня пребывания в Англии, и включая громко музыку, сменяю оставшуюся грусть на прилив эндорфина. Когда почти подъезжаю к месту моей первой работы, появляются мурашки и приятное волнение. Теперь в моей голове крутятся вопросы, связанные только с ней. Я же теперь по-настоящему взрослая! Не знаю, как точно все будет проходить, но сегодня мне, думаю, предстоит только учиться. А у меня будет свой стол? Здание, высотой в шестнадцать этажей, выглядит таким солидным, что захватывает дух. Всегда хотела знать, кто эти солидные люди, которые заходят вот в такие зеркальные многоэтажки. А теперь знаю — это я. Остается последний поворот, когда телефон начинает вибрировать от входящего звонка. Номер неизвестный, но предполагаю, что звонят с работы, поэтому не сбрасываю. Угадываю. Женщина на том конце провода просит подъехать с черного входа, объясняя это тем, что ей так легче встретить меня. Не понимаю смысла, но раз так надо… С трудом нахожу парковочное место, а после аккуратно выхожу, чтобы не поцарапать дверцей соседнюю машину. Конечно, попасть в какую-то неловкую ситуацию — мой стиль. Но сегодня приберегу эту традицию. К удивлению, рядом никого не оказывается. Отходя чуть в сторону, представляю, как будет выглядеть моя наставница. Рисую в голове образ темноволосой латиноамериканки, одетой в строгую юбку-карандаш; девушка невысокого роста, старше двадцати пяти, у нее карие глаза. Было бы просто прекрасно, окажись оно и правда так. Слышу позади быстрые шаги, и уже хочу повернуться, натянув вежливую улыбку. Но не успеваю. Что-то тяжелое касается головы, принося боль, — ох, прямо как во сне, — а после всё стремительно темнеет перед глазами. Здание, на которое смотрела, уже и не видно.