Лучший ингредиент любого зелья — это огневиски

      Суд назначили на середину августа, на тринадцатое число. Гермионе осталось всего две недели, чтобы хорошенько подготовиться к грядущей катастрофе. Уже несколько дней кряду она почти безвылазно сидела в министерской библиотеке и перерыла горы документов о магических судах в общем и делах оборотней в частности.       Выводы оказались неутешительными. Ни одного оборотня не оправдали. Ни один не избежал Азкабана. Все умерли там на второй или третий месяц заключения в полнолуние в тщетной попытке покинуть клетки.       Колдографии разбитых голов, с вытекшими на каменный пол мозгами, прилагались. Гермиона сглотнула комок в горле, представив на секунду спутанные длинные волосы, с которых стекает вовсе не красная прядь, а густая темная кровь. Перед глазами опять вспыхнула драка Скабиора и Билли, его окровавленное тело на асфальте. Пальцы впились в пергамент. Она захлопнула очередную папку и отложила в сторону с тяжелым вздохом. Дела были плохи.       Опереться на положительную практику в решении подобных вопросов Гермиона не могла за полным ее отсутствием. Да, многих оборотней осудили за доказанные дела. Но учитывая, что она теперь знала, как работает Аврорат, то вполне можно предположить, что убийства просто скидывались на наименее защищенную в юридическом волшебном поле категорию — на оборотней. Дело Скабиора может стать… Герми одернула себя с внезапной яростью — оно должно стать прецедентом! Волшебница горько улыбнулась. Хотела реформу для вервольфов? Получай. Только кто знал, когда она все это затевала, что абстрактный оборотень внезапно станет для нее настолько близким. Таким осязаемым. Почти витально необходимым. Черт! Она злобно закусила щеку изнутри, физической болью прогоняя слезы, выступившие на глазах.       Полную меру отчаяния она ощутила почти сразу же, как вышла из камер Аврората и аппарировала к его дому, привычно сделав несколько путающих след скачков. Абсолютно тихому и пустому дому. Где-то там затаилась и напала на нее жуткая, сковывающая грудь железным кольцом тоска. Неизбывная и дерущая душу когтистыми лапами сомнений, она поселилась в душе волшебницы и отравляла ее каждый день.       Это все было так неправильно. Его пустое кресло. Оставленные на столе пробирки с оборотным зельем. И трубка темного дерева, забитая вишневым табаком… Гермиона тряхнула головой, сбрасывая морок режущих воспоминаний. Она не должна думать о нем так, будто он уже умер. Нет! Он жив, и она сделает все, чтобы Скабиор не разбил себе голову о стены Азкабана. Ни он, ни любой другой оборотень больше не умрет там! Гермиона собиралась протащить закон об обязательной выдаче Аконитового зелья всем нуждающимся в нем оборотням. Как свободным, так и заключенным в тюрьме. Чем больше она читала документов и книг, тем острее чувствовала стыд перед волшебниками, про которых она и не подумала даже, пока шла реформа с эльфами. А ведь они люди!       Читала она и о тех егерях, которых удалось поймать и посадить. В среднем суд им назначал от полугода до трех лет заключения. Не страшный срок для волшебника и смертельный приговор для оборотня. Она вспомнила, как Скабиор рассказывал о том, что в егеря подалась почти вся их Стая. И те, кто не погиб на взорванном мосту, умерли в застенках.       Долгие годы уверенная в том, что чертовы егеря заслуживали смерть, Гермиона сейчас положила ладони на пылающие готовыми сорваться на пергамент слезами глаза. Нет, нет, нет! Победители стали палачами. Она сама… Гермиона откинулась на стуле, запрокинув голову и сильно жмурясь. Вспомни, что делали эти люди. Она всегда считала, что они заслужили смерть за свои деяния. «И он», — отчаянно завопил внутренний голос. Она и сама знала, на что способен Скабиор, но… Все вставало на его защиту в сердце, и Гермиона с ужасом поняла, что потеряла всяческую объективность по отношению к нему. Запретная любовь повязала ей на глаза бархатную повязку и повела ее, полностью лишенную зрения, в разверстую пасть бездны. Хотела бы Гермиона сказать, что она сопротивлялась до последнего, чтобы очистить совесть, но нет. Она с радостью нырнула в эту манящую, ласковую топь чувств к егерю. И поплатилась за это. Почти всем.       Пару раз она встречала Рона в Атриуме, но он только презрительно щерился и поглядывал на нее так, что по позвоночнику пробегал холодок. Она поймала себя на противном липком ощущении, когда ее неудавшийся жених проходил мимо. Извиняться еще раз она не видела смысла. Все и так было сказано. Больше не осталось ничего. Кроме страха и презрения.       Гарри так к ней и не подошел; она его вообще не видела и только от коллег узнала о том, что Аврорат затрещал по швам от кадровых перестановок. Все Министерство делало ставки: кого же назначат на должность замглавы Аврората вместо арестованного Болденхейта. Многие по привычке ставили на Золотого мальчика. Гермиона и сама хотела поговорить с Гарри, но не решалась. Ей было мучительно стыдно перед ним за то, что ему пришлось увидеть в ее голове. Все те вещи. Покраснев с головы до пят, волшебница устало потерла переносицу.       Как же Гермиона жалела, что не брала уроки Окклюменции в школе. Она даже хотела записаться сейчас, но быстро откинула эту мысль, представив, что ее воспоминания могут показать учителю. Покраснела еще больше. Ладно, обед уже закончился, нужно вернуться в кабинет. Интересно, Стелла уже принесла ей то, что она просила найти? Заклинанием Герми собрала толстые пачки папок с делами в маленькую сумочку. Еще почитает вечером, когда будет дома: может быть, она упустила что-то важное?       Гермиона поднялась из библиотеки в свой отдел. Стелла позвала ее к столу и протянула свернутый пергамент, заговорщицки подмигнув. Гермиона тепло улыбнулась коллеге и, крепко зажав листок в ладони, зашла в свой кабинетик, невербально наложив на него чары неслышимости.       Поставив сумочку на кресло, она с нетерпением развернула пергамент. Гленна МакНейр, Баллатер роуд 10, МакМанус Мэнор, Шотландия. Вот же Скабиор будет беситься!       Однако он не оставил ей никакого другого выхода своим упрямством и отказом регистрироваться под настоящим именем. Гермиона фыркнула. Сколько она ни уверяла его, что фамилия может ему сильно помочь на суде, егерь не сдавался и сразу обрубал эту тему. Была еще одна загвоздка: принадлежность к семье еще нужно доказать. Это могли сделать или сами родственники (МакНейр здесь крякнул от смеха), или суду нужны были другие доказательства.       Она уже вычитала, что можно, например, поделиться воспоминанием — на этих словах егерь буквально зарычал, что лучше он сдохнет, чем даст «этим холеным говноедам» хоть одно свое воспоминание.       Над вариантом с сывороткой правды он просто несколько минут смеялся, утирая слезы.       Легилименцию Крейг отверг, с едким сарказмом заявив, что если откроет свою башку для аврората, то кореша по Мандрагоре найдут его даже на том свете и более благоприятным исходом для него будет пощекотать мозги о стенки Азка.       В общем, Скабиор уперся и всерьез намеревался умереть.       Видя подобную мрачную решимость, Гермиона не могла не задаться вопросом: что еще он там прячет? Может быть, Скабиор делал куда более плохие вещи? Даже себе она не могла признаться, что не хочет знать ответ на этот вопрос. Иногда вмешивался тонкий противный голосок разума: он там, где должен быть. Однако холодный ручеек здравомыслия испарялся в бушующем океане лавы, в который превратилось ее сердце. Нет, она поможет ему! Потому что… любит, что ли? Любит, желает и скучает каждую дракклову секунду своего дыхания!       Последние пару недель они даже поговорить нормально не могли, потому что кто-то (и Гермиона подозревала даже, кто) усилил охрану отдельной камеры Скабиора, рядом с которой теперь постоянно находилось как минимум два аврора. Они внимательнейшим образом следили за каждым движением ее палочки. Когда Герми попыталась незаметно накинуть чары неслышимости, они, пока достаточно вежливо, попросили ее не колдовать внутри камеры, если она не хочет потерять допуск.       В это же время она с удивлением обнаружила, что навострилась понимать чертова егеря практически без слов, по одним только глазам и микровыражениям лица. Гермиона гадала, только ли одна она смогла увидеть за обычным самодовольным видом Скабиора дикую, жрущую изнутри тоску. Такую же точно, какая засела в ней. Последний раз, когда они могли коснуться друг друга, это был тот самый отчаянный поцелуй в тыльную сторону руки, который она унесла из камеры больше двух недель назад. Она скучала. О, Мерлин, она очень скучала и почти каждый день приходила в камеру просто увидеть его. И удостовериться, что все в порядке. Авроры неодобрительно переглядывались и шушукались за ее спиной. Конечно, Рон вряд ли станет болтать о том, что невеста кинула его ради егеря. Нет, но ощущать спиной эти подозрительные взгляды неприятно.       МакНейр был в порядке. Не считая того, что над ним дамокловым мечом завис реальный срок в магической тюрьме. Из Мунго все-таки прислали колдомедика. Он проверил позвоночник Крейга и нашел небольшую трещину, которую за пару дней подлечил Костерост. Даже синяки на лице сошли и новые более не появились, что не могло не радовать. Значит, ее сделка с Робардсом прошла успешно.       Скрейн, изрядно похудевший за неделю волшебного сна в лаборатории Скабиора, попал под следствие. Болденхейт указал на него, как на сообщника, и скоро будет большой громкий суд. Дело вели Гарри и Рон, Робардс оказался доволен. Егерь, благодаря которому они вышли на Скрейна и Болденхейта, готовился к суду за свои старые преступления. Гермиона задумалась и пожевала губу. Да, он был егерем. Да, он делал очень плохие вещи. Да, скрывался. Да, да, да! И она, всегда такая правильная и логичная, сейчас остро переживала несправедливость того, что ждало его впереди. Он ведь помог им с расследованием! И теперь обрекает себя на смерть — из-за нее. Гермиона должна что-то предпринять. Испустив тяжкий вздох, она опустила глаза на письменный стол.       И замерла с пером в руке над чистым пергаментом в нерешительности, прикидывая, как лучше начать письмо. Памятуя крутой нрав матушки Скабиора, волшебница совсем не чувствовала уверенности в успехе своего предприятия. Да и Крейг потом наверняка будет в бешенстве. Если выживет, усмехнулась про себя Герми.       К черту! Он сам довел до этого варианта, совершенно не давая никакой надежды и отказываясь от всего предложенного ею. Написать его матери — это последний шанс, который у них был, чтобы подтвердить принадлежность шавки Волдеморта к славному семейству МакНейров. Десять лет назад она уже отказалась от него. Однако Гермиона верила, что, возможно, Гленна образумилась и подобрела с годами, простив своего сына.       Она заскрипела пером, выводя аккуратные строчки. Закончив писать, Гермиона еще несколько раз внимательно пробежала письмо глазами. Четко, по делу, без особых соплей, но лично ее сердце не устояло бы.       — Пожалуйста, — горячо прошептала девушка и кинула письмо в камин. Она с надеждой уставилась на конверт, который вспыхнул бирюзовым пламенем и исчез.

***

      С момента отправки письма прошло три дня. Ответ все не приходил. Гермиона начала переживать. С чего вообще она подумала, что мать Скабиора будет ей отвечать?! Но это последний шанс. Не воспользоваться им было бы глупо. И потом, пока этот вариант не подтвержден, она ищет другие возможности доказать его принадлежность к древнему чистокровному роду. Несмотря на то, что в послевоенной Британии пока никто даже и не заикался о приоритете чистой крови, исторически все равно это было так. Гермиона не дура и прекрасно понимала, что вековые волшебные традиции исправить невозможно, а потому надо обернуть их себе на пользу. Чистая кровь Крейга и принадлежность к древнему роду должны расположить Визенгамот к нему.       В дверь постучали. Гермиона немного нервно подпрыгнула в кресле, выдернутая из мрачных размышлений, и в недоумении уставилась на дверь.       — Да, проходите!       Когда она увидела входящего, то сердце пустилось вскачь, а под ложечкой противно засосало. Смахнув темные пряди с лица, Гарри неуверенным шагом вошел внутрь.       — Привет, Герм, — так привычно сказал он, окинув ее взглядом зеленых глаз — сейчас каких-то потерянных и грустных, как у побитого щенка.       — Привет, Гарри, — Герми сглотнула комок в горле. Оба замолчали. Гермиона напряженно смотрела на лучшего друга, тот ошалело глядел в ответ.       — Я… тут… это, — под нос себе промямлил Гарри, будто бы брал уроки красноречия у Хагрида. Он подошел ко столу и начал доставать из-за пазухи небольшие стеклянные фиалы. Внутри каждого из них мерцала голубоватым сиянием струйка танцующего дыма. Его воспоминания. Десять пробирок, в которых заключена вся история грехопадения Гермионы Грейнджер. Гарри закончил их выставлять рядком и сделал шаг назад, понурив голову.       — Герми, я… — вскинул он голову, с мольбой округлив глаза. — Прости меня, я не должен был этого делать! Это твое, — он ткнул рукой в пробирки. — Я не имел права, пожалуйста, прости меня!       Гермиона не ожидала от него таких моральных страданий: она наоборот полагала, что их дружбе пришел конец, как в случае с Роном, который буквально источал презрение. Однако вид Поттера выдавал крайнее душевное смятение. Они будто бы снова перенеслись в гостиную Гриффиндора, став обычными учениками. Только вот обычные дети не имели за плечами всего того горя, что делили Гарри и Гермиона.       Волшебница уже давно решила для себя, что хоть сеанс насильственной Легилименции и был весьма болезненным, но она могла понять Гарри. Она хотела его понять. Он всегда был за нее. И Гермиона точно знала, что любил. И то, что сделал, сделал исключительно из-за любви. Она порывисто встала из-за стола и бросилась к нему, крепко обнимая. Гермиона уткнулась носом ему в шею и зарыдала, почувствовав, как его руки легли на ее плечи.       — Прости меня, Герм, — он нежно погладил ее по голове, — но ты помнишь, на что они способны. Я не мог не проверить, — горячо шептал Гарри в ее волосы. Она кивнула, сильнее обняв него. Понимала, действительно понимала. И если бы только умела, поступила бы на его месте так же. Может быть. — Я люблю тебя и очень боюсь потерять. Снова, — Гарри, конечно, не плакал, но голос его дрогнул, и он решил замолчать. Так они и стояли посреди ее кабинета, вцепившись друг в друга.       — Я тоже люблю тебя, Гарри. Прости меня за то, что я натворила, — просипела Гермионы, немного ослабив объятие, чтобы сказать это, глядя ему в глаза.       — Не завидую тебе сейчас, — легко улыбнулся Гарри. — Но скажу, что пришел к тебе как друг, а не как аврор, — он убрал волнистую прядь, упавшую ей на лоб и чуть отстранился, отлипая от девушки.       — Да уж, — выдавила Герми, немного смутившись своей очень эмоциональной реакции, и вытерла слезы тыльной стороной ладони. Она не знала, что сказать, и печально покачала головой.       — Я могу помочь? — Поттер выглядел серьезным. Гермиона поняла, что он спрашивает не для галочки — он действительно хотел помочь ей. В чем? В ее безумном плане по вытаскиванию Скабиора?! Это даже звучало глупо.       — Нет, спасибо. У меня есть идея, но… — волшебница закусила губу. С одной стороны, она не хотела бы рассказывать Гарри ни о чем, а с другой стороны, он и сам уже вляпался во все это по самое горло. И видел тоже все. Она пытливо взглянула на него, Поттер спокойно встретил ее взгляд и просто ждал ее решения.       — Я понимаю, Гермиона, — он не хотел давить на подругу, ей и так досталось. И от Рона, и от судьбы. Гарри сочувствовал ей, потому что своими глазами видел, как безрассудно и в то же время сильно Герми влюбилась в того егеря. Хоть он сам бы и предпочел видеть ее женой лучшего друга, но теперь хотел искренне ей помочь, сам еще не зная как. Чувство вины за насильную легилименцию не покидало его все эти дни и жгло изнутри. Тонкие вскинутые в воздух руки. Глаза, вспарывающие его с отчаянием и страхом так, словно он уже занес руку для удара и след его пятерни отпечатался на бледной коже щеки. Как он мог допустить такое, долгие годы гордо называясь ее другом?! Поттер мучительно сжал пальцы в замок, костяшки побелели.       — Я изучила документы, — решилась рассказать Гермиона, — ты знаешь, что все оборотни умирают в Азкабане на вторую или третью луну. Они беснуются в клетках и наносят себе травмы. Никто, конечно, не дает им Аконит. Я хочу предложить исправить эту ситуацию. В том случае, если он туда попадет, — Гермиона прокашлялась и продолжила чуть осипшим от волнения голосом, — я не могу, Гарри, — слезы опять хлынули из глаз, — не могу…       Поттер медленно кивнул, задумчиво глядя на нее. Целеустремленная Гермиона всегда добивалась желаемого своим трудом. Он и не сомневался, что она постарается как-то помочь егерю. Хоть сам он и не был в восторге от этой идеи, но читать нотации подруге не стал. В отличие от Рона, который уже две недели каждый день доставал его своим нытьем, и никак не мог успокоиться, в тысячный раз спрашивая у него, как Гермиона могла так с ним поступить. Вопросы эти оставались, как правило, без ответа. Уизли тоже можно понять. Гермиона не просто бросила его накануне свадьбы, но еще и променяла на бывшего егеря — их общего врага. Гарри попытался представить себя на его месте, если бы, к примеру, Джинни вдруг втюрилась в Малфоя, и не смог, потому только выслушивал очередную истерику Рональда вполне бесстрастно.       Как-то так Гарри и завис между двух своих друзей, каждого из которых он сильно любил и не хотел терять. Всего несколько недель назад он уже пережил их расставание, но теперь ситуация стала куда хуже. От этой скользкой темы он не мог укрыться даже дома, потому что Джинни регулярно выслушивала громовещатели от миссис Уизли и отчасти разделяла гнев матери. Но пока он ничего Гермионе об огненном вихре, пронесшемся по Норе, говорить не будет. Она и так выглядит крайне подавленной: спала, поди, последний раз прямо над книгами. Такие глубокие синяки под глазами у нее были только тогда, когда она в тысячный раз перелистывала страницы книжки Барда Биддля в темной, плохо освещенной палатке.       И внезапно для себя Поттер вдруг встал на сторону подруги. Она никогда не смотрела на Рона так, как смотрела на этого Скабиора. Например, когда они первый раз встретились в ее кабинете с подставным Пием, уже тогда он что-то почувствовал между ними. Тогда он не мог взять в толк, что нашла Гермиона в этом пожилом мужчине, почему она смотрела на него с явным интересом — Поттер принял его за чисто академическое восхищение, но, как оказалось, всё куда проще. И куда фатальнее.       Со времен Войны Гарри помнил Скабиора как главного егеря: напыщенного хлыща, который за какие-то копейки решил продать надежду магической Британии Темному Лорду. Да что там, ему это почти удалось! И этот факт из его биографии говорил о персоне Скабиора куда больше, чем его тощее дело в аврорате. Однако помнил он также и их недавнее знакомство, где егерь притворился своим мертвым дядей, чтобы помочь им поймать Болденхейта.       Они вполне сносно сражались вместе против обезумевшего оборотня, весьма хорошо понимая друг друга. Они оба спасли Герми от летящего в нее огня, выставив сильное Протего Максима. Да и, как он позже понял потом, на допросе Скабиор очень элегантно отвел подозрения от Гермионы, когда сказал, что ввел ее в заблуждение и обманывал при помощи оборотного зелья. Гарри даже проникся. Стало быть, егерь не использовал Гермиону в своих целях, а действительно чувствовал к ней что-то. Вполне определенное и лично ему хорошо знакомое.       Пока он молчал, Гермиона напряженно изучала его лицо, страшась отыскать на нем опять признаки отвращения, которое запечатлелось в ее памяти глубокой раной. Сегодня Поттер глядел на нее совершенно иначе: с любовью, принятием и пониманием.       — Гестия сказала, что нужно его зарегистрировать, а для этого надо предоставить полные данные о настоящем имени и семье. Как ты знаешь, он троюродный племянник Уолдена МакНейра, — тяжкий вздох вырвался из ее груди, Гермиона встряхнула руками нервно. — Я написала письмо его матери…       — Той самой, которая пуляла в сына Авадой? — с сомнением округлил глаза Гарри.       — Она может признать родство, — отчаянно глядя на него, воскликнула Гермиона, — ведь столько лет прошло!       Гарри проглотил готовые сорваться с языка слова: он не хотел еще больше расстраивать подругу. Она выглядела разбитой, а он знал, как важна надежда в темные времена.       — Хорошо, допустим, он будет назван МакНейром, родственником того самого Пожирателя… Ты думаешь, это пойдет ему на пользу? — скепсис в его голосе заставил Герми нахмуриться.       — Ты и сам знаешь, Гарри. Есть моменты, которые очень сложно изменить. Домовиков мы смогли вывести из рабства. Но идею чистокровности невозможно преодолеть. Чистая кровь всегда будет важна и всегда будет цениться дороже, — Гермиона уронила лицо в ладони, протерев глаза. — По крайней мере, в этот раз я буду на это надеяться, — вдруг улыбнулась она какой-то жутко горькой, сломленной усмешкой. Поттер уставился на подругу, изучая ее с новым, непонятным чувством.       — Не говори так, Герм, пожалуйста. Только не ты, — Гарри вновь подошел к ней ближе и положил руку на плечо, ласково потрепав ее. Гермиона вымученно улыбнулась, глядя в зеленые тревожные глаза.       — Странно все вышло, да? Мы сражались совсем за другие вещи, а теперь, — она растерянно развела руками, — вот… — замолчала, спрятав глаза за упавшими локонами. И тут же привычным жестом вскинула подбородок, внезапно вспомнив. — Кстати! Эти министерские слухи — правда? Робардс хочет сделать тебя своим замом?       Поттер пожал плечами и выразительно кивнул.       — О, Гарри! Поздравляю! — со всей силой измученной души Гермиона ухватилась за хорошую весть и бросилась на шею к другу. — Поздравляю! Ты заслуживаешь это!       — Мне помог один егерь, — хмыкнул Поттер ей в волосы, — придется теперь помочь ему.