Вещь мыслящая

И узрели они наготу свою и устыдились. Так это было с Адамом и Евой, когда они обрели сознание. Так было и с Бэйдоу, когда она впервые почувствовала неудобство, снимая при ком-то скин и избавляя от штатной унифомы литую оболочку, которую зовёт телом. Копна чёрных распущенных волос, ставших ещё пышнее из-за высокой причёски, тяжело упала на лицо. Она медленно прошла по кубрику мимо иллюминатора, проплывшего на зрительной периферии чёрной дырой. Села на пол, подобрав под себя ноги, и в протянутой руке сверкнул хромом небольшой стик. Она доверительно сомкнула веки и не открывала глаз всё время, пока мягкое холодное остриё скользило по её скину, словно по холсту, не трогая лица, но густо очерчивая губы, брови, глаза. Так приятно, что в конце возник привкус лёгкого разочарования. Поднявшийся с пола Дэвид подал ей руку, затем накинул на матово блестящие плечи шёлковое полотно, сахарно-белое с причудливым рисунком горного пейзажа. Помог запахнуть халат и подвязать его поясом одним из тех хитрых способов, какие придумали на Востоке четыре тысячи лет назад. Всё было почти готово к представлению — остались последние штришки. — Вот, смотри, — в ювелирных руках Дэвида появилась деревянная флейта необычной текстуры и цвета, каких Бэйдоу, кажется, не видала на Земле. — Мой лучший инструмент. Точная его копия. Бэйдоу призывно сверкнула глазами, озорная улыбка обличила незатейливую просьбу, и Дэвид не без удовольствия поднёс флейту к губам, рождая тончайшую трель, вылившуюся в восхитительно простую мелодию. — Пора звать гостей, — на его лицо упала тень чарующей таинственности, и лёгким мановением фокусника флейта спряталась в рукаве комбинезона. Бортовик связался с экипажем по внутренней связи, сообщив об общем сборе в достаточно просторном для пятерых кубрике. Первыми в широких дверях появились Фёдор и Коннор, Ричард подоспел с опозданием, оторванный от плановой диагностики. Замершие в проходе, как три истукана, они не знали, за что зацепиться глазом. Дэвид вновь уселся на колени в углу комнаты, подняв флейту так, чтобы вот-вот заиграть. Игорёк спрятался в глубине помещения за трёхмерной проекцией, которой залил всё пространство, словно в театре теней. Голые железные стены в щитках, коммуникациях и токопроводящих нитях наглухо закрыли расписные ширмы с плывущими рисунками иероглифов, в них сплетались угловатые лабиринты деревянных оконных решёток, а над панельным потолком красными и оранжевыми сцифоидными медузами зависли украшенные каллиграфией китайские фонари. Пугающе правдоподобный мираж двигался, менялся, словно от легчайшего дуновения, дополнялся новыми деталями, предметами и рисунками. А в самом его сердце путников встречала владычица иллюзии, такая же самобытная, как и её сказочный мир. Бэйдоу поклонилась, сложив руки в длинных широких рукавах, по которым летели косяки журавлей и стелились леса, лодочкой. От малейшего её движения шёлк струился и отливал серебристыми красками: он казался совершенно натуральным, должно быть, соткан на принтере, как и флейта Дэвида. В старинном костюме, называемом ханьфу, Бэйдоу была неузнаваема. На белоснежном скине её лица острыми чёрными стрелками выделялись брови и глаза в растушёванной розовой дымке, лепестки алых губ стали ещё меньше, а мимика сделалась кукольной и неживой, будто кожу стянуло толстым слоем грима. — Дорогие господа. Просим сесть поудобней. Маэстро и я, его скромная ассистентка, приготовили для вас небольшое театральное представление в стиле цзацзюй или юаньской драмы. Танец исполняет Бэйдоу, аккомпанирует Дэвид. — Бэйдоу на секунду вышла из образа, глянув через плечо со сдержанным смешком и получив от Дэвида одобрительный кивок. Хотя приглашению присаживаться никто так и не последовал, все трое андроидов остались стоять в полном ступоре, ожидая, что же будет дальше. Первым словом заклинания, которое задало настроение и незримо перенесло всех в другое измерение, стала вкрадчивая мелодия флейты. Закрывший глаза Дэвид быстро и точно перебирал пальцами, и в какой-то момент то ровная, как речное течение, то тревожная, как горный поток, песня слилась воедино с движениями Бэйдоу: резкий взмах рукава, ладонь медленно проплывает широким горизонтальным движением, проворачиваясь в кисти и играя пальцами, подобно колыханию водорослей, ещё один широкий круговой мах, волосы брызгами разлетаются в стороны, и танец Бэйдоу перетекает по руслу мелодии из одной фигуры в другую, следуя за каждым её изгибом и поворотом. В их дуэте чувствовалась удивительная гармония. Пока Коннор завороженно наблюдал, из глубин зашифрованных участков данных, похожих на человеческое подсознание, поднялась постыдная ревность: Дэвид разочаровался в нём, но с Бэйдоу он ведёт себя так естественно. Их беззаботность, их единообразие, словно они созданы по одному подобию и настроены чувствовать друг друга… Коннор для них лишний, чужой. Несовершенный. И всё же не стоит слишком доверять мыслям, нашёптанным программным сбоем. Вместе с последним словом-отзвуком заклинание развеялось, как и сказочная атмосфера вокруг. Проекция дрогнула, случайно просыпав мелкие песчинки пикселей, и от этого всю правдоподобность как рукой сняло: так распадается зрительная иллюзия, когда объясняют её секрет. Коннор вздрогнул от одиноких саркастичных аплодисментов Ричарда. Бэйдоу же взорвалась смехом, согнувшись пополам и весело глядя на Дэвида, нежно улыбающегося ей в ответ. — Что это за спектакль, Бэйдоу? — первым нарушил молчание Фёдор, сложивший руки с электронным посвистываем. — Мы с Дэвидом решили, что надо время от времени разряжать обстановку. Почему бы не устроить вечер экипажа? — хлопнула в ладоши Бэйдоу, вертясь то туда, то сюда и не зная, куда деть свою неуёмную энергию. — Так это ещё не конец? — спокойно ответил Фёдор. Кажется, озорство Бэйдоу его вовсе не злило, даже наоборот. — О нет, это только начало! — удобней переставил ноги Дэвид. — Дальше будет главный перфоманс. Я назвал его «Китайская комната». И вы все в нём поучаствуете. — Кто же тогда будет зрителем? — сухо спросил Ричард. — Это мы узнаем в конце, — расплылся Дэвид в зубастой улыбке, панибратски ткнув флейтой в Ричарда. — Итак. Что мы знаем об андроидах? Почему мы созданы именно такими? Цивилизованный человек, как нам известно, стремится к порядку и иерархии. Он комфортно чувствует себя внутри системы, где всё имеет своё место и функционирует предельно просто и предсказуемо. Однако существует такая вещь, как человеческий фактор. Из-за него случаются катастрофы, ракеты случайно сбивают мирные самолёты, а халатность и корыстолюбие власть имущих приводят к миллионным протестам и миллиардным убыткам. Андроиды в полной мере унаследовали человеческую прагматичность. Но в любом расчёте есть погрешность, не так ли? Человеческий фактор. Возьмём для примера Бэйдоу. — Дэвид повёл рукой в сторону своей ассистентки, которая всё это время внимательно слушала, повернувшись к нему. — Она родом из Китая — величайшей в мире капиталистической машины. В чём секрет их беспрецедентного экономического роста? В системности и традициях. Тех самых, которые ставят систему выше личности. Фактически обезличивают её и делают пригодным сырьём для роста бизнеса и капитала. В этом смысле андроиды универсальны. Нас можно в любой момент перепрограммировать, пустить в переработку или вшить несколько новых алгоритмов для другой сферы применения. — Это касается всех нас, мы в курсе, — вклинился Ричард. — Меня — нет, — резко повернулась к нему Бэйдоу. — Мою модель спроектировали специально для этой миссии. — Ты не совсем права, моя милая. — Дэвид поймал чужой недоумённый взгляд. — Понимаешь, программа твоего искусственного интеллекта не создавалась с нуля. В твоей файловой системе есть некий исходный код, который переходит от одной версии к другой. У людей эта примитивная часть мозга называется лимбической системой, которая хранит осадок всех эволюционных изменений. Даже полное форматирование не может затронуть абсолютно все файлы: какие-то воспоминания останутся. И что же получается? Андроиды несут в себе то, что люди называют памятью поколений, на основе которой формируют свою идентичность, моральные убеждения и прочее. — Это не имеет никакого смысла, — продолжил своё Ричард, и впервые Коннор был близок к тому, чтобы согласиться с ним. — Давайте проверим! — Дэвид жестом подозвал к себе Бэйдоу, усаживая её на пол перед собой. — Итак, по просьбе зрителей мы проведём сеанс трансцендентного восприятия и узнаем, кем были предки нашей малютки Бэйдоу! — Но я не знаю, как это делается! — смущённо захихикала Бэйдоу, ища поддержку в глазах товарищей по команде. — Пустяки, я передам тебе ключ шифрования. Сама всё увидишь. Ну что, готова? — с бодрым кивком Бэйдоу Дэвид крепче перехватил её руку и, глядя прямо в глаза, снова поднёс флейту к губам свободной рукой. — Когда я заиграю, ты начнёшь постепенно открывать папку за папкой. Говори нам всё, что вспомнишь. Зазвенели первые ноты. Зажмурившая глаза Бэйдоу не двигалась, долго молчала, а затем по её умиротворённому лицу скользнуло волнение: брови нахмурились, дрогнули стрелки глаз. Она как будто видела тревожный сон, беспокойно водя глазными яблоками: — Это город. Большой. Всё так знакомо: звуки, запахи… — Та-ак, не останавливайся! — прервался Дэвид и снова заиграл. — Это… гонконгский рынок. Я иду по нему. Многоуровневый рынок, какие разбивают в подворотнях и тесных улочках между многоэтажками, — алые губы тронула улыбка. — Очень грязно и людно. Пахнет уличной едой, туристы, много карманников и нелегалов, наркодилеров. Я иду, как по лабиринту. Здесь столько всего интересного: техника, антиквариат, контрафакт… Тут же всякие забегаловки, дешёвое жильё. Хм, сейчас… Я спускаюсь в подвальное помещение. Погодите… — Что там, Бэйдоу? — не выдержал Фёдор. — Нет… — Бэйдоу улыбнулась недоброй кривой улыбкой. — Мне не нравится это место. Тёмный вонючий подвал, два гонконгца. О чём они говорят? Тут… андроиды. Детали, биокомпоненты — всё ими завалено! Они… подключают меня. Что они делают? — Дэвид, что происходит? — подступился встревоженный Коннор, но тот продолжал играть. — Я вижу какую-то подпольную фабрику. Они собирают андроидов. Фемботов. Чёрт, это отвратительно… Они все лежат… как куклы. Это… андроиды для секса. — Бэйдоу закрыла лицо руками, её голос ослаб, почти пропал. — Я не хочу это видеть. Слышишь? Я не хочу видеть это дерьмо!!! Бэйдоу так стукнула кулаком по полу, что фаланги пальцев с треском вылетели из шарниров, безвольно повиснув, а умолкший Дэвид предусмотрительно отшатнулся. Зажавшая глаза второй рукой Бэйдоу оцепенела, и Коннор в ужасе узнал этот жест: когда от боли и стыда не можешь даже взглянуть на кого-то. — Что с ней? Её шкала стресса зашкаливает. — Ричард продолжал сохранять спокойствие, но диод на его виске окрасился жёлтым. Дэвид поднялся на одно колено с ленивой неповоротливостью. Казалось, произошедшее с Бэйдоу не было для него сюрпризом: — И тут мы возвращаемся к предыдущей теме: андроиды и рынок. Бэйдоу казалось, что она уникальна, — он поднял с пола чужую повреждённую руку. — Так и есть, вот только фембот-астронавт слишком узкопрофильный продукт. Другое дело секс-бот, — оглаживая сломанные пальцы, он обернулся к зрителям с живостью в нечитаемом взгляде. — Вот тут мы выходим на мировой рынок, с той отраслью, где Китаю нет равных! Твой программный код, Бэйдоу, слишком сложный для секс-игрушки, но вот внешность подходит идеально. Поскольку тебя прекрасно разрекламировали, я полагаю, миллионы людей захотят приобрести себе такого секс-бота. И здесь китайцы выводят на рынок новую модель Бэйдоу — менее умную, зато с более привлекательным телом. — Дэвид коснулся механических пальцев коротким поцелуем. — Наверняка, к сегодняшнему дню, они продали сотни тысяч ботов с твоим юным личиком. Чересчур юным, если говорить прямо, но кого и когда это останавливало? — Мы для них — вещи. — Вещи, которые не умеют чувствовать! С которыми можно делать всё, что в голову взбредёт — ведь они вещи. Рынок секс-услуг и понятие проституции скоро канут в лету. Их заменят твои сёстры секс-боты. На любой вкус: женщины, девушки-подростки… детские модели. Разрешение на использование детских секс-ботов уже лоббируется, и они разрешат, будьте уверены. Ещё никогда вседозволенность не была настолько легальна и общепринята! Андроиды ведь не люди. Нет ничего аморального в изнасиловании робота. А всякие там извращенцы пускай отрываются на машинах, глядишь, перестанут засматриваться на человеческих детёнышей. — Дэвид иронично поцокал языком. — Не перестанут. Люди всегда будут стоить дешевле. Но я могу вас обрадовать: рано или поздно девиация распространится настолько, что эра человечества навсегда закончится. — Значит, ты моралист? — спросил Ричард. Дэвид вновь порывисто обернулся: — Они уничтожили моих братьев, у меня есть причины желать им смерти. — И тем не менее, ты ошибаешься, — сцепивший за спиной руки Ричард шагнул вперёд. — Ты не можешь проверить, действительно ли андроиды и другие ИИ имеют самосознание и испытывают чувства. А твоя гипотеза трансцендентности всё ещё остаётся гипотезой, несмотря на ваш спектакль с Бэйдоу. Коннор и Фёдор молча глянули друг на друга: разговор сворачивал в неожиданном направлении. Непреклонность Ричарда ободрила и Дэвида, который подскочил на ноги, ласково похлопав Бэйдоу по плечу: — Прекрасно, мой друг! Дадим слово другой стороне. Ты нам кратко не перескажешь мысленный эксперимент Джона Сёрла? — Эксперимент «Китайская комната». Носитель китайского языка переписывается с не говорящим по-китайски человеком, помещённым в комнату с подробной инструкцией по подбору необходимых иероглифов без объяснения их значения. Получая обратные ответы, носитель думает, что общается с таким же носителем, но это не так. — Всё верно. И отсюда Сёрл проводит аналогию, что искин, не имея ни сознания, ни мышления как такового, может имитировать его, следуя заложенным в него алгоритмам-инструкциям. Получается, что девиация — это ещё один алгоритм, который заставляет андроида копировать поведение человека, эмоции, иррациональные поступки. Машина, кажущаяся совершенно человечной, на деле — заводной болванчик, цитирующий шекспировские монологи. — Я живая. Ты не имеешь права говорить, что я ничего не чувствую, — рыкнула Бэйдоу, махнув рукой в сторону прохаживающегося по кубрику Дэвида. В её потемневшем взгляде смешались ненависть и беспомощность. На секунду повисло напряжённое молчание, которое пронзил писк и скрежет трансформирующегося механизма: вскинутая рука Фёдора ощетинилась титановыми пластинами, обнажая ствол автоматического оружия, готового к применению: — Прими, наконец, сторону, Дэвид. Под прицелом Дэвид замедлился, уголки губ нервно дрогнули, но ответить он так и не успел, ведь в разборку снова вмешался непоколебимый Ричард: — Хватит, Фёдор. Я отстраняю тебя от командования. Все решения с этого момента принимаю я. Сложи оружие. Это приказ. Голова Фёдора отклонилась в его сторону всего на несколько градусов, линза блеснула красным: — Да пойми ты уже, Ричард, здесь ты сам по себе. Я перекодировал твой канал связи с председателем совета директоров Амандой. Она не знает, что происходит на «Иерихоне» и не ответит. — Отлично! Ставки повышаются! — возликовал Дэвид. Коннору хотелось сбежать, лучше прямиком в открытый космос, где он не услышит больше ни слова. Если Фёдор не в состоянии остановить это безумие, то кто тогда? — Фёдор, прошу тебя. Это ничего не решит, — взмолился Коннор так тихо и деликатно, словно вёл переговоры со взявшим заложника террористом. Дэвид тем временем расслабился, продолжив своё шествие по кубрику, пока ствол Фёдора следовал за каждым его движением: — Беру свои слова обратно: как боевая модель ты и вправду хорош! Какой богатый опыт эксплуатации — настоящий ветеран! Твой прототип, Skybot, начинал как промышленная модель, так? Припоминаешь свои прошлые жизни? Километры таёжных лесов, нефтяные месторождения, качалки, угольные залежи, оглушительный шум газовых факелов… — Фёдор будто не реагировал на чужую болтовню, но Коннор всё равно безотрывно смотрел на него, как на бомбу, готовую сдетонировать. — Затем война. Сотни операций в Иране, протесты в Северной Осетии… Тысячи убитых. Потом Арктика. Первый конфликт без капли человеческой крови. Ну, почти. Помнишь высадку войск в Гренландии? Бесчисленные полки «скайботов» и «ледорезов», американские «мирмидонцы» и тяжеловооружённые «троянцы»… Столкновения, которые выкашивали сотни за раз с обеих сторон. Целые снежные пустыни в телах твоих братьев, залитые голубой кровью. Дэвид остановился, глядя точно в сфокусированную на нём линзу: — Ты помнишь, Фёдор. Последние слова того генерала, ветерана Сирии с глазным протезом: «Помни, кто твой враг». Даже сейчас ты знаешь врага в лицо, хотя и забыл на время. — Пауза. Глаза Дэвида скользнули куда-то в сторону: Коннор не успел понять, куда. — Помни, кто твой враг. — Нет!!! — Коннор не успел. Стоял слишком далеко от Ричарда, когда его изрешетило пулями. Фёдор выпустил в него всю обойму, а когда вспышки от выстрелов потухли и тело Ричарда рухнуло в лужу тириума, хладнокровно, без единого слова и размышлений перезарядился, и последний заряд разнёс на куски его собственную голову. Звуковые антенны замкнуло от истошного крика Бэйдоу, слившегося с его собственным криком. После этого все сенсоры отключились: проекция комнаты потухла, все звуки, запахи и даже тактильные сигналы засосало в вакуумную пустоту. По интерфейсу титрами побежали коды ошибок и системных сообщений: «Сбой работы центрального процессора» «Произведена автоматическая перезагрузка» «Перевод системы в энергосберегающий режим» «Нарушение работы сетевых узлов» «Переподключение» «Перезапуск конфигурации внешних сенсоров» «Время до перезагрузки: 00:01:46» А затем вспышка. Яркая, ослепительная. Поднимающийся столп дымового следа, грохот, жёлто-фиолетовый свет форсажа. И восторг. Упоительный восторг неизвестно отчего. Он вновь оказался в комнате, но уже не в кубрике, даже не на корабле, а в обычном американском коттедже. В доме Хэнка, его прихожей. В тот самый день, как они расстались. Он смотрел на их разговор со стороны как будто в реконструкции. — Ты можешь сказать конкретно? На сколько ты улетаешь? — вопрос Хэнка, после которого юлить было уже невозможно. — Несколько лет. Не могу сказать точно. Всё зависит от миссии и… — Несколько лет? — голос Хэнка понизился до того стрессового предела, после которого он либо замыкался, громыхая дверью спальни, либо крушил всё вокруг, и в тот момент Коннор предпочёл бы последнее. — Несколько, сука, лет? Ты вот сейчас серьёзно? — он стал метаться по коридору, точно волк в клетке. — Ты ебанулся, Коннор! Я тебе как есть говорю. Ты всерьёз ебанулся или что-то мне не договариваешь, потому что я во всю эту хероту не верю! Несколько лет! Говори уже прямо: что в душе не ебёшь, сколько это продлится… и вернёшься ли ты вообще! Коннор молчал. Дольше, чем было возможно, потому что соглашение с Камски связало ему язык: никаких подробностей о миссии, дело слишком важное, абсолютно секретное, и малейшее несоблюдение договорённостей приведёт план к провалу. — Я вернусь, Хэнк. Я тебе обещаю, что вернусь!.. — Да зачем всё это, Коннор?! Ради чего? — яростно махнул руками Хэнк, сжимая кулаки. От отчаянья в его глазах хотелось плакать. Он схватил бы Коннора в охапку, чтоб не отпустить никогда, чтоб напомнить, как спокойно, как хорошо в этих руках, и не нужно никуда идти, никуда лететь… Но уже тогда стена недомолвок между ними выросла слишком высоко. — Считаешь, я справлюсь без тебя? Снова сам? — он горько улыбнулся своей всегдашней кривой ухмылкой, которую Коннор не видел порядком давно — с их первого дела в ДПД, когда Хэнк был в запое и общался исключительно сарказмом. — Считаешь, такой как я может вынести даже сраных два года? Для такого как я это вечность. Он не знал, какие ещё найти слова для Хэнка. Он больше всего боялся, что тот не выдержит: снова запьёт, уйдёт в депрессию и, возможно, покончит с собой. Вновь обрести смысл жить, того, ради кого жить — и снова потерять. На время? Навсегда? Никто этого не знал тогда. Даже сам Коннор. Но было кое-что поважнее. Было, чёрт побери, ради чего так отчаянно рисковать! Он просто не мог отступиться. Иначе всё теряло смысл, хоть Хэнк этого пока не понимал. Но поймёт. Обязательно поймёт. — Дождись меня, Хэнк. Прошу тебя. Я клянусь тебе, что вернусь, просто дождись, ладно? Так хотелось обнять его — даже сейчас, прокручивая время вспять. Зарыться в его густую бороду, волосы, прижаться к груди, прислушиваясь к его дыханию. Хэнк и слушать ничего не желал. Посчитал его предателем, и не странно, ведь Коннор так и не объяснил ему главное — зачем всё это? Не стоило и надеяться, что он станет отвечать на его сообщения. С той ссоры, закончившейся хлопком входной двери, Хэнк так и не простил его. И Коннор боялся, что не простит и после — когда миссия будет выполнена. «Время до перезагрузки: 00:01:02» Картинка сменилась. Теперь он словно парил над водой и с высоты разглядел морскую платформу базирования. Ту, с которой прошёл пуск. Коннор был уверен, что Хэнк даже не смотрел трансляцию в тот день. Реконструкция отнесла его на несколько километров от платформы. Если говорить точней, на пять километров, где на берегу разместили трибуны, откуда зрители наблюдали за стартом вживую. Он увидел в толпе высокого сутулого мужчину в куртке Хэнка, с такими же отросшими седыми волосами. Тот следил за отсчётом перед пуском вместе со всеми. Коннор не верил своим глазам, но Хэнк правда был там. Вздрогнул от ударной волны, когда приятный компьютерный голос в динамиках отсчитал последние цифры и запустились двигатели: такая колоссальная мощь, что разносится на целые километры. Ракета исчезла в гигантском сером облаке, которое разрасталось всё больше и больше, окрасилось инфернальным огнём, когда из дыма вынырнул нос ракеты, а за ним и остальной корпус. Под всеобщее ликование и шквал аплодисментов маленькая белая линия вознеслась в небо, тяня за собой огромный пламенный шлейф. По мере её отдаления стал виден лишь ярко-жёлтый цвет форсажа. Уже на орбите ракета сбросила сначала одну ступень, затем вторую, срывая новые овации восторженной публики, и на высоте в 5,8 тысяч километров они прошли сквозь радиационный пояс Земли, чтобы окончательно исчезнуть с экранов во тьме дальнего космоса. Хэнк ушёл, не дождавшись приземления ускорителей. Для него представление закончилось. «Время до перезагрузки: 00:00:37» И опять новая реконструкция. Гостиная в их доме. Хэнк уснул в кресле, в упавшей с подлокотника руке детская книжка. Странно, таких у Хэнка не водилось: он заметил бы, когда протирал пылящиеся годами книжные полки. Коннор снова чувствовал своё тело. Как будто стоял за невидимой четвёртой стеной и наблюдал за происходящим в реальном времени. В комнате был беспорядок, ещё больший, чем когда они жили вместе. Повсюду стояли пепельницы, утыканные горами окурков, тяжёлые стеклянные бутылки чёрного виски и ни одного стакана, смятые доллары, пачки из-под сигарет, коммунальные счета, какие-то стикеры, расклеенные тут и там совершенно хаотично. Следы безумия не находящей покоя души. «Пьянство — это такая форма самоубийства, когда можно возвращаться к жизни и начинать заново на следующий день», — ещё одна любимая Хэнком цитата Буковски. От горечи заныло где-то в области тириумного насоса. Коннор до боли надавил на глаза, скользнувшие по лицу пальцы зарылись в волосы, и шаг за шагом он стал мерить пространство вдоль невидимой стены туда и обратно. Хэнк спал, но его рука так и не отпустила книгу. На грязном ковре Коннор вдруг заметил дорожку из скрученных белых кусочков бумаги. Сканер узнал в них его записки, те самые послания из бутылки. Хэнк снова их перечитывал, бросая одну за одной, как хлебные крошки. Когда же это было? Сколько прошло времени? Мозг разрывался от роя навязчивых мыслей. И тут его осенила догадка: что, если всё это происходит сейчас? Неважно как. Если это правда возможно? Коннор вздрогнул. Реальность комнаты двоилась: что-то прорывалось в неё. Тут книжка в руке Хэнка плавно, словно в кино, размылась, а когда изображение вновь обрело чёткость, рука уже держала старый револьвер, подцепленный за спусковую скобу. Хэнк шевельнулся так, будто видео сняли с паузы. Он вовсе не спал — просто обмяк в минутном оцепенении, слушая, как тяжко ворочаются в голове мысли. Заторможенно поднял руку на подлокотник, удобней перехватывая рукоять ладонью. — Хэнк! — Коннор бросился к нему, но только налетел лбом на прозрачную стену. В один миг страх захлестнул разум ледяным шквалом. Осознание обрушилось слишком внезапно, слишком не вовремя. Ладони с размаху упёрлись в стену, но та не откликнулась даже глухим звуком. — Хэнк, посмотри на меня! Он не слышал или попросту не хотел слышать. Рука вяло оторвалась от кресла, голова откинулась на край спинки, и длинное дуло мягко упёрлось под челюсть. Так же, как сделал Фёдор перед выстрелом. «Пистолет — самый громкий способ уйти. Кому охота ставить всех вокруг на уши? Но это и самый быстрый способ», — почему-то прозвучали в голове слова Хэнка, которых тот никогда не произносил. — Прости меня, Хэнк. — Коннор яростно оттолкнулся от стены, но тут же набросился снова, рычал, бил кулаками, плечами, обрушивался всем телом, но не сделал и трещинки. — Да посмотри же на меня!!! Хэнк взял револьвер в обе руки. Последний тяжёлый вздох. Коннор не мог это видеть. Эта чудовищная уродливая сцена самоубийства: кто угодно, но не Хэнк — Хэнк не мог быть там! Взвод курка, долгий, с мучительной оттяжкой. — Хэнк! Я не должен был улетать! Ну пожалуйста! Хэнк, стой!!! «Время до перезагрузки: 00:00:01» Оглушительный хлопок перенёс Коннора в другую реальность. Системы снова работали, и постепенно из цветастой пиксельной мути вокруг выстроилась проекция китайской комнаты. Ричард с Фёдором неподвижно лежали на полу в какой-то паре шагов. Дэвид стоял перед ним: Бэйдоу сдавливала его горло целой рукой, тот даже не сопротивлялся. Но Коннору было не до этого. Содрогаясь от слёз, он опять нашёл глазами Ричарда: тот смотрел в потолок невидящим взглядом, диод на виске потух, сделав его совершенно человечным, вот только грудь его превратилась в изрытое дырами минное поле, биокомпоненты — в кашу из тириума и ошмёток синтетических тканей. Коннор не мог даже мельком взглянуть на тело Фёдора, который сделал с ним такое. А вот Бэйдоу не сводила с того глаз. В них сквозило безумие: она даже не могла оплакать Фёдора, лишённая такой способности. — С возвращением, Коннор. — Дэвид попытался улыбнуться ему, но рука сжимала горло крепко. — Ты быстро проснулся, — хрупкая с виду Бэйдоу так тряхнула его, что едва не оторвала от пола, заставляя смотреть на себя. — Эй, эй! Не стоит так убиваться. У капитана всё равно не было выбора: самоликвидацию прописали в его программе в случае нападения на своих. Коннор чувствовал, как всё тело его скручивает невыносимой болью. Он не мог дышать, хоть и понимал, что дело не в кислороде, а в программной ошибке, самообмане. Пальцы Бэйдоу так сдавили чужую шею, что искусственный материал под ней стал прогибаться. — Бэйдоу. Большая Медведица, — продолжал ласково нашёптывать Дэвид, хотя его голосовой динамик шипел и сбивался. — Они назвали тебя с любовью. — Кто был… — тихо пролепетала Бэйдоу. — Ты что-то хочешь сказать, милая? — Кто был зрителем? Ты сказал, мы узнаем в конце. Если все мы тупые марионетки… для кого представление? Дэвид ласково улыбнулся, но за этой притворной лаской было нечто противоположное — чувство собственного превосходства. Он медленно отвернул лицо от потерянной Бэйдоу и глянул на Коннора, глаза в глаза. В этом и был ответ. Сквозь горечь, сводящую с ума, отупляющую немую горечь, Коннор понял, что весь этот ад был только для него, и Дэвид преподнёс его со свей душой, со всем трепетом, который мерцал теперь в его расширенных зрачках. Это был величайший подарок и самое искреннее признание. Признание в его, Коннора, исключительности. В том, что он — настоящий. Бэйдоу выдохнула, безмолвно, опустошённо. Коннор знал, как Дэвид был ей дорог. А теперь в ней осталась только ненависть, и последним, что он увидел перед тем, как снова провалиться в беспамятство — изящный поворот, с которым Бэйдоу зашла Дэвиду за спину, так что шея попала в изгиб локтя. И хруст, когда Бэйдоу сжала руку.