***
— Может скажешь мне, отец, что такое с матерью в последнее время? Глянул недовольно. — А что с ней, Снеррир? — Ты не замечаешь разве? Она сама не своя. Вокруг ничего не слышит и не видит. На это и другие уже… — Другие? Видно, перед походом у людей совсем никаких забот нет, что они чужих жен обсуждают. — И все же… — С ней такое бывает. Когда она увидит что-то. Ей просто время нужно. — Время? — Сжиться с тем, что она в своих видениях узнала. — Думаю, поэтому некоторых ее поведение и пугает. — Не ко времени все это. Я поговорю с ней, не знаю только, поможет ли. Огляделся по сторонам. — Эй, Оддвар, поди-ка сюда. — Что такое, конунг? — Ты, помнится, ворота со Сьольвом охранять должен был на днях. Только вот, слышал я, что тебя с ним не было. Где же ты был? — Я только… — Неужто напился? — Ты что! Я… — Или с какой девкой болтался? — Ну… Усмехнулся. — Могу тебя понять. Иди-ка сюда и ты, Сьольв, чего там встал. Вы же приятели, кажется? Ты ему, Оддвар, доверяешь, вижу, раз на воротах одного оставил? — Понятно, доверяю! — Это хорошо. Хорошо, что между моими людьми такое доверие. Вот бы только обязанности свои помнили. Сталь сверкнула. Грохнуло у ног тяжело. По земле кровь растеклась. — Надеюсь, Оддвар, это отучит тебя по девкам бегать в неурочное время. Огляделся растерянно. Со всех сторон косятся удивленно. — Я все понял, конунг. — Понял — хорошо. Запомнишь — еще лучше будет. — Не пойму я, отец, Сьольва-то за что? — Оба виноваты одинаково. Только ума у Оддвара всегда больше было. И толку от него тоже. Да и мало кто теперь согласится дружков своих в их безделье покрывать. Усмехнулся. — Теперь ясно.***
Игла замерла в пальцах. На нее и не глядит. — Поговори со мной, Рунгерд. Повернулась. Словно бы и не видит. — Так больше продолжаться не может. Ты людей пугаешь. — Я? Скрипнула скамья. Шитье из пальцев осторожно, иглу. В сторону. Не до них сейчас. Узоры колец впились в ладонь. Теплые. А пальцы холодные. Словно неживые. — Никто не хочет думать о дурных предзнаменованиях перед походом. Но ты… Некоторые считают, что… — Я не вижу ничего, что касалось бы их. Я сказала сразу, что поход окажется удачным. — Поэтому моя жена ходит с таким видом, словно к тризне готовится. Ты ведь понимаешь, что я говорю тебе? Взгляд подняла вдруг. — Почему от тебя пахнет кровью? — Пришлось убить кое-кого. — Кого же? — Сьольва. Помнишь такого? Он еще глазел на тебя частенько. — Не замечала. — А ты ведь ничего вокруг не замечаешь. Только и видишь то, что не случилось еще. Может, заметишь наконец, что вокруг творится? Что сейчас у тебя есть, разве плохо? — Но как же… — Я будущего не вижу, и мне никогда до конца тебя не понять. Но зачем отказываться от того, что имеешь, ради того, что даже не случилось еще? Что будет, то пусть и будет. В свое время. Раз уж норнами сплетено. Но сейчас нет ничего из того, что ты видишь, так и не веди себя так, словно оно уже случилось. — Ты говоришь верно, но… — И ты послушаешь меня? — Я постараюсь. Впились в ладонь узорные кольца. Пальцы теплее сделались. — Я могу понять твою тревогу за сына… — Я ведь не только о нем тревожусь. — Это ты зря. Обо мне тревожиться тебе не стоит. Жить вечно я не собирался, так что и дела мне до всего этого нет. Со Сванлауг лучше разберись. — Что? — Ты ведь говорила, что уладишь вопрос с ее приданым. Так и займись этим. — Я… — Да и Рагнвальд собирался домой вскоре. Нехорошо выйдет, если он напоминать мне станет, для чего сюда явился. Кивнула. — Ты прав, Гутторн. Мне давно следовало этим заняться.***
— Знаешь, Сванлауг, ты на Фрейю похожа в этом ожерелье. — Неужели? — Я рад, что сестра моя такая красавица. — Брось, Снеррир… Взгляд со стороны дружинного дома внимательный. И знакомый как будто… — Сванлауг! Какая приятная встреча. Не ожидал увидеть тебя здесь. — Дагмар? Я тоже тебе рада. А как ты тут оказался? — Многие ведь сейчас в поход с конунгом собираются. И я вот тоже. А Фьёд с тобой сейчас? — Нет. Теперь уже нет. — Как жаль… А ты важная такая стала. Я тебя едва узнал в этом богатом наряде. Ты замуж вышла? — Верно. — Поздравляю тебя. А ты, верно, и есть ее муж? Улыбнулась. Взгляд веселый поймала. А ведь и у отца его такой же. — Снеррир мой брат. — Да… Вы и впрямь похожи. — Эй, конунг, ты бы глянул… Там за воротами драку учинили. Кажется, кто-то из твоих людей. — Тролли б их… Я пойду, Сванлауг, потом увидимся. — Конечно. Глянул вслед. — Твой брат конунг? — Снеррир сын конунга Гутторна. — Я что-то не пойму… Что его сын вроде как живой, я слышал, а вот… Ты разве тоже его дочь? — Нет. Племянница. — Так ты… дочь конунга Гуннара? — Так и есть. Ты прости, что не сказала правды, когда гостила у вас. Тому была причина. — Это ничего. Надо, так надо. Но я и не думал, что ты окажешься такой знатной девушкой. А Фьёд… Улыбнулась. — Нет, с ней мы не в родстве. — Это хорошо. А твой муж, видно, тоже человек знатный… — Ты прав. — А кто он? Может, я о нем слышал? — Уверена, что… Рука опустилась на плечо. По спине скользнула. Привычно уже. И воздуха сразу мало… — Кажется, мне знакомо твое лицо. Ты один из сыновей Альвара хольда? — Ярл… Все верно, я… — Ты Дагмар. Я брал тебя однажды на свой корабль. Вижу, ты знаком с моей женой. — С кем? Через плечо улыбнулась. — Да, Рагнвальд, я несколько дней гостила в усадьбе Дагмара. Недавно совсем. Его домочадцы были добры ко мне, когда я была в трудном положении. — В этом не приходится сомневаться. Родичей Дагмара я знаю как достойных людей. — Я рад слышать это от тебя, ярл. — Не хочешь снова пойти на мой корабль? — Да я с радостью! — Вот и хорошо. Рука подтолкнула вперед легко. Камешки заскрипели под ногами. — Рунгерд говорила, что решит вопрос с твоим приданым. Вы обсуждали с ней это? — Нет. Уж не стоит ли напомнить ей… — Напомнить стоит. Дольше задерживаться в их доме нам ни к чему. У меня хватает собственных дел, которые стоит уладить перед походом. — Тогда сегодня я так и поступлю. Взгляд скользнул ниже. Недовольно. — Где ты взяла это ожерелье? — Мне Хильдис дала. — Для чего? — Я взяла ненадолго… — Тебе своих украшений мало? — Но… — Это ожерелье ее матери. Пусть оно будет у нее. — Я только… Взгляд кольнул стрелой. — Верни его. — Хорошо. Я верну.***
Шуршит под ногами солома. Как-то непривычно тихо здесь. Девушки за ткацким станом не хихикают. Разговоры и те шепотом. И куда она… — Не меня ли ищешь? Стоит ледяной статуей. Ясно теперь… А от этого взгляда и самой заледенеть можно. — Я искала Хильдис. — Ее здесь нет. Но у меня разговор к тебе, Сванлауг. — Что еще за разговор? — О твоем приданом. Давно надо было… — Так говори. Я уж думала напомнить тебе. Прошуршала дорогим шелком. Кивнула на место рядом. — Думаю, тебе самой следует выбрать все, что нужно. В моих кладовых найдется и драгоценная посуда, и редкие ткани. А… — Какая щедрость небывалая! — Мне хлопот меньше. — И то верно. Я собираюсь наладить дела в усадьбе, что матери принадлежала. Теперь она моя, раз брата моего здесь нет. И мне рабы понадобятся. — Конечно. Я дам тебе рабов. Есть и другие земли, которые принадлежат тебе по праву. Как и доход от них. — И каков этот доход? — Увидишь сама. Не думаю, что будет повод для недовольства. — Твое предложение мне нравится. Только похоже на то, что речь идет не только о моем приданом. — А о чем еще? — О вире, Рунгерд. Так это? — Я вижу, что принять ее ты не против. — Клятву в мирных намерениях с меня потребуешь? — Не верь никогда волчьим клятвам*… Но мирные намерения ты мне обещала и так. И я это помню. — Все хотела спросить тебя, почему ты не сказала своему мужу о той девушке? Твоей бывшей рабыне. Она ведь убить тебя хотела. — Тогда он убил бы ее. — Так… разве тебе есть какое-то до этого дело? — Нет. Если бы не ее ребенок. — Не думала, что ты желаешь его появления. — Мое желание здесь ни при чем. Но… Его словно боги хранят. Если бы и моего сына… так же. — Но… А скажи, что ты дала Торвальду там, на пристани. Когда он уезжал. — Заклинание одно. От волков. — Для чего? — Как-то он жаловался на одного зверя, который в его землях страшные бесчинства учинял. И покоя от него никому не было. А потом этот зверь исчез. Так вот, заклинание на случай, если вновь объявится. Да и мне нужно было отплатить ему за одну услугу. Усмехнулась. — Я просила, чтобы он забрал попов из моего дома. Они с самой зимы здесь, и от них покоя тоже никому нет. И ведь не избавишься… Прилипчивые, как грязь болотная. Они и с Торвальдом уезжать не хотели. Пришлось пригрозить, что в рабство их продам. Хотя не думаю, что это было бы просто. От таких рабов обычно мало проку. — Странно, что он согласился. — На свой корабль он их все же не взял. Сказал, что все равно за борт сбросит, стоит кому-то из них рот раскрыть. — Может, так поступить и стоило? Не понимаю, зачем нужно было приглашать их в свой дом. — Спроси об этом своего дядю! Это ему захотелось сагами их развлечься. — И как, развлекся? Поморщилась недовольно. — А ты была знакома с матерью Хильдис? — Что? Для чего ты спрашиваешь? — Я много о ней слышала. Интересно узнать, какой она была. — Да, мы были знакомы. Я помню ее как женщину спокойную и разумную. Только вот сдается мне, нрав ее не так прост был, как на первый взгляд казалось. Достаточно взглянуть сейчас на саму Хильдис. А она ведь и лицом на мать походит, только волосы у нее светлее. У матери ее волосы были как пламя в очаге. — А… она красивой была? — Да. Красивой ее считали многие. — И… — А ведь в молодости она больше походила нравом на свою дочь, чем потом… После смерти сына. — Что? — Ты об этом не слышала? У Хильдис младший брат был. Он умер, когда ему две или три зимы сравнялось. То ли хворь какая, то ли еще что… Это уж мне не известно. — Что ж… Благодарю тебя за ответы, Рунгерд. — Не за что благодарить. Прошуршала дорогим шелком к выходу. А от двери смех веселый. — Сванлауг! И где она столько времени… — И ты здесь! — Я искала тебя, Хильдис. Любопытство веселое во взгляде. — Для чего? Поблескивают золотые серьги. И глаза радостно. В волосах светло-рыжих лента золотом мерцает. А она ведь и лицом на мать походит, только волосы у нее светлее. У матери ее волосы были как пламя в очаге. Не такая уж она и… Если приглядеться. — Что ты на меня так глядишь? Для чего искала? — Не важно! Скажи лучше, где была. — Гуляла. — С кем? Заулыбалась снова. — Не одна. — Ясно. — Что тебе не нравится? — А мне разве что-то не нравится? — Да в последнее время тебе все не так. — Не замечала. А! Возьми вот. По щеке металлом теплым. Даже дышать легче сразу. Вот ведь тяжелое… Больно нужно оно! — Я думала, ты хотела подольше его… — Я ведь сказала — ненадолго! — И все же не пойму я что-то недовольства твоего. Там хлеб испекся, пойду я… — Вот уж не советую тебе его есть, Хильдис. Там, верно, для рабов напекли. — Почему это? — А ты не чуешь, вонь какая? Уж не знаю, что в муку добавили — коры или желудей. — Да о чем ты говоришь? Какая еще вонь? Я сама сейчас ела, как вернулась. Нет там никаких желудей. — Ну, как знаешь. — Ты как Йорунн. Та тоже все от еды нос воротит, но она-то понятно, а… а ты… Да что она еще… — Может, ты тоже… — Что ты, Хильдис, такое… Руки обхватили цепко. Смех радостный над ухом. — Хильдис… — Это ведь чудесно так! — Да перестань… — Я так рада! — Хильдис! В глаза уверенно. — Только не говори никому ничего, ладно? Улыбка радостная. — Конечно, раз ты просишь.