***
Серые глаза разглядывают внимательно. Изучают. Маленькие пальцы ухватили воздух рядом с лицом. — Сванлауг нравятся твои серьги. — Да, она всегда с ними играет. Верно, придется подарить их ей, когда вырастет. — Она любит, когда ты берешь ее на руки. — Зато мой сын теперь все больше убегает, когда я хочу его взять. Улыбнулась. — Ему уже три зимы сравнялось. Пора бы взять на руки ребенка помладше. — Надеюсь, скоро смогу это сделать. Маленькие пальцы вцепились в ворот рубахи, ладонь внутрь скользнула. — Возьми-ка ее, Герлок, кажется, она проголодалась. Распустила тесемку. Руны в мешочке щелкнули тихо. — Тяни. Не боишься ведь? — Стоит, думаешь? Рука в мешочек нырнула. И снова. Три руны. Словно шепчут что-то… Ну почему ей? Ведь не просила же ничего. Не спрашивала! Не для себя… Не должны ведь сейчас! Или сами боги предостерегают? Но как поверить… в такое? Пальцы на руке холодные. — Рунгерд… Разве возможно это? — Что ты увидела? Ужас в глазах. — Что-то плохое, верно? Не молчи только! На тебе же лица нет… Одна руна скользнула на пол. Хагаль*. — Увидела? Я? Нет. Просто задумалась. — Но… Руны в ладони безжизненные, холодные. В мешок, не глядя. — Почему ты так глядишь на меня? — Дочь крепче к себе прижала. — Разве я чем-то тебя обидела? — Нет, Герлок. Не обидела. Я пойду на улицу, здесь душно слишком. Последнюю пальцами сжала. Хагаль. Обжигает ладонь, шепчет что-то. Что ж… Так тому и быть. Открыла глаза. Огонь в медной лампе потух давно, комната в темноту погрузилась. Провела рукой по здоровой щеке. — Оставь меня в покое, Герлок. Ты не можешь меня больше тревожить…***
Тучи тяжелые, низкие. Соль только край небосвода осветить успела. Все в усадьбе спят еще. И только треллы суетиться начинают. Мимо шаги быстрые. Глаза заспанные, полные ведра в руках. Лай заливистый следом. — Иди, иди прочь, блохастая! Ничего тебе не дам! Дверь в конюшню распахнута. Голоса негромкие. — Это что, серебро? — Да! Видишь, как красиво! — Ох, застежки прямо как у хозяйки! Это ведь такое богатство. Смотри, еще подумают, что ты их украла. — Не подумают. Я их пока спрячу подальше. Никто и не увидит. — И правильно! Пойдем-ка лучше. У нас еще дел много. — Какая красивая лошадь! — Красивая, как сама госпожа. Это же лошадь фру Рунгерд. — Знаю. И зачем ей лошадь, когда она на волках разъезжать может*? И красота, до которой собственному мужу дела нет. — Что ты такое… Ох! Улыбнулась. Взгляд у обеих удивленный теперь, испуганный. — Вижу, собственная челядь в колдовстве меня обвиняет? Вам от безделья заняться нечем, что вы решили людские домыслы обсудить? Так я это исправлю. Работы у вас будет столько, что болтовней некогда заниматься станет. Но для начала посидите под замком несколько дней. Будет вам наука. И наговоритесь вдоволь заодно. Блеснула в руке серебряная застежка. Даже забыла о ней от страха. — А может… у тебя найдется чем свои слова подтвердить? Голову еще ниже опустила. Лицо в распущенных волосах скрылось. — Чего молчишь? С моим мужем ночью ты разговорчивее была, раз он тебе такой подарок сделал? Рука сама за спину нырнула. Усмехнулась. — Ульвар! Шаги от двери тяжелые. Наконечник копья блеснул ярко. Лошадь у входа фыркнула тревожно, другая за ней следом. Желтые волчьи глаза смотрят внимательно. — Запри этих бездельниц в лодочном сарае. Ткнула в плечо теплая морда. Грива белоснежная скользнула в пальцах. — Пусть посидят немного. И скажи, чтоб не кормили. Нечего зря еду переводить. Копье указало на вход. Сено под ногами захрустело. Совсем рядом. Что-то… — Постой-ка! Застежки нет в руке. Спрятала уже куда-то. Пальцы в плечо вцепились. Взгляд внимательный чересчур, пронизывающий. Словно стылый ветер. Глаза закрыла. Потянулась другой рукой. Все ниже, к животу. И отдернула тут же. Пальцы в плечо еще сильнее впились. Взгляд — в лицо испуганное. Отвернулась с трудом. Встретилась с желтыми глазами. — Уведи их отсюда! В пальцах гриву белоснежную пропустила. Прижалась щекой к теплой морде. — Только этого не хватало…***
Серый конь поднял морду. Фыркнул приветливо. Усмехнулась. Спрыгнула на землю. Видно, не получится одной здесь побыть. Шагнула в рощу. И нет ничего сейчас, кроме этого небольшого леса. Пусть и не похож он совсем на тот, в котором раньше жила, но хорошо как оказаться здесь. Шелестят над головой листья. Под ногами шелестят. Словно песню поют. Радостную. Ветер к волосам ласково прикасается. Как же тяжело в последнее время взаперти сидеть было. Только что уж сделать, когда и сил нет с постели подняться. А все колдовство… Вот и поляна знакомая. Жертвенный камень в центре. Дерево поваленное… — Что ты надеешься найти здесь, Гутторн? Серые глаза глянули спокойно, без удивления. — Возможно, то же, что и ты. Рука хлопнула по сухой коре. — Садись. — Когда я здесь, все тревоги словно теряют надо мной власть. Усмехнулся. — Я заметил, что слишком уж много у тебя тревог в последнее время. Хоть и не пойму их причину. — Пусть это лишь меня волнует. — Быть может, есть то, о чем и мне стоит поволноваться? Улыбнулась язвительно. — О чем волноваться конунгу, у которого даже рабыни платья серебряными застежками закалывают? Такая же в ответ улыбка. — Раньше тебя это не очень-то заботило. — Верно. Но раньше ни одна девка не позволяла себе обсуждать меня по углам и распускать обо мне слухи. — Уж не пожаловаться ли ты мне решила? — Нет. Но ты ведь не хочешь, чтобы все кому не лень болтали о том, что твоя жена ведьма? — Так это разве не так? Зубы сжала. — Да чтоб ты… Рассмеялась весело вдруг. Пальцы скользнули по серебряным волосам, отбросили назад. Рука на плечо легла. — Иногда мне кажется, что кровь твоя не красная, а синяя, как у твоих… как у троллей. — Раз так, зачем же было на троллихе жениться? Голос дерзкий, взгляд же теплее гораздо. Улыбнулся. На миг всего. — С той девушкой ты ведь ничего не сделала? Выпрямилась. Взгляд холодный вновь. — Даже если и так, что с того? — Отвечай, Рунгерд! Дернула плечом, руку сбросила. — А что ей будет? Посидит под замком, может поймет, как себя вести надо. — Хорошо. Ты должна знать, что эта девушка скоро родит мне ребенка. Надеюсь, что это будет сын, которого я смогу признать своим наследником. — Так ты… Ты этого не сделаешь! Никакой выродок рабыни не займет место моего… Отвернулась. Волосы на лицо упали. — Тебе придется с этим примириться. Быть может, это тебя порадует. Ты сможешь растить этого ребенка, как своего. — Этого не будет! — Да что это с тобой? Я же не собираюсь с тобой разводиться, чтобы взять другую жену! Глянула с ненавистью. — Над этим стоит подумать! — Послушай, моя Рунгерд. Когда наш сын умер, ты вела себя так, словно тебе безразлично. Но ты до сих пор не можешь с этим примириться. Ты сама ведь не хочешь обо всем забыть. — И ты собираешься упрекать меня в этом? — Нет. Но порой ты себя как безумная ведешь. Почему тебя продолжает волновать то предсказание? В нем же больше смысла нет. Признай, что ошиблась тогда. Склонила голову молча. — Я и представить не мог, что спустя столько зим ты захочешь избавиться от Герлок и ее семьи. — Я не могу спокойно спать, пока ее дочери живы. Усмехнулся. — И какой в этом сейчас смысл? Ты говорила, что одна из ее дочерей убьет нашего сына, но ведь этому не суждено сбыться! — Не мог бы ты уйти? Я пришла сюда побыть в одиночестве. Серые глаза оглядели пристально. Звякнули украшения. Листья палые зашелестели тихо. Ногти в сухую кору впились. Вслед глянула. — Я никогда не ошибаюсь.