***
— Ты на что это так залип? — интересуется Хосок, пихая Чимина локтем в бок, когда становится понятно, что тот его попросту не слышит. Пак отрывает себя от перебирания бусинок из сокровенных воспоминаний, каждое из которых так или иначе связано с Мин Юнги и его улыбкой, и переводит внимание на явно недовольного парня. — Не выспался, — коротко врёт младший, пожимая плечами. — Так о чём ты? — Смотря с какого момента ты перестал меня слушать, — ворчит Хосок, время от времени кося взгляд на палочки в руке Чимина, которыми он без особого интереса перебирает овощи поверх лапши. — Ох, бога ради, ты либо уже съешь, наконец, либо отставь! Чимин хмыкает, демонстративно подцепляя лапшу, и отправляет в рот часть своего чапчхэ, медленно пережёвывая и вызывающе выгибая бровь. — Ну неужели, — парень откидывается на спинку стула и обводит взглядом небольшое помещение студенческого кафетерия, прежде чем заговорить вновь. — Я говорю, сюрприз-вечеринка. — Для кого? — уточняет Пак, и Хосок смотрит на него, как на тупого. — У Юнги-хёна день рождения через два дня, алло. Вы же, вроде как, теперь соседи, как можно этого не знать? Чимин бы обязательно возразил, что он, в отличие от собеседника, не носит негласный титул «знаю всё и обо всех». Хосок, в общем, хороший парень и талантливый танцор, и одному богу известно, как он умудряется появляться на всех занятиях, репетициях и тренировках после тех отвязных тусовок, на которых с завидным постоянством становится звездой вечера. Хосок знает если не всех, то многих, и, пожалуй, только самый зашоренный первокурсник не знает Чон Хосока или хотя бы не наслышан о нём. И Чимин обязательно возразил бы, что он, в отличие от собеседника, не собирает сплетни и не лезет с расспросами, если бы не озвученное им имя. Юнги-хён. День рождения через два дня. Вот так новость. — Я, знаешь ли, в его ID не заглядывал, — всё же выдаёт Чимин в своё оправдание. — Но идея хорошая. Кто-нибудь ещё в деле? — Все, разумеется. Это только ты у нас в танке, — усмехается Хосок и получает в ответ оттопыренный средний палец. — Боже, с твоими маленькими ручками это выглядит так смешно! — Иди в зад, хён, — фыркает Пак и снова подхватывает палочки, отправляя в рот еще одну порцию чапчхэ и меняя тему: — Так вы уже решили с подарком? — Бухло, — Хосок пожимает плечами, и Чимин закатывает глаза. — Хорошее бухло, окей? Ещё я предлагаю сделать баночку с пожеланиями, ну, знаешь, написать хёну какую-нибудь приятную ерунду, типа «талантливый», «мило ворчишь», ну, что там обычно пишут. — «Счастья, здоровья, и пусть мечты сбываются», — хмыкает парень, решая для себя, что Юнги достоин большего. — Во, точно! Спасибо за подсказку, — Чон усмехается, звонко хлопнув в ладоши. — В общем, у тебя есть два дня, чтобы что-нибудь придумать. Чего уставился? Пускай каждый напишет! Ты же не думаешь, что я один буду всё это строчить. К тому же, так душевнее. Чимин задумчиво щурится, приподнимая уголок губ. А ведь он мог бы написать действительно трогательное анонимное поздравление, в конце концов, написать же гораздо проще, нежели сказать лично. К тому же хёну наверняка будет приятно получить что-то искреннее и тёплое среди дурацких «счастья, здоровья, любви». Получить эту самую любовь, пусть и в письменном виде. Почему-то Пак уверен, что никто другой не сможет сделать это настолько хорошо, насколько получится у него самого. — Я напишу, — решает Чимин, коротко кивая, и позволяет втянуть себя в обсуждение подробностей вечеринки. Парень принимается за выполнение обещания тем же вечером. Юнги присылает сообщение в «какао», где говорит, что будет поздно, а посему просит забрать какую-то примочку у Ли Намджина из семьсот третьей и бережно донести её до комнаты, оставив на столе. Решив, что момент выдаётся удачный, Чимин запасается бутылкой белого сухого, выполняет поручение старшего и, включив ночник, усаживается за стол перед пустым листом, ожидая вдохновения в компании вина. Вдохновение приходит спустя два бокала. Алкоголь притупляет скромность, но усиливает ощущение безграничной влюблённости, и это одна из причин, по которой Чимина несёт. Он буквально захлёбывается в этой любви, вспоминает изящные руки и тонкие запястья старшего, и то, как преображается его лицо, когда на нём появляется та самая широкая улыбка. Его чудесные лисьи глаза и аккуратные губы, великолепные ноги, и еще раз улыбку, потому что о ней хочется кричать в голос на протяжении приблизительно ста восьмидесяти пяти с половиной часов. Пак периодически напоминает себе, что послание должно занимать лишь одну сторону листа и в сложенном виде поместиться в ту самую баночку, и это единственное, что ещё позволяет ему не слететь с катушек и не начать писать роман. Возможно, в результате у него получается скорее пылкое и трогательное признание, нежели поздравление и пожелание на очередной год жизни, но это даже к лучшему. Чимин восхищается, бурно, много и абсолютно искренне. Талантом, внешностью, запахом, манерой держать кружку, то есть буквально всем, и призывает соседа помнить, что он — самый замечательный, невероятный, потрясающий хён на свете. Добавив короткое «С днём рождения!», парень ставит маленькое сердечко вместо подписи и несколько раз перечитывает послание, чуть не прослезившись от собственной эмоциональности. Не давая себе возможности передумать или что-либо изменить, то есть струсить, Чимин аккуратно сворачивает письмо до размера узкой, но весьма толстой полоски, перевязывает его бечёвкой, ранее служившей закладкой к книге, и отправляется в комнату к Хосоку. — О, ты перевязал? Прикольно выглядит. Нужно будет со всеми так сделать, — одобрительно кивает парень, забрасывая в уже подготовленную милую баночку краткий пересказ целого тома любовной лирики и даже не подозревая об этом. Чимин немного нервничает, но, в общем, уверен, что поступает правильно. Потому что Юнги достоин. Конечно, немного протрезвев, Пак уже не так уверен. Юнги всё ещё достоин, и каждое слово там — правда, но парню от этого не легче. Письмо анонимно, но теперь Чимину кажется, что это может повлечь за собой дополнительные проблемы. А что, если Юнги решит, что это написал, например, Хосок? Или Намджун? И, более того, что будет, если он окажется не против перевести те чувства из письменного эквивалента во вполне физические проявления? Чимин видел такое в американских фильмах, когда подлые ухажёры присваивают себе поступки и жесты других ухажёров, не подлых, и заведомо ненавидит Хосока и Намджуна, и даром, что ни один, ни второй ни разу не были уличены в наличии каких-либо высоких чувств к Мин Юнги. С другой стороны, Чимин понятия не имеет, насколько близко его могут подпустить без необходимости сменить комнату. Не будет ли это слишком навязчиво, слишком поспешно, слишком пугающе и врасплох? Это ведь он, Чимин, лелеет свои чувства добрых полгода, Юнги же всего полторы недели как узнал о его существовании. Господи, ну почему любовь — это так сложно?! Несмотря на душевные терзания, парень решает оставить всё как есть, расслабиться и отпустить ситуацию. В конце концов, размышляет он, как еще Мин Юнги поймёт, что он, Чимин, всерьёз увлечён и хочет большего, если он будет делать вид, что ему всё равно? Правильно, никак. А значит, Пак поступает правильно. Мало-помалу, осторожно, ненавязчиво, но делает шаги на сближение и просто наблюдает. Ждёт. И сходит с ума. Потому что Мин Юнги всё ещё самый прекрасный на свете, даже вне алкогольного опьянения.***
Чимин хотел быть первым, кто поздравит Юнги с днём рождения. Он купил торт, свечи и стильную поздравительную открытку, думал было разразиться праздничной песней прямо в полночь, но старший уснул где-то около половины, ссылаясь на усталость от этой недели и возможность поспать подольше. Тогда Пак перенёс план на утро, но хён не собирался вставать ни в десять, ни в одиннадцать, ни в полдень, и вряд ли оценил бы чиминовы поздравления и песни, если бы они стали причиной его пробуждения. Юнги действительно уставал, и Пак понимал это, а потому с грустным вздохом оставил и торт со свечами, и открытку на столе, отправляясь на подмогу остальным ребятам, пытающимся превратить неуютный и сырой репетиционный класс в подвальном помещении общежития в хоть сколько-нибудь нарядное место торжества. Именно поэтому сейчас, когда именинник, видимо, немного утомлённый всеобщим вниманием, похлопывает по плечу очередного приятеля, пытаясь уже, наконец, дойти до этого злосчастного стола с алкоголем, Чимин невероятно рад грамотно подобранной локации. Он отставляет свой пластиковый красный стакан и выхватывает ещё один из внушительной башенки пустых, плеснув в него виски в чистом виде. — Ох, Чимин-а! — благодарно тянет Юнги, поравнявшись с соседом, и принимает стакан из его руки, когда чувствует на своём плече уверенное прикосновение и оборачивается, пытаясь не выглядеть недовольным. Паку этот парень не знаком, как, впрочем, и приблизительно треть присутствующих. Он протягивает имениннику руку, говоря что-то, совершенно точно содержащее слова «счастья» и «здоровья», за весьма громкой музыкой Чимину не слышно, но он умудряется прочесть по губам и усмехается. Надо же, как оригинально. Это, безусловно, стоило того, чтобы отвлекать хёна от отдыха и лишать его, Чимина, возможности поздравить старшего наедине. — А это… Хосок! Кто-нибудь, сделайте потише, я своих мыслей не слышу! — громко возмущается Юнги, и ко всеобщему удивлению это срабатывает: музыка становится тише. — Это мой новый сосед, Пак Чимин. Чимин-а, это Ким Минсок. Младший чувствует на себе оценивающий взгляд, но глаз не отводит. Он знает, что выглядит хорошо в этих узких чёрных штанах и свободной бежевой рубашке с чёрным воротником, а потому не видит смысла нервничать или смущаться. К тому же ему откровенно плевать, что там о нём подумает этот парень. Лол, ты не Мин Юнги. Нужно будет напечатать это на футболке. — Новый Тэхён-а? — уточняет Минсок, всё еще внимательно исследуя ухоженное чиминово лицо. — Ну надо же, Юнги-ши, у тебя какая-то договорённость с аппаратом расселения что ли? «Всех красавчиков ко мне в комнату»? Ладно, вот теперь Чимину странно. Он любит внимание и комплименты, но этот звучит как-то уж слишком откровенно вкупе с пожирающим взглядом. Его пытаются снять, и… лол, ты всё ещё не Мин Юнги. — Ага, — Юнги с улыбкой косится на соседа, ободряюще подмигивая, — и там еще одно условие через запятую: тех, которые тебе не по зубам. Чтоб веселее было смотреть, как ты их пытаешься окучивать. Чимин прячет улыбку в своём красном стакане, но глаза его всё равно смеются, и Юнги это нравится. Пак Чимин слишком хорош для всяких там Ким Минсоков. — Ох, да брось, у Тэхёна ведь была какая-то школьная любовь, и… они, кстати, ещё вместе? — уточняет парень, и Мин закатывает глаза. Ловелас хренов. — Можешь подойти спросить, — пожимает плечами Юнги, делая вид, что не в курсе, несмотря на то, что буквально десять минут назад видел бывшего соседа возле пульта с рукой в мягкой чонгуковой шевелюре и в крепких объятиях младшего. Судя по тому, что Юнги знает, у Чонгука довольно горячий нрав, в особенности, когда дело касается Ким Тэхёна, будет интересно на это посмотреть. — Я спрошу, но только после того, как твой новый очаровательный сосед ответит мне, есть ли у него планы на следующую пятницу. Чимин давится своим виски-кола, чувствуя, как коктейль чуть ли не носом идёт обратно в стакан, и всё же умудряется проглотить напиток, отчего-то косясь в сторону Юнги. Стоит заметить, Мин выглядит крайне недовольным. Он закатывает глаза и скрещивает руки на груди, словно этот ваш Тони Старк, но также сосредотачивает внимание на Чимине, дожидаясь ответа. — О, прости, хён, — Пак пожимает плечами и давит виноватую улыбку, хотя ему ничуть не жаль, — моё сердце на самом-то деле тоже не совсем свободно, так что… лучше спроси Тэхёна. — Господи, где я проёбываюсь в те моменты, когда вы все в кого-то там влюбляетесь?! — негодует Минсок, пока Чимин многозначительно смотрит на соседа, делая очередной глоток виски-кола. Старший перехватывает этот выразительный взгляд из-за краёв стакана, пытаясь переварить происходящее. Ему бы, по-хорошему, должно было быть плевать на подробности личной жизни младшего, но отрицать свой очевидный интерес у Мина не выходит. И подождите-ка, ему не кажется? Пак Чимин в это самое мгновение вполне открыто строит ему глазки? Или же это всего лишь намёк на очевидную ложь? Юнги пытается понять, что он чувствует по этому поводу, а чувствует он как будто бы много всего разом, но взгляда не отводит. Чимин непозволительно красив, и это сбивает. — И что, вообще без шансов? Этот вопрос заставляет младшего разорвать зрительный контакт и вновь перевести внимание на не теряющего надежду Минсока. — Прости, хён, — Пак снова пожимает плечами и поджимает губы, краем глаза замечая, как Юнги осушает содержимое красного пластикового стакана и обновляет напиток. Чимин вдруг страшится того, что слишком давит, возможно, даже пугает соседа своим напором, а потому находит предлог в виде «О, Хоби!» и быстро ретируется, оставляя обоих парней у стола с напитками и двигаясь в сторону импровизированной зоны отдыха, состоящей из притащенных из учебного класса кресел-мешков. Час спустя Чимин поднабирается до кондиции «хочу танцевать», в частности благодаря Хосоку и его соджу, прихваченному со стола, дабы не ходить дважды и трижды. Танцевать, тем не менее, он не идёт, а лишь ёрзает в кресле, удобнее распределяя наполнитель под задом, и расслабленно откидывает голову, моргая в ответ на хосоково «надо отлить». В следующую же минуту на опустевшее кресло плюхается Ким Тэхён, но плюхается не сам: его буквально силой усаживает туда Чонгук, выглядящий, мягко говоря, злым. — Гуки, ну перестань, — Тэхён смеется, перехватывая руку бойфренда и нежно касаясь губами запястья. Чимин заинтересованно приподнимает брови, следя за развернувшейся сценой, когда Чонгук, наконец, замечает его. — Хён, присмотри за ним, пожалуйста, пока я отойду, иначе я испорчу Юнги-хёну праздник и раскрошу кое-кому лицо. — Ким Минсок? — уточняет Пак с понимающей улыбкой. — В душе не ебу, как его зовут, но он нарывается. — Да, он, — кивает Тэхён, подозрительно косясь на Чимина. — А ты-то откуда знаешь? — Он меня тоже клеить пытался, — отмахивается парень, усмехаясь. — Походу у него пунктик на соседей Юнги-хёна. — Я ему пизды дам, если ещё раз сунется, — яростно выплёвывает Чонгук, и Пак про себя отмечает, что младший совсем не шутит. Выглядит довольно горячо, к слову, но… лол, ты не Мин Юнги. — Кстати, об этом, — заговорщицки начинает Тэхён, когда младший всё же покидает помещение. — Он смотрит на тебя последние полчаса. — Кто? — непонимающе моргает Чимин, мысленно делая ставки, наебнётся ли вернувшийся Хосок, пытающийся крутить фуэте в центре негласного танцпола. — Джаред Лето, — язвит Ким, закатив глаза. — Юнги-хён, конечно. Ты его всё-таки очаровал, а? Пак чувствует, как разгорячённая алкоголем кровь приливает к лицу, и мигом вспыхивает, находя воздух в помещении слишком влажным и жарким. Сердце мелко дребезжит в груди, отдаёт пульсацией в кончиках пальцев и висках, пока смысл сказанного Тэхёном нагоняет его окончательно, отпечатываясь в сознании зацикленной бегущей строчкой. Юнги на него смотрит. И почему от этой новости вмиг становится так радостно и так страшно? Чимин решает, что выждал достаточно, дабы не выдать себя, и медленно, даже лениво обводит глазами помещение, словно невзначай фиксируя взгляд на столе с напитками. Юнги-хён там. И он действительно смотрит. И даже приподнимает уголок губ, когда осознаёт, что его поймали с поличным. У Пака от этого простого действия весь мир вверх дном переворачивается, а активность мозга сводится только к тем участкам, что ответственны за чувство удовольствия. Алкоголь определённо делает его смелее. Вмиг забывая о присутствии в комнате других людей, Чимин неосознанно теребит большим пальцем нижнюю губу, отвечая на улыбку старшего, когда чувствует неслабый толчок локтем в бок со стороны Тэхёна. — Ты сейчас слишком явно стонешь под ним на этом самом столе, — издевается тот, насмешливо закусывая кончик языка и растягивая губы в своей прекрасной прямоугольной улыбке. — Ну и угораздило же тебя… Чимин пропускает слова парня мимо ушей и поднимается на ноги, не разрывая зрительного контакта с соседом. Юнги с сосредоточенностью хищника следит за каждым действием парня, мысленно призывая себя перестать думать о том, как охренительно, должно быть, ощущались бы губы младшего на его теле. Во всём виноват алкоголь, определённо. Пак просто слишком хорош собой, а у Мина немного подрывает башню на этом фоне, и всё это может закончиться очень плохо, потому что… боже, как тяжело вспомнить причину, когда Чимин так медленно и плавно двигается вперёд, сокращая расстояние между ними. Он твой сосед, Мин Юнги, нельзя гадить там, где ешь. — Я ведь так и не поздравил тебя с днём рождения, хён, — мелодично замечает Пак, поравнявшись со столом и замерев на расстоянии полусогнутой руки от уха Юнги. — Разве? — парень усмехается и поворачивает лицо к соседу, пытаясь не смотреть на его губы. Чёрт, он флиртует с ним. Да, это точно флирт. Чимин бы нагло солгал, если бы сказал, что такое настроение старшего его не раззадоривает. В этот самый момент Пак впервые чувствует себя уверенно в компании Мин Юнги, кажется, он даже видит некое подобие зелёного света в глубине его глаз и открывает было рот для ответа, но тут же морщится, едва не затыкая уши от мерзкого скрежета фонящего микрофона, заполнившего каждый миллиметр помещения. — Да понизь ты сигнал! — громко требует Юнги, ощущая этот визг как будто исходящим из собственной черепной коробки. — Господи, бестолочь! Не дожидаясь, пока микрофон, превратившийся в руках Хосока в акустическое оружие, доведёт до самоубийства как минимум половину присутствующих, а до мигрени — всех оставшихся в живых, Юнги быстро подлетает к пульту и производит набор необходимых манипуляций, позволяя собравшимся облегчённо выдохнуть. — Хён, ты такой умный! — смеется пьяный Хосок в микрофон, незатейливыми жестами прося присутствующих организовать вокруг себя некое подобие полукруга. — Я тут вот о чём подумал! Поступило мнение, что всё это больше похоже на обычную попойку, хотя у нас есть именинник и повод. Мы, дескать, слишком мало внимания уделяем виновнику торжества. — Меня всё устраивает, — тут же замечает Юнги, явно учуяв неладное. К слову, Чимин напрягается тоже, поскольку знает: идеи пьяного Хосока редко бывают адекватными. Парень подходит ближе, находя себе место чуть позади сплотившейся группы ребят. — Да меня тоже, хён, но ты дослушай! У нас тут… чёрт, секундочку, — Хоби потеряно оглядывается по сторонам, но вскоре его лицо проясняется, он тянется к столу с пультом и подхватывает свободной рукой уже знакомую Чимину баночку. — Та-дам! Тут каждый из нас внёс свою лепту и написал тебе поздравление. Думаю, самое время их прочитать и выпить за то, какой ты крутой! Пиздец. Пиздец. Пиздец. Это то единственное, что вертится в голове у мгновенно протрезвевшего Чимина, когда он в полной мере осознаёт происходящее под одобрительный гул толпы. Окей, ладно, Пак почти успокоился и принял тот факт, что рано или поздно Юнги прочитает то сокровенное, что он осмелился выплеснуть на бумагу, сложить одиннадцать раз вдоль и два — поперёк, перевязать бечёвкой и забросить в это счастливо-здоровое море, но ради всего святого, не в формате же оупен-майк на виду у тридцати поддатых парней! Он думает даже возмутиться, что так поступать нельзя, и личное должно оставаться личным, но вовремя понимает, что личное-то, кажется, там только у него, а значит, он себя попросту выдаст. Парень всё глубже увязает в этой панике, обездвижившей тело и размягчившей язык, и чувствует себя абсолютно беспомощным под натиском внешних обстоятельств. Это подло, и он совершенно точно ёбнет по макушке дурацкому Чон Хосоку, если, конечно, сумеет пережить этот позор. В голову внезапно закрадывается идея сбежать, но парень не может шевельнуть даже пальцем, глядя на закатывающего глаза, но всё же принимающего из рук Хоби эту злосчастную баночку именинника. — Эй, Чимин-а! Весь вечер теряю тебя из вида! Есть дело! Появившаяся откуда-то из гущи событий рука Намджуна отрезает Чимину все пути к отступлению, по-хозяйски хватая под локоть и втягивая в компанию из четырёх ребят. Будь это мультфильм, приделали бы даже смешной чавкающий звук, с которым Пака поглощает безысходность, настолько безвольно ведёт себя его тело. Джун болтает что-то о Сокджине, пока Чимин сипло просит выпить и, приняв из рук незнакомого парня наполненный почти до краёв стакан неизвестно чего, делает сразу несколько мощных глотков, морщась от крепости подсунутого ему напитка. Что ж, так уж вышло, что это пока единственное доступное ему решение проблемы — успеть нажраться до такого состояния, в котором ему будет попросту плевать. Время пошло. Юнги, тем временем, обзаводится стаканчиком с виски и креслом-мешком и разворачивает первую бумажку, всё ещё снисходительно фыркая в микрофон. Пак научился отличать напускное миново недовольство от раздражения реального, и это совершенно точно притворное. Когда хёну приятно, он смущается, когда он смущается — начинает ворчать. Так уж он устроен. Откуда-то сзади доносится одобрительный свист. Чимин выпивает ещё. — «Ты хотел бы стать камнем в следующей жизни», — начинает парень и тут же делает паузу, не сдерживая неловкого смеха, когда его взгляд соскальзывает вниз по красивым ровным строчкам, — боже мой, Тэхён-а-а-а! — Что там, что там? — любопытствует Хосок, пытаясь заглянуть старшему через плечо, пока Чимин осознаёт, что послания, кажется, ещё и подписаны. Вот так штука: анонимность писем, написанных небольшой группой конкретных лиц, работает только в том случае, если все они анонимны. В противном же случае методом исключения… Пак выпивает ещё. — «Но не переживай», — всё-таки продолжает Юнги, качая головой. — «Это не так уж и важно. Я всегда буду брать тебя с собой и показывать самые красивые места». Комната наполняется протяжным уважительным «о-о-о-о», и даже Чимин признаёт, что это было красиво, глубоко и ёмко. — За тебя, хён! — произносит Тэхён откуда-то справа, приподнимая свой стакан, и все разом вторят. Чимин выпивает за двоих. Церемония продвигается весело, уютно и достаточно оживлённо, а потому спустя полчаса и примерно две трети содержимого банки поднабираются даже самые стойкие. Чимин почти готов столкнуться с прилюдным унижением и ткнуться носом в брошенные на растерзание толпе высокие чувства, по крайней мере, он думает так ровно до тех пор, пока в руке Юнги не оказывается то самое послание, узнать которое не так уж и трудно по его размеру. Особенно когда на этом делают акцент. — Ну нихрена ж себе, — усмехается Мин, усердно разворачивая полноценный рукописный лист под заинтересованный шёпоток собравшихся. Чимин готов поспорить, что знает, что такое микроинфаркт, не понаслышке. Господи, это конец… Парень закрывает глаза и просто ждёт. Пять секунд, затем десять, пятнадцать. И… ничего. Словно опасаясь удара, Пак осторожно размыкает веки, напряженно наблюдая за тем, как взгляд Юнги размеренно смещается слева направо, затем вниз по диагонали — и вновь по направлению текста, как кончик его языка застревает в уголке приоткрытых губ, растянутых в недоверчивой улыбке, и, затаив дыхание, просто отдаёт себя на волю случая. Юнги понимает, что держит в руках нечто личное, уже по размеру письма. Он совершенно не зря решает сперва пробежаться глазами по тексту и быстро осознаёт, что написанное не предназначено для прочтения вслух. То есть вообще. Такое обычно читают про себя в пустой комнате, искусственно освещённой тусклой лампочкой ночника. Такое обычно пишут подобным же образом, вдумчиво, но эмоционально, вкладывая всего себя в каждую строку. Что-то сокровенное и откровенное, что должно бы, по-хорошему, принадлежать лишь одному, но по какой-то причине делится на два, так бесстрашно демонстрируя свою уязвимость в самом её ядре. Взгляд Мина соскальзывает на крохотное сердечко в самом конце послания, и Юнги, наконец, отрывает глаза от пропитанного чернилами листа, ненавязчиво, практически мельком, скорее интуитивно, нежели осознанно и осмысленно устремляя взгляд в сторону побледневшего испуганного соседа. Сердце Чимина пропускает удар. — Эй, да что там такое?! — первым теряет терпение Хосок, вновь настырно заглядывая за плечо именинника, но тот оказывается проворнее, быстро, хоть и криво, складывает послание, добавляя бумаге несколько новых линий сгиба, и отправляет его в задний карман джинсов, вызывающе вздёргивая бровь. — Больше двух говорят вслух! — Ага, разбежался, — невозмутимо отмахивается от приятеля Юнги, широко ухмыляясь. — Во-первых, там много, во-вторых, это совсем не похоже на тост, в-третьих, обойдёшься. — Да брось, Юнги-ши! Здесь всем интересно! — А мне насрать, у меня вето именинника, — пожимает плечами Мин, насмешливо высунув кончик языка. — Скажи хотя бы, от кого, хён! — присоединяется к любопытным Тэхён, подозрительно щурясь. — Автор сам скажет, если посчитает нужным, — изящно выходит из положения старший, набрасывая на ситуацию пелену ещё большей загадочности. — И вообще, хватит с меня, дайте уже побухать спокойно. Вы все классные, но я какого-то чёрта до сих пор трезв! Игнорируя недовольный ропот, Юнги подхватывает оставшиеся неразвёрнутыми записки и отправляет их в баночку к уже прочитанным, бережно закрывая контейнер герметичной крышкой и отставляя обратно за пульт. Паку требуется не так уж много времени, чтобы понять, что хён таким образом спасает его зад от разоблачения. Чимину неловко, и Юнги это замечает. Сложно не заметить, когда наблюдаешь так откровенно и пристально, но парень уверен, что никому из присутствующих нет дела до направления его взгляда. Пак сидит в компании Намджуна, Хосока и поднабравшегося у алкоголя уверенности и напора Минсока и невпопад улыбается каким-то комментариям и репликам, пялясь в свой постепенно пустеющий стакан. Изредка он всё же перехватывает минов взгляд и устанавливает короткий контакт, но раз за разом тушуется и отводит глаза, так и не определившись с манерой дальнейшего поведения. Чимина можно понять. Он принял тот факт, что хён рано или поздно прочтёт записку, позже почти смирился с прилюдным унижением, но ни в первом, ни во втором случае он банально не придумал, что ему делать после. То самое «после» казалось каким-то далёким, туманным, зависящим от различных факторов и обстоятельств, вроде реакции самого Юнги или степени насмешек, и сейчас, когда минова реакция такая же нечитаемая, как и его взгляд, а насмешек удалось избежать и вовсе, Пак попросту не знает, как вести себя дальше. Делать вид, что ничего не случилось? Тогда зачем всё это было затевать? Припереть соседа к стене и потребовать озвучить, что он думает по этому поводу? Лучше уж он его микшер в стену швырнёт, честное слово. Вот и остаётся лишь придать лицу заинтересованное выражение и напиваться. И если по поводу первого пункта у окружающих ещё есть вопросы, со вторым Чимин справляется великолепно. Пак Чимин всё еще непозволительно хорош собой, Юнги был бы глупцом, если бы решился отрицать этот факт. Мин всё ещё втайне подумывает о его губах на своём теле и о том, как горячо, должно быть, младший стонет, когда кончает (разумеется, под ним), но продолжает стоять в стороне вместо того, чтобы прямо сейчас взять соседа за руку, затащить его в комнату и позволить фантазиям принять физические формы на кровати, столе, у стены, где угодно. Всё потому, что, помимо всех вышеперечисленных фактов о Пак Чимине, он, в первую очередь, живой человек, у которого есть чувства. Не то, что бы до этого Юнги не догадывался, вот только никак уж не думал, что чувства эти имеют к нему хоть какое-нибудь отношение. В начале вечера всё казалось простым: оба немного выпили, раскрепостились, пофлиртовали. Это нормально, как и то, что могло бы за этим последовать, но теперь Мин понимает, что нихрена простого здесь нет. Потому что младший, кажется, действительно увлечён. Такого не пишут тем, кого примитивно хотят в сугубо физическом плане. Такого просто не замечают, не видят, не придают значения. Это то самое, что выходит за рамки «хочу тебя» добавлением простого «себе» и сразу обретает совершенно иной, глубокий смысл. И это то самое, к чему Юнги оказывается не готов. Точнее сказать, он не знает, готов ли. Чимин всё ещё непозволительно хорош собой, он добр, мил, заботлив, преступно очарователен и адски горяч, когда смотрит в глаза и теребит нижнюю губу, так заискивающе улыбаясь, как это было до, Чимин наверняка хорош в постели и потрясающе стонет, когда кончает, но у него есть чувства, с которыми Мину придётся считаться. И прежде, чем позволить фантазиям принять физическую форму, он должен быть уверен, что может дать младшему то, чего тот от него ожидает. Хосок очень настойчиво тянет Чимина танцевать. Сперва он просто дёргается где-то позади, почти доводя до тошноты количеством колебаний в воздухе, затем принимается мельтешить перед глазами, весьма недвусмысленно протягивая младшему руки. Пак вначале лишь фыркает, затем пьяно смеётся, но по итогу и сам не понимает, как Хоби удаётся втянуть его в этот карнавал. Они оба не очень-то устойчивы в пространстве на своих двоих, но усердно соревнуются в исполнении хореографии на «Graveyard», путаясь в ногах, сбиваясь, хохоча. Юнги наблюдает со стороны, балансируя на грани двух чувств. Ему, безусловно, нравится. Чимин, несмотря на состояние, хорошо двигается, он техничен, невероятно пластичен и имеет прекрасную растяжку, что добавляет ещё несколько поз к тем жарким фантазиям в миновой голове. В то же время Юнги не нравится. Плотоядный взгляд Минсока, например. И тот факт, что младший явно перебрал. Им-то всем сейчас, конечно, весело, а Мину завтра что прикажете делать? Он всё ещё помнит тот случай после прошлогоднего посвящения в первокурсники, когда выхаживал не рассчитавшего силы Тэхёна. Именно поэтому (Юнги старательно убеждает себя, что дело исключительно в этом), парень в один глоток допивает остатки виски и отставляет пустой стакан, уверенно направляясь в сторону обнимающего Хосока соседа. — Чимин-а, — снисходительно начинает он, но весьма решительно опускает ладонь на плечо парня, заставляя того обернуться. — Хён? — удивлённо моргает младший, чувствуя, как вспыхивает лицо, и выпускает талию Хоби из крепкой хватки, разворачиваясь к Мину всем корпусом и на мгновение теряя координацию. Пак выглядит растерянным и смущённым под твёрдым пронизывающим взглядом соседа, но осторожно привлекает Юнги чуть ближе, робко прижимаясь лбом к плечу старшего. — Потанцуй со мной… Застигнутый врасплох неожиданной просьбой, Юнги сперва столбенеет, но всё же обвивает плечи Чимина одной, а затем и второй рукой, упираясь подбородком в синюю взлохмаченную макушку. Просто позволяет себе чувствовать рваное дыхание через тонкую ткань рубашки и ненадолго выпадает из момента, отпуская сердцебиение и сглатывая голодную слюну. Губы Чимина так близко к телу, отделены лишь ничтожными миллиметрами ненужного пространства и куском мягкой материи, и это ощущается так странно, но так чертовски хорошо, что у Юнги захватывает дух. И хочется ближе. — Я собираюсь уходить, — отчего-то совсем тихо произносит старший Паку на ухо. — И намерен забрать тебя с собой. — Почему? — уточняет сосед, утыкаясь носом куда-то в минову ключицу. — Ты пьян, Чимин-а, — снисходительно замечает Юнги, мягко поглаживая младшего по спине. — Пьян, — соглашается парень, крепче сжимая объятия на чужой талии. — Хён… ты такой замечательный… Когда Юнги приятно, он смущается, когда он смущается — начинает ворчать. Так уж он устроен. — Так, всё, достаточно, — Мин закатывает глаза, но не может сдержать улыбку, ведь Пак всё равно не увидит сейчас его лица. — Давай-ка, коала, цепляйся крепче, мы уходим. — Мне нужно попрощаться с… — Уверен, они поймут, если ты уйдёшь по-английски. Воспользовавшись секундным замешательством младшего, Юнги проворно опускается вниз и перехватывает руку Чимина таким образом, чтобы перекинуть её через собственные плечи. Старший чуть выше подтягивает вмиг расслабившееся чиминово тело за маленькую ладонь, упираясь плечом в подмышку, и Пак неожиданно крепко сжимает его руку в ответ, не позволяя разорвать этот контакт. — Хён… — вновь проявляет активность Чимин, когда Юнги доводит его до лифта и жмёт на кнопку вызова. На самом деле парень вполне способен идти сам, да, иногда спотыкаясь и ориентируясь по коридорным стенам, возможно, но он не настолько убран, чтобы не мочь переставлять ноги и держать равновесие. Ему всего лишь нравится эта забота, эти крупицы минова внимания и близость его тела, его рука, сжимающая чиминову ладонь, и едва ощутимый аромат шампуня, и никто не посмеет осудить его за эту маленькую ложь. — Ты такой красивый, хён… — Ох, Чимин-а-а-а… — Юнги усмехается, снисходительно качая головой. Как бы ему ни хотелось, чтобы наутро Чимину не было стыдно, Паку, безусловно, будет, если он сейчас же не заткнётся. — Помолчи, ради всего святого. — Но почему? — парень очаровательно дует губы, проводя носом вдоль линии челюсти соседа. — Я ведь действительно так считаю… — Расскажешь мне об этом утром, идёт? — усмехается Мин, пытаясь убедить себя в том, что ничего не почувствовал от нежного прикосновения кожи к коже, и затягивает чиминово тело в лифт, нажимая на кнопку шестого. В лифте Пак притихает, глубоко, но как-то рвано дыша, Юнги не придаёт значения, бессознательно поглаживая большим пальцем тыльную сторону чиминовой ладони, пока дыхание младшего не становится чаще и громче. — Ты в порядке? — обеспокоенно уточняет Мин у побледневшего соседа и мысленно себе же отвечает: не в порядке. Чимину, кажется, хуёво. — М-м, — отрицательно качает головой парень, чувствуя капельки пота кожей горячего лба. Возможно, он убран не настолько, чтобы не мочь переставлять ноги и держать равновесие, но совершенно точно настолько, чтобы в скором времени заблевать весь этот чёртов лифт. Желудок предупредительно сжимается уже в момент, когда Юнги, ускорив шаг, тащит младшего через пространство коридора, глотку сковывает неприятное покалывающее ощущение, Пак пытается дышать, но вздохам как будто что-то препятствует. Ему хреново. Пиздец как хреново. И страшно, несмотря на то, что он, вроде как, знает, что с ним должно произойти в самое ближайшее время. — Ещё чуть-чуть, вот так, молодец, — спокойно приговаривает Юнги, быстро вводя цифровой код их комнаты, и пропускает Чимина вперёд сразу же после разрешающего сигнала, включая в уборной свет, пока парень валится на колени возле унитаза, едва успевая поднять вверх крышку. Мин открывает балконную дверь под аккомпанемент чиминовых рвотных позывов, сопровождаемых всплесками, и, впустив в комнату свежий прохладный воздух, наполняет чистую кружку кипячёной водой, возвращаясь в уборную. — Хён, не смотри, — протестует Пак, вытирая слезящиеся глаза и сплёвывая вязкую кислую слюну. Старший усмехается. — Чего я там не видел? На вот, попей. — Что это? — уточняет Чимин, прежде чем вновь согнуться над унитазом. — Просто вода. Ну-ну, всё нормально. С кем ни бывает. Сейчас прочистишь желудок, зато завтра будет легче. Давай-давай, до дна. Через не хочу. Вот так, молодец. Юнги забирает кружку из чиминовой дрожащей руки и возвращается в комнату, на всякий случай наполняя её снова. Пака тошнит в общей сложности минут пятнадцать. Чимин понимает, что стоило бы принять душ, но всё, на что его хватает после — чистка зубов и умывание холодной водой. Он кое-как доползает до постели, всё ещё чувствуя мерзкое жжение в желудке и горле, и лениво обтирает лицо и шею влажными демакияжными салфетками, пытаясь перебить въедливый запах рвоты в носу ароматом какой-то отдушки. — Как ты? — через плечо уточняет Юнги, закрывая балконную дверь. — Бывало и лучше, — хмыкает Чимин, утомлённо потирая переносицу и чувствуя, как на него всё больше и больше накатывает жуткая усталость. — Прости меня, хён… — Уймись, — старший отмахивается, глядя на разбитого и полуодетого соседа, лежащего плашмя на кровати, и почему-то испытывает острую потребность в том, чтобы убрать с его лба прилипшие к гладкой коже мокрые волосы. — И спи давай. — Ты самый лучший хён на свете, — с улыбкой произносит Пак, прежде чем действительно закрыть глаза и практически моментально отрубиться. — Ох и дурак же ты, — Юнги совершенно точно уверен: Чимину наутро будет пиздец как стыдно. Мин усмехается, всё-таки убирая со лба младшего прилипшие к коже мокрые синие волосы.