LOL, u r not Min Yoongi

У Чимина болит голова и жжёт желудок. У Чимина отчётливый привкус помойки во рту и мерзкий налёт на разбухшем языке. У Чимина похмелье. И Чимин едва ли насчитает хотя бы пару моментов в жизни, когда бы он чувствовал себя лучше, чем сейчас. Паку не снится. Тёплые губы Юнги так прекрасно ощущаются на пульсирующем виске, потрясающие руки гладят спину, соскальзывают на поясницу, мягко очерчивают зад, и парень улыбается, тратя все силы на демонстрацию любви посредством крепких объятий. Где-то возле уха раздаётся тихий смешок. — Как голова? — негромко уточняет старший, когда Чимин поднимает на него заплывший взгляд, сгибая колено и заключая минову ногу в надёжную ловушку. — Как плохой монтаж. Я чувствую, что она есть, — поясняет Пак в ответ на вопросительно приподнятую бровь. Юнги усмехается. — Но это мелочи. Мне так хорошо спалось… — Ты был вдребезги, ничего удивительного, — хмыкает Юнги, получая укоризненный тычок пальцем в бок под одеялом. — Что? — Ничего. Хочу тебя трогать, постоянно… — признаётся младший, проводя носом вдоль миновой щеки и выводя пальцами замысловатые узоры на крепкой груди под тканью свитшота. Юнги удовлетворённо жмурится, припечатываясь губами к гладкому тёплому лбу. — С удовольствием позволил бы тебе делать это и дальше, но мне нужно отлучиться в студию. — Но сегодня суббота, — раздосадовано хнычет Чимин и лишь крепче сжимает бёдрами ноги старшего в совершенно отчаянном, хоть и безмолвном «не пущу!». — Это первый мой весомый заказ, и у меня ещё остался кусок работы со вчерашнего. Я пропустил весь день универа, и мне наверняка влетит от сонсеннима по сведению, не хотелось бы получать по шапке зазря. Если уложусь до понедельника, и результат заказчика устроит, возможно, я заполучу для студии перспективный контракт с набирающей популярность группой. И процент. Нужно же на что-то водить тебя по кабакам. — Не нужны мне никакие кабаки, — Чимин влюблённо улыбается, всем телом вжимаясь в чужую грудь, а самому запеть охота, потому что его Мин Юнги всё ещё самый замечательный. Его. Мин Юнги. Боже, как восхитительно это звучит, выглядит, ощущается на языке. — Врёшь, — отмахивается Мин, жмурясь от яркой чиминовой улыбки. — И кстати, вечером у нас… — …свидание. Я не забыл, — Пак зарывается носом в мягкие мятные волосы, вдыхая почти выветрившийся аромат чудесных духов, и касается губами уха, задыхаясь от ощущения безграничного счастья. — Купишь мне цветы? — Ты хочешь цветы? — Юнги улыбается, крепче прижимая к себе податливое тёплое тело, и тает, тает, тает, потому что Чимин слишком. Всё, что он делает, каждый взгляд, прикосновение, движение губ и произнесённое слово — правильно, будто выточено по меркам для идеального попадания в пазы. И Мин рассыпается в труху от наполняющей его нежности. — Хочу. — Какие? — Попробуй угадать, — хитро щурится Пак, кокетливо улыбаясь. Эва, какая принцесса! — С чем я у тебя ассоциируюсь? Юнги и правда задумывается, сосредоточенно исследуя потолок, будто в надежде на подсказку свыше. — С наслаждением, — парень переводит на Чимина оценивающий взгляд, ощупывая каждый миллиметр красивого (отёкшего) лица. — Со сладким, которое ты не ешь. С розовым цветом. И с твоим чёртовым гелем для душа. Незаконно так пахнуть, ты в курсе? — Это «Интергалактик», — тихо произносит Пак, медленно подтягиваясь выше на локте, и нависает над Юнги, перебирая, будто клавиши диковинного инструмента, его выпирающие рёбра под тканью свитшота. Сердце ускоряет темп от озвученного на полном серьёзе, Чимину жарко и хочется сдаться. Подчиниться. Расплавиться. Принять любую форму в этих щуплых, но сильных руках. Наслаждение, сладкое, розовый цвет. Он будет кем угодно, пусть старший только скажет. — Что бы это ни было, действует как афродизиак. Да ты и сам — грёбаный афродизиак. — Будет совсем плохо, если я задержу тебя на каких-нибудь полчаса?.. — шепчет Пак в миллиметре от миновых губ, смещая руку ниже, к резинке пижамных штанов. — Детка… — Юнги бегло сверяется с цифрами на дисплее часов, сокрушённо качая головой, и закусывает губу, пытаясь восстановить сбившееся вмиг дыхание. — Коллега заедет за мной через двадцать минут. Целую тебя — и собираться. — Я не чи… — начинает было Чимин, но тут же замолкает под невероятным напором подавшихся вперед тёплых губ, возбуждённо выдыхая в поцелуй. От ощущений всё ещё хочется рассыпаться, разлететься, взорваться, обляпав комнату влюблёнными ошмётками, и Пак пока не верит, что когда-нибудь сможет привыкнуть. Юнги крепко фиксирует затылок младшего, углубляя поцелуй, дабы снова почувствовать на языке прохладу металлической штанги, и постепенно перекатывается на весьма узкой кровати, подминая парня под себя. — Юнги-я… — Пак отчаянно сжимает спину старшего, размыкая губы в немом стоне и сбивая ритм поцелуя. У Мина от такого обращения в голове будто перемыкает. — Попроси его подождать… я так хочу тебя… — Ты режешь без ножа, — тихо стонет Юнги, сознательно сводя себя с ума с каждым новым прикосновением к великолепному телу. — Я столько всего хочу с тобой сделать, боже… — Сделай. Тебе можно всё, абсолютно… — Блять, Чимин-а… — Юнги с остервенелым рыком тянет вверх нижний край шёлковой пижамной кофты, упираясь пахом в крепкое чиминово бедро, но разочарованно стонет, заслышав доносящуюся со стола монотонную вибрацию телефона. — Какого хрена?.. — Я его ненавижу, — хнычет Чимин, всё ещё пытаясь притянуть лицо старшего для поцелуя, но вынужденно сдаётся, позволяя парню отстраниться и ответить на звонок. — Ох, фак, дай мне десять минут, хорошо? Не ждал тебя так рано, — сбивчиво просит Мин у голоса в трубке, всё ещё тяжело дыша. Судя по насмешке в интонации коллеги, Юнги ждут подколы и вопросы, но ему откровенно насрать. Парень сбрасывает вызов и откладывает телефон, делая несколько глубоких успокоительных вдохов, после чего вылезает из постели, всовывая ноги в стоящие у кровати тапки. — Даже не поцелуешь перед уходом? — Пак надувает губы, зачёсывая назад порядком подсмывшиеся синие волосы. — Не поцелую. Жди вечера, — хмыкает Мин, скрываясь в дверях уборной. Чимин улыбается, ощупывая пальцами простыню, хранящую тепло любимого тела, и, умиротворённо выдохнув, прикрывает глаза, расслабляясь. О да, он подождёт. Он будет идеален, свеж, подкрашен, уложен. С иголочки одет и изумительно надушен. Он будет афродизиаком. Наслаждением. Сладким. Розовым. Пак замирает, вмиг затаив дыхание от внезапно посетившей голову идеи, и воодушевлённо откидывает прочь одеяло, пересекая комнату в несколько торопливых шагов. Игнорируя внушительное количество пропущенных и уведомлений на покинутом на пледе телефоне, Чимин уверенно открывает диалог с Тэхёном, быстро набирая короткий текст. «Нужна помощь. Свободен?». — Я отпишусь, когда буду освобождаться, — полностью собранный Юнги подходит к Паку вплотную, отвлекая того от экрана мягким вздёргиванием подбородка. Он выглядит так изумительно в этом прекрасном бежевом свитере и укороченных чёрных брюках. — До вечера. Мин не целует, но сводит с ума иначе, проводя вдоль чиминовых губ подушечкой большого пальца. Пак размыкает губы, обхватывая ими фалангу, и продвигается до самого основания, неотрывно глядя старшему в глаза. — Ох и доиграешься же ты… — горячо выдыхает Юнги, качая головой. — Ох, доиграешься… — Жду с нетерпением, — уверяет младший, закрывая глаза от ощущения мокрого пальца на подбородке, щеке, напряжённой шее. — До вечера, хён.

***

— Розовый? Тэхён вопросительно приподнимает бровь, отрывая взгляд от маркировки оттенка на серебристой коробочке с краской, и придирчиво осматривает уже почти серую шевелюру стоящего перед ним парня. — Ты же в курсе, что это безобразие придётся смывать, да? — В курсе, — кивает Чимин, водружая на пустующую кровать ещё один пакет со средствами для обесцвечивания и осветления. — Часа за четыре управимся, как думаешь? Ким подозрительно сужает глаза, широко ухмыляясь, и скрещивает руки на груди в немом вопросе. Чимин невозмутимо приподнимает бровь. — Что? — Хуёв сто. Колись. Пак закатывает глаза, изображая недовольство, а на душе, тем временем, так светло, что искры из глаз и сердце долой. И хочется просто улыбаться, счастливо, широко, непрерывно. Потому что Мин Юнги зовёт его деткой и долго целует по утрам в тёплой постели, так изумительно распуская руки, что забывается собственное имя. И Чимин, кажется, никогда не насытится, не надышится, не привыкнет. Ему мало, так чертовски мало, что хочется слиться, срастись. — О-о-о-о, приём, Пак Чимин, Земля вызывает, — Тэхён насмешливо высовывает кончик языка, несколько раз щёлкая пальцами перед лицом зависшего парня. — Дай угадаю, Юнги-хён? — Что «Юнги-хён»? — включает дурачка Чимин, уже не сдерживая улыбку. — Вот ты и расскажи мне, что. Потому что в твоём частном случае — что угодно. Пак усмехается, признавая, что Ким, в общем-то, прав. — Мы целовались. И у нас свидание вечером. Чимин не считает нужным вдаваться в подробности, ведь, в конце концов, на поставленный вопрос он ответил сполна, но сухое «целовались» в применении к тому безумию, что выбивает пробки и переплавляет проводку, стоит только губам Юнги коснуться его губ, звучит как оскорбление. Тэхён издаёт торжествующее «Я знал!», подбрасывая в воздух коробочку с краской, и, победно отбив себе пять над головой, ловко подхватывает её снова. — Хочу знать подробности! — Чего? Положения моего языка у него во рту? — Пак вопросительно приподнимает бровь, усаживаясь на придвинутый к зеркалу стул, пока Тэхён уверенным движением натягивает перчатки и смешивает осветлитель с оксидом. — Хотя чего ещё я от тебя ожидал? Кстати, мне всё ещё любопытно… — М? — Ким рассеянно хмыкает, не отрывая взгляда от пастообразной смеси в глубокой пластиковой миске. — Тогда, в день заселения Чонгука, вы правда сделали бы это в моём присутствии? Без шуток. Тэхён усмехается, замедляя движения кисти, и переводит на любопытного Чимина серьёзный взгляд, пожимая плечами. — Ну… да. Мы давно не виделись на тот момент, и мне было плевать на тебя настолько, насколько это вообще возможно. Знаешь… меня от него порой настолько перемыкает, что я вообще не соображаю. Весь мир как будто существовать перестаёт. Четвёртый год уж пошёл, а меня всё пидорасит, подумать только. Вроде всё в порядке, живу себе, а в какой-то момент смотрю и не верю. Моё. Охренеть. Чимин понимающе усмехается, но всё же брезгливо морщится, явно переигрывая. — Это стрёмно. — Что именно, лицемерная задница? — Трахаться на людях. — Технически этого не случилось. — Но могло бы! И это стрёмно. Вам двоим бы голову проверить. — Пиздел бы ты поменьше, когда от меня твоя причёска зависит, — замечает Тэхён, предупредительно вздёрнув бровь. Пак закатывает глаза, но замолкает, просто на всякий случай. Чонгук возвращается из зала к тому моменту, когда Тэхён уже заканчивает наносить осветлитель. Парень весело насвистывает какую-то мелодию, обрывающуюся в тот самый момент, когда взгляд перемещается на сидящего на стуле Чимина с фольгой в волосах. — Очаровательно, хён, — хмыкает младший, даже не пытаясь сдержать улыбку. — Вот теперь я бы тебя пофоткал. — Когда мы закончим, ты охренеешь. — Только если у тебя там афро. — Ты рано, — замечает посмеивающийся Тэхён, бегло сверяясь со временем. — Сбежал от очень громкой группки девчонок, лучше закончу здесь. И мне понадобится дополнительный вес. — О, без проблем. Чимин заинтересованно щурится, глядя на располагающегося на полу Чонгука, принявшего упор на локти и носки, и округляет глаза, когда Тэхён привычно укладывается на живот прямо поверх спины младшего, по-прежнему залипая в телефон. — Нормально? — на всякий случай уточняет он, и, получив в ответ утвердительный кивок, возвращается к просмотру новостной ленты, коротко целуя напряжённую шею парня. — Детка, не надо, — Чонгук тяжело пыхтит, заметно дрожа от тяжести. — Это уже совсем другая нагрузка… Пак многозначительно откашливается, замечая, как руки Тэхёна настойчиво окольцовывают талию младшего, прощупывая напряжённые мышцы пресса. — Сейчас… доиграешься… — не удерживается от смешка Чонгук, восхваляя собственную выносливость за то, что ещё умудряется сохранять позицию. — Ты каждый раз так наивно ведёшься… — горячо выдыхает Ким, обхватывая губами мочку чонгукова уха. — Не думал, что у меня просто такая тактика?.. — младший неожиданно кренится набок, стряхивая на пол не ожидавшего манёвра Тэхёна, и тут же усаживается сверху, плотно прижимая руки не сопротивляющегося парня к полу. — Попался… Чимин кашляет громче. — Ну чего тебе, защитник от космического излучения? — недовольно тянет Тэхён, кося взгляд на закатившего глаза парня. — Пока ты в этой шапочке, я не могу читать твои мысли. — Сколько мне ещё так сидеть? Я ведь могу и к себе пойти. — Досмотреть не желаешь? — Ким многозначительно играет бровями под смущённые смешки Чонгука. — Фу, нет, заткнись, — Пак неприязненно морщится, вздрагивая всем телом от наводнивших голову пошлых картинок. — Вам бы поучиться вести себя на людях, серьёзно! — Вы посмотрите на него, святая невинность! Чтобы хуем да в живого человека?! Ай-я-яй! — При чём здесь это? Я же сейчас в этой самой комнате, и вы виделись буквально с утра! Поумерили бы своё либидо хоть на время! — Господи, надеюсь, Юнги-хён тебя сегодня трахнет, это уже невыносимо. — Юнги-хён? — младший удивлённо вскидывает брови, отпуская запястья Тэхёна, и оборачивается на сидящего на стуле парня. — Вы всё-таки вместе? — У них сегодня свидание, — влезает Ким ещё до того, как Чимин успевает открыть рот. — А ты думаешь, к чему всё это представление? Проводить время в обществе Тэхёна и Чонгука оказывается, в общем, довольно сносно. Конечно, Пак лукавит, ведь на деле ему даже нравится. С ними весело, легко, непринуждённо, у них двоих есть какое-то особое чувство друг друга, словно у пожилых пар, то самое, что позволяет безошибочно определить относительную длительность отношений и выделить их на отдельную ступень, словом, всё то, чего хотел бы для себя Чимин. Понятные только им двоим шутки, то, как завершают друг за другом фразы и знают назубок чужие привычки, сделав потакание им своей собственной. Мимолётные взгляды и короткие улыбки, ласковое «Гуки» и трепетное «детка». У них есть зрелость и уважение длительности и страсть и безумие молодости, и Чимину нравится. Смотреть, слушать и просто быть причастным. И, конечно, Пак скучает по Юнги. Прошло всего несколько часов с момента, как парень держал его палец во рту, прощаясь до вечера, и вот его уже ломает, выкручивает, прожигает. Чимин себя, по правде, даже ругает немного: нельзя, нельзя так прикипать к людям, глупый ты мальчишка, но в то же время так хочется сразу, с головой, ослепительно, ярко, безрассудно. Фанатично. Пусть даже быстро, пусть. Чувствовать хочется. Брать и давать. А не держать под контролем. Пак боится надоесть, быть навязчивым, закормить собой до рвоты. Юнги достаточно сдержан в проявлении чувств, и кто знает, оценит ли подобное рвение. Именно поэтому Чимин с сомнением пялится в развёрнутый экран диалога, перечитывая вчерашние сообщения от хёна и не решаясь написать самостоятельно. Так глупо, ведь всего несколько часов назад они грязно имели друг друга языками, явно готовые на большее, и вот сейчас Чимин, будто невинная школьница, робеет перед сраной клавиатурой и стандартной серой заставкой мессенджера. Ладно, это уже несерьёзно. Мин Юнги знает его не первый день и всё равно смотрит тем самым взглядом, от которого пожар в груди и внутренности ухают вниз, в конце концов, Чимин чувствует то, что чувствует, и не считает нужным утаивать. Брать и давать, а не держать под контролем. В этот раз да будет так. Решительно выдохнув, Пак быстро набирает короткое «Скучаю по тебе» и нажимает на кнопку отправки. — Тебе смывать через десять минут, — напоминает Тэхён, лениво поворачивая примощённую на чонгуковых коленях голову в сторону парня. — Здесь будешь, или к себе пойдёшь? — Лучше у себя, — решает Чимин, поднимаясь со стула, и натягивает на волосы старую чёрную шапку, пытаясь не размотать фольгу. — Может, по кофе, когда я соберусь? Я угощаю. — Думал, ты будешь дожидаться хёна, — Ким удивлённо приподнимает бровь, отвлекаясь от экрана телефона. — Не буду. Это лишено романтики и смысла. Чимин действительно так считает. В конце концов, это ведь назначенное свидание, а не спонтанное решение выбраться куда-то за пределы четырёх стен в очередной совместный вечер. Их первое свидание. Пак жаждет каноничного развития событий, с приятным предвкушением, волнительной дрожью колен, с назначенным местом встречи и долгими оценивающими взглядами, магнитящими воздух. — Пиши, как будешь готов, — пожимает плечами Тэхён, когда в ладонь Чимина мягкой вибрацией отдаёт появившееся на экране «Я больше». Его сердце совершенно точно не было рассчитано на такие нагрузки. Парень с треском проваливается в попытке сдержать безвольно расползающиеся в безнадёжной улыбке губы. Мин Юнги просто не знает, что больше — это уже только помешательство. Пару часов спустя Пак придирчиво вертится напротив зеркала, в сотый раз убеждаясь в идеальном состоянии каждого миллиметра собственного внешнего вида. Прекрасно-розовые волосы небрежно уложены, зачёсаны набок, приподняты у корней, тон лица ровный, здоровый, будто создан был для рекламы косметических средств класса люкс. Отёк спал, не без помощи уходовых процедур, конечно, и естественный макияж почти не заметен, разве что в части выразительности глаз и черт лица. Кожаные штаны восхитительно обтягивают зад, что, правда, скрывает длина рубашки, и потрясающе сидят на стройных ногах. Сама рубашка мягкая, приятная к телу, идеально выглаженная, нежно-молочная. Из-под расстёгнутых пуговиц воротника зазывающе торчит чёрный чокер, что больше похож на кожаный ошейник: Чимину почему-то кажется, что Юнги это понравится. Он выглядит дорого, холёно, соблазнительно, и сам понимает это, но продолжает вертеться юлой, ища подвох в какой-нибудь сущей мелочи вроде вылезшей из манжеты нитки или незамеченного грязного развода на любимых дерби. От бесконечных поворотов начинает кружиться голова, парень поправляет разномастные серьги в ушах и теребит свисающий с мочки крестик, всё-таки присаживаясь на стул, и шумно втягивает воздух глубоко в лёгкие. Спокойно, Пак Чимин, ты выглядишь отлично. Это же подтверждает и Тэхён, но в своей неповторимой манере. — Выглядишь как чья-то сахарная детка. — Хён покупает мне обеды, считается? — хмыкает Пак, нервно ковыряя ногтями швы на доходящих до середины ладони манжетах, и, поравнявшись с парнем, кивает в сторону столиков под набухшими почками вишен. Мин освобождается к шести, о чём уведомляет в очередном сообщении. Они переписываются урывками, уславливаясь о месте и времени встречи, флиртуя и обмениваясь глупостями вроде «Мой коллега, кажется, тебя недолюбливает: ты отвлекаешь меня от работы» и «Передай ему, что мы квиты». Тэхён то и дело толкается языком в щёку, многозначительно ухмыляясь, но Пак ему даже благодарен: так, по крайней мере, он избавляется хоть на время от нервного мандража, отвлекаясь на глупые подтрунивания. И, конечно, всё волнение возвращается сторицей, когда Чимин в одиночестве и на дрожащих ногах направляется к условленному месту. От нервов подташнивает, сердце мелко дребезжит, пульс отдаёт в пятки, покалывает кончики подрагивающих пальцев, что ниже натягивают манжеты, потакая дурной привычке. И всё же Пак хочет видеть Юнги, как можно быстрее, прямо сейчас, а оттого ускоряет шаг. Он, безусловно, волнуется, но волнение это приятное и останется таковым, даже если Чимина вывернет при всех прямиком на тротуар. Подумаешь, Юнги уже наблюдал нечто подобное, на остальных же ему попросту плевать. По мере приближения к корпусу Чимин замедляет шаг, приметив у пандуса знакомую фигуру, опирающуюся поясницей о перила, и беззастенчиво глазеет, впитывая издали каждую деталь. Юнги выстукивает ровный ритм носком своих чёрных брог, и это, пожалуй, единственное, что выдаёт в парне некоторую нервозность. В остальном он вполне расслаблен, спокоен и чертовски хорош собой в укороченных брюках, подпоясанных ремнём с золотистой бляшкой, потрясающей чёрной водолазке и дымчато-голубом пальто, прекрасно гармонирующем с цветом волос. Мин разворачивает руку, что держит внушительный букет пионов, и опускает короткий взгляд на запястье, скованное браслетом часов, сверяясь со временем. Пак незаметно сглатывает, ощущая проходящий по телу разряд, когда взгляд старшего, сперва недоверчивый, мимолётный, будто прошедшийся по касательной, но ставший вмиг цепким, изучающим, вожделеющим, оказывается прикован к его приближающейся фигуре. Чимину нравится чувствовать это. Нравится видеть, как Юнги меняет положение тела, медленно отрывая поясницу от холодных перил, как облизывает губы, бесстыдно пожирая глазами его волосы, лицо, шею. Нравится нравиться. А Юнги, кажется, очень. Парень делает несколько неторопливых встречных шагов, всё ещё не веря глазам, и, хищно облизнув губы, выдавливает из себя лишь негромкое: — Кажется, мне следует вернуться в комнату и постараться над собой лучше. Я выгляжу жалко на твоём фоне. Чимин соблазнительно улыбается, смущённо отводя взгляд, но Мин успевает заметить яркие всполохи нечестивости на дне этих зрачков. Младший знает, что выглядит восхитительно, знает, что Юнги впечатлён, обезоружен, пойман на крючок, в его глазах пляшут бесы, и это настолько далеко от скромности или смущения, что достойно называться пороком. И Юнги обдаёт жаром от разгорающегося в груди пламенного желания. — Ты выглядишь великолепно, хён, не выдумывай. Ты всегда выглядишь великолепно. — Ты перекрасил волосы, — замечает Юнги, пропуская комплименты мимо ушей, и осторожно касается уложенных розовых прядей близ лица, удовлетворённо жмурясь. — Ты наблюдателен. — Зачем? Юнги, разумеется, понимает, но до одури хочет услышать, прочитать каждое слово по восхитительным чиминовым губам. — Потому что тебе бы это понравилось, — честно признаётся Пак, коротко облизнувшись. И куда только делось всё волнение и нервный мандраж? Юнги тяжело сглатывает, не разрывая электризующий воздух зрительный контакт. — И мне нравится. Ты себе даже не представляешь, насколько. — Надеюсь, ты мне расскажешь, — Чимин приподнимает уголок губ, ощущая это плотное напряжение, магнитящее воздух, и переводит взгляд на потрясающий ароматный букет. — Полагаю, это мне? — Надеюсь, угадал, — Мин приподнимает бровь, пытаясь считать реакцию с красивого лица напротив, и с естественным изяществом протягивает цветы парню, ощущая, как тело пронзает дрожь от мимолётного прикосновения пальцев к пальцам. — Скажи же мне. Я сломал всю голову в цветочном. Пак зарывается носом в нежные розовые лепестки, с наслаждением вдыхая утончённый и чуть сладковатый запах масел. — Люблю пионы, — улыбается Чимин, глядя на старшего исподлобья. — Но, если по правде, у меня нет любимых цветов. Просто было интересно, какие ты выберешь. — Чёртов негодник… — Юнги сокрушённо качает головой, но всё же усмехается, проводя пальцем по гладкой мягкой щеке младшего. Пак смотрит прямо в глаза, пламя на дне его чёрных зрачков разгорается ярче. — Ты отказался целовать меня перед уходом, приказав ждать вечера, — замечает Чимин почти шёпотом, придвигаясь к парню вплотную. Он привычно пахнет духами, грёбаным гелем для душа и освежающим спреем для тела, и Мину кружит голову от непосредственной близости этих божественных ароматов и этого божественного Пак Чимина. Будь он проклят, олицетворение искушения. — Так и было, — также тихо подтверждает Юнги, размещая свободную руку на талии младшего, пока пальцы увлечённо гладят украшенную чокером шею, ненароком задевая длинные цепочки, свисающие с мочек ушей. — Уже вечер. Юнги медленно моргает, смещая пальцы на затылок, и в одно короткое движение уничтожает расстояние между губами, приводя в исполнение обещанное с утра. Чимин удовлетворённо мычит, ощущая влажный минов язык на чувствительном нёбе, и тяжело выдыхает, беспомощно повисая на шее парня в попытке устоять на ногах. Юнги целует до вспышек перед глазами и мелкой дрожи колен, долго, медленно, мучительно тягуче и глубоко, основательно. Пак отвечает с удвоенным рвением, пытаясь не слишком распаляться. У них впереди весь вечер. Мин отстраняется спустя ещё несколько мягких столкновений губ, коротко выдыхая, и открывает затуманенные глаза, тяжело сглотнув от вида такого забывшегося и потерянного в пространстве Пак Чимина. — Привет, — негромко произносит он, когда младший размыкает веки, облизывая блестящие от слюны губы. — Привет, — Чимин приподнимает уголки рта, нежно, даже недоверчиво очерчивая подушечками пальцев бледные щёки, скулы, губы, чёткую линию челюсти. — Я скучал… Вместо ответного признания Юнги вновь коротко целует парня и, скользнув рукой вниз по его предплечью, крепко сжимает ладонь, переплетая пальцы в замок. Мин, скажем прямо, не мастак словесных выражений чувств, но сегодня обещает себе попытаться. Потому что Чимин заслуживает вообще всего внимания мира с этим сошедшим с обложки лицом, идеальной укладкой и просто бесподобными ногами, обтянутыми чёрной кожей штанов, что так яростно хочется ощутить вокруг поясницы. Юнги хищно облизывается, в очередной раз осматривая каждую деталь внешности стоящего напротив парня, и тяжело выдыхает, утопая в откровенно пошлых картинках, где его пальцы туже затягивают грёбаный чокер на шее Чимина, заставляя того распахнуть губы в попытке восполнить запасы кислорода. — Пойдём? — негромко предлагает Пак, увлечённо надавливая на твёрдые костяшки под подушечками пальцев. Мин Юнги такой охренительно красивый и так великолепно пахнет, и Чимину до ужаса хочется знать, что происходит в его голове, когда он смотрит в упор этим немигающим взглядом, скользя языком от одного уголка губ к другому. Хотя он, конечно, догадывается. — Хочешь пройтись? Тут недалеко, но мы могли бы взять такси. — Хочу пройтись. Ты не слишком устал? Как твой день? — Я в порядке, — уверяет Мин, неспешно увлекая парня в нужном направлении. — Довёл дела до точки, благодаря чему намерен завтра не покидать пределов комнаты и, если повезёт, постели. И не выпускать оттуда тебя. Чимин соблазнительно улыбается, кося игривый взгляд на потрясающий минов профиль. — Отличный план… Юнги перехватывает взгляд младшего, закусывая губу, и коротко усмехается, поддаваясь настойчивым вибрациям в груди. На Пака хочется смотреть непрерывно. Держать за руку, заявляя своё право и лишая тем самым этого права всех остальных. Его хочется трогать, постоянно, много, взглядом, губами, пальцами. Его хочется. Себе и во всех позах. И Мин вдруг отчётливо осознаёт, что пропал. Чимин ещё пока не знает об этом, но он может вить из Юнги верёвки, стоит ему только улыбнуться, надуть губы, нахмурить брови или сделать, блять, что угодно. Неприлично, незаконно, чрезмерно хорош собой грёбаный Пак Чимин. Он улыбается, словно ангел, а глаза так дьявольски блестят, вмиг развеивая заблуждения. И Юнги так быстро подсаживается на ощущение обладания прекрасным, что даже пиздюлину прописать себе хочется за такую ужасную мелочность души. Чимином хочется хвастаться, и при этом держать прикованным в комнате, только для себя, никому не показывать и любоваться, наслаждаться, трогать, брать… Чимин упивается направленным на них вниманием. По большей части, конечно, взгляды любопытные, и, кажется, Пак замечает среди собравшихся на спортивной площадке парочку ребят со смежных курсов и гордо вздёргивает подбородок, сияя так, что больно смотреть. Он детка Мин Юнги, самого восхитительного, потрясающего и талантливого парня на свете, и об этом хочется кричать во всё горло, написать песню и сделать её гимном университета, или даже страны, чтобы уж наверняка, но переплетённые пальцы рук справляются с задачей и без лишних слов. Чимину так хорошо, что спирает дыхание. А Юнги всё смотрит, исследует лицо, шею, ноги, но молчит. И этот взгляд поразительных лисьих глаз электризует воздух настолько, что волосы на руках встают дыбом. А в груди, тем временем, чуть ярче вспыхивает крохотный похотливый огонёк. Парни выходят за территорию кампуса и минуют несколько популярных студенческих баров, когда Пак понимает, что заведение, в которое они направляются, рассчитано, вероятно, на другую публику и формат провождения времени. В сущности, Чимину вообще плевать, куда, пока ведёт Мин Юнги, но всё же приятно, что хён поставил его на ступень выше шумных пивнух, забитых пьяными первокурсниками. — А знаешь, — с задумчивой ухмылкой начинает Юнги, щурясь на примитивную неоновую вывеску с женским силуэтом, лежащим в бокале мартини, — я себе здесь брови спалил на втором году обучения. И это была даже не самбука и не Б52. Дорога до заведения проходит в обсуждении этого постыдного факта из миновой биографии. Чимин умоляет рассказать подробнее, и на третьей (первой) минуте (секунде, подлец дует губы) Юнги всё же сдаётся, выкладывая как есть весьма нелепую историю, в которой фигурируют большие объёмы алкоголя, тогда ещё первокурсник Чон Хосок, парочка выпустившихся два года назад ребят-актёров, Чимину, естественно, не знакомых, и дурацкое сомбреро с бубенчиками. -…и он отходит так прилично от меня и орёт: «Поджигай!». А я сперва даже не понял, у меня всё лицо в текиле, а руки в термогеле, и вспыхнуло так нехреново, скажу я тебе, что переметнулось прямиком на брови. А я просто такой: «Я человек-факел!», боже, блять, придурок. Нас потом отказывались туда пускать весь семестр, но, в конце концов, мы просто нашли другое заведение. Интересно, спустя почти три года они меня вспомнят? Нам, кстати, направо. Чимин заливисто смеётся, откидывая голову назад, и послушно берёт правее; его мягкие волосы развеваются на тёплом ветру, окутывая ароматом сладковатого парфюма и средств для укладки, глаза превращаются в узкие щёлочки, прячась за очаровательно сдвигающимися вверх щеками, и Юнги невольно засматривается, открыто любуясь, и не сразу воспринимает заданный ему вопрос. — Что? — переспрашивает старший, часто моргая, когда Пак переводит на него полный замешательства взгляд, вопросительно приподнимая бровь и тормозя. — Ты, должно быть, шутишь, — Чимин неуверенно кивает в сторону яркой неоновой вывески «Флитвуд-60», отбрасывающей люминесцентный розовый свет на вместительную широкую парковку вдоль фасада. Юнги пожимает плечами. — Мы, эм… сюда? — Ага, — беспечно произносит Мин, возобновляя шаг, но парень настойчиво дёргает Юнги на себя, заставляя развернуться лицом. — Что такое? Тебе не нравится место? О, Чимину как раз нравится. Он натыкался на новости об этом баре, на обзоры фудхантеров и отзывы посетителей, это место у многих на слуху. Не распиаренная донельзя «Кроличья нора», конечно, и не тошнотворно пафосный «Фаренгейт», что в самом центре, но, безусловно, заведение довольно высокого уровня и ценовой категории. Чимину, разумеется, нравится, и Юнги наверняка вновь намеревается платить. Но у Чимина есть один железный принцип: не делать заказ на сумму свыше той, которую ты в состоянии оплатить сам. И Пак попросту не рассчитывал потратить свой, в лучшем случае, недельный бюджет за один приятный вечер. — Хён, это ведь не самое дешёвое место, ты знаешь? — уточняет младший, смущённо отводя глаза. Юнги непонимающе сводит брови, издавая короткий смешок. Если бы он выбирал по этому критерию, они, вероятно, остались бы в своей комнате, но Пак Чимин достоин того, чтобы сидеть на виду у обеспеченной публики в грёбаном розовом кадиллаке. — А на кой хрен нам самое дешёвое место, м, Чимин-а? И с чего бы тебе вообще думать об этом? — Ох, брось, ты и дальше собираешься вести себя как мой сахарный папочка? — Чимин закатывает глаза, но не удерживается от смешка. Блядский Ким Тэхён. — Допустим. Какие-то проблемы с этим? Мин выглядит достаточно вызывающе с приподнятой бровью и этим раздевающим до самой души взглядом. Пак облизывает губы, незаметно сглотнув. — М… нет? — Нет, — подтверждает старший, кивнув. — И если у тебя всё, нам пора. Чимин отчётливо осознаёт, что всё это его заводит, когда неспешно скользит пальцем вдоль строчек меню, сидя за столиком внутри охренительного розового кадиллака на манер того, в котором в своё время катался Элвис. По крайней мере, так сообщил ему Юнги, когда открывал дверцу кабриолета, помогая младшему забраться внутрь. Юнги, который сверлит его немигающим взглядом поверх ламинированной карточки с винной картой, медленно облизывая губы. Возможно, это как-то связано с носком чиминовых дерби, что настойчиво поглаживает голень сидящего напротив парня под небольшим квадратным столом. О, Чимин играет грязно… Напитки приносят быстро, и, стоит лишь официанту в костюме на манер пятидесятых отойти от стола, Мин делает мелкий глоток виски из сверкающего рокса, негромко выдыхая: — Знаешь, ты охренительно смотришься в этой рубашке. Чимин соблазнительно улыбается уголком губ, ощущая себя в своей стихии. Он знает, что такое флирт, и он в этом чертовски хорош. — Нравится шёлк? — уточняет он, увлечённо выводя маленьким пальчиком несколько кругов по краю стакана, прежде чем пригубить свой джин-тоник. — Нравишься ты. В шёлке. И в коже. И без. Особенно без. Сердце Чимина резко ухает вниз, в помещении становится жарко. — Это не единственное шёлковое, что сегодня на мне, — Пак приподнимает бровь, следя за тем, как резко размыкаются губы старшего под воздействием короткого рваного выдоха. — Хочется вымыть твой рот с мылом, маленький паршивец… — Юнги тяжело сглатывает, пробегаясь кончиком языка по краешку распахнутых губ. Эти грязные разговорчики безумно заводят. С Чимином — особенно. — А я думал, заткнуть. — Ты ходишь по охуенно тонкому льду, Чимин-а, — предупреждает Мин, сжав между колен подбирающуюся всё выше ногу младшего. — Мне нравятся твои пальцы, — произносит Пак, игнорируя столь заманчивую угрозу. Старший усмехается, выставляя вперёд ладони и плавно двигая ими изящным поворотом запястий. — Да. Они бы восхитительно смотрелись в моей заднице. У Юнги в голове перемыкает, коротит, выбивает пробки. Он точно не ослышался, этот сучонок сказал ровно то, что Мин услышал, но в голове не остаётся ничего, кроме тупого «Что?» и наводняющих разум пошлых картинок озвученного. — Ч… что ты сказал? — всё же переспрашивает Юнги, лишь потому, что это пока единственное, что удаётся из себя вытолкнуть. Чимину пизда. Ох, пусть только дождётся момента, когда они окажутся в комнате… — Мне нужно в уборную, — Пак, будто ни в чём не бывало, поднимается на ноги, выпархивая из кабриолета, но оставляет дверцу приглашающе приоткрытой, плавно покачивая бёдрами на пути к узкому коридору, ведущему к заветным дверям. Недолго думая, Мин в очередной раз смачивает горло виски, быстро облизнув уголки губ, и уверенно направляется следом, буквально полыхая. Чимина хочется так, что сводит скулы, но, чёрт подери, не в уборной же чёртового «Флитвуда». И, тем не менее, бездействовать он не намерен. Паршивца нужно проучить, но есть одна проблема: Юнги почему-то уверен, Пак и сам хочет этого до поджимающихся пальцев ног. Подгоняемый до неприличия развратными сценами, крутящимися ярким диафильмом в помутнённом сознании, старший шлёт к чёрту весь остальной мир за пределами грязного кино в его голове и тянет на себя тяжёлую деревянную дверь уборной. К сожалению, мир его посыл игнорирует и существовать не перестаёт, представая перед Юнги в виде двух отливающих у писсуаров мужчин средних лет и ещё одного, помоложе, моющего руки у раковин. Точнее сказать, у раковин тоже двое, но раздражающе лишним кажется только один, высокий пошёл-отсюда-нахуй-прямо-сейчас-и-тех-двоих-забери-с-собой-тоже брюнет. Мин застывает на входе, пока спутанные мысли и динамические системы перенастраиваются на новый план с учётом всех поправок, и всё же проходит внутрь, игнорируя удивлённый взгляд брюнета, повернувшего голову в сторону двери. Чимин старательно намывает руки у ближней к углу раковины возле ёмкости для бумажных полотенец и автоматической сушилки. Выглядит так невинно, что Юнги бы даже повёлся, не знай он наверняка, зачем они оба здесь, и кто инициировал весь этот спектакль. Пак переводит взгляд на отражение в зеркале, встречаясь в нём глазами со старшим, и весь его невинный вид вмиг трескается, обсыпается и опадает пылью к самым ногам на вымытый до блеска кафельный пол. Блядский огонь в его зрачках полыхает так ярко, что Мину становится нечем дышать; сучонка хочется нестерпимо. Парень пристраивается возле соседней раковины и, коротко облизнув губы, подставляет руки под мягкий напор тёплой воды, чувствуя, как от напряжения вибрирует в груди каждая из натянутых струн, что удерживают от безрассудных действий дрожащим и едва слышным, но рациональным «не сейчас». Нужно ждать, пока выйдут люди. Это кино не рассчитано на массовую аудиторию, так что мой, блять, руки, и… смотри на блядского Чимина в отражении зеркала, имея его взглядом настолько откровенно, что стекло вот-вот, кажется, треснет. Пак облизывает губы, тяжело сглотнув, взгляд Юнги спускается ниже, к кадыку, скрытому чёрной кожей широкого чокера, очерчивает выпирающие ключицы и вновь поднимается к лицу, устанавливая зрительный контакт. Чимин знает: в голове Юнги он, вероятно, уже стонет раком со спущенными до колен штанами. Да он и на любую другую позу согласен, впрочем. И от мыслей об этом дыхание вмиг сбивается. Стоящий через три умывальника от Юнги брюнет одергивает руки от крана и несколько раз коротко стряхивает влагу с пальцев, наспех вытирая остатки воды бумажным полотенцем. Мин напряжённо сглатывает, выдавливая на ладонь капельку пахнущего мятой жидкого мыла, и продолжает усердно намывать уже скрипящие от чистоты руки, сжимая челюсть так, что играют желваки. Чимин едва заметно дёргает уголком губ в нервной усмешке, выразительно глядя в безумные глаза старшего, Юнги похож на хищника, и, будто чуя опасность, организм впрыскивает в кровь адреналин, мобилизуя на защиту все те ресурсы, что Пак намерен израсходовать совершенно противоположным образом. Чимин опускает взгляд на отражение потрясающих миновых пальцев, прикусывая щёку изнутри. В ушах начинает звенеть. Двое оставшихся в уборной мужчин заканчивают отливать почти синхронно, натягивая брюки и звеня бляшками ремней, и направляются к раковинам, становясь через одну друг от друга. Юнги перекрывает настолько, что хочется приговаривать пульсирующее в висках «быстрее» вслух. Кожа начинает неприятно скукоживаться, размякая под действием воды, но Мину до этого мало дела. Чимин совсем рядом, кружит голову, невероятно пахнет и тяжело дышит, время от времени облизывая свои охуительные губы. Если уж Юнги и беспокоит что-то, так это невозможность прямо сейчас припереть Чимина к стене, спустить до колен эти блядские кожаные штаны и подтвердить на практике, что миновы пальцы будут восхитительно смотреться, как и ощущаться, в его заднице. Юнги в шаге от того, чтобы взорваться и обляпать терпеливо и тщательно проветривающего руки под слабенькой автоматической сушилкой мужчину позеленевшими от злости и нетерпения ошмётками. Он издевается над ним что ли?! Сколько блять можно, ведь есть же бумажные полотенца, в достатке, откуда у него столько терпения и свободного времени? Вон, второй его приятель по писсуару давно уже свалил за свой столик, этот-то чего ждёт? Благословения божьего? Парень едва удерживается от того, чтобы отчаянно взвыть, когда мужчина, наконец, оставляет сушилку в покое и двигается по направлению к двери, подгоняемый язвительным «ну наконец-то!» в исполнении минова внутреннего голоса. Лишь спустя несколько секунд старший в полной мере осознаёт, что через пару мгновений они, наконец, действительно останутся одни. И неизвестно, как надолго. — Не подашь? — спокойно, насколько это вообще возможно в его положении, произносит Юнги, когда Чимин, решив изобразить смущение, кокетливо отводит взгляд в отражении, потянувшись к держателю с бумажными полотенцами. Пак объективно хорош в этой игре и ведёт её крайне грязно, но Мину даже нравится. С Чимина хочется снять эту обёртку и посмотреть, что скрыто под ней и обнажается лишь в моменты полного помешательства. — Конечно, — почти шепчет парень, прочищая горло, и дёргает вниз сразу небольшую стопку мягких салфеток в тот самый момент, когда тяжёлая дверь уборной, притормаживаемая доводчиком, с тихим хлопком закрывается, отрезая их двоих от постороннего внимания. Одновременно с этим в груди Юнги лопаются разом все не выдержавшие силы натяжения струны, оставляя после себя звонкую какофонию унылых дребезжащих звуков. Довольно. С него блять хватит этого спектакля. — Хён… — Чимин беспомощно выталкивает из груди застревающий в горле воздух, в одно мгновение оказываясь вжатым спиной в стену близ дурацкой автоматической сушилки. Это походит на яркую вспышку безумия, то, с какой остервенелой яростью губы Юнги терзают его губы, жадно, ненасытно, грубо. Мокрые руки старшего так охренительно ощущаются на заднице, скользят выше под ткань рубашки, очерчивая бока; Пак настойчиво притягивает Юнги ближе за шею, встречно толкаясь языком в его рот и касаясь чувствительного нёба. Пальцы по-прежнему крепко сжимают никому нахрен не нужные бумажные полотенца для ощущения хоть какой-то связи с реальностью. Грёбаная сушилка гудит возле правого уха, реагируя на движения рядом с датчиком, но Чимину плевать. Мин Юнги нетерпелив, горяч и совершенно точно хочет его прямо сейчас. И у младшего срывает крышу. — Играешь со мной… в свои эти блядские игры, — свирепо рычит Юнги в перерывах между тем, как грязно имеет рот Чимина собственным языком, заводясь с пол-оборота. Пак непозволительно горяч и так развратно стонет в поцелуй, что увеличивает давление на ширинку брюк. — Маленький сукин сын… — Я такой плохой, хён… — покорно шепчет Чимин, чутко отзываясь на каждое прикосновение и движение миновых губ. — Ужасно себя веду. Накажи меня… — Тебе пиздец… — отчаянно выдыхает Юнги, прошибаемый, будто разрядом тока, блядским Пак Чимином и каждой бесстыжей фразочкой, вытолкнутой из этого охуенного грязного рта. Парня хочется трахнуть прямо здесь, до головокружения, до нехватки дыхания и тёмных кругов перед глазами. Будто подначивая, младший без особого труда обвивает одну ногу вокруг миновой поясницы, спустя секунду отпружинивая от пола другой, и в одно короткое движение легко фиксирует себя в абсолютно блядском положении, прижимаясь пахом к паху и требовательно потираясь о ширинку. Руки Юнги тут же подхватывают парня под бёдра в качестве дополнительной опоры, надёжно удерживая на весу, пока пальцы нетерпеливо сжимают зад, оставляя настойчивые вмятины на коже штанов. Этих охуенных штанов на охуенных стройных ногах, обвитых вокруг поясницы… В голове Юнги непредотвратимо искрит, готовый с громким щелчком вот-вот опуститься вниз, рычажок питания здравого смысла. — Хён, я очень плохой тонсен, — не унимается Чимин, мелко дрожа в руках старшего и продолжая отчаянно пихаться в его рот языком, когда Юнги вдруг осознаёт: он имеет над этим парнем ничуть не меньшую власть. О, Чимин действительно очень, очень плохой тонсен. И обязательно будет «наказан», то есть получит в итоге то, чего так отчаянно хочет. Но сейчас Юнги подумает головой, а не полувозбуждённым членом, напомнит себе об отсутствии резинок и смазки, в конце концов, о добавляющей не только пикантности, но и целый ряд неудобств и ограничений возможности быть застуканными, и о том, что чёртов охуенный Пак Чимин за свои проделки заслуживает наказания реального, совершенно противоположного тому, о котором просит. — Просто отвратительный, — согласно выталкивает из себя старший, отрывая одну из ладоней от задницы парня, но тут же со звонким хлопком впечатывает её обратно, чувствуя, как немеет рука от приложенной силы. Чимин так грязно стонет в поцелуй и вновь потирается пахом о тесную ширинку миновых брюк, что на мгновение Юнги забывает о собственном решении быть рациональным и думающим головой, с низким рыком смещая поцелуи на шею и яростно терзая зубами плотную кожу чокера в каком-то совершенно необъяснимом порыве. Чимина хочется придушить, поставить раком, заставить умолять. Чимина просто хочется, но… чёрт, не здесь. — Слезай с меня. Живо. Юнги настойчиво убеждает себя в том, что это правильно, когда невероятным усилием вообще всего отрывается от шеи младшего, тяжело сглотнув. Его губы и кожа Чимина будто имеют противоположные магнитные заряды, и на такой элементарный манёвр Мин берёт взаймы сил из резервов. Приняв безапелляционную команду за часть их маленькой игры, Пак послушно соскальзывает на пол, обретая почву под ногами, и вновь подаётся вперёд, перехватывая губы старшего для очередного безумного поцелуя. Позволив себе пропасть на одно лишь короткое мгновение, Юнги жадно сминает чиминовы губы в рваном беспорядочном прикосновении, после чего решительно отпрянывает назад, разжимая объятия вокруг талии парня и едва не мыча от досады. — Поправляй рубашку, приглаживай волосы — и на выход. А мне нужно отлить, — приказным тоном сообщает Мин, невозмутимый внешне, но в шаге от опрометчивых решений внутренне. — Ч… что?.. — непонимающе выдыхает младший, глупо хлопая ресницами и явно чего-то не понимая. Несмотря на полыхающее в груди возбуждение, наблюдать за ним крайне забавно, и Юнги усмехается, наслаждаясь этим отчаянным недоумением на красивом и сбитом с толку лице. — Возвращайся за стол, Чимин-а. Я скоро подойду. — Но… но хён! — возмущается Пак, немо шевеля губами, словно рыба, выброшенная из воды на берег, в попытке сформулировать претензию, или вопрос, или что угодно ещё, лишь бы хоть сколько-нибудь прояснить причину столь резкой девиации. Еще десять секунд назад Юнги жадно целовал его шею и имел языком рот, нетерпеливо шлёпая по заду — и вот, пожалуйста, получи и распишись! «Приглаживай волосы — и на выход». Это ещё что за бред?! У Мина на него стоял, он же чувствовал! В чём тогда проблема? — Хён… Чимин осекается и недовольно хмурит брови, когда дверь в уборную тихонько открывается, впуская в помещение беспечный гомон обеденного зала. На пороге возникает почтительного вида мужчина средних лет и тут же невозмутимо устремляется к писсуарам, пока Юнги одаривает парня выразительным взглядом, но Пак всё равно задыхается от возмущения и крайне недоволен наряду с давящим на ширинку членом. Подумаешь! За перегородкой ведь есть кабинки! Ну что за дурацкий… Мин Юнги! Третий уже раз за последние сутки, и на самом интересном! Чимин его хочет до сведенных скул в этом бесподобном бадлоне, и даже без него, тем более без него, и устал уже прокручивать в голове эти чертовски горячие картинки порнографического содержания. От раздражения и бессилия безумно хочется топнуть ногой и надуть губы. Впрочем, губы Чимин всё-таки дует, точнее сказать, недовольно поджимает, но послушно поправляет рубашку и волосы и выходит из уборной, возвращаясь за столик к уже поданному горячему. Пак увлекается гарниром из картофеля фри и демонстративно смотрит в противоположную сторону, когда Юнги, вернувшийся из уборной две минуты спустя, усаживается рядом, а не напротив, сверля его профиль лукавым взглядом. — Дуешься? — Зачем ты со мной играешь? — прямо спрашивает Чимин, всё же поворачиваясь лицом к старшему. От возмущения губы Юнги распахиваются в немом выдохе. Посмотрите-ка на него, святая невинность, ангел воплоти! Ох, подожди, сучонок, думает себе Мин, ошеломлённо качая головой, уж я тебе задам, как доберёмся до комнаты. — Я? Я с тобой играюсь, Чимин-а? Правда? Окей, ладно. Чимин начал первым, запротоколируем. Но он ведь как раз… ай! Не находясь в словах и исчерпав все аргументы ещё до того, как озвучить хотя бы один, Пак раздражается сильнее и возмущённо фыркает, подпрыгивая на месте в очередном приступе негодования. — Ты противный, и мстительный, и… — Язык тебе твой грязный откушу, — угрожающе замечает Мин, приподнимая бровь. — Если бы ты немножко подумал своей очаровательной головкой, детка, то понял бы, что… — Ах, да, конечно, прости меня за то, что такой тупой, — фыркает Чимин, закатив глаза. Он понимает, что, наверное, перегибает, но его вновь несёт, до тех пор, пока хён не сжимает его подбородок в настойчивой, даже немного грубой хватке, притягивая лицо к себе для агрессивного поцелуя. — Остынь, — приказывает Юнги спустя примерно секунд десять яростных терзаний обалденных чиминовых губ. Истеричка. — Я хочу тебя просто пиздец как, но не здесь. Не в грёбаном толчке и урывком, по крайней мере, не в этот раз. Не на сухую и без резинки. Не в грёбаной кабинке под звуки журчания чьей-то мочи, не имея возможности тебя слышать. Надеюсь, так понятно? Господи, какой же Чимин идиот… — Прости, — шепчет Пак прямо в губы, слепо прижимаясь к груди старшего и закидывая ногу на его бедро в попытке быть ближе. — Прости, хён, я такой дурак… ты меня сводишь с ума, и я такую ерунду говорю, потому что хочу тебя так сильно, и… — Буду тебя шлёпать, — серьёзно произносит Мин, с каким-то мазохистским наслаждением проводя большим пальцем вдоль влажной чиминовой губы. — За каждую твою необоснованную истерику. Понял меня? Чимин несколько раз кивает, приподнимая уголки губ, и чувствует себя почти счастливым. Парень коротко оглядывается по сторонам, убеждаясь в отсутствии интереса, или хотя бы осуждения к их столику со стороны посетителей, и коротко целует Юнги вновь, подцепляя пальцем солёную соломинку картофеля и протягивая её хёну. Старший усмехается, но еду принимает, и даже облизывает подушечки пальцев Чимина от мелких крупиц соли, неотрывно глядя Паку в глаза. Ох, Господи, помоги доехать до дома и не сорваться нигде по дороге… Напряжение в воздухе такое плотное, что можно запросто сжать в кулак. Чимин продолжает сидеть вполоборота, закинув ногу на бедро бойфренда, и отрезает небольшой кусочек от стейка, несколько раз коротко дуя на мясо и протягивая вилку Юнги. Мин укладывает ладонь на крепкое колено младшего, фиксируя ногу в этом чертовски правильном положении, и, неопределённо хмыкнув, позволяет кормить себя, потому что Пак Чимин. Старший уверен: «потому что Пак Чимин» отныне станет отличным аргументом и лучшим оправданием любого странного, глупого и невероятного по прежним меркам дерьма. Потому что… Пак Чимин! Чёрт, вы его видели вообще?! Да хоть нагрудный фартук пусть нацепит, поворчит, конечно, и непременно закатит глаза, но стерпит. Мин понятия не имеет, как младшему это удалось, но окрутил он его в два счёта. Лихо обвёл вокруг пальца, узурпировал власть, разворошил привычный жизненный лад и установил в нём свои порядки. Более того, он, кажется, даже цели такой не преследовал, и вот это действительно поражает. И пугает немного. То, какую власть над ним имеет (не)обыкновенный мальчишка с розовыми волосами и очаровательной улыбкой, даже не подозревающий о глубине собственной привилегированности. Или подозревающий?.. Юнги переводит на парня изучающий взгляд, игнорируя протянутую вилку с очередной порцией мяса и овощей, и коротко облизывает губы, когда бровь Чимина вопросительно изгибается. — Ты сам-то не хочешь? — Хочу. — Так жуй свой стейк. — Стейк? — Чимин удивлённо хлопает ресницами и даже не пытается удержать соблазнительную ухмылку, изогнувшую красивые губы. — При чём здесь стейк? Подозревающий. Засранец. — К чёрту, — сдаётся Юнги, сокрушённо качая головой. — Давай уберёмся отсюда, пока я не трахнул тебя прямо на этом столе. — Я прошу прощения, — тут же окликает проходящего мимо официанта Чимин. — Нам нужен счёт. Уже в такси Пак ощущает нарастающее желание напополам с волнительным напряжением, но очень недовольно поджимает губы, наблюдая мятную макушку бойфренда на переднем сидении рядом с водителем. Конечно, Чимин понимает причину: сиди Юнги рядом, он бы уже как минимум тыкался носом в его шею, то и дело норовя коснуться кожи губами и вывести старшего на полноценный поцелуй, однако компания бумажного пакета с расфасованными по контейнерам остатками недоеденного ужина, любезно сложенного официантом с собой, Паку не нравится тоже. Допитый в ожидании счета джин с тоником приятно стукнул в виски и горячит кровь, требуя какой-то инициативы. Чимину хочется целоваться, для начала. Хочется тёплое тело близ своего, хочется закинуть ногу, ощутить пальцы в волосах, на спине, под тканью рубашки, на лице, где угодно. Вместо этого он церемонно и степенно наблюдает за тем, как движутся в процессе любезной беседы губы соседа в зеркале заднего вида, изредка улавливая направленный на себя многозначительный взгляд. Напряжение нарастает. Чимин разгорячён, возбуждён и нестерпимо жаждет безумия. Безумие начинается в лифте. Спина Пака прижата к задней стенке на удачу пустой кабины, пока Юнги, не дожидаясь полного закрытия шуршащих металлических дверей, перехватывает предплечьем поясницу младшего, впуская пальцы в копну мягких розовых волос, чуть склеенных от укладочных средств. Лицо Чимина так восхитительно близко, что можно без труда рассмотреть каждую пору на совершенной бархатистой коже, если, конечно, кто-нибудь вообще решит заниматься подобными глупостями, когда губы младшего так соблазнительно приоткрываются, выталкивая из лёгких умоляющее «хён» за секунду до того, как оказываются перехвачены требовательным, почти животным поцелуем. Юнги не на шутку кроет от близости этого тела, его податливости, отзывчивости, эмоциональной отдачи. Пак ощущается каждым органом чувств: осязается на кончиках пальцев, забивается в нос, сластит на языке, ласкает слух мелодией из несдержанных стонов. Мин нетерпеливо прижимает бедро к ширинке кожаных штанов, грязно имея языком чиминов рот, пока младший обвивает руками шею соседа, звонко брякая металлической штангой по зубам. Чимину хочется расплавиться, раскрошиться, растечься. Юнги делает с ним совершенно невообразимые вещи одним только взглядом, не говоря уже об этих восхитительных пальцах, настойчиво сжимающих обтянутый штанами зад, и этом бедре, так охуенно давящем на член. — Блять, ты незаконный, — рычит Мин, звонко и весьма бесцеремонно шлёпая Чимина по крепкой ягодице, после чего проскальзывает ноющей от приложенной силы ладонью под шёлковую рубашку, очерчивая лёгким, будто пёрышко, прикосновением гладкую спину. Кожа Чимина покрывается дорожкой мелких мурашек под подушечками прохладных пальцев. — Я тут подумал… — с трудом выдыхает Пак, размыкая губы в ухмылке и сбивая тем самым безумный темп поцелуя. — Может, нам ввести правило «секс после третьего свидания»? Юнги сжимает меж пальцев мягкие розовые пряди и резко тянет за волосы назад, но младший с удовольствием поддаётся, чуть откидывая голову и глядя на соседа с вызывающей полуулыбкой. Его губы, припухшие после ненасытных поцелуев, блестят от слюны и выделяются на лице так ярко, что кажутся графикой. Чимин с ним играется, снова, он понимает, но и не реагировать на проделки засранца не может тоже. Потому что если уж и есть на свете что-то, что заводит Мин Юнги больше музыки, так это ведущий себя как засранец Пак Чимин. Ладно, Пак Чимин в принципе, в любой ипостаси. — Мы могли бы подрочить друг другу, — горячо выдыхает младший, вмиг воспламеняясь от того, насколько очевидно и осмысленно это желание в сверкающих напротив глазах соседа, — пока ты не сводишь меня ещё на два. Как тебе такой вариант, хён?.. Конечно, Чимин блефует. Он Юнги хочет так безудержно и неукротимо, что скорее руку бы себе отпилил, нежели позволил бы установить подобное дурацкое правило. Но вместе с тем есть ещё кое-что, что Чимин любит больше, чем просто хороший секс. «Доиграться». Нарваться. Вывести из себя и позволить лишнего. Потому что Чимин без ума от подобных игр с огнём, даже больше, чем от похвалы, комплиментов и жаркого флирта. И так чертовски хочет узнать, что скрывается под тысячей слоёв ледяного минова самообладания, что пойдёт на любые, даже самые грязные приёмы. — Как насчёт того, — тяжело выталкивает из себя Юнги Паку на ухо, вновь потянув назад его голову за сжатый в пальцах розовый клок волос, — чтобы я сейчас выпорол тебя так, что ходить не сможешь два дня? М, Чимин-а?.. Шея младшего восхитительно напряжена под сползшей чуть ниже полоской чокера, и явно выделяющийся кадык дёргается при каждой попытке Чимина сглотнуть. Пак размыкает губы и тут же перехватывает их языком, когда сжавшиеся от возбуждения лёгкие провоцируют рваный выдох. О, в это мгновение быть выпоротым Мин Юнги Чимину хочется больше грёбаной жизни. — Мне нравится, — подначивает парень, когда двери лифта за спиной старшего тихонько разъезжаются в стороны на нужном этаже. — Я ужасно себя вёл весь вечер, хён, я такой плохой… Впервые увидев тогда ещё синеволосого помятого мальчишку, укутанного в персиковое одеяло, на пороге своей комнаты чуть больше месяца назад, Юнги и представить себе не мог, какого Дьявола он впустил в свою тихую заводь. Дьявола с охренительной задницей, ногами, лицом и бесподобно грязным ртом и помыслами. Дьявола, что пробуждает внутри Юнги самых похотливых демонов и заставляет их плясать под свою дудку. Мин почти не отдаёт себе отчёта в том, как они оказываются у двери комнаты. Процесс полностью теряется в ощущении охуенных тёплых губ и блядских нетерпеливых хрипов, что всё равно звучат так мелодично и высоко в исполнении младшего. Кодовый замок поддаётся с первого раза, несмотря на заметную дрожь пальцев, и Юнги вваливается в комнату вслед за нажавшим на ручку Чимином, захлопывая за собой дверь и тут же впечатываясь в неё лопатками, резко притянув Пака вплотную за этот невероятный зад. Попался. — Юнги-я, — жарко выдыхает Чимин в губы старшего, и то, как именно он произносит его имя, сводит Мина с ума. — Я думал о тебе каждый раз, когда дрочил в душе последние несколько месяцев… В голове Юнги, сопровождаемая звонким треском и столпом ярких искр, коротит, замыкает и, наконец, гаснет последняя вспышка самообладания. Видит бог, он не железный. Этот сучонок вообще существует вне каких-то там правил и норм. Пак вожделенно распахивает губы в победной полуулыбке, когда в мгновение ока оказывается вжатым грудью в твёрдое дверное полотно. Дрожащие миновы пальцы агрессивно дёргают застёжку чокера и туже затягивают аксессуар, препятствуя попыткам сделать глубокий вдох. Чимин мычит, чувствуя, как с каждой секундой усиливается давление застёжки на кадык, и издаёт совершенно блядский стон, откидывая назад голову и обвивая руками шею старшего, умоляюще оттопырив зад. — Хён… — хрипит Пак, ощущая горячее миново дыхание где-то совсем рядом. От недостатка кислорода темнота перед глазами начинает плыть. — Этого ты хотел? — безрассудно шепчет Юнги младшему на ухо, наслаждаясь его нуждающимися всхлипами, и требовательно трётся вставшим членом о крепкий зад парня. — Отвечай. — Хён… воздух… Старший послушно ослабляет давление чокера на шею, позволяя Чимину сделать несколько глубоких хриплых вдохов, прежде чем вновь затянуть аксессуар в ожидании ответа. Свободная рука уверенно расстёгивает бляшку ремня, справляется с пуговицей и ширинкой и беззастенчиво проскальзывает под плотную кожу штанов, прощупывая затвердевший член младшего сквозь гладкую ткань трусов. Пак Чимин не соврал: рубашка — действительно не единственное шёлковое, что надето на нём сегодня. Младший мелко дрожит, держа чувственные губы распахнутыми, и давится застревающими в горле стонами, сходя с ума от таких нужных ему действий руки на члене и звучащего совсем рядом горячего шёпота. Юнги требует ответа, но Пак настолько потерялся в происходящем, что не помнит даже вопроса. — Пожалуйста, хён, — Чимин умоляюще всхлипывает, несколько раз толкаясь бёдрами назад в дополнение к озвученной просьбе, и сходит с ума от ощущения минова языка на чувствительной точке за ухом. Голову так восхитительно кружит то ли от ограничения в кислороде, то ли от близости Юнги и его руки, забирающейся в трусы. — Я подготовился… Смысл озвученного доходит до Мина не сразу. Какое-то время он увлечённо теребит губами мочку, ощущая во рту привкус металлических побрякушек, пока зад Чимина так восхитительно трётся о ширинку, подстрекая к действию и лишая возможности во что-то там вникать и анализировать. Рука в трусах младшего твёрдо и уверенно надрачивает член, его грудь прижата к дверному полотну, затылок почти касается плеча, а шея перетянута широкой полоской кожи так плотно, что, вероятно, останутся следы. Зрелище, достойное увековечивания в мраморе. Пак Чимин горяч, как ад, и так восхитительно хрипит, пытаясь перехватить губами воздух где-то совсем рядом со щекой старшего, что… стоп. Что он только что сказал? Кровь приливает к лицу, и Юнги вспыхивает, ощущая жар буквально каждой клеточкой тела. В голову лезут сплошь пошлые картинки с пальцами Чимина в таких местах, что комната плывёт перед глазами, и это заставляет Мина ослабить давление чокера на шею, позволив Паку жадно перехватить губами воздух и даже закашляться от столь резкого и ненасытного вдоха. Утробный рык выходит негромким, но весьма различимым в тишине комнаты, когда старший резко поворачивает лицо Чимина за подбородок и яростно вгрызается в губы, не дав тому как следует отдышаться. — Покажи мне, — требует Юнги в поцелуй, дразняще сбавляя темп движений руки, что всё ещё полирует член, и упивается чиминовым жалобным хныканьем и очередной серией умоляющих толчков бёдер. — Будь хорошим мальчиком и не заставляй меня убирать руку. Щёки Пака розовеют от возбуждения, когда дыхание старшего опаляет лицо, Чимину нестерпимо жарко и, вслед за здравым смыслом, хочется избавиться от всего остального, лишнего, что чинит даже малые миллиметры между их телами. Каждое движение губ пропитано отчаянной нуждой, минова ладонь такая крепкая и твёрдая и так внимательна к его члену, что лишаться этого контакта катастрофически не хочется. Парень теряет голову и ощущение границ реальности, потому что Мин Юнги, целующий его в бешеной прелюдии и уверенно ласкающий его член — слишком хорошо для правды, он делает это лучше, чем в тех потрясающих похмельных фантазиях в душе. Чимин дразнит старшего короткими прикосновениями языка к губам, пока ладони скользят вниз по рёбрам, очерчивают бока и фиксируются на бёдрах, дабы прижать пах Юнги максимально плотно к ягодицам в тот самый момент, когда Пак нетерпеливо ёрзает задом, создавая такое необходимое им обоим трение. Юнги рычит, несколько раз толкаясь бёдрами вперёд, и ускоряет движения руки, ухмыляясь в ответ на распахнувшиеся в несдержанном стоне губы младшего, сбивающие ожесточённый темп поцелуя. Чимин незаконно горяч и чертовски податлив под этой провокационной обёрткой. Он играет в поддавки: побеждает, сдавшись. — Покажи мне, — требовательно повторяет Мин, оттягивая зубами нижнюю губу младшего. Член болезненно ноет, сдавленный ширинкой и тканью брюк, и Юнги нетерпеливо толкается пахом вперед, издавая приглушённый стон. Дрожащие пальцы Чимина разжимаются вокруг бёдер старшего и тянут вниз пояс плотно облипающих зад и ноги кожаных штанов. Юнги отрицательно качает головой, обхватывая талию парня свободной от члена рукой, и отрывает его от двери. — Не здесь… и нам нужен свет. Я хочу видеть тебя. Старший утягивает Пака к кровати, отвлекаясь лишь на ощущение его губ под своими, и с третьей попытки нащупывает выключатель на подставке ночника, щёлкая по клавише и озаряя часть комнаты мягким желтоватым светом. Пользуясь случаем, Чимин отстраняет минову руку от члена, поворачиваясь к парню лицом, дёргает вверх нижний край его водолазки и прижимается губами к губам, стоит только горловине приоткрыть их, зацепившись за нос. Юнги решительно отвечает, освобождая от плотной ткани лицо, и раздражённо вытряхивает руку из рукава. Ему не терпится. Он ждал и без того слишком долго, будучи сперва просто глупым, после — здравомыслящим, но здесь и сейчас, пожалуй, самое подходящее место и время для безумия. Эта рубашка мешает, а потому убирается нахуй. Штаны здесь ни к месту и подавно, и кто вообще нахрен придумал одежду, когда у Пак Чимина такое охуенное тело? Мин обязательно провёл бы образовательную лекцию на эту тему, если бы не был занят более важным исследованием шеи младшего на самые чувствительные точки. Стоны, звучащие так близко, опаляют кожу, сигнализируя об успехе, Юнги проходится языком по оставленному секунду назад багровеющему следу и отстраняется, вновь разворачивая парня к себе спиной. Телефон Пака, покинутый у входной двери, то и дело вибрирует на жёсткой поверхности холодильника, раздражая. Ну уж нет, грёбаный кто-бы-ты-ни-был, не в этот раз. — Только попробуй ответить, — зачем-то рычит Мин, помогая Чимину с нелёгкой задачей на ощупь расстегнуть пуговицу и ширинку брюк, пока свободная ладонь старшего вновь сжимает член, совершая несколько уверенных движений. — Подождут, — сипло выдыхает младший, абсолютно уверенный в том, что даже смерть бы заставил ожидать под дверью ради такого события. Дрожащие пальцы тянут вниз зиппер, и, стоит только давлению брюк на член Юнги ослабнуть, Пак тут же отстраняется, опускаясь коленями на кровать и шире разводя ноги. Парень оборачивается через плечо и чуть оттопыривает зад, желая быть уверенным, что то самое, на чём он пытается сделать акцент, будет замечено, выставлено в правильном ракурсе и приведёт к необратимым последствиям. Ты хотел видеть, Мин Юнги? Что ж, смотри. Старший рвано выдыхает, стоит только небольшому розовому камушку сверкнуть меж крепких чиминовых ягодиц в бледном свете ночника. Он предположил бы, что это лишь шутка подсознания из разряда «видишь то, что хочешь», но в следующее мгновение руки Чимина уверенно раскрывают зад, стирая любые сомнения. От этой картины дух захватывает, и Юнги уверен, что в жизни своей не видел ничего горячее и прекраснее Пак Чимина с грёбаной пробкой в его восхитительной заднице. — Ты такая маленькая блядь, Пак Чимин, с ума сойти, — восхищённо хрипит Мин, стягивая с ног обувь и брюки вместе с бельём, и ступает на шаг ближе, навстречу пылающему похотью взгляду парня, тут же прижимаясь губами к коже его крепкой ягодицы и обхватывая пальцами сверкающий камушек на основании пробки. — Только для тебя, хён, — горячо выдыхает младший, поскуливая от расползающегося по всему телу мурашками желания ощутить в себе больше, чем просто безжизненный, хоть и теперь уже тёплый кусок металла. Он ждал слишком долго, формально — полгода, фактически — три дня, но кажется, будто лет десять уже, с самого момента своего полового созревания. Ждал именно его, чёртового (самого прекрасного на свете) Мин Юнги, который покажет ему, что это значит — когда по-настоящему, когда осмысленно, но слепо, терпеливо, но жадно, серьёзно, но, даже если недолго, определённо стоит того. В омут с головой. Юнги медленно прокручивает пробку и упивается чиминовым стоном, дрожью его тела и осознанием того, что они оба безнадёжно одержимы друг другом. Пак раскрывает ягодицы шире, толкаясь бёдрами назад, когда старший цепляет игрушку и тянет её на себя, наблюдая за тем, как растягиваются под воздействием пробки мышцы сфинктера. Чимин кажется слишком узким для подобных манёвров, но убеждает Мина в обратном, умоляюще всхлипывая и кусая влажные губы в попытке сдержать стоны. — Пожалуйста, я хочу тебя, — просит Пак, подмахивая задом, когда старший увлеченно трахает Чимина пробкой, прикусывая кожу ягодиц от переизбытка эмоций. Ему даже плевать на возможные следы, потому что всё это — только для него. Это невозможно. Нельзя быть настолько охуенным, нельзя совмещать в себе внешнюю ангельскую невинность с внутренней дьявольской порочностью, нельзя так нежно улыбаться и ободряюще гладить по спине, когда хреново на душе, и так похотливо дёргать задницей, озвучивая очередное греховное донельзя желание, когда это то самое, чего хочется больше всего. Юнги никогда не верил в идеальных людей, и правильно делал, но сейчас ему кажется, что он был полным глупцом. Потому что Пак Чимин идеальный. — Не могу тебе отказать, — выдыхает Мин, вынимая, наконец, пробку, и завороженно наблюдает за тем, как требовательно сжимается тугое колечко вокруг пустого пространства. Не удержавшись, старший звонко шлёпает Чимина по заднице и несколько раз толкается внутрь языком, прежде чем отстраниться и потянуться к подготовленным заранее инструментам на прикроватной тумбочке. — Ложись на спину. Я хочу видеть тебя. Желание ослепляет. Чимин послушно прижимается лопатками к матрасу и притягивает к груди согнутые в коленях ноги, разводя их шире и наблюдая за тем, как Юнги дрожащими руками раскатывает по члену презерватив, распределяя поверх смазку. Мозг отказывается верить в происходящее, до этого подобное творилось лишь в самых смелых пьяных фантазиях и странных, но чертовски горячих снах. Пак обвивает ногами поясницу старшего, располагая ладони на его плечах, и, глядя в его совершенно безумные глаза, пронзительно шепчет: — Поцелуй меня… Юнги не нужно повторять дважды. На самом деле губы Чимина такие мягкие, тёплые и притягательные, что он мог бы даже и не просить, но так уж вышло, что им обоим хочется сейчас одного и того же. Мин жадно имеет рот младшего языком, впуская пальцы в мягкие розовые волосы, и, направляя член свободной рукой, медленно входит в парня, закатывая глаза и распахивая губы в немом стоне. Чимин и правда пиздецки узкий, даже несмотря на растяжку, и так охуительно давит на член, что воздуху становится тесно в лёгких. Он стонет в поцелуй, сбивая его темп, и требовательно сжимает коленями бока, призывая быть ближе и глубже. Это не то, к чему можно подготовиться, с чем можно свыкнуться или смириться. Это грёбаный идеальный Пак Чимин с идеальным прогибом в спине и сводящей с ума отдачей. С мелодичными стонами, нуждающимися всхлипами и беспорядочными прикосновениями к телу, словно в попытке придать происходящему утерянную посредством ощущений физическую форму. — Тебя так… много, — хнычет парень старшему куда-то в ухо, спуская ладони на его ягодицы, и, почувствовав спустя буквально минуту, потраченную на чувственные поцелуи, относительную свободу для действий, совершает круговое движение бёдрами, закусывая оказавшуюся на удачу близко минову губу. Это слишком. Эти ощущения, запах, лицо и кожа под пальцами. Так не бывает, но, тем не менее, происходит. С ним и прямо сейчас. — Ты такой узкий, блять… — Юнги вновь перехватывает губы Пака полноценным поцелуем и осторожно двигает бёдрами, сперва медленно, будто на пробу, желая убедиться, что Чимин действительно готов и не торопит события. Спустя пару толчков, когда факт становится очевидным, старший наращивает темп, экспериментируя с углом проникновения, и прижимается губами к подрагивающему где-то в районе плеча колену младшего, упиваясь наполняющими комнату тихими стонами и набирающими громкость шлепками от соприкосновения кожи с кожей. Чимин охренительный, горячий, умоляющий, мягкий, податливый и принимающий в его руках любую форму, будто тёплый пластилин. Он своенравно двигает бёдрами навстречу толчкам, насаживаясь на член и повторяя, будто заведённый, требовательное «да», оставляет полукруглые следы от ногтей на коже спины и давит пятками на ягодицы, призывая повторять действия раз за разом, когда член Юнги проходится, наконец, по простате, отзываясь волной удовольствия во всём теле, будто кто-то разом ткнул во все оголённые нервные окончания, вызывая эту судорогу в теле. Чимину слишком хорошо, он плавится от этой любви, ощущая нежные прикосновения губ к колену, пальцев к телу и души к душе, и что бы ни случилось с ними дальше, он готов сохранить этот момент в памяти навечно, лелея его, как то самое лучшее, что случалось с ним в жизни. — Ох, чёрт, ещё, — скулит парень, настойчиво отрывая лицо старшего от своего колена, и уверенно тянет его к своему, требуя полноценного поцелуя. Юнги охотно удовлетворяет немую просьбу, рассыпаясь в пыль от всего, что доводится ему испытать рядом с этим дьявольским мальчишкой. Это невозможно вообразить, пока не испытаешь на себе, и, вероятно, всю жизнь так и проведёшь за презрительным фырканьем, но ровно до тех пор, пока не ощутишь это на собственной шкуре. Каждое изменение положения губ, прикосновение пальцев, жаркое дыхание и отзывчивое движение навстречу ритмичным толчкам, такое правильное, горячее и безрассудное. Пак Чимин сводит его с ума. Более того, Мин даже не возражает, и точно перегрызёт глотку любому, кто попытается его от этого безумия уберечь. — Я хочу кончить, хён, — всхлипывает Чимин, умоляюще подмахивая задом, и впускает пальцы во всклоченные мятные волосы, притягивая тем самым лицо старшего ближе к своему. — Пожалуйста, позволь мне… В голове Юнги резко перемыкает от ощущения этой власти, он ускоряет движения, ощущая, что и сам находится на грани, и перехватывает губы языком, коротко кивая. Горячее дыхание младшего стягивает кожу лица, его глаза блестят так поразительно ярко, что затмевают собой весь мир за пределами их крохотной вселенной, поделённой на двоих на полуторной кровати в комнате общежития. Пальцы Чимина оставляют вмятины на коже спины, пока он пытается вжаться грудью в грудь, настолько крепко, что, кажется, вот-вот воплотит в жизнь навязчивое желание Мина навечно вшить парня себе под кожу. — Давай, детка, сделай это для меня… Звонкие ритмичные хлопки отдаляются вместе с картинкой охваченного наслаждением минова лица, их заглушает шум крови в ушах и царапающие гортань пульсации в горле, заставляющие Пака хрипеть при каждой попытке сделать вдох. Парень дрожит всем телом и мечется в этих щуплых, но сильных руках, всхлипывая, как последняя блядь, и это именно то, что заставляет Юнги вдалбливаться ещё яростнее, быстрее, ритмичнее, вновь перехватывая губы младшего остервенелым поцелуем и сжимая в ладони его влажный и вязкий от предэякулята член. Матрас ощутимо проседает под их телами, расшатывая ламели, они явно не были рассчитаны на такие нагрузки, но Мин совсем не в настроении думать о подобных глупостях, когда грёбаный Пак Чимин стонет в его руках и просит не останавливаться. В тот самый момент, когда старшему кажется, что он вот-вот предаст свой джентльменский принцип и кончит первым, утратив возможность сопротивляться охуенности происходящего, Чимин прогибается в спине, опираясь лишь на затылок, плечи и зад, и с громким стоном кончает, пачкая спермой их животы и минову крепкую руку. Юнги кончает следом, хотя, возможно, и одновременно с младшим, он вообще мало что понимает в этот момент и лишь стонет, утыкаясь носом в чиминово плечо и пытаясь осознать границы собственного тела, но претерпевая в этом тотальную неудачу. Ему тепло, местами вязко, до дрожи охуенно и до мурашек остро, но каждое ощущение существует в комплексе и неотделимо от ластящегося к нему Пак Чимина, водящего носом вдоль щеки и пытающегося восстановить дыхание. Мин пробегается дрожащими пальцами по крепкому прессу бойфренда, перепачканному спермой, словно пытаясь восстановить таким образом связь с реальностью, и плавно выходит из парня, опускаясь на кровать рядом с ним и уверенно притягивая младшего к своей груди. Пак переплетает их ноги и расслабленно вздыхает, размещая маленькую ладошку на влажной и гладкой спине. — Ты всё ещё должен мне два свидания, хён, — шепчет Пак Юнги в ухо, хихикнув. Мин лениво усмехается, шлёпнув парня по заду, и так и оставляет руку на чудесной упругой ягодице, увлечённо сжимая. — То есть ты мне отдался авансом, я так понимаю? — Фу, отвратительно, — Чимин пытается нахмуриться, но всё равно не сдерживает смешка, слишком уж ему хорошо в этот момент. — Не знаю, мне понравилось. — Юнги-я! Чимин капризно дует губы, предпринимает даже попытку отстраниться, очень ленивую и вялую попытку, к слову, но Юнги пресекает и это, притягивая парня обратно к своей груди. — Будут тебе свидания, не дёргайся только, дай полежать спокойно. — Ворчун, — хмыкает младший, удобно расположив голову на щуплом плече парня, и блаженно вздыхает, оставляя едва ощутимые поцелуи на миновой груди. Тёплые губы Юнги то и дело прижимаются ко лбу, макушке, виску, и Пак готов взорваться, разлетевшись по стенам и полу комнаты красочным конфетти. Несколько десятков минут спустя тело начинает зябнуть, а горло — пересыхать. Юнги разрывает очередной долгий и ленивый поцелуй, трепетно проводя подушечками пальцев вдоль безупречного лица соседа, и в полные лёгкие вдыхает этот сводящий с ума аромат грейпфрута, перечной мяты, кедра и любви, нехотя отстраняясь. — Давай заберёмся под одеяло? — Расстилай постель, а я принесу попить, — охотно соглашается Чимин, кое-как выпутывая ноги из своеобразных объятий и спуская их на холодный пол. Уже на обратном пути Пак цепляет телефон и тут же снимает блокировку, проверяя наводнившие «какао» сообщения от одного единственного контакта. Блядский Ким Тэхён. «Трахаетесь?». Чимин широко ухмыляется и оставляет сообщения без ответа.