LOL, u r not Min Yoongi

Даже спустя месяц Пак всё ещё слабо верит, что когда-нибудь сможет привыкнуть. Наверное, для полного осмысления и закрепления факта на подкорке потребуется куда больше времени — год, или же вся жизнь, возможно, — но сердце парня по-прежнему заходится в барабанной дроби, а в голове раскатисто звенит величественный колокол Сондока, стоит только Юнги оказаться в поле его зрения, посмотреть на него вот так, по-особенному, дотронуться, поцеловать, шепнуть что-то на ухо. Чимин упивается собственным счастьем, плещется в нём, будто слонёнок, тонет, захлёбывается и не видит берегов. И, как оказалось, становится ещё более тактильным. На самом деле Пак прекрасно осознаёт глубину своей вседозволенности, какую бы невинную мордашку он ни корчил в момент очередного вопиющего нарушения границ минова личного пространства. Огромную роль, конечно, играет и тот факт, что Юнги подобное поведение одобряет. Не просто позволяет даже, нет, это другое. Отвечает, в своей невозмутимо спокойной манере, но в сурдопереводе для эмоционально оглохших это, вообще-то, высшая степень минова поощрения. Впервые Чимин всерьёз задумывается об этом спустя почти неделю в момент очередного совместного обеда на большом перерыве. Пак здоровается с Хосоком, опуская поднос на стол, усаживается рядом с сидящим напротив парня бойфрендом и привычно закидывает ногу на его бедро, тут же ощущая тепло миновой ладони на торчащей сквозь дырки джинсов коже колена. — Ну охренеть теперь, — недовольно ворчит Хоби, закатив глаза. — Почему кому-то «сгинь подальше, у тебя резкий одеколон, мне и без того хреново», а кому-то… вот? Да от него же шлейф, как будто я в Этюд Хаус! Юнги поднимает на Хосока невозмутимый взгляд исподлобья и, потянув раскрасневшимся от аллергии носом, спокойно замечает: — Подумай ещё, ответ есть в самом вопросе. Сердце младшего, ударившись о грудную клетку в последний раз, с треском разрывается на миллионы влюблённых кусочков. Мин Юнги всё прекрасно понимает тоже. И глубину своего помешательства, и то, как нравится Чимину выделять своё господство в миновой зоне комфорта толстой ярко-красной разметкой, и то, что сам Мин не имеет ни желания, ни возможности этому противостоять. К тому же, как бы старший ни пытался скрыть это даже от себя самого, доля щегольства в его беспрекословном потакании чиминовым порывам уверенно переваливает за половину. Пак Чимин всё ещё безмерно очарователен, непозволительно красив, преступно горяч и дьявольски сексуален, это общепризнанный факт. Такой же, как и тот, что уверенно сжимающая колено младшего минова ладонь сигнализирует всем вокруг визжащей предупредительной сиреной и ярким «смотреть, но не трогать». Есть ещё факты не общепризнанные и чуть более локальные, например, Пак Чимин — чертовски громкий и очень изобретательный в сексе. По причине ли дикой страсти, чиминовой чувственности, или же огромной эмоциональной отдачи, Юнги не знает наверняка, но притираются они довольно быстро, хотя даже первый их секс казался Мину охрененным. Тем не менее, то, свидетелями чего становятся стены их комнаты по прошествии буквально нескольких дней, окончательно сводит старшего с ума. И, как оказалось, не только его. К середине второй недели на двери появляется короткая, но требовательная записка с просьбой быть тише хотя бы по ночам за подписью сразу трёх комнат. Пак смущённо хихикает и розовеет щеками, Юнги лишь закатывает глаза, отправляя смятый клочок бумаги в мусорное ведро. Есть ещё один личный факт, что восторгает Чимина куда сильнее, чем, по идее, должен бы, но Пак ничего с этим сделать не может: теперь ему разрешено трогать вещи Юнги. Он узнаёт это после того, как к нему в руки попадает старенький, почти раритетный геймбой. — Хён, у тебя ведь наверняка должны быть батарейки? — уточняет Чимин после третьей неудавшейся попытки включить устройство, решив сперва испробовать самый простой из вариантов. — Думаю, эти свой век отжили. — Где-то были, да, — рассеянно выдыхает Юнги, страдая над правками к курсовой. — Глянь там, на полках. Пак застывает в изумлении, окидывая недоверчивым, почти боязливым взглядом захламлённые техникой полки над кроватью бойфренда. — Эм… что? — На полках, Чимин-а, — терпеливо повторяет старший, устало потирая глаза и откидываясь на спинку кресла. — Хочешь сказать, что я сейчас могу вот так вот просто… покопаться в твоих вещах? — переспрашивает Чимин, глупо хлопая ресницами, и чувствует себя совсем уж дураком под недоуменным миновым взглядом. — Хочешь, чтобы я сам поискал? — Нет, дело не в этом, просто… у тебя же есть это правило. — И? Брови Пака стремительно скрываются где-то у линии роста волос. — «И»? «И», хён? Ты сейчас серьёзно? Юнги усмехается, пожимая плечами, и медленно разворачивается в кресле к Чимину лицом. Он всё ещё самый прекрасный на свете, и сердце Пака упорно ищет выход из груди от каждого его такого взгляда. — Скажем так, ты — моё исключение. Парень напрочь забывает про геймбой, усаживаясь в компьютерное кресло лицом к Юнги, и, забросив ноги на и без того порядком расшатанные подлокотники, обнимает старшего за шею, утягивая его в самый грязный и развратный поцелуй и растекаясь сладкой патокой от ощущения крепких миновых рук, притягивающих вплотную за поясницу. Позже оказывается, что дело было не в батарейках. Конечно, есть и кое-что, чего Чимину время от времени не хватает, например, слов. Юнги не даёт поводов сомневаться в своей взаимности, но маленькая романтичная принцесса внутри Пака жаждет порой чутких признаний до и, в особенности, после секса. А иногда и во время, и вместо, и вообще. — Ты меня любишь, хён? Старший удивлённо притихает, обрывая на полуслове свой ленивый полусонный рассказ о планах на завтрашний день, и так и застывает с пятернёй во взлохмаченной ею же розовой шевелюре парня, недоуменно приподнимая брови. Пак уже почти засыпает, но кончиками пальцев ещё цепляется за реальность в томительном ожидании ответа. Юнги чувствует это по тому, как напряжены бёдра младшего, обхватившие его ногу. — А ты как думаешь? — в эмоционально структурированной вселенной Мин Юнги подобные вопросы могут возникнуть исключительно на почве сомнений, и эти ему не понятны совсем. Точнее сказать, возможные их причины. — Не хочу я думать, хочу, чтобы ты сказал, — бубнит Чимин, но приподнимает уголки губ, тычась носом в ароматную минову шею. — Ну же, Юнги-я, скажи. Любишь? Старший усмехается, прижимаясь губами к тёплому чиминову лбу. В нём столько нежности и тепла в этот момент, но само слово на букву «л» всё ещё не кажется Мину правильным для вынужденного признания. Не потому, что не любит, а потому, что Пак Чимин достоин того, чтобы услышать это без дополнительных просьб. — Ты — самое ценное из всего, что когда-либо попадало мне в руки, — негромко, но с чувством выдыхает старший, считая это достойной альтернативой, но Пак считает иначе. — Ты жулик, — заключает Чимин, капризно дуя губы. — Мог ведь ответить просто — люблю. И я был бы счастлив. — А сейчас, значит, не счастлив? — Юнги лукаво щурится и мягко щекочет парня под рёбрами, заставляя того извиваться. — Мог бы быть счастливее, — поправляет себя Пак сквозь смех и наваливается грудью поперёк груди бойфренда, припирая того к матрасу. — Когда-нибудь ты скажешь мне это прямо, и я совершенно точно умру от разрыва сердца. — Вот потому и не скажу, — недовольно ворчит Мин, шлёпая младшего по заду через плотное одеяло, — ты мне живым нужен. Но, конечно, Юнги всё же говорит. Правда, он несколько иначе представлял себе этот момент: в нём был счастливый Чимин, улыбающийся от уха до уха, Чимин с горящими глазами и распухшими от поцелуев губами, стонущий Чимин, или пусть даже сонный, но судьба распоряжается иначе. Мин возвращается в комнату после обеда, взяв на работе отгул, чтобы добить, наконец, этот грёбаный список литературы и освободить тем самым вечер для празднования чиминовых отборочных, но натыкается на сгорбленную на полу фигуру, прижавшуюся спиной к кровати и прячущую лицо в коленях. Сердце Юнги болезненно сжимается в дурном предчувствии. — Эй… детка, что случилось? Старший оказывается рядом с Паком в несколько широких шагов и бесцеремонно опускается напротив на колени, сжимая осунувшееся лицо парня в ладонях. Младший зажмуривается, пытаясь сдержать режущие глаза слёзы, шмыгает носом и судорожно выдыхает, ощущая, как несколько горячих слезинок предательски стекают по щекам, растворяясь где-то между линией челюсти и тёплой миновой ладонью. — Я такое ничтожество… Юнги неодобрительно качает головой, но тут же плюхается рядом на зад, настойчиво притягивая парня к себе на колени. — Прежде, чем я скажу тебе, что это не так, расскажи мне, что случилось, хорошо? И мы вместе придумаем что-нибудь. Чимин всхлипывает и пытается сделать вдох, но кислород поступает в лёгкие лишь рваными порциями, застревая в горле и путаясь в дрожащих губах. Мину в этот момент так чертовски хочется забрать себе все его переживания, расстройства, волнения, лишь бы только на лице этого прекрасного мальчишки снова заиграла очаровательная, пусть и слабая улыбка. — Я всё провалил, — шмыгает носом Пак, трогательно сжимая в кулаке минову рубашку, и горько пускает слёзы в его плечо. — Я ни на что не годный, я так опозорился… Старший стискивает объятия чуть крепче и успокоительно гладит вздрагивающую от рыданий спину парня, осознавая, что состояние Чимина сейчас очень близко к нервному срыву. Он этим грезил, практически не спал, не ел и лишь тренировался, практиковался, выматывал себя до изнеможения и дрожи в ногах. И сейчас, когда, судя по его словам, приложенные усилия не окупились, не дали ожидаемого результата, Пак тонет в отчаянии и ощущении собственной никчёмности, вменяя случившееся себе в вину. Но Юнги ему не позволит, только не в его блять смену. — Я сбился, ошибся, я так… эта неразбериха с ногами, я перенервничал, и просто… — мысли Чимина путаются, извергаясь наружу потоком бессвязных обрывков фраз. В какой-то момент Мин хочет перебить, влезть, заступиться, оградив младшего от обзывательств в свой же адрес, но смиренно молчит, позволяя Паку выговориться. — Я всех подставил, и сонсеннима, и отца, и… всех! Даже тебя! — Ты никого не подставлял, — не удерживается от категоричной реплики Юнги, потому что это уже очевидный бред. — Ещё как подставил! Вы все верили в меня, а я не оправдал ожиданий, и… — Ты и не должен был. Детка, послушай… — Юнги пытается звучать как можно мягче, потому что Пак и без того довольно чувствительный и ранимый, а сейчас его и подавно самое время обмотать сотней слоёв пупырчатой полиэтиленовой плёнки. — Ты устал. Поверь, я знаю, что это такое, и вижу, как это происходит с тобой. Ты перенервничал, потому что ты — живой человек, и у тебя есть такая штука, как организм, который довольно капризен и может в любой момент врубить защитные механизмы, если начать обращаться с ним неосторожно. — Пожалуйста, хён… — Чимин качает головой, пытаясь дать понять, что не желает слушать оправдания в свой адрес, но Мин упрямо продолжает: — Как бы там ни было, ожидания других людей — исключительно их проблемы, Чимин-а. Ты не должен соответствовать образу идеального сына, ученика или кого бы то ни было нахрен ещё. Но заруби себе блять на носу: никакое дерьмо из подобного не исправит того факта, что я люблю тебя. Никогда. И я всегда буду на твоей стороне, даже если для этого придётся в какой-то момент выступить против тебя же. Просто потому, что ты порой довольно неуравновешенный. На мгновение Пак замирает, чувствуя, как перехватывает дыхание, и отрывает лицо от щуплого минова плеча, хлопая влажными ресницами в попытке сфокусировать взгляд. — Ч… что ты сказал?.. — сипло уточняет Чимин, шмыгая носом. — Что ты неуравновешенный порой, и… -…ты ужасен в признаниях, да, это я слышал уже. До этого, — младший как будто на время забывает о своей проблеме, как ребёнок, которому показали обалденный сверкающий предмет с огромным количеством кнопочек. Юнги усмехается, ласково проводя пальцем вдоль липкой и раскрасневшейся от слёз щеки Пака, и смотрит парню в глаза, в очередной раз осознавая, что пропадает. Бесповоротно и окончательно. — Что я люблю тебя. За то, что ты, такой, как ты есть, человек. Со своими слабостями, чудесными особенностями, и… давай обожрёмся сладким? Я пошлю нахрен курсач, и просто сдохнем, держась за руки, от инсулиновой комы. Как тебе такой план? На самом деле Мин Юнги достаточно равнодушен к сладкому (если это самое сладкое — не Пак Чимин), но в момент, когда на лице младшего появляется эта счастливая улыбка сквозь слёзы, Юнги готов полюбить даже метилфениловый эфир. Буквально на следующий день Мин обсуждает произошедшее на отборочных с очевидцем в роли Хосока и приходит к выводу, что Пак воспринял случившееся слишком близко к сердцу. — Уверен, он в пятёрке фаворитов, — пожимает плечами Чон, опираясь спиной о стенку вендингового автомата и помешивая сливки в кофе, пока старший дожидается свой капучино под монотонное гудение механизма. — Ну, да, напутал немного в центральной связке, но выкрутился великолепно. Не знаю я, чего он так раскис, если честно. Передай ему там, чтобы не парился, ещё потанцуем. Юнги ничего передавать не собирается, как и обесценивать переживания Чимина, но ситуация в целом становится чуточку понятнее. Чимин всего лишь напутал немного в центральной связке, что бы это ни значило. Чимин восприимчивый, ранимый, хрупкий. Чимина нужно просто баловать и беречь. И, конечно же, прогнозы Хоби сбываются: Пак получает заслуженное место в центре второй линии. Правда, это влечёт за собой и парочку новых проблем. Юнги не нравится этот третьекурсник-танцор-как-его-там, которому ничего не мешает танцевать. И это самое «ничего» он упорно, как старшему кажется, пытается подкатить к Чимину. Сначала Мин пытается не обращать внимания, в конце концов, Юнги же не какой-нибудь сраный ревнивец, да и в чувствах Чимина усомнился бы, разве что, слепой и глухой. Взять хотя бы эту его манеру закидывать ногу на бедро, как и любые другие попытки утолить тактильный голод, коих немало, глупую (обалденную) футболку с выбитым чёрным по белому «LOL, u r not Min Yoongi», появившуюся в его гардеробе буквально на днях, или сочащееся через фразу очевидным подтекстом обобщение: «мы с хёном», «я и мой хён», и это если вести речь лишь о том самом, откровенном и кричащем, что напоказ и для всех. Но в тот самый момент, когда Мин видит это своими глазами, зеленоглазая стерва игриво подмигивает ему прямиком из-за плеча сраного Джиёна. Того самого мне-ничего-не-мешает-танцевать-третьекурсника, рука которого мягко приобнимает Чимина за плечи. — Хён! — Пак, как и всегда при виде Юнги, расплывается в широкой счастливой улыбке, скрывающей его глаза-щёлочки за очаровательно сдвигающимися вверх щеками. — Пообедаешь с нами? Видит Бог, Мин пытался быть терпимым и вежливым ровно десять грёбаных секунд. — Эй, парень, ты читать не умеешь что ли? Джиён теряется, пытаясь в первую очередь понять, что именно он делает не так, и уже после — где ему нужно было прочесть о том, как всё-таки делать правильно, но ледяной минов взгляд, тем не менее, заставляет его инстинктивно убрать руку. Уже после, перехватывая направление многозначительного взгляда Юнги, парень улавливает написанное на футболке младшего и беспечно пожимает плечами. — И? Кто нахрен такой этот Мин Юнги? — Я, — старший вызывающе вздёргивает бровь и скрещивает руки на груди, игнорируя укоризненный толчок локтем в бок от Пака. — Я нахрен Мин Юнги. И шёл бы ты лучше отсюда, а. — Эй, да мы же просто… Парень прикусывает язык под давлением ставшего откровенно гнетущим минова взгляда и вовремя вспоминает, что всё-таки имеет дело со старшим, ещё и довольно пугающим, медленно отступая на шаг. — Увидимся на репетиции, Чимин-а… — Да, конечно… хён! Пак поворачивается к Юнги лицом, стоит только Джиёну отдалиться от них на пару метров, и возмущённо поджимает губы, но старший замечает, каких усилий Чимину стоит не позволить им расплыться в широкой самодовольной ухмылке. — Это было очень грубо. Теперь мне придётся извиняться перед хёном. — Прости, перед кем? — Юнги, кажется, разве что пар через нос не извергает от бешенства, но точно покрывается гневным алым румянцем. — Он старше меня на год, а ты такой ревнивый дурачок! Пак шлёт к чёрту эту маскировку под недовольство и вешается Мину на шею, звонко припечатываясь губами к его порозовевшей щеке. Юнги закатывает глаза, но уверенно перехватывает талию младшего совершено собственническим жестом. Это — его грёбаный Пак Чимин. Если Джиён, или Минсок, или кто нахрен угодно ещё хочет себе Пак Чимина тоже, пусть пойдёт и найдёт другого, мало ли Пак Чиминов в Корее, в конце-то концов. — Зачем ты ему нахамил, мы же просто общались? — всё же причитает младший, утыкаясь носом в ароматную минову ключицу. — Терпеть не могу, когда трогают моё. Сердце Пака сладко замирает, возобновляя спустя несколько мгновений свой набирающий скорость ритм. О, Чимин об этом знает не понаслышке, и почему-то от одной лишь мысли о подобной принадлежности в груди так предательски щекочет, будоражит, дрожит. — Знаешь, — Юнги усмехается, бесстыже запуская ладонь в задний карман чиминовых джинсов, — чудесная всё-таки футболка. У меня к ней всего один вопрос. Пак приподнимает бровь в немом ожидании и чуть запрокидывает голову, дабы лучше видеть восхитительный минов профиль из своего положения. — А что же, собственно, делать, если я как раз Мин Юнги? Чимин хитро улыбается, притворно задумавшись. Маленький чертёнок, думает про себя старший, сознательно сходя с ума. — Даже не знаю… как насчёт снять её с меня, м, хён? — Ох, только попадись мне сегодня выходящим из душа… — горячо выдыхает Юнги, настойчиво притягивая лицо Пака ближе к своему, но оставляет меж губами эти дразнящие интимные миллиметры. — А ты напиши мне за двадцать минут до того, как будешь на месте — и застанешь… Мин накрывает губами губы младшего, втягивая парня в требовательный и чувственный поцелуй. Забитый студентами коридор вдруг кажется таким пустым, как и весь чёртов мир, если в нём нет этого великолепного Пак Чимина. — Я люблю тебя, хён, — сокровенно шепчет младший Мину в губы и оставляет на них последний влажный поцелуй, прежде чем нехотя отстраниться, искоса сверившись с часами. — Можешь не отвечать, лучше захвати мне те каштановые кинтоны по пути с работы. Кажется, с тобой я нашёл способ есть сладкое и не поправляться.