LOL, u r not Min Yoongi

В целом, если не принимать во внимание парочку алкогольных эпизодов, когда опрометчивое пиво поверх виски-кола настойчиво требовало любви, причём не какой-то абстрактной, а вполне себе конкретной, с богоподобным лицом и сластящим на языке именем, Намджун был вполне доволен собственной выдержкой и верностью принципам. Конечно, парень пока далёк от личного рекорда в два мучительно долгих месяца, но даже три недели уже кажутся очень внушительным сроком, когда проходят в лишениях. Пока отсутствие в жизни Сокджина ощущается именно так, но Джун не унывает, из раза в раз убеждая себя в том, что поступает правильно. Так будет лучше. Всё для его же блага. Номер абонента добавлен в блэклист, подписка на разовый секс отключена. Иногда… ладно, положим, чаще, чем ему бы хотелось, Намджун задумчиво гадает, пробовал ли Джин связаться с ним хотя бы единожды в этот период. Порывается даже вытащить номер из блока, да только вот толку-то, толку? Трёт глаза, вздыхает и оставляет как есть. Для своего же блага, чтоб его. А потом начинается сессия, этап подготовки проекта, и парень на время прячется от душевных терзаний за архитектурными чертежами, формулами для вычисления критической площади, замысловатыми схемами для расчета на продавливание плит и башенкой из картонных кофейных стаканов, услужливо наполненных вендинговым автоматом в холле. И, как бы пафосно это ни звучало, у Джуна действительно не остаётся времени на мысли о Ким Сокджине. Ладно, если только совсем чуть-чуть. Иногда. Очень редко. Просто чтобы сбросить это чёртово напряжение перед сном. Не на сырой же проект музея ему дрочить, ей богу, каким бы восхитительным тот ни вырисовывался уже сейчас. Намджун вообще парень способный, даже, пожалуй, лучший на своём потоке, без лишней скромности или кокетства будет сказано. Есть в архитектуре что-то особенное, то, что заставляет парня гореть. Момент слияния строгой технической науки и чистой воды искусства. Намджуну уже не раз казалось, что Ким Сокджин — лучшая хуманизация архитектуры. Чёртов Ким Сокджин. Джун тяжело вздыхает, поправляя воротник расстёгнутой на две пуговицы голубой рубашки, и возвращает внезапно соскочившее, будто цепь со звезды колеса, внимание обратно сосредоточенному сонсенниму, изредка что-то чёркающему в принесенном на согласование обосновании. В коридоре время от времени звучат приглушённые голоса, период сессии для стен корпусов всегда означает очаровательное затишье. Намджун почти засыпает с открытыми глазами, погружаясь в своеобразный транс под тихое шуршание грифеля по бумаге, пока научрук не поднимает на парня сфокусированный взгляд, пододвигая к противоположному краю стола небольшую стопку исписанных черновиков. — Подправьте вот здесь и здесь, и я ставлю допуск. Хорошая работа. — Спасибо, — Джун немного неуклюже поднимается на ноги и поспешно кланяется мужчине, сжимая в руке испещрённые чужими пометками листы, и, перекинув через плечо шлейку тубуса, желает преподавателю доброго дня, спеша покинуть аудиторию. Но так и замирает, едва перешагнув порог, глупо моргая в надежде на то, что это всего лишь дурацкие фокусы его не менее дурацкого подсознания. И всё-таки нет. Ким Сокджин собственной персоной скучающе подпирает подоконник в аккурат напротив аудитории, скрестив руки на груди, и вмиг расправляет плечи, стоит только Намджуну показаться в дверях. Всё так же прекрасен, свеж, опрятен, беззаботен с виду, и Джун внезапно злится, едва не задыхаясь от возмущения. Какого хрена ему здесь нужно со своим вот этим бессовестным лицом?! Намджун крепче сжимает черновики слегка увлажнившимися пальцами и, вырвав себя из оцепенения, играет в крутого парня, молча поворачиваясь к выходу и устремляясь прочь с гордо вздёрнутым подбородком. Он больше на это не купится. Точно, не купится. — О нет, ты со мной поговоришь, грёбаный педик! Покидающий аудиторию вслед за студентом сонсенним тактично делает вид, что ничего не слышал. Этот же вид делает и Намджун, но абсолютно бестактно, пока сердце выстукивает учащённый ритм в барабанных перепонках, вызывая желание сглотнуть. Как он вообще смеет? Какого чёрта такой красивый? Нет, у Намджуна ведь принципы и железная выдержка! Ким Сокджин к нему сам приехал, ну надо же… — Остановись сейчас же, я за тобой бегать не буду! — требовательно раздаётся у Джуна за спиной, окатывая того новой волной раздражения. — Я за тобой тоже, — парирует парень, но всё же тормозит, круто разворачиваясь к Джину лицом и собирая себя по кускам. Старший оказывается несколько ближе к нему, чем это звучало, видимо, всё из-за того же шума крови в ушах. С такого расстояния уже можно рассмотреть едва ли не каждую мягкую складку на пухлых губах. — Тебе ещё не надоело? — Что именно? — Мучить меня не надоело? Сокджин наигранно задумывается, прикладывая указательный палец к подбородку, и сверяется взглядом с потолком. — Вот ведь беда. Не припомню за собой такого. Может, просветишь? Намджун откровенно охуевает, немо шевеля губами, и очень надеется, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, в эту самую секунду Джин засмеётся и признает всю убогость своей неудачной шутки, но этого не происходит. Ким Сокджин по-прежнему молчит, глядя на младшего с вызовом и… обидой? Джун раздражённо фыркает, всплескивая руками, да так, что шлейка тубуса слетает с плеча, уныло повисая на сгибе локтя. Ну уж нет, сука, нет! Если кто-то здесь и имеет право на сраную обиду во взгляде, так это точно не Ким Сокджин! — Ты либо прикалываешься, либо издеваешься, и мне не нравится ни то, ни другое. Не делай блять такое лицо. И вида, что не понимаешь, о чём я, не делай тоже. Джин подавляет усталый вздох, будто терпеливый родитель, в очередной раз вынужденный пояснять очевидное своему пятилетнему чаду, и вновь скрещивает руки на груди, пожимая плечами. — Окей. Допустим, понимаю. И? Намджун подвисает, глядя на парня так, будто видит впервые, и ощущает, как прочные стены здравого смысла, сооружённые им по кирпичику вокруг двухлетней «ситуации» с Сокджином, складываются, подобно карточному домику, под натиском единственного тупого «и?». — В смысле? Что, «и»? Что ты хочешь ещё от меня услышать? Сокджин закатывает глаза, дескать, Господи, какой же тугой, да на мою голову, и уже не сдерживает тяжёлого вздоха. — Не имеет никакого значения, что я хочу услышать, Джун. Давай я тебе помогу немножко. Вот я, например, нравлюсь тебе, да? Ты дальше-то что с этим делать собрался? Ну, ты подумай, не торопись. — Если ты пришёл сюда, чтобы рассказать мне, почему то, что я чувствую — всего лишь инфантильное желание заполучить луну с неба, то… — устало начинает сбитый с толку Джун, недоверчиво косясь на старшего, но тот нетерпеливо перебивает: — Бога ради, воспринимай то, что я говорю, буквально, не нужно придумывать какие-то тайные смыслы! Я выразился предельно ясно. Что ты собрался делать со своими чувствами, м, Намджун-и? — А ты блин как думаешь, Джин, ей богу! — парень всплескивает руками, упорно не понимая, чего от него хотят. — Я ведь тысячу раз предлагал тебе… — Ты ничего не предлагал мне, — резко обрывает Сокджин, вызывающе приподнимая бровь. — Ни разу. Идиот. Младший возмущённо открывает рот, до глубины души задетый этим дерзким и несправедливым заявлением, он даже собирается возразить, сославшись на примеры, коих в его арсенале огромное множество, да взять хотя бы тот, когда… ну или… так, минуточку… Джин иронично усмехается, наблюдая за калейдоскопом сменяющих друг друга выражений на намджуновом лице, и мягко, почти по-дружески похлопывает парня по плечу, не скрывая ехидства. — Я знал, что у тебя получится, гордость потока. Жаль, не без подсказки, но ты старался. — Хочешь теперь спихнуть всю вину на меня? — щетинится Намджун, ещё противясь принятию какой-то совсем простой, но упорно ускользающей сквозь пальцы истины, и оттого недовольно хмурится, скрещивая руки на груди. Никто не любит чувствовать себя идиотом. Более того, парень вообще не считает, что этот факт меняет хоть что-нибудь. Ну, хорошо, не предлагал он, положим. Кто-то ещё вообще так делает? — Не имею представления, в чём ты меня обвиняешь, но, видимо, так и есть. Быть может, когда-нибудь ты научишься использовать рот для того, чтобы им разговаривать, и тогда мы это обсудим. Хочу лишь сказать, что мучаешь ты себя сам. Лично я не сделал для этого ровным счётом ничего, так что ты порядочно так преувеличиваешь мою роль в этой истории. И знаешь, меня заебало бесконечно делать шаги тебе навстречу. — О чём мы вообще говорим, эй?! Какие к чёрту шаги? — Да взять хотя бы эти! — Джин демонстративно подходит к парню на два шага ближе и вызывающе смотрит на него снизу вверх, полыхая от негодования и напоказ загибая пальцы. — Мой сегодняшний приезд. Постоянные предложения встретиться. Или бессчётные попытки вывести тебя хоть на какую-то конкретику по поводу нас, например. И что я получаю взамен? Твой преданный взгляд, а после — внезапное «так больше не может продолжаться», и несколько недель молчания. А знаешь, что, мученик? Иди нахрен. Повзрослей, поумней, а потом звони. Но не обещаю, что буду ждать. Сокджин сохраняет достоинство до последней секунды, не опускается до криков, истерик, оправданий или глупых доказательств. Лишь символично делает два шага назад и молча обходит младшего стороной, устремляясь на выход с гордо расправленными плечами. Всё так же прекрасен, свеж, опрятен, беззаботен с виду, и Джун внезапно злится снова, вот только не может уже понять, на кого.

***

Полное осознание приходит к Намджуну спустя два дня. В первый же вечер он, как и положено упрямцу, яростно переписывает обоснование проекта на чистовик, крепко стиснув зубы, и то и дело оставляет небольшие надрывы на бумаге от силы, с которой вжимает ручку. А внутри — адский котёл и злость, бурлящая на максимальном огне, потому что Ким Сокджин — грёбаный манипулятор, строящий из себя жертву. Но, как водится, при таком интенсивном кипении долго бурлить не может. Пар выходит из ушей уже к следующему утру, и тогда Джун впервые задумывается над тем, что, быть может, в словах Джина действительно была доля правды. Вертит их, крутит туда и обратно, как грани кубика Рубика, пока не выстраивает всё в картинку, и даже соглашается с собственным эго на признание части своей вины, если старший Ким соизволит поступить точно так же. Правда, утром второго дня Намджун просыпается в холодном поту и с полным осознанием всего масштаба собственного проёба, будто мозг всю ночь вёл бурную мыслительную деятельность и, наконец, составил аксонометрическую проекцию долбоебизма своего хозяина. Не имеет никакого значения, поступают ли так сейчас, важно то, что Джин ожидал именно этого по отношению к себе. Честного признания, прямого предложения, инициативы, в конце концов. Всего того, что Намджун, погрязнув в своей слепой влюблённости, давал ему почему-то лишь в мечтах, казавшихся такими далёкими от ранящей и суровой реальности. Неужели в нём самом действительно столько комплексов, что, изначально не допустив даже мысли о возможности нравиться всерьёз кому-то вроде Сокджина, Джун собственноручно возвёл между ними эту дурацкую стену с единственной дверью, ведущей в постель? И пока Джин осторожно, будто бы невзначай пытался пробить в ней брешь, подталкивая Намджуна к действию, младший тонул в страданиях от неразделённой любви и видел издёвку в каждой попытке установить с ним любого рода контакт. Ким Сокджин — святой, упорный и ангельски терпеливый. А ещё, кажется, Ким Сокджин всерьёз увлечён Ким Намджуном. И первой реакцией на внезапно открывшиеся истины становится паника. Джун упорно ищет пятый угол, меря шагами комнату общежития, и думает, думает, думает, пытаясь понять, как ему жить с этим дальше. Спустя минут десять осознаёт, что действие — единственное, что имеет вес, и решает любой ценой обрести этот самый вес в глазах Джина. Ещё спустя полчаса монотонных коротких гудков окончательно убеждается: его номер у Сокджина в блоке, но мысль об этом Намджуна совсем не печалит. Он и себе не берётся объяснять ход собственных мыслей, но видит в этой досадной ситуации возможность проявить себя. Шанс, очередной, и, возможно, последний, но в этот раз Джун уже знает, что это он, и потому не сплошает. Парень суетливо, но старательно собирает себя в свою лучшую версию, восстанавливая в памяти всю информацию о том, что любит или не любит Ким Сокджин. О его восторгах в адрес чьих-то (не намджуновых) действий (просто потому, что Намджун не делал ничего), о недовольно поджатых губах и красноречиво возведённых к потолку глазах, когда Чимин ещё в прошлом году сообщил, что поклонник из тиндера, предложивший сходить на свидание, ответил на вопрос «Куда мы пойдём?» простодушным «Куда пожелаешь». Тогда Джун, если честно, не понял, что с этим ответом не так, но решил не встревать, пока парни со смаком перемывали несчастному косточки. Но теперь, вроде как, понимает. И потому заранее определяется с заведением и заказывает билеты в кино, но в выборе фильма, безусловно, ориентируется на вкус старшего. И очень надеется, что не покажется слишком уж самоуверенным в этом порыве. У Джина ведь вполне могут быть свои планы на этот вечер. С другой стороны, даже если. Плевать. Попробует ещё раз, зайдёт с другой стороны. У него куча времени и нет никаких планов на летние каникулы. Намджун запрыгивает в такси, нервно вытирая потеющие от волнения ладони о ткань чёрных брюк, и прокручивает в голове довольно сумбурную речь, пока невидящим взглядом пялит в окно на проплывающие мимо вечерние пейзажи. Уже у театра переводит дух, подпирая спиной одну из колонн, и пытается угомонить бешено стучащее сердце, в очередной раз сверяясь с афишей. Джун даже билеты на спектакль раздобыть пытался, но увы, у их труппы сегодня аншлаг. Точнее это хорошо, разумеется, но теперь парень вынужден ждать на выходе, высматривая родную сердцу широкоплечую фигуру в толпе нарядных зрителей, пусть он и знает, что это пока напрасно. Актёрский состав ещё наверняка в гримёрке, Намджуну остаётся лишь ждать. Наконец, спустя, наверное, минут сорок, Джин всё же покидает театр наперевес со спортивной сумкой, придерживая дверь кому-то из коллег, и эмоционально повествует о каком-то казусе с костюмом, смеясь и размахивая руками. Джун по ощущениям схватывает микроинфаркт, но заставляет себя отлипнуть от колонны и уверенно, пожалуй, даже слишком на контрасте с той паникой, что заполняет тело, направляется в сторону парня. В какой-то момент Джин всё же переводит взгляд в сторону движущегося к нему объекта и удивлённо приподнимает брови, замедляя шаг, а после и вовсе останавливаясь. — Был на спектакле? — начинает старший, не дав Намджуну опомниться или начать. — Хотел. Но поздно спохватился, — отвечает парень, застигнутый врасплох внезапным вопросом. — Ага, у тебя с этим проблемы. Джун усмехается, почёсывая затылок, и непроизвольно переводит взгляд на почему-то также затормозившего возле Джина коллегу, заставляя того опомниться. — Ну, я пойду. До завтра тогда. Не забудь про бинты. Джин одаривает парня тёплой улыбкой и молча кивает, вновь переводя непроницаемый взгляд на младшего. Намджун прочищает горло, но старший опять опережает. — Ты быстро. — Эм… что? — Решил, что повзрослел. Быстро. Или ты здесь не за этим? — За этим вообще-то. То есть… да. Хочу тебя пригласить на барбекю. А потом в кино. Сокджин поджимает губы, скептически глядя на парня, но взгляд его как будто теплеет. — Такое обычно планируют. Я устал после работы и выгляжу, как чёрт-те кто. Блять. Да что ж так сложно-то, а? — Не знаю, кто тебе такую ерунду сказал. Выглядишь как всегда прекрасно. — Не лижи мне зад, — Джин отмахивается, но выглядит явно довольным. — Что за барбекю? — В квартале отсюда. Я возьму такси, если ты устал. Чёрт с ним, с кино, но ты же явно голодный. — Что за фильм? — старший пока не говорит ни «да», ни «нет», но заметно веселеет с каждой секундой, пускай и пытается ещё держать расползающиеся уголки губ под контролем. — О, я не помню точного названия, что-то про небеса, по описанию вроде… — Я уже ходил. Скука страшная. Как раз собирался поспать после ужина. Ну, давай, дорогу показывай, чего встал? Намджун с трудом поспевает за логическими цепочками старшего, но усмехается, забирая у него увесистую сумку и перекидывая её через плечо. И почему-то робеет, боясь взять парня за руку, хотя уже не раз проворачивал подобное раньше. Всё это совсем не так страшно, как казалось ещё по дороге сюда, но сердце отчего-то продолжает бешено стучать. Судя по всему, далеко не от страха. — Точно не нужно такси? — на всякий случай уточняет Джун, держа телефон наготове. — Не-а, хочу пройтись. Младший кивает, уводя Джина в сторону кафе, и то и дело зыркает на профиль парня, но молчит, пытаясь подобрать слова. Сокджин разрушил разом все сценарии, попросту отказавшись следовать заготовленным ролям. Намджун ничего не имеет против, но там, в тех нелепых набросках, у него была хотя бы заготовленная речь, какая-никакая, а здесь есть только он и его голова, забитая лишь мыслями о том, какой у Ким Сокджина изумительный профиль. — Знаешь, я всё время думал, что слишком многое тебе прощаю за твой интеллект, — негромко начинает Джин, демонстративно глядя перед собой. — А сейчас понимаю, что, наверное, всё же за мордашку. Потому что ты идиот, хоть и гордость потока. Намджун беззвучно смеётся, обнажая очаровательные ямочки на щеках, и, судя по всему, он действительно идиот, раз уж от этих слов на сердце так потрясающе теплеет. — Прости. За то, что не пытался взглянуть на ситуацию с твоей стороны. И за то, что вёл себя, как придурок. Всё это кажется таким очевидным теперь, но тогда я просто… я думал, тебе плевать на меня. — Заткнись, или я тебе тресну, — Джин мечет в Намджуна раздражённый взгляд, и младший предусмотрительно замолкает. Какое-то время парни идут молча, размеренно вдыхая яркий аромат скошенной травы, чуть пожухшей на солнце. На середине пути Джун всё же решается, осторожно сцепляя пальцы с пальцами старшего. Джин не возражает. — Знаешь, я всерьёз намерен тебя добиваться, — простодушно произносит младший, бросая на профиль парня очередной быстрый взгляд. Сокджин усмехается, снисходительно качая головой. — Скажу по секрету: у тебя есть шанс. И, кажется, у Намджуна вдруг появляется море планов на летние каникулы.