Доверься мне

      Марго оставила бордель под наблюдением Рафаэля, Дина Грея (официального заместителя, с которым сутенёру удалось пересечься от силы пару раз за всё время работы) и братьев То́ррес. Последние напротив мельтешили перед глазами с утра до ночи и действовали на нервы бесконечной болтовнёй.       Серебристая «Audi» немного запылилась, пока стояла во дворах. Марго провела указательным пальцем по крыше, подумала, что на мойку заедет на обратном пути, и вытерла руки влажной салфеткой.       Последний раз она видела сына ещё весной, в начале марта. Такие редкие встречи заставляли хозяйку борделя бросать все дела; она приезжала рано, чтобы разбудить Лукаса, и поздно возвращалась — после того, как уложит его спать. Тот её терпеливо дожидался, месяцами глядел на совместные фото и никогда не говорил, что устал от этого.       Марго убрала одну руку с руля и посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Расставание с Лукасом до сих пор лежало камнем на сердце, и женщина чувствовала себя виноватой, что одиннадцать лет назад выбрала бизнес, а не ребёнка. Суровая, старая Ше́рил планировала уйти на покой и думала, кому из подстилок отдать свой бордель. На особом счету у неё находились Марго и Лиза; в борделе каждая девочка знала, что Лизе нельзя доверять этот бизнес — она его не развалит, но сделает так, что шалавам и «Тли Пла*» покажется раем. О Марго они были лучшего мнения, пусть даже та могла и клиента нагло отобрать, и слабительного в чай подсыпать, и много других неприятностей наделать. Но она хотя бы не издевалась, как Лиза, не отбирала вещи, не рвала их, не позорила перед другими и не докладывала Шерил о личных переживаниях. Девочки уважали её за это.       Когда Марго залетела, борьба за бордель превратилась для неё в дорогу из раскалённых углей. Она с семнадцати лет по ночам грезила, как однажды заменит хозяйку и поднимет заведение на новый уровень, но беременность чуть не нарушила все её планы. Вместо того чтобы выбить себе ещё большую благосклонность Шерил, Марго наотрез отказалась делать аборт по её просьбе. У них случился конфликт; пока не выяснилось, что это ребёнок владельца крупной продуктовой сети, которого признали якобы бесплодным, Шерил грозила подопечной дерьмовыми перспективами. Зато когда Уильям чуть ли не ежедневно стал приезжать и требовать цену за выкуп Марго, вопрос о мальчике хозяйка поставила по-другому.       Бизнес или сын. Сын или бизнес. Марго до последнего слова помнила тот переломный разговор в комнатушке три на три.       — С ребёнком ты этих блядей не удержишь, — сказала Шерил прокуренным низким голосом. — Уж поверь старой дуре. Я каждую сучку знаю как облупленную, и стоит только расслабиться, как они перегрызут тебе глотку. Вот это, — добавила она, указав пальцем на округлившийся живот Марго, — твоя иголка в заднице. Я за жизнь навидалась таких идиоток, которые сопли мальцам подтирали вместо того, чтобы дело вести. И никакие железные яйца не помогли. — Шерил закурила. — Ребёнку шило промеж глаз, а матери пулю в затылок. Или нож в спину, кому как повезёт. Я тебе вот что хочу сказать: в нашем деле нельзя давать слабину. Вот когда установишься, сделаешь репутацию, вот тогда и родишь себе хоть пятерых за раз.       Она помолчала в недолгих раздумьях.       — Отдай несчастному папаше его сына, а то все нервы мне измотал.       — Влюбился, наверное, — наивно улыбнулась Марго, и Шерил громко расхохоталась в ответ.       — Ага, держи карман шире. Где ты видела, чтобы клиенты женились на проститутках? На эскортницах — да, иногда случается, но для этого мозг должен быть в голове, а не между ног.       В тот момент двадцатипятилетняя Марго, наконец, поняла, что хотела бы изменить в надоевших стенах борделя. Сразу после родов она пожертвовала первенцем ради давней мечты и через двое суток с трудом пришла в себя, чтобы начать крайне долгую и упорную работу, в том числе над собой. За десять лет сменился интерьер заведения, подход к его гостям, и сами девочки тоже со временем поменялись — старое поколение уступило новому, лично и тщательно отобранному самой хозяйкой. Бордель обрёл невиданный ранее престиж, и по уровню сервиса до сих пор ни один публичный дом города не смог его перегнать.       Вместе с тем на пути к успеху не всегда получалось удержать эмоции в кулаке; Марго изредка плакала по ночам, вспоминая о сыне. О Уильяме даже не думала. Мужчина заплатил ей за удовольствие, она отработала деньги и Лукаса отдала с единственной просьбой — позволить ей видеться с мальчиком каждые выходные. В этом плане Уильям не стал ничего обещать. Его график работы был таким же нестабильным, как у Марго, и в периоды долгих отсутствий родители мужчины забирали внука к себе. Новоиспечённая хозяйка борделя приезжала к ребёнку раз в три-четыре недели, когда удавалось выкроить время для встречи; с годами ожидание увеличилось до двух-трёх месяцев, а то и больше, потому что Уильям получил другую должность и начал кататься по Штатам в командировках. Лукас прочно обосновался у бабушки с дедушкой, которые запретили Марго появляться у них на пороге. Они стерпели бы продавщицу из магазина, провинциалку-студентку, но не бывшую проститутку. Тем более ту, кому искренне безразличен их любимый сын.       Марго притормозила у обочины, вышла из машины и огляделась. Среди кучи детей в небольшом аккуратном сквере она быстро наткнулась на жёлтые шорты — Лукас их очень любил и неохотно менял на что-то другое. Уильям пошёл ей навстречу, но женщина его не заметила и чуть не прошагала мимо.       — Не мешай, — вздохнул он, пытаясь поймать её взгляд, — пусть доиграет. У них сегодня в команде особое настроение, и я вспомнил…       Она не слушала. И не пыталась. Пока мужчина старался привлечь хоть немного внимания, Марго увлечённо смотрела, как сын раздаёт указания на площадке, что-то выясняет и показывает. В свои одиннадцать лет мальчик стремился к самостоятельности, и женщине было неловко от осознания, что она не может ему полноценно отдать материнскую любовь.       Уильям взял её за руку, и Марго сдвинула шляпу, чтобы увидеть его лицо.       — Я настолько тебе неприятен?       — Нет, всего лишь не интересен.       Счастливое «Мама!» заставило хозяйку борделя широко улыбнуться, и мужчина подавленно отошёл на пару шагов. Глядя на то, с каким чувством она обнимала подросшего Лукаса, Уильям всё больше расстраивался и уходил в себя. Родители подобрали ему невесту, дочь хороших знакомых, но всё, что ему хотелось — это в день скорой свадьбы сбежать и явиться в бордель. К Марго. Той Марго, которая почти не изменилась за столько лет. Которую он так рьяно хотел оставить возле себя и увезти подальше, содрав с неё мерзкий ярлык второсортной шалавы.       Она застряла занозой в сердце Уильяма ещё с первой встречи и нравилась до сих пор. Только судьба распорядилась так, что им обоим осталось лишь мучиться из-за когда-то сбывшейся мечты — каждому по-своему.

***

      Стефани уткнулась лицом в подушку и крепко стиснула зубы. Ей показалось, будто она испачкалась в чём-то мерзком и липком, и это нужно немедленно смыть. Мужчина похрапывал у неё за спиной, положив мясистую руку на грудь, и девушка чуть не заплакала от мысли, насколько же он противен.       Она и раньше смотрела на него, как на свинью, но сейчас неприязнь проявилась намного острее. Сенатор, кому до полтинника рукой подать, с момента подписания договора со Стефани разжирел ещё килограмм на десять. Вечно потный и пьяный, в постели он мял свою девочку, точно силиконовую куклу, задыхался под тяжестью лишнего веса, и Стефани глядела куда угодно, лишь бы не на мужчину. Он едва управлялся с расплывшимся телом и трахал её с таким усилием, что налитое кровью лицо потом снилось в кошмарах.       Она сдержала позыв тошноты, решительно вздохнула и аккуратно вылезла из-под руки сенатора. В полусне тот подтянул к себе надутую тяжёлую конечность, издав что-то невнятное, перевернулся на спину и захрапел во весь голос.       «Господи…»       В просторной ванной комнате Стефани опёрлась ладонями на раковину и посмотрела на себя в овальное зеркало с мягкой подсветкой по краю. Прошло больше недели со встречи в больничной палате. За три с половиной часа без присмотра врачей Джейсон выжал из девушки всё — все эмоции, чувства, слова, каких бы она никогда не сказала при других условиях. Да, в процессе у него случалось головокружение, и им приходилось минут по десять ждать, пока оно закончится. Но это лишь добавляло огня в их опьяняющую связь, и они замирали, в нетерпении считая секунды. Джейсон слегка прикрывал ей рот, чтобы на звуки никто не сбежался, и позволял царапать себя ногтями до ярких следов. А потом она долго нежилась в его объятиях, пока не наступило время уходить.       У Стефани задрожали губы; она медленно села на пол, — на тёплую бежевую плитку, — и тихо расплакалась, уронив растрёпанные волосы на лицо. Ей захотелось прямо сейчас, посреди ночи, собраться и выбежать на пустые улицы, на ближайшей авеню поймать такси и примчаться если не в больницу, то в бордель. Закрыться в комнате изнутри, броситься на кровать и завернуться в одеяло, которое пахло цветочным кондиционером — не по́том сенатора и не бренди, пролитым на дорогое бельё.       В постель она не вернулась и до утра просидела в гостиной, рассеянно глядя в панорамное окно. Скотт забрал её в десять; сенатор с похмелья ничего не спросил, что-то проворчал себе под нос, но Стефани не расслышала. Вся на нервах, девушка еле дождалась, когда мужчина её, наконец, отпустит, и в машину запрыгнула прежде водителя. Правда, окрылённое состояние быстро прошло, и девушка устало прикрыла глаза.       — В особняк? — поинтересовался мужчина. Та покачала головой.       — Нет, в бордель, пожалуйста.       Скотт понятливо кивнул и коротким путём добрался до Ашленд-стрит. Выходя из машины, Стефани попросила водителя не уезжать и через полчаса вернулась, переодетая в менее броский костюм.       — Куда на этот раз? — спросил Скотт, выворачивая из дворов.       — К матери, — сказала девушка и назвала адрес. Водитель забил его в навигатор и выдал протяжное «угу», будто вспомнил об этом месте.       Она действительно однажды показывала дорогу, но не ему. И не Честеру. На задворки южного района её отвозил Рафаэль, наверное, с полгода назад; ей безумно не нравилось всякий раз навещать маму в этих трущобах, но та не хотела менять бабушкину квартиру на новую в центре города. За те деньги, что платил сенатор по договору, Стефани могла купить ей целый дом, однако женщина «приклеилась» душой к родным окраинам, и единственное, на что согласилась, — это хороший ремонт. Здесь её и упрашивать не пришлось. Марта сама показала, чем нужно заняться в первую очередь, и терпеливо снесла двухмесячное проживание на съёмной «однушке» в соседнем доме.       Теперь сюда было не стыдно изредка приезжать. Скотт поднялся по лестнице на пятый этаж вместе с сенаторской девочкой, и та отпустила его до звонка. Когда он поступит, не уточнила, но дала понять, что до позднего вечера вряд ли его потревожит. Она достала ключи из сумки, открыла дверь и неслышно переступила порог. Марта, сидя в комнате перед телевизором, не заметила, как дочь вошла, и испуганно засуетилась, когда увидела её.       — Что ж ты как… Надо было предупредить! — запричитала она, не зная, за что первым схватиться, — то ли за пульт, чтобы выключить громкий звук, то ли за кота, который прыгнул на полку с цветами, пока хозяйка отвернулась. — Я ж пирог ещё не ставила!       — Я сама поставлю, мам, — ласково ответила Стефани. — Мне… как раз нужно отвлечься.       Интонация дочери Марте пришлась не по нраву, но женщина не стала с ходу лезть в её проблемы. Пока они вдвоём замешивали тесто и готовили начинку, мать ни о чём не спрашивала. Кот назойливо крутился под ногами, мурчал и выпрашивал мясо для пирога; он невольно вытягивал Стефани из тягучей тоски, но потом, уже в комнате, что-то внутри у девушки обломилось. Она без сил опустилась на мягкий пушистый коврик, который Марта стелила себе у кресла, положила той голову на колени и отчаянно всхлипнула.       — Мама, что же мне теперь делать?..       Под заботливое движение руки по волосам Стефани раскрыла беспокойную душу, отношение к прошлому, к настоящему, к переменам, которых она не ожидала. Особенно к мужчине, кого собиралась со временем окунуть лицом в грязь за разрушенную семью. Он пробудил в ней болезненное стремление к себе, перебил многолетнюю ненависть, нарушил цепочку шагов до заветной цели, как злодей-обольститель из культовых романтических фильмов. Она сказала, что, вероятно, сошла с ума, но когда замолчала, услышала тёплое:       — Значит, так было нужно.       Марта вспомнила бывшего мужа; пьянство загнало его в могилу раньше времени. Леонардо Гарсия двадцать с лишним лет назад жестоко завладел всем районом, но кто-то сумел с ним договориться, а кто-то нет. Кому-то хватило смелости обсудить условия и остаться на плаву, а кого-то сломали обычным пинком под зад. Джон оказался одним из последних, и Марта ничуть не пожалела, что брак не сложился.       — Ты должна выбрать сильного мужчину, — сказала она, когда Стефани подняла на неё заплаканные глаза. — Не такого, как твой отец. Я влюбилась по глупости в красивого, но совершенно бесхарактерного человека, и в трудное время он получил только то, что заслужил. — Женщина тяжко вздохнула и с горечью добавила: — Я не знаю, насколько Джейсон Гарсия достойный и порядочный, но если он честно готов о тебе заботиться, то разве я буду против?       Стефани не ответила. Каждую встречу с ней хозяин юга превращал в игру, и его настоящие чувства скрывались за колкими фразами. Возможно, и то, что случилось в больничной палате, — не больше, чем яркая деталь очередного представления. У девушки от этой мысли всё внутри сдавило как железным обручем, и чуть позже, за чашкой чая на кухне, она бросила Джейсону сообщение.       «Кто я для тебя?»       Он ответил ей через полчаса.       «Смотря кем ты хочешь быть».       «Любимой женщиной».       Два этих слова сенаторская девочка набрала машинально, но далеко не сразу решилась их отправить. Следом она спешно написала: «Такое возможно?», и Джейсон отписался в эту же минуту:       «Вполне, но сначала я должен вернуться домой».

***

      Рафаэль приехал к Леонардо в первый же день, как врачи разрешили его навещать. Он вернулся в бордель, больше месяца проработал в прежнем режиме, возя девочек по клиентам и нарываясь на драки в восточном районе. Жизнь вроде бы пошла своим чередом, но для сутенёра она будто замерла в напряжённом ожидании. Пока Джейсон и Лео могли только сопли пускать на подушку в больничных палатах, его будущее как исполнителя находилось в подвешенном состоянии.       Гарсия-старший протянул парню руку, едва тот вошёл. Прежняя сила к мужчине ещё не вернулась, поэтому Рафаэль постарался не сжимать его пальцы слишком сильно.       — Что решил? — поинтересовался Леонардо. Собеседник пожал плечами и уселся на стул, развернув его спинкой вперёд.       — Ничего. Моё мнение так и осталось прежним.       — То есть из борделя мы тебя не вытащим, так?       — Пока да. Я буду вашим исполнителем при условии, что должность сутенёра останется при мне.       — Тебя есть, кому заменить, — отозвался Гарсия-старший.       — Безусловно, но я бы не хотел отдавать своих девочек в ненадёжные руки. Рядом с ними должен находиться проверенный человек, и мне нужно время, чтобы его найти.       Леонардо не стал возражать. Он понимал, что парню и так непросто далось возвращение к старым навыкам, поэтому его связь с подопечными как топором разрубать не собирался.       О других насущных делах Гарсия-старший знал и сам, потому отпустил сутенёра обратно в бордель с приветом для Марго.       — Анжело, — позвал он напоследок и улыбнулся, когда сутенёр абсолютно спокойно воспринял его обращение. — Уже привык?       Тот согласно качнул головой.       — Как видите.

***

      По поводу Рафаэля обратную связь Леонардо получал без задержек. Телохранитель заново учил парня драться, докладывал об успехах и Джейсону, и его отцу. О неудачах при этом ни слова. Провалы всегда оставались строго между ним и сутенёром, и по факту их было гораздо больше, чем положительных результатов.       Парень вечно на что-нибудь отвлекался — на ненужные мысли, обрывки из прошлого, лишние эмоции, которые напрочь сбивали прицел. Он совсем не чувствовал оружия. «Glock 17», взятый Честером специально для тренировок, не лип к пальцам, как это случалось при жизни Ричарда. Рафаэль поменял его на свой «Remington», думая, что дело в стволе, но и тот пистолет не захотел становиться продолжением руки.       В какой-то момент он отчаялся, и тем же днём Честер избил его до кровавых соплей — без жалости и поблажек. Впечатал в бетон лицом и сказал, что с подобным раскладом парня в два счёта уделает парочка особо резвых латиносов. Как девчонку, которая слишком много о себе возомнила.       Рафаэль ненавидел, когда его называли девчонкой, но ещё больше он ненавидел себя — за то, что не мог определиться с отношением к Джейсону. Сутенёр упорно видел в нём погибшего Ричарда, молодого, жёсткого, каким тот сам себя описывал в разговорах по вечерам. И именно это навязчивое впечатление мешало парню сосредоточиться во время стрельбы. В драках с Честером он неизменно возвращался мыслями к молчаливому Джо, который сурово учил его делать другим нестерпимо больно. Джейсон замечал это, и каждый раз, когда телохранитель начинал закипать, предельно ровно просил его поднабраться терпения.       Парень очень старался не думать о болезненном прошлом, но оно постоянно напоминало о себе. Образ Ричарда никак не исчезал, проявлялся в движениях южного босса, в его характере и манере вести дела. Он заставлял сутенёра думать, что у него капитально едет крыша, но временами всё это становилось похожим на зацикленный ход событий. Будто судьба нарочно смешала прошлое с настоящим и дала Рафаэлю второй шанс — разве что с другими людьми.       Со временем это станет отчасти похожим на правду, но пока сутенёр не готов был её принять и с огромным трудом привыкал к старо-новому званию «исполнитель».