***
Петербург встретил Романовых дождем, впрочем как и всегда. Это не могло не радовать Петра Федоровича, можно будет весь день провести у себя, не показывая гостье окрестности дворца. За две недели путешествия он уже не мог слышать её голос. Особенно, когда та говорила на русском и просила рассказать отличия причастного оборота и деепричастного. Покои царевича встретили хозяина откровенным холодом и брызгами дождя. Кто-то из слуг, видимо, забыл закрыть окна после проветривания. В любой другой день Петр Федорович бы возмутился, поднял скандал на весь дворец, но сейчас царевич прибывал в более лучшем расположении духа, и поэтому он просто закрыл окна и задернул шторы, не желая видеть белый свет. Его взгляд упал на рабочий стол, где лежали перья, бумаги и чернильницы. В уме всплыли слова прусского короля "Напишите, когда приедете в Петербург." Петр Федорович поудобнее устроился в кресле, подумывая над содержанием письма. Что он должен написать? Он боялся, что оно выйдет слишком личным, не как императору, а как... другу. Из внутреннего кармана камзола Романов достал подарок Фридриха. Аккуратный, нежный шелк пропитан английскими духами с ароматом пачули. В маленьком кусочке ткани был собран букет запахов: от амбре влажной земли после теплого летнего дождя до... Петр Федорович потряс головой, ему нужно было сосредоточиться на письме, а не вдыхать запахи, несмотря на их притягательность. Но видимо аромат благотворно повлиял на тревожную душу царевича. Он берет в руки перо, окунает кончик стержня в чернильницу и принимается писать, выводя каждую букву. Любезный мой друг Фридрих, Я не забыл Вашу просьбу написать Вам, когда приеду. И вот, сейчас я в Петербурге и пишу Вам. Стоило мне пересечь границу немецкой земли, как сердце мое сжалось в тисках отчаяния и тоски. В первую очередь, по Вам. Мы виделись всего несколько часов, но эти часы были счастливейшие в моей жизни. Петр Федорович перечитал написанное, думая над тем, а не слишком ли личное письмо? Но потом эта мысль была отброшена доводом, что король Пруссии сам признал, что они друзья. Эта мысль грела Петру душу, и он продолжил писать. Впрочем, полно обо мне. Обещайте, что напишите ответ, о Вашей поездке домой. Не заставляйте молодую душу волноваться. Ваш верный друг Петр Федорович. Царевич незамедлительно подозвал к себе слугу с приказом отправить письмо в Берлин. И подкинул пару рублей, чтобы тот доплатил за скорую доставку.***
Неделя для Петра Федоровича длилась бесконечно. По его подсчетам ответное письмо уже должно быть в Петербурге, но увы. Он даже подумывал над тем, а не выкрала ли его тетушка? Но каждый дворцовый почтальон уверял, что не было никакого письма из Пруссии, лишь из Франции. Иногда Петр Федорович переговаривался с невестой. Она вела несколько скромнее, видимо, пост держала. Елизавета Петровна решила крестить немку, превратив ее в Екатерину Алексеевну. На имя царевич лишь пожал плечами, тетушке ведь все равно его мнение - это последнее, что императрицу будет волновать. Этот день мало, чем был непохож на предыдущие, разве что солнце светило, хотя теплая погода не способствовала радостному расположению духа царевича. За завтраком всегда разносили почту. Кусая губу, Петр Федорович внимательно следил за слугой, что раздавал конверты. Даже граф Разумовский, который в последнее время сблизился с императорской семьей, а точнее с Елизаветой Петровной, получил письмо. На подносе осталось последний небольшой конверт печатью вверх, отчего царевич привстал, чтобы разглядеть - а не орел ли прусский там? Но увы, не разобрать. Надежда, что это заветное письмо усилилась, когда слуга поднес конверт к царевичу. Глядя на отправителя и его печать, Петр Федорович хотелось плакать от счастья. "Вот оно, его хорошее! В целости! В сохранности!" Хотелось сейчас же бежать к себе и прочитать, но от этикета не убежишь, и поэтому, чтобы не слушать елизаветинские наставления в виде "ты позоришь род Романовых, хорошо, что Петр Алексеевич не видит, что наследник творит его" Петру Федоровичу приходилось дожидаться, когда преподнесут очередной десерт, а уже потом идти к себе и читать заветное письмо. Терпение царевича было на исходе, которым и так он не отличался. Хотелось изорвать в клочья чертов конверт, освободить письмо из бумажного плена, но Петр Федорович благоразумен, ему хочется сохранить и его. Царевич внимательно разглядывает. Печать - не орел, что красуется на знамени Пруссии, а пёс и щит - герб династии. От этого почему-то мурашки по коже. Петр вскрывает конверт и начинает читать письмо, шепча каждое слово Мой дорогой друг Петр Федорович. Мне отрадно читать о благополучии Вашем. Буду верить в то, что мое письмо скрасит Вашу тоску по немецкой земле и мне. Я с томлением жду встречи нашей, как только любовник может ждать минуту свидания. От последнего Романов заливается краской, ему кажется, что не в реалиях нынешних написано письмо. Ведь не бывает, чтобы так писали. так открыто изливали душу. Или бывает? Он читает далее. Обещаю не волновать Вашу молодую душу. Дорога в Берлин оказалась доброй. Одно терзает, что снова придется возвращаться в Берлин, а погода там... разве что с Петербургом сравнима. К сожалению своему, я вынужден окончить письмо, ибо дела государственные не смеют откладываться. Со всеми благими пожеланиями к Вам, Фридрих. Петр Федорович еще раз пробегает глазами по строчкам, словно желая запомнить, выучить наизусть письмо, а потом прячет в небольшую шкатулку, где до этого покоились лишь оловянные солдатики, как напоминание о детстве, о годах, что прошли в Киле. Он кладет туда письмо и достает фигурку, что отличалась от остальных. Это был не просто солдатик из олова, а из серебра вылитый генерал. Подарок от воспитателя, старого датского епископа. Царевич аккуратно держал его, рассматривая на солнце. С каждой минутой, что Петр Федорович разглядывал фигурку, ему казалось, что он видит в ней Фридриха. Только реальный король в голове у царевича был отнюдь не из серебра, которое можно гнуть, как пожелаешь, а являлся живым воплощением дамасской стали, которую ничто не брало. Остальной день и последующие не отличались разнообразием. Все проходило, как в тумане. Особенно прогулки с новоиспеченной Екатериной Алексеевной. Елизавета Петровна не спускала глаз с племянника и делала всё, чтобы царевич больше времени проводил в компании невесты. От прогулок с ней Петр Федорович получал лишь только одну выгоду. Он мог практиковаться игре на скрипке часами, ведь тогда Екатерина Алексеевна молчала и лишь восторженно смотрела на царевича. В любой другой бы ситуации из-за игры инструмент был бы отнят на неопределенный срок, но тут иной случай. Императрица лишь снисходительно улыбалась. Может музыка объединит их? Свадьба была назначена на 1 сентября. Петр Федорович прекрасно знал символизм даты. По старому стилю это был Новый Год, так и для него наступала новая жизнь. Он станет мужем, а в дальнейшем может и отцом. От такого царевича покоробило. Его отчетливо преследовала мысль, что этим браком он совершает предательство перед самим собой. Петр Федорович закусил губу, дата приближалась с каждым днём и с каждым днём царевич делался всё более раздраженным. Граф Разумовский прекрасно понимал, что первого числа будет катастрофа, поэтому считал своим священным долгом доложить об этом Елизавете Петровне. За три дня торжества такой случай представился. Императрица гуляла по саду в окружении своих фрейлин и давала им распоряжения по организации бала. Граф подошел к ней и вежливо поклонился в знак приветствия. Взмахом руки правительница приказала оставить их наедине. Когда девушки удалились, Разумовский поцеловал руку Елизаветы Петровны. - Матушка-императрица, я по поводу свадьбы Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны. Может не стоит торопиться с ней? Они ж ведь знают друг друга с месяц, не слишком ли торопимся? - Умеете портить настроение, Алексей Григорьевич! С этими словами Елизавета Петровна широко улыбнулась. В последнее время она доверяла графу почти также, как самой себе. Иногда наедине с самой собой императрица могла позволить говорить о том, что влюблена в графа, но такая слабость была лишь минутной. Первым делом она правительница, мать русского народа, а уже потом женщина, которая может позволить себе любить. - Матушка-императрица, послушайте же. Ладно там, Петр, но Екатерина, пусть она привыкнет, авось подход найдет к парнишке. - Вот выйдет замуж, тогда пусть и ищет подход. Стерпится-слюбится. - А если не слюбится? Петр же кроме своих солдатиков и... скрипки ничего не видит. Разумовский мысленно корил себя. Забыл на секунду он, что имя прусского короля лучше не говорить при Елизавете Петровне, если не хочешь впасть в немилость. Она, кажется, поняла, что имел в виду Разумовский и слегка улыбнулась. - Катька - девка умная, разберется и с этим. К тому же, она и так часами слушает его скрипку, чай привыкла. Елизавета Петровна удивлялась, как легко ей даётся разговор с Разумовским, в такие моменты она забывала о своих титулах, ей хотелось, как и любой женщине надежного и крепкого мужского плеча. Алексей Разумовский был именно таким. Он был чутким и понимающим, умел поддержать или возразить. - Я Вас понял, Ваше Величество. Спасибо, что выслушали. Граф позволил себе смелость и поцеловал императрицу в щеку. Елизавета Петровна уж было хотела возмутиться, но не смогла. Ей были слишком приятны те знаки внимания, что оказывал Разумовский.***
Первое сентября наступило слишком быстро. Оно кошкой подкралось к молодой паре. Только вот реакция на эту "кошку" у них была разная. Екатерина Алексеевна уже не рассчитывала на благосклонность будущего мужа, но и не теряла надежды на то, что когда-нибудь он всё-таки полюбит её. Петр Федорович чувствовал себя мышью в лапах хищника. Он считал, что на этом его нормальная жизнь обрывается, чувство предательство самого себя не отпускало царевича ни на минуты. В какие-то моменты ему хотелось закрыться в своих покоях и не выходить оттуда до конца дня, но такой роскоши он не мог позволить. На венчании Петр Федорович старался вести себя, как можно ужаснее. Он кривлялся, отвешивал шутовские поклоны графьям и посылал воздушные поцелуи придворным дамам. У царевича в планах было сорвать эту чертову церемонию, да и не считал он православие своей религией, чтобы прилично в храме вести, но Елизавета Петровна не была Елизаветой Петровной, если не б предупредила священнослужителей о скверном поведении племянника и продолжать богослужение, что бы ни происходило. Несмотря на кружевной платок, горячий воск от венчальных свеч капал, обжигая кожу, заставляя царевича морщиться и шипеть от ожогов. На вопрос батюшки «по доброй воле совершается венчание? Нет ли препятствий?» Петру Федоровичу хотелось буквально закричать, что нет тут никакой доброй воли, а препятствий столько, что не сосчитать. Час службы тянулся бесконечно долго. Словно все время Вселенной текло сейчас. Фразу "объявляю вас мужем и женой" присутствующие в храме встретили улыбками и громким шепотом "Спаси Господь!" После этого следовало троекратно поцеловать супруга, но Романов отшатнулся от жены, словно та была больна чумой. Еще хуже, по мнению всех, прошло торжество. Петр Федорович пил слишком много, и Разумовский уже отдавал распоряжение какому-то солдату о том, чтобы тот помог добраться царевичу до покоев. Елизавета Петровна внимательно следила за племянником, надеясь, что тот не учинит глупости, а Екатерина Алексеевна лишь с какой-то грустью посматривала на мужа. Теперь, когда он зверски пьян и не в состоянии воспринимать что-то, его следовало бояться, ведь не знаешь, что придет в нетрезвую голову, но девушка продолжала смотреть на него с тоской и сочувствием. В глубине души она тоже понимала, что ничего хорошего из их брака не выйдет да и не любит Петра Федоровича. Ей бы хотелось испытывать что-то к нему, но максимум, что Екатерина могла выдавить из себя - дружба. Она была бы на седьмом небе от счастья, если бы царевич хоть как-то на нее обратил на нее внимание, если бы даже воспринял её как друга, но увы, ее ждала лишь неприступная стена из камня и льда, которая ограждала мир Петра от чувств Екатерины. Солдат под руку вел Петра Федоровича, тот шел молча, погрузившись в свои мысли. Екатерина шла позади них, стараясь не думать о ее первой брачной ночи. С каждым шагом к покоям царевича она приближалась. Чувство тревоги нарастало в груди, только теперь до юной царевны добралось то чувство, тот страх, ведь она не знает мужа, его желаний. Внутри все предательски сжалось. Двери в покои открылись, и царевич как ни в чем не бывало, словно и не пил зверски, прошел в них, отпуская солдата. Он словно и не замечал, шедшей за ним, жены. Царевич, по обыкновению, готовился ко сну, как будто не он только что стал мужем, не у него была свадьба, не он устраивал цирк в храме. Петр Федорович расстегнул свой камзол, аккуратно вешая на спинку кресла, что стояло у рабочего стола. Лишь скромное покашливание вернуло его в реальность. Царевич повернулся и с неким удивлением смотрел на Екатерину Алексеевну, которая дрожащими руками пыталась развязать корсет. - Что Вы делаете? Царевна подняла глаза на Петра Федоровича. В глазах было смущение, а щеки покрылись румянцем, который выдал все мысли Екатерины. Она опустила взгляд вниз, принимаясь разглядывать кружева юбки платья, узор ковра и носки сапогов, что были на военный манер, приближающиеся к ней. - Екатерина Алексеевна. Посмотрите на меня. Девушка подняла взгляд на наследника престола. Он аккуратно взял ее за подбородок и посмотрел в ее голубые глаза, которые скорее можно сравнить с цветом неба. - Екатерина Алексеевна, будем честны хотя бы перед друг другом. Я Вас не люблю, а Вы меня, и не надо врать, что у Вас есть какие-то чувства ко мне. У нашего брака нет будущего, потому что какое может быть будущее без чувств? Поэтому давайте сделаем вид, что брачная ночь состоялась, императрице соврем, а сейчас Вы смело можете воспользоваться моей библиотекой, думаю эти книги придут Вам по вкусу, а я займусь своими делами. Он отпустил Екатерину и уселся в свое любимое кресло. Царевна постояла немного в смущении, но потом приободрившись, она прошла к высокому шкафу в поисках какой-либо книги. Ее привлекла книга в зеленом переплете с золоченной надписью на немецком "Государь". Она пыталась дотянутся, но увы. Екатерина Алексеевна была скромна по натуре, чтобы открыто просить царевича о помощи. К её счастью, Петр заметил ее попытки и, к её удивление, помог достать книгу. Он с каким-то презрением осмотрел переплет. - Макиавелли, значит... Догадывался, что Вы заинтересуетесь им. - А что же Вы? Вам готовиться к престолу, следует знать, как представляли идеального государя великие умы прошлого. - Зачем мне знать умы прошлого, если есть пример великого государя настоящего. - И кто же для Вас великий государь настоящего? - Фридрих Второй. Я уверен, что век его правления отразится на истории всей Европы. Не зря же его уже в народе называют Великим. - Его назвали Великим после Силезской войны, и какое же это величие, если оно построено на крови? - Любое величие строится на крови. - Значит, мне будет жаль Россию, когда на престоле будете Вы, Петр Федорович. На это царевич пожал лишь плечами. Он и не задумывался над тем, каким правителем станет. Ему было важно, что происходит здесь и сейчас. А здесь было уже второе сентября, и сейчас оставалось полтора месяца до концерта Экзоде в Кенигсберге.