Два Императора.

- Вы уверены?! Откуда в Петербурге оспа?       В этот момент Елизавета Петровна забыла о всех приличиях. Она было хотела подойти к царевичу, но предупредительный взгляд лекаря остановил Её Величество от безрассудного поступка. Императрица посмотрела на племянника, которого практически не было видно среди груды подушек и одеял, а потом повернулась к лекарю, пытаясь не смотреть на страдания Романова. - Разве не ранние ли прогнозы? Оспа же проявляется не сразу. Может это лихорадка? - Я был бы счастлив, чтобы это произошло, но увы. Прогулки на холоде, сквозняки и недавнее употребление большого количества вина побудили болезнь проявиться раньше. Я сожалею, Ваше Величество.       В разговор вмешалась потрясенная состоянием здоровья мужа Екатерина Алексеевна. - Скажите, он вы...живет? - В худшем случае нет, а в лучшем... его лицо будет изуродовано многочисленными шрамами, и Вам потребуется немалое мужество, чтобы взглянуть на него, Ваше Высочество. Мы можем молиться о его здравии и желать, чтобы Небеса были милостивы к Его Высочеству. Я дам слугам необходимые распоряжения, но все в руках Господа.       С этими словами лекарь покинул покои. Как только дверь покоев захлопнулась, Екатерина буквально разрыдалась о несчастной судьбе Петра Федоровича и уже хотела ринуться к его постели, если б не предупредительный взгляд императрицы и ее крепкая хватка за рукав платья.

***

      Дни медленно тянулись друг за другом. Дворец существовал как на вулкане. Все абсолютно ждали, когда оспа распространится по городу, но ни один слуга, что ухаживал за больным царевичем не заразился. Наконец, лекарь разрешил императорской семье навещать Его Высочества, но Елизавета Петровна ни разу не переступала порог покоев племянника, в отличие от невестки, что часами сидела у кровати мужа, вглядываясь в его изуродованное лицо и моля всех Святителей о помиловании бедного Петра Федоровичей       В один из дней случилось то, чего боялась Екатерина. Из Потсдама пришло письмо с печатью в виде гончей. В голове у царевны всплывали слова лекаря о том, что любая положительная вещь может спасти Петра Федоровича. А ее муж любил только три вещи: полки гвардейцев, свою борзую, которая скорее всего одиноко лежала на псарне в Ораниенбауме, ожидая хозяина, и письма от Фридриха. Екатерина Алексеевна со странным чувством рассматривала герб родственника. Ей хотелось распечатать конверт, прочесть письмо и надеяться, что это сможет спасть Петра от старухи с косой, но с другой стороны... Романов будет в ярости, узнав, что в его письмах рылись. Увы, Екатерина Алексеевна, не смотря на статус, все же оставалась девушкой и женское любопытство ей не было чуждо.       Она достаточно быстро сломала печать, разорвала конверт и пробежалась по строчкам прежде, чем начать читать мирно спящему царевичу. Дорогой мой друг Петр, Я обеспокоен тем, что долго не получал от Вас вестей, но искренне молю Бога за Ваше здравие. Боюсь о себе я не смогу рассказать ничего интересного, ибо за то время, как пришло последнее письмо в моей жизни мало что изменилось. Пруссия живет и процветает как и раньше, леса полны живности и ждут только охотников. Я все еще помню Ваше обещание поохотиться со мной и выяснить, чьи собаки лучшие охотники.       Екатерина Алексеевна резко глянула вниз по строчкам и вмиг покраснела от интимности письма. Она быстрым движением вложила письмо в разорванный конверт и всунула между подушками, на которых лежал Петр Федорович. Царевна тихонько взяла мужа за руку и принялась гладить молодую гладкую кожу. За то время, как она проводила время у постели больного, ее глаза привыкли к жуткому облику лица царевича, а потом и шрамам, что портили некогда прекрасный лик Романова. - Что ж Вы так, Петр Федорович, жену свою обманывали. Разве дала я вам повод не доверять мне? Да разве могла б я разбить Вашу дружбу с дядюшкой моим?       Она шепотом причитала, пока не услышала хриплый стон. Екатерина буквально вскричала, увидев как медленно поднимаются слипшиеся веки царевича. - Боже, Петр Федорович!       На крики Екатерина Алексеевны вбежали слуги, принимаясь помогать царевичу осознать, что происходило за тот период. Петр Федорович молча выслушивал объяснения и потом тихо попросил зеркала, заранее готовившись к ужасу. Он долго рассматривал то, что когда-то было красивым лицом, а сейчас....       Со слуг он в обыкновении раздражительно он отослал за завтраком, а жену за скрипкой. Тело требовало еды за то долгое время, что он пролежал в бессознательном сне, а душа -музицирования. Раз уж старуха с косой прошла мимо него, так отчего ж гимн жизни не сыграть. Стоило ему вновь упасть на подушку, как вдруг услышал хруст бумаги. Пошарившись под подушкой, Романов наткнулся на письмо. Печать (пусть и разломанная) говорила сама за себя.       Петр Федорович понял, что милая женушка явно сунула любопытный нос туда, куда не надо, но прекрасно помнил фразу Фридриха: "Чтобы не происходило, поклянитесь, мой друг, что Вы ни полусловом не намекнете в письмах о тех греховных чувствах, что я питаю к Вам. Как и я не совершу подобного."       Петр Федорович перечитывал письмо, чувствуя как тепло разливается по его телу. Значит не сном были его встречи с прусским королем, их диалоги и переписки. Царевич уже было сейчас хотел на всех парусах лететь в Кёнигсберг, но взгляд упал на собственное отражение. И реальность обухом ударила по голове. Кому такой урод теперь нынче нужен? Ее Величество и красавцем его не любила, Екатерина Алексеевна, конечно, более благосклонна, но тешить ее надеждами Петру не хотелось... Фридрих.... теперь великий король и не взглянет на него. От подобного Петру хотелось выть волков и проклинать свою судьбу и тот несчастный день.       Скрипка была принесена довольно быстро. Покрутив смычок с руках, Петр Федорович заиграл заупокойную мелодию, которую обычную играет в католических храмах Европы. - Милый мой супруг... Вас что-то гложет?       Екатерина вмиг встрепенулась. Она бы все сделала, лишь бы сейчас на лице царевича появилось хотя бы подобие улыбки. - Екатерина Алексеевна. Вот скажите, кому я сейчас нужен? Уродец мерзкий. Изуродован шрамами. Меня ж любая псина подзаборная бояться будет, не говоря о собственном народе. - Ну, что вы, Meine Liebe, вы также прекрасны, как и в первый день нашего знакомства. А шрамы еще и украшают мужчин.       Петр Федорович посмотрел на жену так, будто не представительница знаменитого немецкого дома перед ним была, а деревенщина из удаленного уголка необъятной России. - Екатерина, не тешьте себя лживыми надеждами о том, что Ваши комплименты мне по нраву. Больше глупости я не переношу лесть. В день нашего знакомства Вы и взгляду не смели оторвать от пола, а шрамы мужчину украшают, если этот шрам от вражеской шпаги, а не чертовой болезни.       Каждое слово врезалось в сердце Екатерины, чувствуя как боль проникает в душу, словно нож режет масло. - Петр Федорович! Вам следует быть благодарным! Люди молили Бога о здравии! Я не отходила от постели, волнуясь и боясь пропустить момент, когда Вы очнетесь. Но что я получила? Ваши дерзкие слова и взгляд полный отторжения.       Екатерина пыталась сдерживаться, но чувствовала, как горячие слезы стекают по ее щекам, опадая на платье. Петр слегка замялся, в глубине души прекрасно понимал, что перегнул и к царевне правда следует быть мягче, как минимум, из-за того, что она дама и к ней по определению стоит относиться теплее нежели к слуге. Чуть помявшись, царевич аккуратно взял ее за руку, извиняясь. - Прошу простить меня. После болезни я слаб и раздражен, и я сожалею, что причинил Вам боль словами и хлопот болезнью.       Екатерина Алексеевна смущенно глянула на мужа. Неужели это все он? Тот самый Петр Федорович, который был готов сутками не выходить из покоев, лишь бы не видеть её, неужели это он, кто быстрее проведет время на псарне, чем с ней, сей час держит за руку и извиняется? Царевна обратила всю благодарственную молитву к Богородице, надеясь, что данный момента тепла и единения с мужем не единственным будет в ее судьбе.