Два Императора.

      Дни тянулись длинным караваном. Каждый день был похож на предыдущий. И это никого не радовало. Теперь в Ораниенбауме было только двое хозяев. Елизавета выселила Чоглоковых, когда поняла, что "с кем поведешься, того и наберешься" не действует. Это было единственное событие, которое разбавило пресность дней. Календарь неумолимо приближал весну, но погода на улице ясно давала понять, что весны не видать еще долго.       Снег не таял, а оттого Петр Федорович с особой любовью вглядывался в белоснежную даль, ожидая появления гонца на гнедом скакуне, коего было видно за версту. Он стал реже выходить в свет, хотя получал письма с приглашением на то бесконечное множество балов, которые устраивала его тетушка. Он бывало соглашался на празднество, все-таки надо было и жену в свет вывести, она то не виновата в том, что наследник престола не хочет видеть никого кроме своего верного слуги и родной русской борзой, которая словно и не знала, что такое уродство, и радостно лизала обезображенные шрамами щеки хозяина.       В этот раз Петр все также смотрел в окно, хотя скорее от скуки, чем от ожидания гонца, и лениво дергал пальцами струну скрипки, которая рождала мерзкий звук. Как вдруг в далеке показался силуэт лошади, которая во весь опор мчалась к дворцу. Чем ближе приближался скакун, тем проще можно было разглядеть гонца и понять, что это гонец из самого дворца. Петр Федорович хмыкнул. Очередное приглашение. И не надоело же Елизавете Петровне их писать, ставить печати, будто все еще надеяться на то, что племянник соизволит явиться во двор.       Из размышлений его вывел робкий стук в дверь. Кроме Екатерины никто так не стучал. Она словно опасалась чего-то, покорнее нее были только слуги. - Входите, Екатерина Алексеевна.       Дверь отворилась, и в покои вошла жена царевича. Она вошла неспеша, степенно, нервно теребя в руках конверт. - Ваше Высочество... Ваша тетушка, Её Величество приглашает Вас ко двору. Пишет, что Ваше присутствие необходимо.       Петр Федорович поднимает на нее взгляд, глядя на то, как девушка нервно дергается, стоило ей глянуть на изуродованное лицо. Он хмыкнул. К чести Екатерины Алексеевны царевич отмечал, что та точно не пугалась смотреть ему в глаза. Лишь на долю секунду вздрагивала и дальше так мягко произносила "Ваше Высочество", словно листья осенние шелестели. - Екатерина Алексеевна, Вы читаете серьёзные книги, поклонница философов, но говорите смешные вещи. Будем честны, я сейчас годен лишь для цирка уродов. Без омерзения и слуга родной не взглянет. А Вы...       Петр Федорович грустно ухмыльнулся и потрепал борзую за ухом. Собака счастливо завиляла хвостом, ударяя его о половицы и ткнулась мокрым носом в рукав хозяина, надеясь на еще одну порцию ласки. Екатерина села напротив мужа. Ей было печально смотреть на него. Царевич буквально увядал на глазах. - Петр Федорович, право дело, Вы ведете себя как маленький и непослушный мальчик. Вы так восхищаетесь армией и солдатами, но среди них же множество увеченных: без рук, без ног... - А много Вы видели таких? Да, не отрицаю факт существования, но видели ли Вы этих солдат при дворе? Разве много одноруких, одноногих гвардейцев охраняли Вас, Её Величество? Как инвалиду не место в армии, так и императору-уроду не место на троне. - А не слишком ль Вы категоричны к себе? Думаю, за историю было немало правителей с... невыразительным лицом. И вообще!       Екатерина Алексеевна вскочила с кресла, повысив голос и поджав от негодования губы. Такой резкий всплеск эмоций от жены, которая прежде была скромна в присутствии Петра, заставил царевича вопросительно наклонить голову и с интересом наблюдать, то как ее гнев медленно и верно выливался наружу. - Петр Федорович! Вы должны быть благодарны Господу Богу за Ваше спасение! Ваша тетушка ночами не спала и молилась за Вас. Вытащили мы Вас с того света, а Вам жизнь неугодна из-за того, что... рожей не вышли!       На последнем слове Екатерина вздрогнула. Не положено то ей такими словами разбрасываться да и в адрес кого...Она потупила глаза в пол, начав бормотать извинения. Девушка подняла глаза лишь тогда, когда со стороны Петра раздался смешок. - Не ожидал, Екатерина Алексеевна, не ожидал! А я то все думал, долго ли краткой мышью продержитесь... Признаю, долго. Право дело, удивили!       Петр Федорович явно наслаждался произошедшим. На контекст реплики он даже и не обратил внимания. Его волновали больше сами слова. Краткость и послушность жены раздражали, выводили из себя. Будто ничто не может поколебать ее скромность. Со всем согласится, не смеет возразить, голос на тон не повысит, а тут такое! Царевич не мог нарадоваться, хоть теперь живая душа у Екатерины Алексеевны проявилась, а не живое воплощение наставлений гувернанток и воспитания Её Светлости Иоганны Елизаветы. Екатерина же не была так счастлива своему поступку, это уму не постижимо так к мужу обращаться, а тем более к наследнику престола. - Катенька, миленькая...       Петр Федорович, заметя смущение жены, подошел к ней и нежно взял за руку. Такой теплый жест немало удивил девушку, и она с немым вопросом посмотрела в глаза царевича. - Вы, оказывается, человек с живой душой и резвостью мысли. А то мне уж думалось, что ум скотины домашней пересадили в голову человеческую. Вашей покорности можно было только восхититься. Пес и тот хозяина укусит, коли ему что не по нраву, а Вы... Что же я рад, что обнаружился характер.       Екатерина прикусила губу. С одной стороны, ее возмутило от сравнения с безмозглым животным. Несправедливо. Несправедливо отношение Петра Федоровича к ней, чем она провинилась? Но с другой стороны, она понимала, что матушка и вправду слишком сильно вдолбила в голову старое немецкое трех К. Küche, Kinder, Kirche. И если "кухню" можно было оставить (негоже императорской особе самой еду стряпать), то о детях и думать не приходилось. Со свадьбы он к ней не притронулся. Даже не целовал. Уже любая другая заревновала б да и усомнилась в здоровье мужа. Но не царевна. Ревновать было не к кому да и не зачем, она себя ставила выше этого чувства, а о неполноценности и думать не смела. Грешны такие мысли, беду накликать можно. Вот и оставалось ей молиться. Встать на колени ночью перед иконой Петра и Февронии и изойтись в тихой молитве, даст Господь, взглянет Петр на нее, как мужу положено на жену глядеть. - И все же, Петр Федорович. Вы должны Ее Величеству ответ отправить. Она требует Вашего присутствия, а то...       Царевна развернула письмо и зачитала строки: ... стыдно Вам, Петр, должно быть за то, что отпускаете жену дражайшую на празднества одной. Слухи пойдут по двору (если сейчас не пошли), а выгораживать и опровергать царский двор не станет. Как вы бы сказали "sich in die Nesseln setzen". [нем. эквивалент "сам кашу заварил, сам и расхлебывай] Хочется верить, что не выветрилось зимним ветром Ваше благоразумие, и Вы явитесь ко двору, как и подобает наследнику престола...       Царевич недовольно поморщился, наследник престола, словно Елизавета Петровна хочет его видеть там. Да она быстрее конюху Егорке отдаст, чем позволит ему. - Так что Вы скажите, Петр Федорович? - Да что тут сказать. Собирайтесь. Если уж и приказала явиться, значит надо явиться.

***

      Лишь когда молодая пара прибыла во дворец, они узнали причину обязательного присутствия при дворе. В столицу пожаловало посольство из Пруссии с дарами для всей королевской четы. По этому поводу Елизавета Петровна дала бал. "Как будто ей до этого нужны были поводы," - пронеслось в голове у Петра Федоровича. Находясь в своих покоях, он лежал и думал, что при его царствии балы будут редким событием, а устраиваться они будут только по действительно значимым событиям.       Еще для него пренеприятнейшим фактом стало то, что Екатерина Алексеевна будет жить с ним в одних покоях. Эта новость заставила вспомнить их первую брачную ночь. Екатерина читала "Государя" Макиавелли, когда Петр склонившись над картой расставлял оловянных одетых в прусскую форму солдатиков на берегу Гвизды, а деревянных, которые просто символизировали неприятеля, вокруг небольшой точки на карте, которая явно символизировала какую-то крепость или город. Царевна изредка поглядывала на то, как ее муж двигал фигурки, явно пытаясь предугадать, как будут действовать войско Фридриха и его неприятеля. Тишину прервала кукушка из часов. Один крик. Час ночи. Екатерине совсем не хотелось смотреть на дверь (ведь ясное дело - Петр Федорович прогонит ее, как только захочет спать), ей не хотелось идти в расшнурованном платье по темным коридорам, рискуя напороться на подвыпивших гвардейцев, не хотелось наткнуться на удивленные и насмешливые взгляды молодых графинь. Она чуть слышно зевнула и прикусила губу, когда поняла, что царевич все слышал. Петр Федорович заговорил на немецком, потому что если и подслушивают фрейлины-шпионки императрицы, то явно не поймут: - Можете воспользоваться моей кроватью. Не бойтесь, Екатерина Алексеевна, приставать к спящим царевнам у меня привычки и желания нет. Ночь я и в кресле пересплю - Что Вы, Петр Федорович! Постель широкая, нам на двоих хватит. По разные края ляжем... - Бросьте чушь пороть. Ложитесь и постарайтесь к утру придумать ложь для тетушки, почему крови на постели нет.       От последней фразы Екатерина зарделась. Ей, конечно, матушка рассказывала, что происходит между мужчиной и женщиной в первую брачную ночь. От осознания, что обязательно должна пойти кровь, девушке тогда поплохело. И Её Светлость тогда поспешила заверить, что больно только в первый раз, а потом наступает блаженство, но у юной тогда еще Софии Августу зародился страх, что будет больно не только в первый раз. Теперь же она не знала, что и думать. Страх боли куда-то исчез, ведь ее не будет (по крайней мере сегодня), но в то же время... Она расшнуровала платье и скинула его возле кровати. Постель была теплая и мягкая, Екатерина поддалась желанию провести по по простыни. Она буквально откинулась на пуховые подушки, от которых приятно пахло чистотой и сандалом. Видно служанки добавили пару капель ароматной воды для более ярких ощущений от первой брачной ночи. Она перевернулась на живот и уткнулась в наволочку, вдыхая аромат, который буквально дурманил. - Доброй ночи, Петр Федорович. - Доброй. Коротко ответил царевич, задув свечи у кровати.       Петр Федорович не знал, какую ложь придумала Екатерина. Он собрался на рассвете, взял ружье и, вскочив на прекрасную гнедую кобылку голштинской породы, выехал за пределы города в сопровождении любимицы Эрны, которая сопровождала хозяина практически везде.