Два Императора.

      Слова повисли в воздухе. Петр Федорович никогда не думал, что признания в подобном так тяжело даются. Он и представить себе не мог, что чувствовал в тот миг Фридрих, когда решился открыть свои чувства. Царевич старался как можно дольше не пересекаться со взглядом короля. Но вечно это продолжаться не могло. - Это правда, Ваше Высочество?       Фридрих не думал, что когда-либо услышит нечто подобное. Он свыкся с мыслью, что его чувства к Петру Федоровичу ничто иное, как призрак того, что когда-то испытывал к Катте. Да и старался не думать о чувствах в принципе. Он даже несколько дней корил за поспешное признание, ведь неизвестно, чем оно могло обернуться. Слишком свежа была рана от пылких чувств к Вольтеру.       Тогда мелким опальным мальчишкой он бежал подальше от отца. И приют нашел под крылом у французского философа. Тот был ласков, приветлив и внимателен к наследнику прусского престола. И Фридрих, будучи наивным и выросшим на античных гимнах любви и прекрасному, отдался Вольтеру. И ему казалось, что философ преисполнен в любви в не меньшей степени, чем сам принц. Но 1740 год расставил все на свои места. Фридрих приютил Вольтера, что бежал за вольные речи из Франции, а тот и попытался воспользоваться. - Мой друг, как Вы видите меня в роли посредника между французским двором и Вашим?       Для Фридриха это почти было приговором. Он с болью вспоминал друзей отца, что занимали различные посты лишь из-за дружбы с Фридрих-Вильгельмом. Он обещал себе, что не допустит подобного. - Простите, Вольтер, но посольство во Франции, видимо, единственное, что хорошо работало при моем отце. Поэтому Ваше предложение я отклоню.        Молодой король не заметил, как философ чуть поморщился и недовольно хмыкнул. Через три дня Вольтер спешно покинул Пруссию, а еще через неделю по Европе прошел мерзкий слух о не менее мерзком грехе Фридриха. Он был опустошен, последнее, что он ожидал - это предательство.       Острый ум с мерзкой душонкой, писал Фридрих сестре, а та лишь могла утешить и поддержать. Он помнил ее осуждение, когда написал ей, что признался в чувствах Петру Федоровичу. - Милый брат, ты может и хитер в политике как лис, но в любви ты просто агнец Божий.       Фридрих напряженно потер переносицу. Как же смешно это должно выглядеть со стороны! Он, король, распоряжается страной, десяток раз шел в бой, не боясь вражеских свинца и стали, а тут ответные чувства заставляют его волноваться да снижать весь градус уверенности. Петр Федорович же сидел ни живой, ни мертвый. Он тысячу раз успел пожалеть, что вот так признался. Резко, как выстрел. И понимал, что мало, кто бы обрадовался подобному, но отчего-то в глубине души горел огонек надежды на то, что все обойдется, что он не опоздал с ответом на любовь.. - Петр Федорович. Все же будьте добры ответить на мой вопрос.       Приказ обернутый в просьбу. Прием древний как мир, но не менее действенный. - Да, Ваше Величество. Это чистейшая правда. Я не знаю, как Вам доказать, но прошу поверить моим словам.       Фридрих кивнул и положил ладонь на ладонь царевича. - У меня нет причин Вам не верить. И я заверяю Вас, что мои чувства не изменились.       Петр Федорович не смог сдержать улыбки. Последний год он потратил над размышлениями о том, что лежит у него на душе. О том, что у него нет к Екатерине Алексеевне он осознал давно. На измену приходилось делать вид, что ничего не происходит, потому что злиться и устраивать скандалы не было смысла. А вот над чувствами к Фридриху Петру Федоровичу приходилось немало подумать, глупо отрицать, что фанатизм перерос в нечто большее, но вот во что? В мыслях проскакивали все те моменты, когда они оставались наедине. И те дрожь и волнения возвращались вновь. Но в последнее время все встало на свои места.       Сам себе Петр Федорович просто не мог объяснить, как он понял, что любит. Просто любит и все. Он посмотрел на Фридриха, который не сводил с него глаз. Король прекрасно осознавал, насколько сложно дается признание и как нужно долго для того, чтобы побороть себя и не взять слова назад. Он не торопил Петра Федоровича с разговорами. Но кажется, что царевич уж точно был уверен в своих чувствах, потому что чуть зажмурившись от волнения и стеснения он быстрым движением поцеловал Фридриха в щеку. На это король лишь мягко улыбнулся. Нельзя было отрицать, что неловкость Петра Федоровича умиляла и хотелось понять, что же может таиться за ней. - Ваше Величество... - Просто "Фридрих", мой друг. - Что Вы! Это выше моих сил. Ничто не заставит меня так называть Вас... как минимум до тех пор пока не стану императором. - Тогда буду с нетерпением ждать этого события. Так что Вы хотели спросить? - Скажите, а Вы также волновались, когда тогда признавались мне в чувствах? - Разумеется. На мой взгляд, нет той живой души, которая бы не трепещала перед столь мощной силой.       Конечно, Фридрих не мог забыть о том дне. Он даже был в чем-то схож на этот. Он исписал тогда кучу пергамента, чтобы подобрать нужные слова, но все рвал и выкидывал, надеясь, что во время разговора всё скажется само. Почти всю ночь и день он провел в размышлениях, шагая из одного угла своих покоев в другой. "Двадцать пять," - пронеслось в голове у Фридриха, когда он понял, что пора остановиться. Еще пара сломанных перьев, и ему приходится принять поражение. Он ненавидел проигрывать, ни на полях сражений, ни в мирной жизни. Осталось отдаться волею случаю, благо атмосфера к этому целиком и полностью располагала. Мария Терезия скоро согласится на его условия, Пруссия все богатеет и богатеет. Тот вечер должен был стать идеальным для признания, и он стал. - Помнится, мы только и делали, что говорили тогда наших работах... Итак, как Ваш марш?       Петр Федорович замялся. Черновики с нотами лежали где-то в глубине ящиков под грудами карт и чертежей. Он даже не помнил, когда пытался играть что-то новое. Но для понимания ситуации Фридриху не нужны были слова. Ему было знакомо состояние, когда не сочиняется ни один аккорд в течение долгого времени. Но, к удовольствию короля, Эвтерпа благоволила своему служителю и не таила от него вдохновения. - Ваше Величество, смею ли я Вас просить? - Смеете, Петр Федорович. Просите о чем хотите. - Сыграйте что-нибудь...       Фридрих улыбается. Робкая просьба вкупе с карими глазами, умоляюще смотрящие на кумира, не остается без ответа. Он берет в руки петровскую скрипку, проводит по корпусу, затрагивает струны, пробуя звук. Кажется, прошла вечность с тех пор, как он брал в руки скрипки. Он касается смычком, начинает играть. Петр Федорович смотрит на него, едва ли не вздыхает от переполняющих его душ чувств.

***

      Только когда царевич пребывает в Ораниенбаум, он понимает, что натворил. Как его вообще угораздило сказать слова любви? Он же не был пьян, не был одурманен. Он был сплошное "не". Но все же сказал. На ум пришло лишь, черт натолкнул. Но сколько бы Петр Федорович не называл себя протестантом, но веры в Бога в нем наскребется лишь на празднование Рождества. Веры в чертей было еще меньше.       Его встречает Эрна, только учуяв хозяина, она сбежала с псарни, а теперь счастливо лизала родные руки. Петр Федорович коротко потрепал ее за ухом. Видимо, она единственная, кто скучает по нему. Но он и этому рад, эмоции собаки хотя бы искренние. В голове все еще сидит признание и вечер последующий за ним. Это... это нельзя назвать неправильным, скорее слишком стремительным. Ведь он даже не разобрался в своих чувствах. Особо не приводя себя в порядок он сел за стол. Еще будучи маленьким мальчиком, он услышал от учителя этот совет. Не можешь разобраться с большой проблемой, распиши ее, разбей на мелкие. Он взял в руки перо. Что я чувствую, когда его рядом нет? Скука. Одиночество. Что я чувствую, когда еду к нему? Волнение. Тревога. Желание поскорее добраться. Что чувствую, когда я рядом с ним? Волнение... спокойствие       Последние слова зачеркиваются, невозможно же одновременно чувствовать подобное. Это две противоположности. Это против всех мыслимых и немыслимых законов. Этого не может быть. Новая строка. Что чувствую, когда я рядом с ним? Что...       Петр Федорович смотрит на зачеркнутое. Смешно, но эта нелепица - единственное, что пришло на ум даже сейчас. Петр Федорович откладывает бумагу в сторону. Нет, такие размышления явно сейчас не для него. Рука невольно тянется к ликеру. Видно, слуги были предупреждены, что хозяин пребудет сегодня.