Два Императора.

Ваше Величество, мой дорогой друг! Ведомый светлыми чувствами к Вам, я пишу это письмо. Да будет Вам известно, что вчера во дворце Елизаветы Петровны состоялся бал по случаю визита маркизы из Франции. На этом балу был обсужден возможный союз России и Франции. Переговоры будут идти с неделю, но зная мою тетушку, уверен, это лишь формальности. Я верю и молюсь на Ваше благоразумие. Надеюсь, как можно быстрее Вы предпримите меры. Искренне ваш Петр Федорович.       Написать письмо было половиной дела. Самой трудной частью было доставить. Из последней переписки Петр Федорович знал, что на время зимы Фридрих предпочитал Берлину Кёнигсберг. Это хоть и было в два раза короче, но в ситуации, когда так важна быстрота, даже это расстояние становилось проблемой. От переживания царевич едва ли не смял бумагу. Надо было решать что-то да поскорее. - Ваше Высочество.       В комнату вошла Екатерина Алексеевна. Она поклонилась Петру Федоровичу и, получив ответное приветствие, расположилась в кресле напротив. - Прошу прощения за беспокойство, но Вы говорили, что я вольна просить, чего желаю. Итак... - Я помню о своих обязательствах перед Вами, дорогая жена. Но прошу оставить Ваши просьбы до лучших времен. Хотя бы до вечера. Вот это письмо уже к обеду быть на пути в Восточную Пруссию, и если я в ближайшее время не найду способ это сделать, то...       Петр Федорович сполз по спинке кресла, верный признак того, что он либо устал, либо не желает продолжать разговор. - Знаете, я могла бы Вам помочь. Моя матушка в кои-то веки решила почтить меня письмом, хоть и по печальному поводу, и думаю, она будет рада хоть какому-то ответу. А также я думаю, что она поспешит совершит визит к, цитируя ее, "доброму дядюшке Фридриху". И ей не составит труда доставить ему письмо. Тем более от ее зятя.       Царевич вмиг вернулся в первоначальное положение. Такая перспектива его радовала, хотя и была ненадежной. У него никакой уверенности в том, что достопочтимая Иоганна Елизавета сейчас именно в Кенигсберге и то, что у нее хватит ума не сообщать кому-то о письме, а тем более не вскрывать его. Он видел ее лишь пару раз за жизнь: на помолвке с тогда еще Софией Августой и перед отъездом невесты в Россию, но он слышал о скандале с ней, когда ту раскрыли как шпионку прусского короля. Было трудно об этом не слышать, учитывая как тогда лютовала Елизавета Петровна и за столом, не стесняясь присутствия Екатерина Алексеевны, грубым словом прошлась по тезке. Поэтому держать обиду и злиться на тещу у Петра Федоровича были причины. Она подвела Фридриха, это было более, чем достаточно, чтобы вызвать у царевича, как минимум, презрения. - Откуда у Вас гарантии, что Ее Светлость в Пруссии и что она передаст письмо? Не поймите меня неправильно, но я бы хотел верить, что письмо точно доставлено. Да и вообще, как такое может быть, что я не могу доставить экстренно письмо, а Вы можете? - Письмо будет не от меня, а от Георга. И думаю его печати полковника хватит, чтобы Швеция любезно позволила ускорить доставку морем.       Екатерина Алексеевна победно ухмыльнулась. Эти два дня были ее маленьким триумфом. Петр Федорович же думал о том, что будет должен жене дважды. И такая перспектива ему не нравилась. Это больше, чем он кому-то был должен за неполные двадцать лет жизни в два раза.

***

      Через два с половиной дня письмо лежало на столе в кабинете короля. Рядом с ним еще одно. В сущности эти два сообщения из Петербурга подтверждали друг друга. Российская императрица склонна к заключению союза с Францией, а соответственно и с Австрией. Фридрих взглянул на карту, оценивая масштабы грядущих союзов. Увы, превосходство было не в его пользу. На полное союзничество немецких земель он не рассчитывал, тем было достаточно одного разбитого отряда, чтобы заявить о нейтралитете. Да и мало, кто смог бы экономически потянуть длительную войну. Короткое наигранное покашливание заставило Фридриха вспомнить, что он не один. Иоганна Елизавета заискивающе поглядывала на своего бывшего покровителя. Она знала, что прусский король редко прощает ошибки. Особенно в таких тонких делах как шпионаж, но не переставала терять надежды, что однажды вернет расположение. - Вы что-то хотели, Ваша Светлость? - О, Ваше Величество, как я смею чего-то хотеть от Вас. Я исключительно здесь только для того, чтобы передать Вам письмо от моего зя... Прошу прощения, от Его Высочества. И я думала, что Вы незамедлительно ему ответите, дабы в короткий срок я смогла передать ответ. - Иоганна Елизавета, я знаю Вас не год и не два. Не пытайтесь меня длинными речами отвлечь. Вы меня подвели весьма серьезно, чтобы я доверял Вам еще раз.       Графиня Ангальт-Цербстская стушевалась. Резкий переход от обращения "Светлость" до имени ясно ей дал понять, что перед ней не такой же курфюрст немецкой земли, как она, но и король самостоятельной державы. Она нервно потерла костяшки пальцев. - Наверно, у меня будет к Вам одна просьба, но она скорее личного характера.       Фридрих еле сдержал раздраженный вздох. Когда такие люди, как Иоганна Елизавета, просили о чем-то личном, это всегда заканчивалось ничем хорошим. - Слушаю Вас. - Понимаете ли в чем дело... Покойный Кристиан Август был преданным слугой императора, и Ангальт-Цербст одним из первых отзывался на любой клич. Но он всегда был, да и сейчас таков, одной из беднейших земель нашей империи, а потому, у нас нет средств организовать погребение достойнейшее его. Император хоть и всегда был добр к нам, но сами знаете, что для него мы не более, чем деревня. - Соболезную Вашей утрате, Ваша Светлость. Кристиан Август был хорошим приятелем и верным служителем своего народа, но не поймите меня неправильно, если я каждой бедной земле буду давать деньги на погребение ее достойнейшего сына, то тогда моя земля превратится в таковую. Я поговорю с Его Преосвященством, возможно, он все же выделит средства.

***

Мой дорогой Петр Федорович, Я бесконечно благодарен за Ваше письмо. И мне лестно от того, что интересы меня и Пруссии Вы ставите выше российских. Но я вынужден Вас предупредить. Вы затеваете опасную игру, вмешиваясь в политику, которая против Елизаветы Петровны. Перехваченная записка и все. Люди за меньшее лишались головы, а правители - трона. Я верю в Ваше благоразумие, и Вы примите мое предупреждение со всей серьезностью, как оно того и требует. Мне бы не хотелось терять такого друга как Вы столь рано. Особенно в нынешние времена. Передайте Вашей жене, что я соболезную о смерти ее отца. Ваш друг и соратник, Фридрих. P.S. Строго конфиденциально, дорогой Петр Федорович, но я могу обнадежить Вас тем, что в ближайшие мои планы входит визит в Петербург, но пока пусть это останется нашим секретом.       Петр Федорович сжал пергамент. Ему хотелось запомнить каждое слово и каждый умлаут в письме. Да и хотелось вообще сохранить столь драгоценное письмо, но при последней встречи они условились, что письма будут немедленно сжигаться, дабы в руки недоброжелателей не достался компромат. Поэтому как и предыдущее, это послание было отправлено в камин. Из коридора послышались торопливые шаги, звон посуды и переговоры слуг. Близилось время бала по случаю отъезда гостей. Этот бал ничем не отличался бы от предыдущих, устраиваемых в честь маркизы. Разве что на императрице было б иное платье.       К неудовольствию Петра Федоровича (хотя в текущей ситуации не было ничего к его удовольствию) Екатерина Алексеевна, которая за это время как-то слишком тесно разговорилась с маркизой, в один из вечером взболтнула о том, что хоть и царевич равнодушен к наукам для души, но он расположен к музыке и каждый вечер балует ее увертюрами. В этой фразе было мало лжи: Петр Федорович и вправду по вечерам упражнялся в музицировании, но не для Екатерины Алексеевны. Та просто слышала скрипку во время ужинов или когда шла мимо кабинета мужа. И после ее рассказа гости непременно требовали от Петра Федоровича импровизированного концерта. Елизавета Петровна недовольно поджимала губы, каждый раз завидя инструмент, но вслух ничего не говорила.       Когда в очередной раз охмелевшая от терпких русских вин маркиза с легкой улыбкой и ласковым голосом просила царевича сыграть, он чувствовал себе шутом при французском дворе. Будто он тут должен только для развлечения гостей, а не для представления императорской семьи. Обычно в его поддержку Штелин поднимал бокал, мол так держать царевич, так и делается политика, на что Петр Федорович неодобрительно хмыкал и, поправляя скрипку лежащую на плече, "Ah! vous dirai-je, maman" наполняла зал. Французские мажорные романсы сменялись на более минорные итальянские. И среди звуков музыки царевич старался услышать хоть что-то из разговоров тетушки и гостьи. Лишь изредка темы их касались Австрии и страданий Марии Терезии. В какой-то момент маркиза, не убирая с лица неизменную улыбку, проговорила, что для австрийской нации будет благодатью с небес, если бы кто-то могущественный ей помог. На что Елизавета Петровна лишь уклончиво ответила, что подобных стран в их век достаточно. На этом разговор о политических делах и прекратился, возвращаясь к прежнему: об искусстве и философии. За диалогом они и не заметили как вместо романса заиграл "Гогенфридбергский марш.