***
Столовая охотничьего дома не располагала часами. Все же это место было построено для увеселения императорской семьи и их гостей, поэтому им незачем было знать о том поздний ли сейчас час или ранний. Но по тому, как высоко сиял месяц на небе, можно было догадаться, что стрелка неумолимо двигалась к отметке в два часа. Застолье продолжали низшие чины, охотники, приглашая к столу музыкантов и просто слуг. Высшие чины предпочитали разойтись и в крайнем случае продолжить пить у себя. Не подобает черни и знати за одним столом сидеть. Комнаты выделялись также по чинам. На втором этаже располагались покои для господ, на первом - для их окружения. Прислугу согнали на чердак и в пристройки: псарню, конюшню. За причиненные неудобства Елизавета Петровна пообещала им выделить награду в размере полутора рублей, что естественно было неслыханной наградой. И многие шутили, что за такие деньги готовы и на улице поспать. Фридрих шел в свои покои, стараясь не стучать тростью по деревянным перекрытиям пола. Может для присутствующих и казалось, что по делам монархи и не говорили, но это было не так. Король не спешил сразу рассказывать императрице о том, чего хочет от нее. Ему хотелось послушать о ее аргументах, почему она так против союза их государств. В общей картине все упиралось в факт, что Россия - достаточно самостоятельная империя и что с ней должны искать союзы, а не она с ними. И августейшая Мария-Терезия догадалась об этом быстрее. На подобное Фридрих лишь хмыкнул, достаточно самодовольное высказывание. Ведь правда жизни была такова, что слабые государства зачастую на дно утягивают и сильное. Сильное государство должно заключать союз с подобным. К тому же их страны был соседскими, что облегчало как дипломатические отношения, так и военную помощь, если такая понадобится. А перебрасывать через половину Европы силы на помощь небоеспособной Австрии или Франции - неразумно. Из размышлений его вывел голос российской императрицы. - Ваше Величество. Елизавета Петровна быстрым шагом поравнялась с гостем и нервным жестом запахнула вязаную шаль. Разговор ей предстоял не из легких, ставивший под вопрос ее авторитет, но по иному она не могла. - Простите, что беспокою Вас по столь незначительному для Вас поводу. И что смею затрагивать подобную тему, но видит Господь, другого выхода-то у меня и нет. Фридрих едва сдержал вздох раздражения. Как и всякий немец, а тем более пруссак, он ценил краткость и четкость. А витиеватые разговоры, в которых не поймешь, где начало одной темы, а где другой, вызывали лишь негодование. - Ближе к делу, Ваше Величество. - Как Вы знаете, Его Высочество уже почти пять лет женат на Ее Высочество. И до сих пор они ни на шаг не приблизились к тому, чтобы у них был наследник. Знаете, ведь для отношений наших стран это сыграло бы исключительно положительную роль. Ведь, наследник - это основа стабильности государства. Ни мне Вам рассказывать об истории. И к моему стыду, но лишь Ваш авторитет признает Петр Федорович. Фридрих почти сдержал усмешку. Елизавета Петровна просит его склонить царевиче к мысли о наследнике, и ничуть не догадывается о степени отношений между королем и Петром Федоровичем. Ей Богу, такую трагикомедию ни один драматург Италии не сочинит. И хорошо. Жизнь, она бывает веселит получше театральных спектаклей. - Хорошо, Ваше Величество. Я постараюсь с этим что-то сделать. Знаете, в любой другой ситуации, я бы предпочел сказать, что теперь Вы у меня в долгу, но пусть это будет первым камнем в укладке прочных отношений между Россией и Пруссией. - Не зря Вас зовут прусским лисом. Все к выгоде сведете. На самом деле Елизавете Петровне не терпелось устроить охоту на этого лиса. Сидел он у всей Европы поперек глотки. О Пруссии никто не задумывался, как о грозе покоя, а за всего десять лет своего правления теперь имя короля произносят как имя черта. Должна ж найтись та сила, что приструнит германское государство. У ней были и личные счеты с ним. Ее раздражало его самодовольство, напыщенность, будто он умнее ее, будто его армия лучшая. Ее отца называли Великим, когда прусского короля и на свете не было. Его было за что так звать. Петр Первым должен был стать Карлом Великим их эпохи, но не успело пройти и пятнадцати лет со смерти Петра, и вот новый "Великий" вписан в историю. Уязвленная гордость руководила Елизаветой Петровной. И к раздражению добавлялось, что его почитало и ее окружение. Взять того же Панина, все он подсовывает ей свой... как там его? Северный аккорд? Да, как-то так...***
Войдя в "свою" комнату Фридрих был удивлен находящимся там гостем. - Ваше Высочество! Надо же, как здесь говорят, легок на помине. Русский Фридриха неприятно резанул по ушам. Это звучало чужеродно, иррационально. Не может быть, что король говорил на этом языке. Не на командном немецком, не на дипломатическом французском, не на языке культуры и величия - латыни. Русский язык же не подходил ни под один из эпитетов, к нему вообще было трудно что-то подобрать. Фридрих не сдержал улыбки, ему удалось произвести впечатление, а это приятно. Он учил русский чуть меньше двух лет, когда узнал, что его враги ищут союзника в лице Петербурга, и при дипломатических встречах с Елизаветой Петровной король хотел бы знать, о чем она шепчется со своими министрами. Остальной диалог Фридрих предпочел продолжить на родном для них языке. - Знаете, по пути сюда я имел честь говорить с Ее Величеством. Она считает, что я в силах заставить Вас и Екатерину Алексеевну склонить к мысли о наследнике. Петр Федорович недоуменно взглянул. Какая Екатерина Алексеевна? Какой еще наследник? Когда есть вот он, Фридрих Великий, о ком, кроме него, может быть речь. Внезапно царевича поразила мысль. Он же не должен тут находиться. Ведь, ввались в его комнату кто-то в подпитии, он тут же был бы выпровожен гвардейцем или же самолично царевичем. А великодушный Фридрих не только его не выгнал, но и ведет с ним разговор. От осознания подобного на глаза Петра Федоровича навернулись слезы. Нет, он совершенно не достоин общества короля! Пусть царевич за столь долгий срок разлуки в полной мере осознал природу своих чувств к Его Величеству, но юношеское восхищение и ясное нарушение заповеди о несотворении себе кумира не просто остались в душе Петра Федоровича, но и крепко вросли корнями в сердце. - Простите меня, Ваше Величество. Меня не должно было здесь быть. Язык заплетался, слова путались. Петр Федорович почувствовал, как его начинает тошнить. Не от алкоголя, нет, его от это не тошнит давно. С тех пор как Алексей Григорьевич преподал четырнадцатилетнему царевичу науку пить. Его тошнило от самого себя, от стыда перед Фридрихом, что тот видит его в таком состоянии. - Если Вам будет легче, то я приму Ваше извинение. Петр Федорович слабо улыбнулся. Все же великодушию Фридриха и правда не было предела. Он почувствовал, как король положил свою ладонь на плечо царевичу. - И все же, Ваше Высочество. И к Вам я сейчас обращаюсь как курфюрст курфюрсту. - Я такой же курфюрст, как и наследник шведского престола. Будучи Карлом Петером Ульрихом мальчик знал, какое у него будет будущее. Он - сын Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского, будущий владелец земли Голштинской (в мыслях он всегда пририсовывал, что вернет родной Голштинии Шлезвиг, как было при предках), датский епископ, которого приставили к мальчику наукам учить, обещал ему и шведский трон. Рассказывал о том, как слаба Швеция после кончины последнего викинга Его Величества Карла 12. Швеция нуждается в сильной руке дабы снова стать великой. Карл Петер с благоговением слушал лекции о своем дяде и мечтал стать как он. Епископ добавлял, что у мальчика есть шанс принять корону родственника. Но декабрь сорок первого, когда в Киль пришло письмо о том, что России нужен внук Петра Великого, перечеркнул все планы. Карл Петер задавал вопросы, почему Петербург, почему не Стокгольм? Но никто не смог дать ответы. На троне Швеции сидит король с наследником, а России нужно будущее, поэтому было принято решение отправить мальчика к Елизавете Петровне, чем питать надежды о шведском престоле. - Как ни странно, но к этому я и веду. Оставьте России наследника, а сами можете отказаться от российской короны и вернуться в Голштинии. Буду рад знать, что среди германских земель у меня есть союзник. Рассказывать о том, что у него есть план и на Швецию, Фридрих не решился. Не хватало, чтобы Петр Федорович чувствовал себя фигурой на шахматной доске политики. Как бы Фридрих не любил царевича, но свою Родину любил больше и ее интересы ставил на первый план. Его лишь тешила мысль, что рано или поздно Петр Федорович станет правителем одной из трех земель, и тогда о головной боли в лице поиска союзника можно будет забыть. В какой-то степени факт, что твой Geliebte и правитель соседней страны - один человек, не мог не радовать. Только вот в картину перспектив Фридриха не вписывались личные убеждения и прихоти Петра Федоровича. - Простите, Ваше Величество, но не могу. Царевич сжал ладонь Фридриха своей и позволил королю перехватить ее, переплетая их пальцы. - Поймите же, Ваше Величество, мне никого не надобно, кроме Вас. Я не хочу ни наследника, ни Екатерины Алексеевны. Только Вас. Петр Федорович шумно задышал. Шартрез придал ему опасную смелость граничащую с безрассудством. Долгая разлука с любимым человеком всегда ведет к размышлению о сущности любви. В полной мере сущность данного чувства помог разобраться Георг, который в минуты тоски по родному краю в первую очередь говорил о жене. Для него словно не существовало Голштинии, только дом под Килем, где живет жена. Живи жена в Англии, Георг родным краем называл бы Туманный Альбион. Петр Федорович долго слушал родственника и приходил к мысли, что тоже самое может и сказать о Фридрихе. Будь он датчанином, то Дания стала бы для царевича землей обетованной, будь он герцогом Ольденбургским, то Петр Федорович готов был пересекать всю Европу ради него. И, конечно, как любого человека его возраста, его волновал другой аспект любовных отношений. Еще почти четыре года назад он понял, что прикосновение сухих губ от Фридриха был приятнее, чем екатерининский. О дальнейшем он и помыслить не мог, если бы не Елизавета Петровна. Вернее ее фавориты. Они редко позволяли лишнее при посторонних, но от взгляда царевича не укрывались поцелуи Разумовского в шею императрицу. И Петр Федорович не мог не задумываться о том, какого это почувствовать такие же поцелуи и самому так целовать. Вино и шартрез придавали решимости, убеждали, что все будет хорошо. Еще один шумный вдох. Сделать это сложнее, чем думать об этом. Петр Федорович потянулся к Фридриху, затаив дыхание. Он боялся, что его отвергнут и выгонят как собаку. Он остановился в паре сантиметров от лица короля, не решаясь зайти дальше. Сердце билось настолько учащенно, что это отдавало пульсацией в голове. Царевич зажмурился и задержал дыхание, как перед погружением в воду, прежде, чем коснуться губами щеки Фридриха. Когда Петр Федорович понял, что гнать его никто не собирается, то осмелел и поцеловал короля в уголок губ. Он положил руку на плечо Фридриха, сжав пальцами ткань кафтана, продолжая другую держать в ладони короля. Во время того, как царевич попытался поцеловать его в губы, Фридрих дернулся в сторону, и Петр Федорович лишь мазнул по щеке. - Ваше Высочество, не совершайте ошибку, в результате которой пострадаем мы оба. Петр Федорович посмотрел на короля, словно тот ударил его. Холодный тон и нечитаемый взгляд серо-голубых глаз отрезвляли. Царевич даже невольно отодвинулся. О какой ошибке он говорит? Почему они должны пострадать? Он хоть и отдалился от короля, но руки не убрал. - Вы можете не понимать в силу Вашего возраста и... состояния, но поверьте мне. Просто поверьте мне и моему опыту. Фридриху было больно видеть растерянность и смятение в глазах Петра Федоровича, но он не мог не пресечь его действий. Слишком далеко старался зайти молодой царевич. И казалось, что Петр Федорович прекрасно осознал содеянное, потому что в тот же миг он в одном порыве кинулся на колени перед королем и принялся целовать его тыльную ладони короткими поцелуями, шепча слова извинения: - Ваше Величество, простите, простите меня. Прошу простите. Фридрих выдернул руку и положил ее на затылок царевича. Тот ведь по сути и вправду был юношей нерадивым, который кроме мерзкого Петербурга ничего и не видел. Небрежным движением Фридрих скидывает парик с головы Петра Федоровича, высвобождая из плена белокурые волосы царевича, которые едва ли по своей длине доставали до середины шеи. Петр Федорович боялся посмотреть в глаза своего короля. Лишь уткнулся невидящим взглядом в темную ткань кафтана. Фридрих продолжал гладить царевича по голове, даря тому умиротворение. Петр Федорович подставлялся руке. Прикосновения короля успокаивали, дарили надежду на безмятежность. Человеку с такими руками нельзя не доверять. - Ваше Величество, Вы не злитесь на меня? Петр Федорович поднимает взгляд, смотря с надеждой на короля. Фридрих провел по щеке царевича. На него невозможно было злиться. - Конечно, нет. Царевич скромно улыбнулся и положил голову на подлокотник. С подобного ракурса смотреть на короля было даже лучше. Свет от свечей падал со стороны спины Фридриха, создавая тонкий ореол вокруг Его Величество. Петр Федорович хоть и был достаточно верующим и не позволял себе богохульствовать и поминать имя Господа всуе, но не мог не сравнить короля с главой святого воинством Архангелом Михаилом. Рука Фридриха снова опустилась на его голову. Петр Федорович прикрыл глаза, мысленно моля себя о том, чтобы не заснуть. В какой-то момент он пробормотал: - Вы грешником себя называли, Когда в садах Кёнигсберга признавались, Но грешник тут лишь я... - Вы, оказывается, Ваше Высочество, поэт! Фридрих удивленно посмотрел на Петра Федоровича. Во время уже длительной переписки он уже понял, что царевич больше любил точные науки нежели гуманитарные, и потому нечто подобия стихотворения явно собственного сочинения было странно слышать. - Вы главное Ломоносову этого не говорите. Фамилия ученого Фридриху мало, что говорила. Он ее слышал мельком, когда разговаривал с ректором одного из берлинских университетов. Видно, "талант из Московии" не только являлся физиком, но и поэтом. Раз Петр Федорович поставил его в авторитет, когда речь зашла о стихах. - Мне стоит надеяться на продолжение? Петр Федорович мотнул головой. Какой из него писатель и поэт? Войти в историю под именем император-инженер - это звучало как мечта. Теплая рука, тишина нарушаемая лишь потрескиванием свечи и невыветрившийся алкоголь способствовало тому, что царевича неумолимо клонило в сон. Он извиняется (в который раз за этот вечер) и, желая королю доброй ночи, покидает его комнату. Фридрих смотрит вслед царевичу, и улыбаясь своим мыслям, берет флейту. Старая германская баллада с поэтичным названием "Розы в декабре" как не зря лучше подходила настроению сегодняшнему вечеру.