Мечты, ставшие реальностью

— «Он жив, он просто потерял сознание. Он выживет.» Этой фразой юноша жил буквально каждый день. Каждый час. Каждую минуту. Он не ел несколько дней, не отходил от постели демона ни на шаг. Столп исхудал, под глазами виднелись огромные мешки от недосыпа. Один раз за всё это время он позволил себе поспать около двух часов, доверив демона Кёджуро, и то — спустя очень короткий промежуток времени подорвался, больше не желая спать. Все в поместье Хаширо переживало как за здоровье Томиоки, так и за здоровье Сабито. Кёджуро, не привыкший к таким бессонным ночам, всё же периодически проваливался в сон, но тоже не на очень долгий. Множество раз он предлагал Гию самому последить за состоянием демона, но получал жёсткое и злое «нет». В юноше пробудился материнский инстинкт (как назвала это Шинобу), и никого, кроме Кёджуро и Кочо, так как та следила за здоровьем юноши в плане медицины, а не общего его состояния, он не подпускал к нему даже ближе двух метров. — Гию… Ты совсем ослаб, тебе нужно поспать… На плечо юноши опустилась чья-то тёплая ладонь. Тот вздрогнул, едва поворачивая голову на столпа. Кёджуро ужаснулся, хоть и не подал виду — Гию становилось только хуже, о чём говорил и его уставший, выражающий одну только боль, и лишь слабый блеск надежды говорил о том, что тот сдаваться не намерен. — Томиока, поспи хотя бы пару часов и поешь! Ты ел в последний раз два дня назад! Аппетит столпа действительно ухудшился. От одного только вида еды на глаза наворачивались слёзы, так как каждый раз в его голове возникал тот самый образ, когда они сидели в их комнате, и Гию каждый раз, как первый, кормил Сабито палочками, а на десерт давал его любимые молочные булочки хоккайдо. А после ужина юноша бежал на кухню, но не только для того, чтобы отнести грязную посуду, но и взять бутылочку с тёплым молоком, которое помогало демонёнку поскорее заснуть; если же Гию был занят, что случалось крайне редко — каждый вечер он старался проводить с Сабито, играя с ним в его любимые игры — тогда на кухню приходил Кёджуро, но всё же поить мальчика приходилось Томиоке, хотя столп огня пытался изо всех сил научиться правильно давать ему тёплое молоко, чтобы оно не проливалось. Парень замер, бездумно глядя на руку Кёджуро, после взглянул на него глазами, полными слёз. — ТШШ, ГИЮ, ГИЮ, ТШ-ТШ-ТШ, — Ренгоку буквально в эту же секунду резко упал на колени, крепко прижимая Гию к себе, — он жив, ты что! Ты вспомнил наши вечера? — Я не могу потерять его снова… — раздался тихий дрожащий голос, — понимаешь… — Я понимаю, Гию, я… Не успел Кёджуро договорить, как всё поместье содрогнулось от леденящего душу крика. Крика, наполненного болью, всем тем, что накопилось за эти полторы недели «болезни» Сабито. — Кричи, если тебе так легче… Плачь… — Ренгоку стал мягко гладить юношу по волосам. На секунду Томиока поднял на мужчину взгляд, после чего уткнулся носом тому в плечо. Через секунду раздалась вторая волна дикого крика, который в конце сорвался в очень громкий плач, спустя пару минут сходящий на беззвучный. — Я не могу… Кёджуро… Я больше… Не… Буквально повиснув на шее Ренгоку, столп наконец-то впервые за долгое время задремал. Улыбнувшись, тот, продолжая гладить юношу по спине, перевёл взгляд на футон, находящийся прямо рядом с ними. Укрытый одеялом, на нём лежал Сабито; его личико, как будто у фарфоровой куколки, не выражало никаких эмоций, на бледных щёчках виднелось несколько царапин. Для того, чтобы в рот демона можно было заливать разные сиропы, микстуры и прочие лекарства, Шинобу сняла с него бамбук; иногда по вечерам, Гию по немногу, но всё же вливал в ротик Сабито небольшое количество молока, надеясь, что тот всё же это почувствует. — «Ты жив, Сабито… Ты будешь жить…»