Мой друг - моя любовь

Несмотря на то, что Костя больше специализировался по музыке и творчеству, в футбол он играл довольно сносно. Звезд с неба не хватал, физрук его не хвалил, но и не ругал. Костя был такой себе рабочей лошадкой и основная работа в защите лежала на его плечах. Иногда он получал «и в хвост, и в гриву» от вратаря и капитана, в большинстве случаев совершенно напрасно, но, как всегда, молчал, дальше выполняя черновую работу и делая все для того, чтобы лавры достались звездным форвардам Артуру и Саше. Тесная обувь больно сдавливала Костины ноги и отвлекала от игры, он сутулился, ходил на полусогнутых и хромал. Стопы горели огнем, и Бочарову казалось, что сейчас сквозь кроссовки хлынет кровь. Он чувствовал, что его ноги словно закованы в тиски, если бы не высокий болевой порог, юноша бы давно сломался. А просить замену было стыдно, ведь его никто не трогал, а уж тем более не травмировал. Он, правда, получил несколько подзатыльников от Сережи, но ерундовых и не болезненных. А еще его пару раз чуть не задушил Артур, приобняв за шею, стараясь сдавить ее как можно сильнее и чтобы Косте стало больно. Когда Бочаров попытался высвободиться из железной хватки Артура и сбросить его руку-удавку, он шепнул Косте на ухо: «Что, выкрутился, тварь? В следующий раз можешь не выкрутиться». Артур успевал везде: наносить удары по чужим воротам, терроризировать Костю, вступать в словесные перепалки с соперниками, создать несколько провокационных ситуаций, которые переросли в драки. Из-за него не один игрок гостей заработал удаление. Футболисты из Василькова владели инициативой, заставляли хозяев больше обороняться, чем атаковать, но вот развить свое преимущество и забить гол не могла ни одна из команд. Артур злился и нервничал, а чтобы окончательно вывести гостей на эмоции, незаметно от арбитров, раздавал подлые удары локтями. Единственный, кто оставался спокойным, был Саша. Не грубил, не делал лишних движений, находясь при этом в гуще событий и непременно нанося удары по чужим воротам. Если Артур, благодаря высокому росту, больше прессинговал, то маленький и техничный Тищенко подставлялся, заставляя нарушать на себе правила. Под конец матча его старания принесли дивиденды — соперник остановил его недозволенным приемом и привез пенальти в свои ворота. Шла последняя минута матча, зрители неистовствовали и просили забить такой важный гол. Партнеры по атаке Артур и Саша обнялись, обменявшись нежными словами и отстранились, глядя на поставленный на точку мяч. Они должны решить, кто пробьет этот штрафной. На кону слишком многое: либо победа и призовой фонд, который так нужен их лицею, либо просто серебряные медали, от которых ни холодно, ни жалко. — Кто из нас? — тихо, едва шевеля губами, спросил Саша. «Я не могу…» — одними лишь глазами ответил Артур. Тищенко знал этот взгляд и мог считывать его, как настоящий медиум. Он значил, что Саше снова придется бросаться грудью на амбразуру, спасая честь и репутацию своего парня, ведь никто не простит промах лучшему ученику школы. А с двоечника спрос небольшой, поругают и забудут, ему не привыкать. Со стороны казалось, будто Саша сам вызвался пробивать пенальти, взвалив на свои плечи огромную ответственность. Он не имел права на ошибку, вогнав мяч в сетку, хладнокровно, издевательски, слабеньким ударом за шиворот дезориентированному вратарю, а потом, счастливый, нырнул в крепкие объятия Артура. Саша был очень привязан к своему парню, льнуть к которому всей душой у Тищенко были свои причины. Несколько лет назад в автомобильной аварии погибли Сашины родители, и опеку над ним оформила его бабушка. Кроме нее, у юноши не было никого. Имелась еще, правда, двоюродная сестра Светлана, но с тех пор, как она уехала покорять Москву своим певческим талантом, о ней не было ни слуху, ни духу. — Ты никому в этом мире не нужен, кроме меня, — любил повторять Артур, смакуя каждое слово. Он испытывал настоящее блаженство, когда наступал на чужие больные мозоли, — твоя бабушка уже старая и скоро помрет. Светке ты и даром не всрался. А я тебя не брошу, поэтому держись возле меня. Может, я бываю злым, жестким и резким, но я тебя никогда не обижу. Саша тянулся к Артуру, как подсолнух к солнцу и был благодарен ему лишь за то, что тот позволял быть рядом. В школе Тищенко не отходил от него ни на шаг, выручал, брал его вину на себя, получая взамен то, чего ему не хватало после смерти родителей — возможность быть нужным и любимым. Ему отчаянно хотелось верить, что Артур его любит — умеренно, ровно и без лишней сентиментальности. Потому как сам любил безумно, не требуя взаимности. Получив поздравления от всех партнеров по команде, Саша подбежал к главному судье спросить, сколько минут осталось до конца игры. — Нисколько, — ответил арбитр, — поздравляю вас с победой. Тищенко поймал настоящий кураж. Благодаря ему команда одолела сильного соперника, выиграла кубок и урвала большой денежный куш. Пребывая весь матч в напряжении, хотелось наконец-то выдохнуть, расслабиться и снять с себя потную, прилипшую к телу футболку. Но, поразмыслив немного, Саша не стал этого делать сейчас и решил потерпеть до раздевалки. — Татьяна Ивановна, а что это у Александра за синяки на руках? — Оля часто крутилась возле классной руководительницы, считая своим долгом информировать ее о всех новостях, — проверьте его на всякий случай. И на вены его гляньте. Запястья Тищенко были стерты почти в кровь, что можно было списать на результат жесткой борьбы во время матча, да только вот раны были не свежие, а покрытые корочкой и окруженные желто-лиловыми пятнами мелких синяков. «Вот уж не живется спокойно этому парню», — вздохнув, подумала учительница. Как бы ей ни хотелось, а нужно рассказать об этом социальному педагогу, ведь дело может принять серьезный оборот. Скандалов Татьяна Ивановна не любила и обходила их стороной, лавируя и делая вид, что все хорошо. Ведь ей достался сильный, по всем показателям, класс, нужно держать марку. Поэтому она предпочитала молчать о проблемах внутри коллектива, чтобы они не стали достоянием директора и завуча. Староста Оля напоминала Татьяне Ивановне сороку: беглая речь, звонкий визгливый голос. Вот и сейчас она натрещала полный короб и убежала, подбросив классной руководительнице проблему, истоки которой нужно выяснить как можно скорее.

***

К парням в раздевалку постучался директор. Он до самого финального свистка не верил, что его ученики смогут выиграть, ведь гости выглядели явно лучше. Но победа не по уму, а по счастью — тоже победа. И пусть его сын был первым, кого можно упрекнуть в нечестной игре, но кого это уже волнует? Александр Юрьевич в уме прикидывал, на какие нужды лицея он потратит заработанный гонорар. — Поздравляю, мальчики, — торжественным голосом произнес директор, пожав руку каждому ученику, — вы молодцы, я горжусь вами. — Всё благодаря Сашке, — засмеялся Артур и прижал Тищенко к себе, что тот пискнул от неожиданности. Александр Юрьевич растянул губы в ничего не выражающей улыбке. Кому, как не ему, лучше всех было заметно, что Артур попросту побоялся пробивать опасный штрафной, от которого зависел исход матча, переложив ответственность на своего верного друга. Директор может и был бы против отношений сына с Сашей, но тот смотрел на Артура, как на божество и это брало за душу и давало уверенность, что такой человек никогда не предаст. Мужчина обвел раздевалку наметанным взглядом. — Тищенко, а ну-ка повернись спиной, — внимание Александра Юрьевича привлекли бордовые полоски, похожие на следы от кнута, вдоль позвоночника и на лопатках. То, как Саша оробел, опустив глаза в пол, директор тоже заметил, — зайди в мой кабинет. Бочаров, — он переключился на Костю, беспомощно глядящего на свои окровавленные ноги, — что это такое? Почему ты играл в кроссовках, которые тебе малы? Где твои? — Дома забыл… — А голову ты не забыл? — ответ Александра Юрьевича был предсказуем. Страшные Костины мозоли казались ему мелочью по сравнению со следами на спине Саши. — Иди, — Сергей хлопнул Тищенко по плечу, как только за директором закрылась дверь, — может, тебе заплатят за то, что ты забил гол? Ты ведь заслужил. Слушай, а ты можешь сказать, чтобы и мне отстегнули кое-какую денежку? Я же не пропустил в финале, значит, и мне полагается. Хороший вратарь — это полкоманды.

***

— Костенька, ты можешь идти? — Никита аккуратно придерживал под локоть хромающего Костю, — придешь домой и промоешь раны перекисью водорода, а потом заклеишь пластырем. Я наблюдал за тобой во время матча, даже не скажешь, что ты играл через «не могу». — Ты не прав, — после каждого, с трудом сделанного шага, Бочаров едва слышно шипел от боли, — я много ошибался и не успевал за нападающими соперников. Я отгребал от Сережи совершенно справедливо. Костя стал говорить на полтона тише, ведь неподалеку шли одноклассники — смачно жующий булку Сергей и Андрей, который тащил не только свою спортивную сумку, но и сумку своего парня. — Скажи мне, — Андрей прищурил голубые глаза, необычно гармонирующие с его восточной внешностью, — почему во время матча ты орал только на меня и на Бочарова? Остальные разве были идеальны? — Потому что косячили только вы вдвоем, — фыркнул Сергей, расправившись с булкой и потянувшись в рюкзак за соком, — если каждый твой матч заканчивается кровавым фонтаном из носа, то может и не стоит тебе мучить себя? — Но я же не виноват… — Андрей стыдливо опустил глаза и перекинул Сережину сумку на другое плечо. — Подумай над моими словами, дорогой мой, — ответил Сергей, даже не глядя на своего парня. — А то, что творил Артур, ты не видел? — с горечью произнес Андрей. В словах Сережи он не видел ни намека на заботу, лишь насмешку, — он же провокатор и симулянт. Судьи как будто не замечали его проделок. Или не хотели замечать. Его, значит, ты боишься, а мне можно высказать всё? — Ты что, ссориться со мной вздумал? Что за наезды? — резко помрачнев, Сережа с силой дёрнул Андрея за руку, разворачивая к себе, но, увидев расширенные зрачки (не столько от страха, сколько от неожиданности) своего парня, добавил немного мягче: — не пререкайся со мной, Андрюша. Ты же знаешь, что и в этой ссоре ты проиграешь. А потом плохо тебе будет. Обидевшись, Андрей опустил глаза. Он давно привык, что к нему относятся, как к вещи, а терпел подобное, потому что боялся остаться одиноким. И любил. От ядовитой и разрушительной любви Андрей был зависим, как наркоман от очередной дозы. Наблюдать за этой картиной Косте было приятно и стыдно в одночасье. Ведь Никита никогда не станет относиться к нему так потребительски.

***

— У нас проблемы, — не успел Артур переступить порог класса, как Саша огорошил его неожиданной новостью, и, не дождавшись, пока тот положит вещи, за руку потащил в коридор. — Что за срочность? — Артур сюрпризов не любил, а судя по серьезному и грустному взгляду Тищенко, он будет не из приятных. Присев на лавочке под лестницей, где им никто не мог помешать, Саша начал: — Это насчет следов на спине и синяков на руках… Мою бабушку вызывали в школу. Думают, что это она меня постоянно избивает. — А от меня ты чего хочешь? Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Артур, скрестив руки на груди. — Артур, она ведь не виновата… Это же ты… — Я надеюсь, ты меня не сдал? — насторожился сын директора, перейдя на громкий шепот, — к тому же, ты был не против. Тебе ведь тоже было приятно, вспомни. — Ты же знаешь, что я не предатель, и буду молчать. Главное, чтобы тебе было хорошо. Мы с тобой доигрались, Артур, — Сашин голос дрогнул, глаза заблестели, а лицо стало белым, как полотно, — мою бабушку хотят лишить родительских прав, а меня отправить в интернат. На лице Артура не промелькнуло ни потрясения, ни даже удивления. — А я при чём? — возмущенно хмыкнул он и тут же злобный взгляд с немой яростью сверкнул в его сторону. — Ты что, совсем отмороженный? — Саша хотел перейти на крик, но вовремя опомнился, ведь привлекать внимание было плохой идеей, — а признаться во всем ты не хочешь? Не хочешь рассказать отцу, что это не моя бабушка сделала, а ты! Это ты любишь садо-мазо, Артур… Неужели тебе меня ни капли не жаль? Если бы кто-то стал свидетелем их разговора, то нашел бы его похожим на разборки незадачливой парочки: Саша — в роли девушки, оказавшейся в интересном положении, а Артур — в роли подлеца, которому легче сбриться навсегда, чем признать свою вину. — Но мы же будем видеться. Ты не на Луну улетаешь. Я буду к тебе приезжать. Я тебя не брошу. Ты тоже пойми меня — я не могу признаться. Это ужасное пятно на моей репутации. У меня золотая медаль, поступление в ВУЗ. А тебе все равно терять больше нечего. Услышав спасительный звонок на урок, Артур облегченно вздохнул и, проведя ладонью по Сашиной щеке, медленно поплелся в класс.

***

Всю следующую неделю Тищенко был сам не свой и всячески избегал общения со своим парнем. Они почти не разговаривали, хоть и продолжали сидеть за одной партой. Саша выглядел измученным и уставшим, его хорошенькое, женственное лицо со слегка вздернутым носиком и пухлыми губами, осунулось, а выразительные серые глаза стали печальными и потухшими. Артур же стал совершенно невыносим и стебался над всеми одноклассниками, обижал и оскорблял их. Особенно доставалось Бочарову и Алексееву. И если Костя как всегда молчал, то Никита огрызался, от чего Артур еще больше злился: как простые смертные смеют перечить ему, королю школы? — У тебя ПМС, что ли? А ну угомонись! — крикнул на сына Александр Юрьевич после его очередной колкости в сторону Бочарова, а потом перевел взгляд на Тищенко, который сидел, склонившись над тетрадью, — Саш… Не расстраивайся. Жизнь продолжается. Мы будем приезжать к тебе. А ты придешь к нам на выпускной. Саша обреченно кивнул, подняв вверх брови. — А может, все-таки, признаешься? — допытывался он у Артура после последнего урока, — времени у нас мало. Завтра утром придут органы опеки. А я так хочу окончить школу вместе с вами, хочу быть с тобой… — Не могу, Санёк, — поджав тонкие губы, сказал Артур, — я не буду позориться из-за тебя. Даже не проси меня об этом. Не ссы, любовь моя. Тебе только год в интернате быть, как только тебе исполнится восемнадцать, ты уйдешь оттуда и вернешься ко мне. А сегодня ложись спать пораньше, ведь завтра у тебя ответственный день. — Скажи, что мне всё это снится, — в отчаянии прошептал Тищенко, закрыв лицо руками.

***

— Александр, ты понимаешь, что если твой план не сработает, даже я не смогу тебя спасти. Не забывай, что это мой сын, и я его люблю. Не пойман — не вор. Я очень уважаю твою бабушку, но у меня нет оснований не верить Артуру. Саша сидел на кожаном диванчике в кабинете директора. Раньше его часто вызывали сюда в основном из-за шалостей Артура, а сейчас он находится здесь последний раз. Сердце неприятно кололо от тоски. Прикипел он всей душой к этим людям, к этим стенам. Мысль об Артуре вызвала едва ли не физическую боль. — Я верю, что еще не всё потеряно, что у него есть ко мне хоть какие-то чувства, — горько усмехнулся Тищенко, набирая на смартфоне номер, который знал назубок, — Артур, нам нужно попрощаться. Приходи в кабинет директора. Социальная служба уже здесь. Пока директор заполнял документы, Саша смотрел на часы на стене. Было пять вечера. В голову одна за другой приходили разные мысли, но юноша не хотел им следовать. Что будет делать, если Артур не придет, он не знал. Этот план он не успел проработать, но одно было ясно — тогда всему конец. — Ну что, похоже, он не придет, — Александр Юрьевич подошел к своему ученику и сочувственно обнял его за плечи, — иногда я просто не понимаю своего сына. Ты за него жизнь готов отдать, а он ради тебя даже палец не готов порезать. Мне очень жаль… Саша встал с дивана. Голова закружилась то ли от долгого сидения, то ли от обиды и безысходности, в глазах стоял туман. Как только юноша взял рюкзак и приготовился покинуть этот кабинет навсегда, дверь рывком открыл Артур. Красивый, уверенный и такой родной. — Пап, это я сделал. Это мы с Сашей… ну… в общем вот, — Артур, густо покраснев, выложил на директорский стол плетку и наручники. — Так и знал, что еще натерплюсь с тобой, — процедил сквозь зубы Александр Юрьевич. От сложившейся ситуации он не пребывал в диком восторге, но и гомофобом тоже не был, — я сейчас вернусь. Пойду и дам указания сторожу. Убедившись, что отец ушел, Артур припал губами к Сашиным губам. Поцелуй вышел долгим, страстным и сносящим крышу. — Теперь я не потеряю тебя? — спросил Артур, чувствуя на своем лице дыхание любимого. Тищенко задыхался от эмоций, слова застревали в горле непроходимым комком, сквозь который прорывалось осознание необходимости вымолвить хоть что-то, сказать о своей любви: — Ты… Ты… — «Ты всё равно будешь со мной», — это ты хотел сказать? — догадался сын директора, и Саша обозначил его правоту легким кивком головы. — Буду, любимый, буду… продолжал Артур, — Теперь ты от меня никуда не денешься. Наверное, впервые в жизни Артур был искренним. Эта ситуация помогла расшевелить его совесть, которая много лет спала, и только страх лишиться родного человека помог ей проснуться. Не мог и не хотел Артур потерять эту трепетную привязанность, ведь Саша был единственным, кто любил его просто так, отчаянно и глубоко.