***
Так прошло несколько дней. Выпускники постепенно привыкали к таким необычным условиям учебы, когда в классе присутствовало меньше десяти учеников. Костя начал получать истинное удовольствие от происходящего, ему даже понравилось сидеть за одной партой с Сашей, который ему совершенно не мешал и на уроках не отвлекал, лишь во время самостоятельных работ убирал Костину левую руку с тетради, чтобы списать. «Да пожалуйста, — думал Костя, предоставляя Саше все удобства и следя за тем, чтобы учитель ничего не заметил, — мне не жалко». На лице Бочарова играла дежурная улыбка, он был дружелюбен с Сашей, обходителен с девочками, но его мысли витали далеко. На уроках была хоть какая-то возможность отвлечься и с головой уйти в учебу, а вот на переменах его просто ломало изнутри. Он безумно скучал по Никите и вынужден был постоянно чем-то себя занимать, чтобы хоть на время подавить желание быть рядом с Алексеевым, скучал на уровне боли, очень сильно, порой, — до слёз. Уже давно Никита стал неотъемлемой частью жизни Кости. На фоне того, что дела в школе обстояли хорошо, Костина тоска приобретала сладкий привкус. Под дверью учительской юноша подслушал, как тепло о нем отзывались учителя и что за его героический поступок на отдыхе и успехи в учебе Бочарова следует наградить серебряной медалью, но это было слабым утешением от тоски и апатии. После уроков он играл на фортепиано, чередуя простенькие, написанные самостоятельно, мелодии с произведениями известных музыкантов. На репетициях часто присутствовали Оля, Яна и Алина, порывался прийти и Саша, но, ссылаясь на семейные обстоятельства и внезапно возникшие дела, убегал домой. Впервые Костя чувствовал себя в школе настолько уютно и хорошо. Всё ладилось, одноклассники не обижали. Однако настроение оставалось минорным. В первые дни болезни Алексеева Костя не решался ему звонить, предпочитая сообщения в соцсетях. Он писал Никите любовные послания, отсылал смайлики с сердечками, на что получал ответы, полные взаимности. Костя тихо млел от нежности к своему парню, читая пропитанные любовью месседжи и слёзы радости выступали на его глазах. Он радовался тому, что его чувства взаимны и что Никите уже намного лучше. — Все в порядке, скоро будем вместе, — помня, насколько Костя застенчив, и скорее будет мучиться, чем позвонит, Алексеев взял инициативу в свои руки и сделал это первым, — с нетерпением жду момента, когда обниму тебя. А дальше Никита расспрашивал о школьных буднях, интересовался пройденным материалом, передавал приветы девчонкам. Костя, как заворожённый, смотрел на Алексеева, чьё обаяние и харизма чувствовались даже сквозь монитор ноутбука. Казалось бы, за такое короткое время он стал для Бочарова центром Вселенной, солнцем, каждый луч которого проходил сквозь Костино сердце, заставляя его содрогаться от мучительной и приятной тревоги. Он буквально дышал Никитой и это чувство дарило Косте какую-то больную радость и удовольствие и от этого коктейля он блаженствовал и сходил с ума.***
Наступила пятница. До начала уроков Татьяна Ивановна по секрету сказала Косте, что приказ о закрытии всех киевских школ уже подписан и что сегодня уроки будут сокращенными. — Только не говори об этом никому, — попросила учительница, — особенно Оле, растрезвонит ведь на всю школу. — Как скажете, — Бочаров и не думал никому рассказывать. Он уже строил планы: еще один чудесный день без Артура, а потом карантин — минимум две недели отдыха и релакса. Саша опаздывал, чего за ним раньше не водилось. Костя не то, чтобы сильно переживал, но слова Тищенко о том, что в его присутствии Сережа его не тронет, вызывали легкое волнение. Буквально на минуту опередив учителя, в класс вошел Тищенко, а за ним появился Артур, с интересом озираясь по сторонам, разглядывая, что же поменялось за время его отсутствия. Костя нервно сглотнул, и на его виске снова нервно задрожала жилка. Он бросил испуганный взгляд на сына директора, который насмешливо смотрел на него. Мозг судорожно просчитывал варианты действий — но чёрт — все мысли словно вылетели из головы. Когда Артур не спеша двинулся к нему, Бочаров решил, что просто так не сдастся, хоть силы не то, что неравны — несопоставимы. Однако, вопреки решению, он даже шелохнуться не смог. Взгляд Артура действовал гипнотически, пробуждая в душе даже не страх, а первородный ужас. Косте ничего не оставалось, кроме как признать свое поражение и попятиться к своей парте, благодаря судьбу за то, что никто над ним не смеялся. «Если я переживу этот день без тебя, то справлюсь и потом, — подумал Бочаров, стараясь заглушить жгучую обиду, — хорошо, что уроки сокращённые».***
На последнем уроке одиннадцатиклассники получили домашнее задание на карантин, записали в дневники инструктажи и, выслушав последние наставления от Татьяны Ивановны, разошлись по домам. Костя был уверен, что ему ничего не угрожает. Саша был дружелюбен всю неделю и приход Артура на него, казалось, никак не повлиял. Сегодня эта воссоединившаяся парочка и не вспоминала о существовании Бочарова, погрязнув в выяснении отношений. Даже Артур за весь день не сказал ни одной колкости, предпочитая умничать, обсуждая домашнее задание, а не оскорбляя Костю. На последнем уроке, когда в класс вошел директор, чтобы огласить новость о карантине, Артур всем своим видом демонстрировал: «Вот как хорошо я себя веду, дорогой папочка, не балуюсь, товарищей не обижаю, гадостей не говорю. Хоть сейчас меня в институт принимайте и золотой медалью награждайте».***
Стоял ясный морозный день, но было совсем не холодно. Снег звонко поскрипывал под подошвами, на деревьях лежал пушистый иней. Костя с наслаждением вдохнул свежий воздух и зажмурился от яркого солнца. Утренний инцидент с Артуром был напрочь выброшен из головы, настроение было неплохим, а с каждым мгновением, как по ступенькам, оно поднималось все выше, ведь сегодня Костя собрался проведать Никиту. Путь к метро лежал через парк. Вот их с Алексеевым лавочка, где они впервые поцеловались, вот знакомые гаражи с обледенелыми стенами. Там Бочарова уже ждали. Увидев четверку одноклассников, Костя резко развернулся и зашагал в другую сторону, но его быстро догнали и потащили к гаражам. — Надо же, какая встреча, — Артур, по своему обыкновению, говорил язвительным тоном, нараспев, — скажи, как ты соскучился по мне и как рад видеть. Ни на что особо не рассчитывая, Костя дернулся в попытке вырваться, но Сергей и Саша держали крепко. В надежде и с мольбой он повернул голову в сторону Тищенко, но тот демонстративно отвернулся. — Ты не хочешь рассказать нам кое-что интересное? — Артур добавил в голос металла, — расскажи, как ты поджег домик в Карпатах, чтобы спасти меня оттуда и выглядеть героем. Ты пытался меня убить, но просчитался. Я раскусил тебя, тварь. Из-за этого пожара я стал намного слабее и поэтому заболел. Сейчас ты ответишь мне за всё. Сережа с размаху ударил Костю по лицу. Бочаров отшатнулся назад, в голове загудело: — За что? Я же ничего не сделал. Я ничего не поджигал. Никто не ответил, а Сережа нанес новый удар, ещё более мощный. Лицо Кости будто огнем обожгло. На куртку, капля за каплей, закапала кровь. — Он ещё и врет, — вмешался в разговор Саша и толкнул Костю что было силы. Юноша не удержался на ногах, и падая, ударился головой об электрический столб. На грани потери сознания, Бочаров проводил взглядом обидчиков, поспешивших скрыться с места происшествия. Боль в затылке жгла и пульсировала. «Порядочная шишка будет, — сняв шапку, Костя ощупал место удара, — да Бог с ней, с шишкой. Как же он мог… Каким милым и добрым был Саша все эти дни и каким жестоким стал, стоило только появиться Артуру». Косте было обидно и больно. Он всегда тяжело переносил предательство и всё не хотел принимать то, что в мире властвовала несправедливость.***
— Сереж, я, кажется, забыл в школе свой планшет, — осторожно произнес Андрей, предвкушая поток ругательств из уст своего парня, — давай вернемся и поищем его. — Ну уж нет, — Сергей резко дернул его за руку, разворачивая к себе. Он так делал всегда, когда сердился на своего парня, — сам забыл, сам и ищи. Ты меня скоро доконаешь своей тупостью. Я — домой. У меня сегодня тренировка. Андрею только этого и нужно было. Он знал, насколько предсказуем Сергей и не вернется в школу даже под дулом ружья. В голове Андрея созрел один план, для осуществления которого нужно было, чтобы Сережа ушел, поэтому он и соврал о забытом планшете, который спокойно лежал в рюкзаке. Бочаров сидел на корточках, уставившись мутным взглядом в снег. Из разбитого носа капала кровь в унисон с сердцебиением. Голова кружилась и болела так сильно, что видеть и слышать было невыносимо. — Ты позлорадствовать пришел? — процедил сквозь зубы Костя, увидев Андрея, — вали отсюда, я тебя не звал. Бочаров понимал, что терять ему нечего, поэтому в выражениях избирательным не был. — Костя, пойдем в медпункт, — Андрей помог ему встать, на что Костя, хоть нехотя, но поддался, — а пока приложи снег к переносице. Это остановит кровь. — Сам знаю, что мне делать, — со злостью прошипел Костя, — не тупой. — А почему тогда до сих пор этого не сделал? — Андрей позволил Бочарову опереться на себя и они направились в сторону школы, — это у тебя проблемы с сосудами. Я тоже таким страдаю и мне приходится пить специальные таблетки, чтобы кровь не текла. — Ты идиот? — возмутился Костя, — меня только что по лицу приложили. А твои болячки меня ни капли не волнуют. Мы и так видим, что с тобой иногда творится. Скажи лучше, зачем ты мне в который раз помогаешь? — Потому что меня тоже травят, — вздохнул Андрей, глядя себе под ноги, — только мне приходится еще хуже, чем тебе. Я терплю унижения от человека, которого люблю. — Почему ты не уйдешь от него? Ты же себя не на помойке нашел… — Не всё так просто, — произнес, запинаясь, Андрей, и по его интонации Костя понял, что для его одноклассника это больная тема, — вот мы и пришли. Дальше иди сам. Я не хочу лишних вопросов. — Спасибо, что помог, — кивнул Бочаров. Он видел, что Андрей боится и в глубине души жалел его. Косте вдруг стало стыдно за то, лишь ему одному он позволял себе нагрубить, — и… извини за грубость…***
У Никиты от радостных чувств засияли глаза, когда он увидел Костю у входа в свою квартиру. Несколько секунд они стояли по разные стороны порога, не решаясь сказать ни слова, хоть сердца, словно магнитом, тянулись друг к другу. Первым заговорил Бочаров: — Привет… Вместо ответа Никита обнял его, от чего у Кости подкосились ноги. На мгновение потеряв равновесие, он уткнулся Алексееву в плечо, приобняв за талию. От Никиты пахло чистотой и чем-то очень родным. — Что случилось, солнышко? — Алексеев легонько отстранил юношу от себя и заглянул в его грустные глаза, — раздевайся, проходи, мой руки. Сейчас будем пить чай. — Не важно, — Костя аккуратно повесил куртку на вешалку и прошел в ванную, — расскажи лучше, как ты. — Замечательно. Температура уже три дня нормальная, кашля почти нет, — Алексеев нажал кнопку электрочайника, достал из шкафчика две чашки, а когда на кухню вошел Костя, добавил: — так что всё-таки случилось? Кто это сделал? Вместо ответа Бочаров нахмурился, почувствовав, как в носу защипало от подступивших слёз. — Не хочешь говорить — не нужно. После карантина разберемся с обоими, — чутье подсказывало Никите, что Артура и Андрея стоит сбросить со счетов: первый умеет только подстрекать, а о втором и говорить не стоит. Слова и тон Алексеева имели настолько успокаивающее влияние, что Косте больше не хотелось думать о своих обидчиках, и даже голова, казалось, болела меньше. Пить чай парни переместились в спальню. Разлука длиной в неделю показалась им бесконечно долгой и обострила чувственность обоих. Опустившись на кровать, они целовались горячо и долго. С каждым прикосновением губ Никиты напряжение покидало Костино тело, а когда тот завершил свою терапию продолжительным и нежным поцелуем, Бочаров окончательно успокоился и, сладко зажмурившись, заурчал от удовольствия, знакомые импульсы побежали по телу, а дыхание стало частым и рваным. Он обнял Алексеева за шею, принимая его ласки и боясь, что всё это сон. Когда Костя открыл глаза и вернулся в реальность, он обнаружил, что его рубашка расстегнута, а джинсы валяются на полу рядом с футболкой и шортами Никиты. Затем парни избавились от остатков одежды, мешающих приступить к главному действию. Волна горячего возбуждения обжигала изнутри, поднимаясь внизу живота и подкатывая к горлу стонами. — Ты точно этого хочешь? — спросил Алексеев с некой долей беспокойства, помня, чем все закончилось в прошлый раз. — Да… — Костя осекся, покорно глядя в потемневшие от желания глаза любимого, — я хочу тебя… Прижимая Костю к кровати, Никита на ощупь достал из тумбочки небольшой тюбик, обильно выдавил его содержимое себе на пальцы. — Потерпи немного, сначала может быть неприятно, — Никита действовал аккуратно, но в то же время уверенно, войдя в Костю сначала одним пальцем, а потом, не встретив сопротивления, добавил второй. Костя не сдержался от приглушенного всхлипа, но Алексеев сразу впился губами в его губы, распухшие от поцелуев и еще более яркие, чем обычно. Никита на миг остановился, давая привыкнуть к новым ощущениям, затем двинулся вперед, чувствуя, как сокращаются мышцы Кости. — Не бойся, доверься мне, — его жаркий шепот заставлял Бочарова дрожать и изнывать от нетерпения и когда пальцы Алексеева покинули его тело, он издал вздох разочарования. Новые ощущения были совсем не похожи на те давние, что оставили неприятный осадок. Сейчас все было по-другому, боль проскользнула мимолетным эпизодом, растворившись в удовольствии, которое начинало накрывать Костю и он уже сам хотел впустить Алексеева в свое тело. Плавно, смакуя каждый миг, Никита проник в него и стал двигаться сначала медленно, словно боясь спугнуть, но потом непроизвольно начал наращивать темп. Костя тихонько вскрикивал и стонал под ним, если сначала ему было неприятно, то потом болезненные проблески превратились в острое, мучительное наслаждение. Сладкая истома набирала силу. Никита вонзался в него толчками, задевая потайные чувствительные точки. Костя закрыл глаза и позволил ему делать всё, что он хотел. Становилось всё приятнее и через какое-то время он понял, что сам начинает подаваться навстречу Никите, насаживаясь на него и словно чувствуя каждую вену и рельеф его плоти. Вдруг Костя едва не вскрикнул в полный голос, почувствовав теплую пульсацию внутри себя. Удивительным образом это совпало с таким взрывом удовольствия, что полумрак спальни стал для Бочарова ослепительно-ярким. Вдоволь насытившись друг другом, парни еще долго лежали, обнявшись и шепча друг другу нежности, глядя друг другу в глаза. — Я так тебя люблю, — едва слышно произнес Бочаров, рассматривая вблизи любимое лицо и зарываясь пальцами в волосы Никиты, — если бы я знал, что это так классно, я бы переспал с тобой намного раньше. — Останься со мной, — внезапно попросил Никита, притянув Костю ближе к себе, — я не хочу тебя никуда отпускать. Вечереет, а тебе далеко ехать. Костя призадумался. Всё складывалось в его пользу — у отца был очередной рейс, а мать уехала навестить бабушку и вернется только завтра. Поэтому он мог спокойно заночевать у Никиты и об этом никто не узнает. Бочаров кивнул, а потом наморщил лоб, словно вспомнил что-то неприятное: — Мне нужно… куртку застирать от крови. Как ты думаешь, она высохнет до завтра? Алексеев улыбнулся, умилившись детской наивности своего парня: — Солнышко, стиралка полностью в твоем распоряжении. Только не уходи никуда на ночь глядя. Кстати, ты голоден? Пойдем на кухню поужинаем. На улице стемнело. В окне уже не было ничего видно, ведь зимой ночь наступает рано и быстро. Никита зажег настольную лампу; её теплый оранжевый круг света лег на стол, постепенно рассеиваясь по комнате. Внимание Кости привлекло фото на стене, возле полки с книгами. На нем был совсем маленький Никита с матерью, а рядом — высокая девочка-подросток с копной рыжих кудрявых волос. — Кто это? — спросил Бочаров, — ты никогда не рассказывал, что у тебя есть сестра. Девочка почему-то казалась ему смутно знакомой. — Никто, — Алексеев заметно забеспокоился и сразу же попытался сменить тему разговора, — иди, стирай куртку, а я пойду накрывать на стол.***
Через двадцать минут парни сидели на кухне, лакомясь пельменями и яичницей с ветчиной. Мать Никиты отнюдь не была гением кулинарного мастерства, поэтому юноша приготовил ужин сам, но даже эти незамысловатые блюда показались Косте нереально вкусными. Ведь их готовил его любимый. У Бочарова сильно кружилась голова, от чего хотелось снова прилечь. Но он думал, что это от возбуждения, которое так и не ушло, поэтому терпел и не жаловался, хоть сознание погружалось в неглубокую дремоту, а перед глазами плыло. Костю привел в чувство звонок, юноша вспомнил, что оставил телефон в прихожей, и все это время о нем не вспоминал. — Константин, у тебя все в порядке? — меньше всего Бочаров ждал звонка Александра Юрьевича, — твоя мама не может к тебе дозвониться, поэтому набрала меня и попросила узнать, как у тебя дела. Я так полагаю, что ты не дома? Юноша утвердительно промычал и с замиранием сердца слушал дальше: — В общем, я скажу твоей матери, что ты уже спишь. Отдыхай, но веди себя прилично. Все это время Никита строго смотрел на Костю и было заметно, что этот разговор огорчил Алексеева, ведь он понял, кто звонил. — Почему ты не рассказал директору, что его сыночек с тобой сотворил? Пора ему узнать, что его Артурчик — больной ублюдок, которого нужно лечить. — Я не стану жаловаться, — Костя немного успокоился, сердце уже не колотилось так часто, а дыхание выровнялось, — это всё равно ничего не даст. Только лишний раз отгребу. — Ладно, с компашкой разберемся потом, после карантина, — смягчился Никита, — а сейчас у нас с тобой есть дела поважнее, правда? Сначала мы пойдем в душ, а потом в спальню, где я тебя максимально расслаблю. Костя радостно закивал. Он хотел снова познать ощущения, которые сегодня для себя открыл. А потом была жаркая и умопомрачительная ночь, когда мир остановился для них обоих. Никита брал любимого много раз, как нечто дорогое и хрупкое, что при любом неосторожном движении может невозвратно разбиться. Они любили друг друга до утра, паузы между их близостью были настолько короткими, что могло показаться, будто эти парни стали единым целым, разделить которое не в состоянии ни одна сила природы.