Пересекая

— Мне больше нравится Чиён, она милая, — комментирует Чанёль, когда они смотрят какое-то романтическое шоу на выживание. — Мне тоже. Но все выберут Йевон. — Почему? Парни вроде все сказали, что Чиён милая. — Потому что парни всегда выбирают красивых, а не милых. — А есть разница? — Ну, красивый — это красивый, а милый — это когда ты не очень, но что-то в тебе есть. И все только любят пиздеть, что им больше нравятся хорошие и милые, но выбирают в итоге всегда красивых. — Ты красивый, Бэкхён. Тонкие губы кривятся в усмешке. — Я в курсе. — В курсе? — Ну… наверное. Не знаю. — Почему не знаешь? Бэкхён жмёт плечами. — Я никогда никому не нравился. Хотя объективно… я вроде вписываюсь в стандарты. У Бэкхёна нет проблем с самооценкой. Потому что этой самооценки у него в принципе нет — она отсутствует напрочь. — Просто к тебе тяжело подойти, — пытается объяснить Чанёль, ведь это так и есть. — Психологически сложно познакомиться с человеком, который выглядит холодно и отстранённо. Люди всегда считывали Бэкхёна, как пустоту. Не потому что он глупый или выглядит хуже других, а потому что он никак себя не проявляет и не выражает, просто всегда молча стоя где-то в стороне, сливаясь со стеной. — А почему ты подошёл? — Потому что подумал, что помощь нужна или врача позвать надо, — честно отвечает Чанёль. Обидно, но обижаться тут не на кого. — Если бы я увидел тебя в Грайндре, я бы свайпнул вправо. — Хоть так. — А ты меня? — напрашивается на комплимент Чанёль. — Не знаю, — так же честно отвечает Бэкхён. Чанёль старается не думать, что есть какая-то проблема в его внешности. — А если бы ты был там на острове, кого бы ты предпочёл? — спрашивает вместо этого. — Угадай. — Не знаю. Мы не обсуждали наши вкусы. — Подумай. Это вопрос с подвохом. — Чиён? — Почему Чиён? — Ты сам сказал, что она милая. И я подумал, это девушка, раз вопрос с подвохом. — Нет. — Тот, который самый высокий с ямочками? — Почему? — удивляется Бэкхён. — Не знаю, он вроде бы больше всех на меня похож. — Нет. — А кто тогда? — у Чанёля кончаются варианты. — Никто. — Почему никто? Все не нравятся? — Нет. Я бы не выбирал сам. Я был бы с тем, кто выбрал бы меня. — Ты думаешь, у тебя нет права выбирать? Бэкхён жмёт плечами. — Я не знаю. Правда не знает. Чанёль не надумывает, что с ним согласились на отношения только потому, что больше не с кем. Бэкхён не нуждается в отношениях. Ему лучше быть одному, чем с кем-то. Потому что даже простое общение стоит ему слишком многих сил. — Я тебя выбрал, — пытается как-то утешить Чанёль. — Теперь всё хорошо. Бэкхён слабо улыбается. Немного грустно. Но смотрит с нежностью. — Спасибо. Они включают следующую серию. Пока идёт заставка, Бэкхён пытается сконцентрироваться на разложенных на полу пазлах. А Чанёль просто наслаждается его обществом и спокойным отдыхом. Раньше он любил тусовки. Нравилось проводить время в большой и шумной компании. Чем больше народу — тем ведь веселее. Кто бы мог подумать, что однажды Чанёль будет собирать пазлы вечером пятницы, смотреть какое-то любовное реалити-шоу и ему будет офигенно весело. Прошлые выходные они провели вместе. В понедельник ходили в кафе, в среду Чанёль позвал к себе показать, как круто он поменял лампочки. Потому что новую кружку Бэкхён уже смотреть приезжал. Теперь вот заказал большую коробку пазлов — Бэкхён же умный, да и интровертам вроде такое должно нравиться. Отличный подарок, решил Чанёль. И по совместительству отличный коварный план, чтобы завалиться к нему домой на пару суток. Почему-то именно с Бэкхёном не хочется таскаться по местам, где много людей. С ним хочется просто говорить, заниматься чем-то вместе, понемногу узнавать друг друга. И даже замкнутость Бэкхёна совсем не напрягает. Скорее наоборот — притягивает и манит. В каком-то смысле Бэкхён и становится пазлом Чанёля. К которому он каждый день ищет подход — медленно, вдумчиво, подбирая каждый шаг. Чанёль уже собрал мордочку одного из щенков и решил на этом остановиться. А у Бэкхёна совсем ничего не складывается. Пазлы словно растеряны. Или их и не было вовсе. — Ты точно не будешь? — Чанёль берёт последний кусочек пиццы. — Я никому не скажу. — Нет, спасибо. У Бэкхёна дома кроме воды есть только кола без сахара. Поэтому когда Чанёль заходит в гости, всегда что-нибудь заказывает для него. С колой первый раз вышло неловко — Бэкхён не ожидал, что кто-то может предпочитать оригинальную просто из-за вкуса, когда существует то же самое, но без калорий. — Тяжко ассоциировать себя с этими парнями, конечно, — говорит Чанёль, не утруждаясь дожевать. — Почему? — Я на их фоне выгляжу как фрикаделька. Бэкхён даже поднимает голову. — Чанёль, — уже даже не «Чанёли», всё серьёзно, — у тебя такие тело и внешность, что под тебя любой натурал ляжет. — То есть ты? — Лично я никогда не говорил, что натурал. Но даже если допустить, что я натурал на девяносто девять процентов, то оставшийся один процент — это ты. — Я правда тебе нравлюсь? — Да, — Бэкхён никогда этого не скрывал. Легко заметить, что Чанёль иногда бывает в спортзале, но и от чипсов на ночь тоже не отказывается. Бэкхён не может не пялиться, когда тот переодевается, не слепой же. Он никогда даже не задумывался, какого телосложения парни его привлекают, потому что шансов на отношения всё равно не было. Бэкхён знал только, что своё тело он ненавидит. Но Чанёль успокаивает его своим отношением. Он весь уютный и расслабленный, даже его внешность. И это добавляет ему только ещё больше шарма и сексуальности. В его присутствии комфортно даже есть. Бэкхён вообще-то только при нём это и делает. Чанёль замечает, что Бэкхён вдруг какой-то задумчивый и несчастный. Не успевает даже уловить перемену. Самовосприятие Бэкхёна резко падает вместе с настроением. И что из этого причина, а что следствие, Чанёль так и не успел понять. Никакие слова не помогают, потому что это что-то намного, намного глубже. Чанёль садится ближе, ненавязчиво обнимая, целует висок. Бэкхён чувствует, что он ждёт ответа, но не может ничего сделать. Ненавидит свою немощность и тупость. Невозможно уже так жить. Какой-то ступор, который никак не получается преодолеть. От переживаний начинает тошнить, а собственная трахея становится колом в горле, не давая сделать вдох. Чанёль думает о том, что он мог забыть. Не успокоил? Не накормил? Не уложил спать? Бэкхён просто устаёт. Психическое напряжение копится, и в один момент истончившийся самоконтроль рвётся, как тонкая паутинка. Бэкхён не глупый и не слабый. Просто он устал. Нужно как-то расслабить его, отвлечь, а лучше уложить побыстрее спать. Чанёль правда считает, что он ни в чём не виноват. Просто таковы обстоятельства. Бэкхён всё не решается посмотреть ему в глаза, хотя губы уже сводит. Хочется как-то ответить на нежность и внимание, но он совершенно не помнит, что должен делать. Это такое сковывающее идиотские чувство. Бэкхён ведь уже делал это. Но он не помнит. И тем более не помнит, как. А от того, что ещё пытается думать — закапывается лишь сильнее. Должен ли он сейчас Чанёля поцеловать? Ему хочется… но как? Что ему делать? Ему можно? Он не помнит. Чанёль начнёт целовать его, а Бэкхён? Что ему нужно делать? Он ведь не может не делать ничего. Это будет просто отвратительно. Чанёль может почувствовать себя отвергнутым. — Прости… — скулит Бэкхён, жмурясь. — За что? — Я очень хочу поцеловать тебя, но у меня… полный вакуум в голове. Чанёль хочет как-то понять его. Но не может. — Могу я тебя поцеловать. — Мне страшно… Чанёль вздрагивает. Он не понимает, что случилось. Ничего не изменится от того, что Чанёль скажет, что Бэкхён опять загоняется по пустяку. В его глазах стоят слёзы. И они — реальные. Какая разница, что Чанёль скажет — слёзы от этого не перестанут быть реальными. Они от этого не исчезнут. И он может только принять его тревогу и попытаться как-то понизить её. — Хорошо, тогда не буду, — соглашается Чанёль, успокаивающе гладя по плечу. Бэкхён как будто распутывает извилины своего мозга, наматывая их на катушку, как на веретено. Чанёль знает, что мозг достаточно однородный, а складки — они лишь на поверхности, но сейчас это действительно представляется так. Будто мозг можно размотать, как комок ниток, только нитки эти будут больше похожи на кишки. — Что с тобой такое? Ощущение, словно он проглотил колючую проволоку, которая впивается теперь изнутри в стенки желудка. А в горле — кислый вкус меди, смешанный с желудочным соком. Бэкхён отрицательно мотает головой. — Не скажешь? Почему? — Не хочу… чтобы ты тратил на это силы. Ты не должен. — Я в любом случае уже трачу их. Пока пытаюсь понять тебя. Чанёль тратит на него силы. Это убивает Бэкхёна моментально. Он сбрасывает с себя его руки и резко встаёт. — Бэкхён, — Чанёль вскакивает за ним, но боится хватать, боится напугать, сделать больно. Тот просто сбегает в ванную и захлопывает дверь прямо перед носом. Клацает механизм щеколды. Бэкхён плачет. Чанёль опять что-то спугнул внутри. Содрал. Слышно, как он опускается на пол возле двери. Чанёль садится тоже, от души стукаясь затылком об дерево. Уже не может выносить его слёз. Лучше бы Бэкхён кричал или злился, швырял в него вещи. Что угодно. — Пожалуйста… — «прекрати». Почему? Почему он всегда плачет? Это единственная вещь, которая его бесит в нём. Чанёль не может просто забить. Потому что Бэкхён не поорет и успокоится. Ему может стать хуже. Нужно взять себя в руки. Это просто его эмоции. С которыми Бэкхён не справляется. В очередной раз наплывают сомнения — что, если это плохая идея? Может, Чанёлю совсем не стоит влезать в его жизнь? Он только всё портит. Каждый раз, когда они встречаются, Бэкхён плачет. Это не единичный случай, это уже система. Бэкхёна нельзя оставлять наедине с этим. Но имеет ли Чанёль право оставаться? Бэкхён плачет из-за него. А Чанёль даже ничего такого не сказал. Ничего плохого не сделал. Но Бэкхён плачет. — Бэкхёни… я так хочу быть рядом. Не плачь… пожалуйста. Это не претензия. Мне хочется тратить на тебя силы. Ему нравится уделять Бэкхёну своё время. Нравится угадывать, чего бы ему хотелось. Нравится возиться, бесконечно говорить и успокаивать. Бэкхёну это нужно. Действительно нужно. Это не ощущается так, будто Чанёль вытаскивает Бэкхёна из бурного моря к себе в лодку, кутает в одеяло, отпаивает тёплым чаем, а тот, отогревшись, снова прыгает за борт, чтобы красиво тонуть, и всё повторилось заново. Чанёль чувствует, что это всё не бессмысленно. Он видит благодарность старания в ответ. Если сильная волна разобьётся о борт — Бэкхён может свалиться в воду, просто потому что не хватит сил удержаться. Но если Чанёль поможет — никакой шторм не страшен. — Не нужно на меня ничего тратить… — Ну почему? — Потому что! — Бэкхён… — Если со мной так сложно, я тебя не держу. Ты знаешь, где дверь. — Я этого не говорил… Слова иссякают. Уже в который раз. — Ты ведь тоже тратишь на меня силы. Хотя у тебя их совсем немного. — Я ничего не трачу! — Это неправда. Рядом с Бэкхёном невозможно чувствовать себя плохо. Даже смертельно обиженный он никогда не позволяет себе ничего отвратительного. Он может отталкивать и замыкаться в себе, но никогда не пытается задеть побольнее. Ему очень плохо, Чанёль прекрасно видит. И Бэкхён всё равно старается не ранить его. Он так старается быть хорошим, что это разбивает сердце. В голове не укладывается, как такой прекрасный человек может переживать о собственной плохости. Такой внимательный, старательный, понимающий, умный. Как же Бэкхён на самом деле себя ненавидит? Почему плохо должно быть человеку, который меньше всего это заслужил? Который не сделал ничего, чтобы вселенная обходилась с ним так? Бэкхён не успокаивается. Срыв только начинает разворачиваться, набирая обороты. — Мне правда просто хочется о тебе заботиться… — Я тебя не просил! — продолжает упорно скатывается в инфантилизм Бэкхён. — Мне хочется. Ты запретишь мне? — Да. Господи. Почему так сложно? А для Бэкхёна это ещё в сто раз хуже. Ему буквально всё причиняет боль. Любое глупое недопонимание — слёзы. Даже если это недопонимание существует лишь внутри его головы. Чанёль слышит, как он поднимается на ноги, и подскакивает следом. Но дверь ему никто не открывает. Каким-то седьмым чувством становитчя понятно, что всё очень плохо. — Бэкхён! — хлопает Чанёль ладонью по двери. Ждёт ровно секунду. Но ничего не происходит. Что может сейчас прийти Бэкхёну в голову? Да что угодно, — с ужасом понимает Чанёль. Ему не нужна в карму ещё одна живая душа, которую он мог спасти, но не справился. Он срывается в комнату, хватает обычную ручку, раскручивает её и достает стержень. Возвращается, чтобы вставить его в предназначенную для этого щель — дома у сестры такая же защита, — и проворачивает механизм, открывая дверь. Бэкхён уже на полу, а короткий рукав его футболки заляпан кровью. Наверное, Чанёль должен сейчас выбесится. Но в нём нет опции раздражаться на Бэкхёна. Защищать — это программа его сущности, а защищать близких людей — наверное, смысл жизни. Не видно ни таблеток, ни чего-то ещё. Только разобранная бритва. Чанёль очень надеется обойтись сегодня без скорой. Он быстро собирает лезвия и скидывает острые отшмётки в раковину. Откладывает очки на полку, чтобы случайно не раздавить, и опускается перед Бэкхёном на колени. Видит уже не его. Воспоминания оглушают гулом в ушах и дымом у потолка. Громко долбит музыка, кто-то опять дорвался до колонки и включил свою рыганину. Привычно ломит плечо после выступления, уже практически не проходя. Затылок мокнет от воздуха, нагретого трущимися горячими телами. Кучи их, задрыхнувших в ванной, и миллионы исколотых, порезанных, худых рук. Но видение тут же рассеивается, едва Чанёль касается руки, на которой этого пореза быть не должно. Сморгнув туман, проверяет рану, задирая к плечу рукав. Глубокая, течёт хорошо, но не хватит, чтобы умереть. Бэкхёну много не надо. Пары порезов достаточно, чтобы потерять сознание от вида крови. — Бракованный ты суицидник, Бэкхён, — шипит Чанёль себе под нос. — Головой ударился? Так Бэкхён ему и ответил. Он отпихивается от Чанёля остатками сил и едва дышит, давясь эмоциями, перекрывающими кислород. Но Чанёль должен знать. Может, ему стоит уже звонить врачам, а не пытаться с ним разговаривать. — Бэкхён, смотри на меня. Головой ударился? Грудь неконтролируемо заходится в спазмах, но никак не получается нормально вдохнуть из-за сдавленности в груди. Чанёль быстро понимает, что уже не успокоит его. Истерика не собирается стихать, хоть Бэкхён и не видит ничего толком в темнеющем сознании. Появляются малодушные мысли: лучше бы он уже просто отключился. — Давай, поднимайся. Бэкхён не может стоять, но и сопротивляться тоже уже не может, поэтому Чанёль без проблем затаскивает его в ванную и опускает на дно. Берёт в руки душевую лейку. — Закрой глаза, — последнее, что он говорит, прежде чем включить ледяную воду. Всё тело ошпаривает холодом. Ледяные капли разлетаются по всей ванной. Яркой болью обжигает порезы. Вода попадает в глаза, нос, заливается в уши. Бэкхён стойко переносит экзекуцию и только закашливается. Чанёль сразу выключает. Эффекта шока достаточно. Белая футболка вся в розовых разводах прозрачной тканью облепляет тощее тело. Выглядит это всё жутко. Чанёль вылезает из ванной и срывает батареи полотенце, закидывая себе на плечо. Достаёт трясущегося Бэкхёна. По руке, мешаясь с водой, сползают струйки крови, пачкая всё вокруг. Чанёль держит крепко, ощущая его предобморочное состояние. Ставит на коврик, чтобы не поскользнулся на плитке, и кое-как доводит до кровати, усаживая. Делает всё аккуратно, чтобы не сделать лишний раз больно. Хоть Бэкхён и очень старался сделать это самостоятельно несколько минут назад. — Головой ударился? — снова спрашивает Чанёль. Бэкхён отрицательно мотает головой. — Ещё успел что-то? Снова отрицатеьный ответ. — Только порезал? Слабо кивает. — Хорошо. Давай футболку, — уже не просьба. Без налипшей, хоть и мокрой ткани Бэкхён моментально промерзает. Чанёль замечает ещё шрамы на плечах. Но, насколько получается разглядеть в полутьме, свежих как будто бы не было. Чанёль меньше всего хочет становиться причиной новых. Будет не очень романтично раздевать Бэкхёна и каждый раз видеть новые порезы, ранившие кожу из-за тебя. — И штаны тоже. Бэкхён послушно и безропотно помогает себя раздеть и высушить полотенцем. Если бы Чанёль сейчас избил его, он бы даже не сопротивлялся. Снова всхлипывает. Уже как-то по-другому. — Что такое? — Чанёль сам не замечает, как научился различать. — Больно? От гипервентиляции всё ещё темнеет перед глазами. Руки немеют от локтя, и щиплет надкостница. Холодом жжёт пальцы. Чанёль берёт в ладони его продрогшие кисти. Суставы сводит, и Бэкхён весь дрожит, кажется, снова плача. Неужели так сильно больно? Его сильный Бэкхён плачет от простой физической боли? Настолько же он устал чувствовать боль. Чанёль чувствует ворох болезненных мурашек по рукам. Под кожей зябкость, мышцы стягивает. Бэкхён всхлипывает сопливым носом, Чанёль растирает его бескровные запястья и ладони до красноты, пока не становится легче. — Всё, давай ложись, — слегка надавливает на плечи и укладывает Бэкхёна на подушку, укрывая одеялом до подбородка. — Куда положил аптечку? Бэкхён может только моргнуть на него затянутыми пеленой глазами. — Бэкхён, аптечка где? — В в-ванной. В шкафу. Чанёль как знал, что его нельзя оставлять дома без аптечки. Он находит пакет так же, как его Бэкхёну и вручил. Тот даже не разбирал. Ну, видимо, теперь это забота Чанёля. Пора смириться. Адреналин понемногу выветривается, и он чувствует, что начинает замерзать. Сразу раздевается, скидывая промокшую одежду на пол в кучу. Наспех вытирается полотенцем, которое теперь висит тут для него, и возвращается в комнату, присаживаясь на край кровати. — Давай руку. Не ждёт, пока Бэкхён сообразит, что от него хотят, и сам вытаскивает локоть из-под одеяла. Получается, наконец, рассмотреть порезы. Жить будет, но надо остановить кровь. — Не смотри, — просит Чанёль. Он промакивает ватку перекисью и аккуратно протирает кожу вокруг раны, не касаясь её, чтобы не щипало. Кровь сильно размазалась. — Видел порно, которое начиналось так же? Усмешка Бэкхёна больше похожа на хрип. Чанёль мажет антибиотиком, чтобы обеззаразить и успокоить кожу, насколько это возможно. Должно стать легче. Если повезёт, заметного рубца не останется. — Будет болеть, — сочувственно вздыхает Чанёль. — Приподними немного, я забинтую. Рана достаточно глубокая, чтобы оставлять её просто так, поэтому Чанёль бинтует. Будь его воля он бы ему и гипс наложил для верности. Вообще на все конечности. — Всё, молодец. Теперь буду приезжать к тебе после работы каждый вечер менять повязку, — Чанёль завязывает красивый бантик. — Почему ты не кричишь на меня? — голос Бэкхёна такой слабый, словно он опять на грани того, чтобы потерять сознание. Чанёлю нужно кричать на него за то, что ему плохо? — Я никогда не повышу на тебя голос, — обещает он. — Тебе очень плохо из-за того, что я рядом. Я же вижу. Чанёль признает, что Бэкхёну тоже тяжело. Он не кричит, не отчитывает, не пытается что-то объяснить. Просто признаёт существование чувств Бэкхёна. Пусть даже они глупые и дурацкие. Это… так отличается. От всего, что у Бэкхёна было до этого. Бывшая докапывалась, почему он не может нормально с ней поговорить. Почему ему всё обязательно нужно превращать в ссору или истерику. Почему он на неё нападает, когда она пытается нормально поговорить и разобрать их ошибки. Почему воспринимает её как врага, ведь они на одной стороне. «Вот, посмотри, я делаю тебе хорошо. Обрати внимание и запомни. Потому что потом я использую это против тебя». Бэкхён устал и совершенно не хочет выслушивать это всё снова. Не хочет больше никому позволять заботиться о себе. «Вот, посмотри, я успокаиваю тебя, пытаюсь говорить, чтобы решить проблему. Тебе нужно только признать свои ошибки». Ему настолько плохо, что Бэкхён совсем ничего не понимает. Сможет понять только потом. А до этого момента он абсолютно одинок, потому что никто не знает его настоящих чувств. Получается, слова человека, который говорит, будто он здесь для него, расходятся с его реальными действиями. И Бэкхён от этого путается в чувствах ещё сильнее. Он всю жизнь ощущал какое-то абсолютное вселенское одиночество. Родители никогда не говорили с ним. И потом совершенно искренне не понимали, почему Бэкхён не хочет с ними общаться, ведь всё было нормально. Он жил с ними в одной квартире, и им было этого достаточно, чтобы считать, что у них семья. А Бэкхён не понимает, как отец может скучать по нему теперь, если они никогда не проводили времени вместе, отец не интересовался его жизнью, просто сидел в своей комнате, а Бэкхён сидел в своей через стенку. Потом была бывшая, которая как огня боялась его эмоций. И только Чанёль разрешает ему чувствовать. И действительно не сбегает, когда видит, сколько там всего. Бэкхён ненавидит себя за то, что не соответствует вложениям Чанёля. Но… с ним и правда немного легче. И за это Бэкхён ненавидит себя ещё сильнее. — Зачем тебе всё это? — Мне приятно проводить с тобой время, — просто отвечает Чанёль. — Нравится разговаривать. Нравишься ты. Разве нужно что-то ещё? — Почему я? Вокруг же столько людей. Вокруг много классных и интересных людей? Пф-ф, Чанёль большего бреда в жизни не слышал. Каждый раз когда он шёл на свидание, приходилось себя пересиливать. «Опять будет всё то же самое, зачем тратить время?» А с Бэкхёном они словно встретились на балконе на какой-то шумной вписке. Бэкхён — по понятным причинам. Ему нечего делать в комнате среди алкоголя и безобразно дикой толпы. Он мог бы остаться на кухне в клубе интеллектуалов, где обсуждают книги депрессивных писателей вперемешку с философией и политикой — самые наболевшие темы в сердцах молодых интеллигентов, коллекционирующих мысли писателей и ученых, а потом рассказывающих их по кругу. Некоторым нужно читать книги, чтобы было о чём говорить. Смешно. Почему Бэкхёна вообще должны интересовать такие пустые люди? Он не хочет рассуждать обо всех этих абстрактных вещах, которые не имеют никакого значения. Неинтересно участвовать бессмысленных спорах. Бэкхён просто не считает нужным что-то говорить. Его всё равно не услышат. Таким людям не интересен ни ты, ни ваш разговор, им интересно лишь подрочить на себя и своё мнение. Чанёль — хозяин этой тусовки. Он главный. Потому что у стаи бунтарей должен быть лидер — сильный авторитет, который сможет найти подход к каждому и будет держать всё под контролем. Тот, кто окажется самым трезвым и адекватным, кто вызовет такси, не даст в обиду и решит конфликт. В присутствии которого даже драться никто не будет. Все девушки вертятся вокруг него, потому что знают, что рядом безопасно. Даже если они не знают, что Чанёль гей. Заснуть в куче людей на полу рядом с ним — значит, заснуть в полной безопасности, зная, что тебя не тронет ни он, ни кто либо другой. А плохо обращаться с девушками в зоне видимости Чанёля — это вообще плохая затея. Это все знают. Чанёль живёт на вписках, потому что ему нравятся веселье и свобода. Люди. Они все такие разные, открытые, всем есть что рассказать. Друзей в достатке, постоянно идёт приток новых, всё меняется, всё интересно. И ты каждый день заводишь новых, которые позовут тебя туда, где ты ещё не был и покажут то, чего ты ещё не знал. А потом надоедать начинает слишком быстро. Кажется, что ты уже видел в этой жизни всё: повторяются личности, проблемы, истории, переживания. Будто бы в мире существует ограниченное количество фильмов, и ты уже посмотрел по десять раз каждый. В комнате уже не так интересно и вдохновляюще. Уже скучно, всё как-то вторично, начинает раздражать. На кухню заходить особого смысла нет. Чанёль слишком умный для весёлых, и слишком тупой для умных. Панкам вообще не обязательно уметь читать. Тогда бы он нашел Бэкхёна на одиноком балконе вдали от всех. У них просто не было шанса сойтись с кем-то другим. — Ты особенный. Я всегда тебе это говорю, — тихо говорит Чанёль, заботливо поправляя одеяло. — Я раздражаю тебя? — Нет, не раздражаешь, — спокойно отвечает, будто бы совершенно ничего не произошло. — Почему? Чанёль вещи и похуже видел. И похуже творил. — Меня таким не удивишь. Бэкхён не чувствует себя в праве задавать ещё вопросы. — Хочешь, придумаю тебе классный эскиз для татуировки? — Чанёль замечает, что он старается натянуть одеяло повыше. — На ключице красиво будет. На твоей так вообще. — Насколько стрёмно выглядит? — Да нет, шрам как шрам. — Ты такой простой, Чанёль… — Мне стоит обидеться? — Это в хорошем смысле, — слабо улыбается Бэкхён. — Согреваешься хоть немного? — Как-то не очень. — Плохо. Может, в душ под горячую воду? Или второе одеяло. Есть второе? — Нет. И горячей воды тоже нет. — Я же ходил в душ. — Уже отключили. Чанёль старается держать лицо и не ржать. Намек прозрачен, как стекло. — Ну двигайся тогда. Хотя подожди, давай я перелезу, чтобы тебе не лежать на этой руке. Чанёль и сам чувствует, что Бэкхёна нельзя оставлять после такого. Он не хотел бы, чтобы оставляли его. Физическая близость должна немного помочь почувствовать себя не таким безнадёжно брошенным и одиноким. — Приготовься к остановке сердца, — предупреждает Бэкхён, когда Чанёль влезает к нему под одеяло. — От тебя? — От моих холодных рук. — Лучшая смерть. Бэкхён касается ладонями живота, и Чанёль тут же жалеет о сказанном. Сердце чуть не останавливается. — Ну всё, теперь я официально в раю, — шепчет уже куда-то в волосы. Бэкхён оголтело жмётся ближе, и Чанёль укутывает его теплом своего тела. Кажется, что останутся ожоги от того, какой он горячий. Получается немного выдохнуть. Всё закончилось. Виновник забинтован и отогревается у него на груди. Чанёль чувствует его тихое, чуть сорванное дыхание и обнимает крепче. Бэкхён боится однажды не пережить какую-нибудь ночь. — Не уходи, — выдыхает с такой болью, что ему даже не нужно говорить «пожалуйста». — Не ухожу. Останусь на сколько захочешь. «Хоть навсегда». Но вместо этого говорит: — Хоть на неделю. В их мире так много языков и так много слов, но все они сейчас бесполезны. Остаётся только быть рядом. Чтобы Бэкхён чувствовал присутствие Чанёля кожей, чтобы согревался от его тепла и выравнивал дыхание под ровное глухое биение чужого сердца. Чтобы было что-то реальнее, чем его травмы и боль. Чанёль переплетает ноги, чтобы согреть холодные щиколотки, и не помнит, чтобы кто-то ещё так сильно нуждался в нём. Не помнит, чтобы к кому-то ещё он относился так трепетно. Все же вокруг такие сильные, независимые и самодостаточные, а проявление заботы смертельно унижает их достоинство. С Бэкхёном всё особенное. Есть и было с самого начала. В Чанёле просыпается просто безумное количество нежности. Ни к кому никогда в жизни он столько не испытывал. Выступающие на коленях кости делают неприятно — у Бэкхёна никак не получается улечься. — Неудобно? Закидывай на меня, — предлагает Чанёль, будто в этом нет ничего такого. — А можно? — Я авансом разрешаю тебе вообще всё. Можешь не спрашивать. — Потом не будешь ныть, что я тебя изнасиловал? — Бэкхён снова шутит, значит, пока не умирает. — Если мне понравится — то не буду. Чанёль притягивает повыше Бэкхёна, чтобы тот мог удобно уложить бедро ему на талию. Губы обжигает горячим дыханием, и чтобы поцеловать, теперь нужно просто не уворачиваться. Бэкхён только улыбается и не делает резких движений. Чанёль обещал быть с ним нежным и лишь поднимает ладони выше, погладив по спине. Они много раз ночевали друг у друга, засыпая вместе, и он уже касался его здесь, только раньше они всегда были в одежде. Чанёль переживает, нормален ли для Бэкхёна такой темп развития отношений. Если у него была только девушка… как быстро они переспали? Все свидания Чанёля всегда заканчивались одинаково сексом. Потому что такова реальность гей-отношений. Но Бэкхёну было нужно это время, и его хотелось беречь. Чанёль не собирается ничего делать — только погладить и поцеловать. Он привстаёт на локте, и голова Бэкхёна немного запрокидывается, отчего волосы красиво рассыпаются назад, открывая лоб. Это неожиданно бьёт сильнее чем то, что они под одним одеялом практически обнажённые. Чанёль будто увидел что-то, что не было позволено видеть никому. С зачесанными назад волосами, Бэкхён кажется более открытым, даже самоуверенным, а его взгляд — раскованным, почти откровенным. Вы когда-нибудь смотрели в глаза мужчине, который только что снял очки? Чанёль смотрел. Там — бездна. Глубокая, расфокусированная, чувственная. До мурашек. Чанёль не выдерживает, опускает взгляд. Касается кончиком носа мягкой щеки и едва ощутимо соскальзывает ниже. Словно пёрышко гладит по оплавившимся нервам. Он всего лишь выдыхает где-то у шеи, а по всему телу разбегаются мурашки до самых пальцев. Бэкхён и не знал, что его тело может реагировать так. Чанёль языком опускается до ключиц и оставляет горячий поцелуй на плече. Всё дрожит внутри от того, насколько это нежно. И так же безумно страшно от того, насколько это неконтролируемо приятно. Перехватывает горло. А Чанёль даже ещё ничего особенного не сделал. Если сейчас тело Бэкхёна реагирует так сильно, что будет когда… Ладонь опасно касается бедра. Совсем не невинно, но правильно. И так безумно хочется покориться ласковости Чанёля. Но страх сильнее. Бэкхён чувствует, что забывает дышать из-за того, что происходит. Но дело в том, что ничего не происходит. Сейчас всё случится? Накрывает паникой. Кажется, что ещё секунда — и Бэкхён захлебнётся. Вдыхает слишком резко. — Прости, прости, я не хотел, — сбивчиво шепчет Чанёль, будто очнувшись, — прости, пожалуйста. Я ничего такого не хотел, правда. Я не собирался… Бэкхён не злиться. Чанёль здесь ни при чём. — Всё в порядке… Тебе… не за что извиняться. — Прости. Я не должен был. Бэкхён выдыхает, выравнивая дыхание, и обнимает за плечи, чтобы показать, что всё правда в порядке. Только сердце продолжает биться так оглушительно, что Чанёль, наверное, не может не замечать. — Мне приятно, — тихо признаётся Бэкхён, чтобы успокоить, — но я… не могу избавиться от мысли… что от меня ждут секс, а я его залажаю. Просто сказать «не залажаешь» не поможет. — Если хочешь, можем просто договориться, что не зайдём дальше, — предлагает Чанёль, гладя по волосам. — Просто поцелуи. Без последствий. Если тебе правда нравится. Звучит, как что-то, что могло бы помочь. Бэкхён прекратит гонять бесполезные переживания по кругу, и тогда, возможно, у него получится хотя бы немного расслабиться. — Звучит, как план… Чанёль всегда безумно собой гордится, когда заходят его идеи, и довольно улыбается, притягивая Бэкхёна ближе. Он не слишком обнимательный — одни только кости, но Чанёль специально наел бока, чтобы ему было помягче. Даже их тела совпадают идеально. Бэкхён может спокойно засыпать у него на плече, и им будет комфортно всю ночь. Ничего ни у кого не заболит, никому не будет жарко, никому не будут мешать волосы. У Чанёля не было такого ни с кем. Жаль, Бэкхён всё равно обычно просто ложится рядом, смущаясь того, что он очень беспокойно спит. Чанёль не заметил сразу, потому что всегда отключался раньше. Обратил внимание только когда Бэкхён уснул у него дома днём. Вымотался совсем за неделю. Чанёль укрыл его тогда пледом, отложил на столик очки, оставленные возле подушки, и лёг рядом с ноутбуком. Не стал шастать по квартире, чтобы не греметь. Бэкхён часто и сильно вздрагивал, дёргал ногами, будто за ним кто-то охотился во сне. Чанёль гладил по плечу — помогало на короткое время, и казалось, действительно немного успокаивало, но всё равно просыпался несколько раз от внутренних толчков. Холодные кончики пальцев на щеке напоминают о настоящем моменте — Бэкхён просит поцеловать его. И будто боится, что его оттолкнут. Не захотят иметь больше с ним ничего общего после очередной выходки. Но Чанёль хочет. И очень хочет, чтобы никогда больше ему не приходилось такое переживать. Тем более из-за него. Губы Чанёля нежные и мягкие, как у девушки. Бэкхён зажмуривается, стараясь не думать о том, что он сделает ему больно. Никто ведь не спустит это просто так с рук, верно? — Ты в порядке? Чанёль немного отстраняется, чувствуя, что опять происходит что-то, чего он не видит. Бэкхён боязливо молчит. Словно у этого молчания есть особая интонация, которую выучил Чанёль. — У нас… всё хорошо? Постоянно задаёт этот вопрос, будто действительно не понимает и не видит. — Конечно, — заверяет Чанёль. — Как что-то может быть ненормально у людей, которые закидывают друг на друга ноги? Бэкхён почему-то совершенно не улавливает, как нему относятся. Чанёль бы подумал, что, может, это он как-то криво выражает свои чувства, но у него никогда не было такой проблемы с другими людьми. — Как мне показать тебе, что всё хорошо? Бэкхён поднимает доверчивый взгляд, но сразу же опускает. — Не знаю, — честно отвечает. Он не может перестать думать о том, что Чанёль совсем не хочет всем этим заниматься. Что он хочет просто хорошо провести вечер, плавно перетекаюий в утро. А на месте Бэкхёна должен быть кто-то другой. Нормальный и готовый ко взрослым отношениям. Бэкхёна всю жизнь наказывали за его чувствительность. Чанёль понимает, что он не может так просто перестать ненавидеть себя за то, что опять переборщил с реакцией. Из-за своей ранимости и впечатлительности Бэкхён лишается даже таких редких хороших моментов, когда, казалось бы, всё спокойно и ничего не может пойти не так. Тяжело и грустно это осознавать. Чанёль прикасается с затаённой осторожностью. Бэкхён тянется к нему сам, касаясь ладонью щеки, едва дыша от близости. Поцелуй медленный и неглубокий. Больше не хочется, так идеально. Очень нежно и долго. Чанёля никто так не целовал. Так по-настоящему. Стыдно признаться, но в каком-то смысле это и первый опыт Чанёля. В его жизни, наверное, было всё, кроме таких отношений. Чанёль перебирает волосы на затылке — ещё немного влажные и спутанные. У парней здесь обычно совсем короткие, но у Бэкхёна достаточно длинные, чтобы можно было по-животному хватать за загривок. Только в их ролевых играх Чанёль будет мамой-кошкой. Он не отказывает себе в удовольствии — стягивает волосы в кулак. Бэкхён вдыхает чуть резче и поддаётся руке. Но стоит сжать посильнее, как они словно рассыпаются под пальцами. Чанёль вспоминает, как много их остаётся на соседней подушке после совместных ночёвок. — Что такое? — Бэкхён всегда слишком чутко улавливает перемены в чужом настроении. — У тебя… — голос всё-таки ухает куда-то вниз, — волосы выпадают. — Да, я знаю. — Прости. Это я выдрал. — Это не ты, они сами сильно выпадают. — Прости. — Ты ведь будешь меня любить и без них? — Конечно буду. Что за вопросы. И в этом действительно весь Чанёль. Бэкхён благодарен. Он старается изо всех сил, но быстрых результатов в терапии ждать не приходится. Ещё никогда в жизни Чанёль не чувствовал себя таким бесполезным и беспомощным. Потому что Бэкхёна теперь могло вылечить только время. — Можно? — он спрашивает робко и без особой надежды, кладя ладонь на плечо. Чанёль послушно перекатывается на спину, утягивая за собой. — Я сделаю вид, что ничего не заметил, — шепчет Бэкхён в его влажные губы, хихикая и вздрагивая. — Простите, скрыть стояк не так просто, как чувства. — А ты скрываешь свои чувства? — Просто стараюсь не пугать своей любвеобильностью. — Мне нравится твоя любвеобильность. — Ну хоть кому-то. Чанёль чувствует напряжение в чужом теле — Бэкхён опирается на колени, боясь доставить диск­омфорт своим весом. Тёплые ладони ложатся на бёдра, уговаривая расслабиться, и оказывается очень приятно ощущать на себе лёгкую тяжесть его тела. Бэкхён теперь в полном распоряжении Чанёля, и можно касаться сразу везде — руками вниз по ногам, по изгибам мышц, обхватывая пальцами щиколотки, и снова наверх, пробираясь на пару сантиметров под тонкую ткань нижнего белья. Разве может быть в этой жизни что-то настолько же идеальное, как эта поза? Накатывает волнующее чувство предвкушения, и всё тело начинает ныть от лёгкого возбуждения. Тяжело не заходить дальше, когда так нравится человек. Но не хочется лапать, хочется гладить, чтобы Бэкхёну тоже было приятно. Свет горит только в ванной, проникая в комнату через открытую дверь, и оседает растушеванными бликами на лице Бэкхёна. Хочется любоваться, но слишком силён соблазн просто закрыть глаза и сосредоточиться на ощущениях. Почувствовать текстуру кожи, проступающие сквозь неё кости, вены и шрамы. — Не больно? — Чанёль переживает за раненую руку. — Нет. — Иди ко мне тогда, — протягивает руку за шею, склоняя ближе к себе, — не пускай холодный воздух, — и натягивает сползающее одеяло обратно на плечи. Бэкхён укладывается на грудь, и сразу становится так тепло, что согреваются даже кончики пальцев. Даже едва ощутимый запах Чанёля кажется родным, просто почему-то забытым. — Ты такой горячий, — Бэкхён говорит это специально, Чанёль уверен. — Никогда раньше не понимал, кстати, что люди имеют в виду, когда говорят о человеке «сексуальный». — Почему? — Потому что тогда я ещё не знал тебя. Бэкхён просто вот такой. Обычно зажатый в проявлении себя и своих чувств, но когда ему игриво — расслабленный и даже немного развязный. Это случается периодическими яркими вспышками. Не очень понятно, почему и откуда это берётся, но это охуенно. Не приедается на контрасте, и каждый раз сносит крышу. Такие эмоциональные качели Чанёля очень даже устраивают. — Бэкхён… — Что? — смотрит на удивление совсем не хитро. Очень нежно и искренне. — Спасибо, — не может не улыбнуться, и тянет руку, чтобы погладить по виску. — Ты очень милый. Чанёль неизбалован комплиментами. Да, на него пялились, да, на него смотрели. Кто-то с вожделением, кто-то с завистью. Многие хотели его и желали. Это всё прекрасно, но никому никогда не приходило в голову сказать этого вслух, просто чтобы сделать ему приятно. — Мне тоже хочется делать тебе больше комплиментов, — признаётся Чанёль. — Ты делаешь. — Я хочу больше. У Чанёля нет никакой проблемы с тем, чтобы подрочить на эстетику худобы. Есть в этом какой-то сломанный шарм, иначе это дерьмо не было бы настолько популярно. Но одно дело смотреть на неизвестную модель, совсем другое — знать, что важный тебе человек просто нихрена не ест. Дрочить на такое уже рука не поднимется. Чанёль понимает, что всё не так просто, и Бэкхён загоняется не из-за веса и не из-за внешности. Бэкхён ненавидит не своё тело, а себя. Он не считает калории и приёмы пищи. У него нет цели, кроме одной — делать себе больно. А смущается раздеваться лишь потому, что боится, что Чанёль, глядя на него, очень быстро поймёт, насколько он на самом деле больной. — Ты очень красивый, — говорит Чанёль, изо всех сил стараясь подбирать слова. — Мне нравится, как ты выглядишь, и мне хочется говорить об этом постоянно. Честно. Мужчина не может о таком соврать, ты же знаешь. Просто… дрочить на тебя как-то неправильно, зная, что с тобой происходит. — Я буду стараться, — неожиданно обещает Бэкхён. — Чтобы ты мог со спокойной душой дрочить. — Спасибо, — Чанёль правда благодарен, что они могут об этом поговорить. Бэкхён оставляет поцелуй у линии челюсти и неожиданно касается шеи. Чанёль странно вздрагивает. — Щекотно? — Нет, приятно… — У тебя такая кожа нежная. — Рад, что ты заметил… — Самовлюблённо. — Я просто заигрываю, — выдыхает Чанёль, уже не контролируя дыхание. Тонкая кожа под горлом пропускает бл­едный рисунок голубо­ватых вен. Бэкхён только прижимается губами, наслаждаясь реакцией и не смея оставлять на ней уродливые засосы. Чанёль подставляет шею, даже не пытаясь скрыть, что ему нравится. Нравится явно сильнее, чем просто нравится. Уже не очень понятно, чем происходящее отличается от секса, но если Бэкхён понимает, то ладно… Он снова целует в губы, прижимаясь всем телом, и часто дышит от ощущения нежных рук Чанёля. Большие ладони привычно ласково лежат на талии, очерчивают линию поясницы, поднимаются выше, гладят между выпирающих лопаток. Задевают бока, натыкаются на резко выделяющуюся грудную клетку, туго обтянутую гладкой кожей. От прикосновения к животу Бэкхён резко вдыхает, будто даже выпав на секунду из реальности — а пальцы царапаются об прорезавшиеся рёбра. Чанёль всё замечает. И то, что Бэкхёну тоже нравится, заводит едва ли не больше всего остального. Хочется уже услышать, как он по-настоящему стонет. Чанёль пропускает, как тонкие руки опускаются ниже, гладя мягкий живот с намеком на пресс. — Что ты делаешь? — интересуется, хотя бы для приличия протестуя. — Ничего… — Мне кажется, ты балуешься. — Балуюсь? — Ага. Знаешь, что бывает за баловство? — Что? — Последствия. — Я же псих, я не отвечаю ни за какие последствия, — Чанёль чувствует на губах его милейшую улыбку. — Ты доигрался, — он легко скидывает его на спину и меняет их местами, укладывая хихикающего Бэкхёна под себя. — Я напишу на тебя заяву, — предостерегающе обещает он, не скрывая шалости во взгляде. И обнимает голыми ногами, закидывая руки на плечи. Даже дыхание перехватывает. Чанёль в этот момент сам себе завидует. — Куда? В министерство хорошего секса? — Ты так в себе уверен? — Я покажу тебе всё, чему научился за… сколько? — хмурится, пытаясь посчитать. — Я не силен в математике. Двадцать шесть минус девятнадцать сколько будет? — Семь. — Значит, семь. — Солидный стаж. А отзывы можно почитать? — Слушай, ты, бессовестное создание… — Бэкхён, смеясь, начинает заранее выкручиваться, чтобы его не затискали. — Всё, всё, не трогаю. Заедешь ещё по мне коленом своим костлявым, без печени останусь. — Расскажи про свой первый раз? — просит Бэкхён, моментально успокаиваясь. — Ты про секс? — уточняет Чанёль. Он не хочет рассказывать про свои первые отношения. — Да. Бэкхёна успокаивают разговоры. Чем более откровенные — тем лучше. Ему просто необходимо говорить. О чувствах, об отношениях, обо всём. Чанёль не против, они могут говорить столько, сколько Бэкхену понадобится. Просто немного непривычно. Люди обычно так не делают. — Давай только лягу тогда, — Чанёль выпутывается из объятий и укладывается рядом, подтянув к себе подушку. — Если в двух словах: это была какая-то обрезанная версия очень хуевого гейского арт-хауса, — с истерическим смешком начинает он. — Я тусовался на квартире у ребят, с которыми познакомился на каком-то разогреве. Они играли в одной группе и вместе снимали квартиру. Такая, знаешь, типичная вписка доморощенных панк-рокеров. «Мы вошли в финал конкурса «Кровавая кровь», «а у меня отец через одно рукопожатие работал с Гактом», «а у меня лучший коллекционный медиатор в Сеуле». И всякий такой трёп, который никак не проверить. У меня тогда ещё длинные волосы были, — погружается в воспоминания Чанель, улыбаясь от стыда. — У тебя сохранились фотки? — К сожалению, да. — Покажешь? — А что мне за это будет? — Не знаю, отсосу, хочешь? — Ну, можно, да. Так вот, — возвращается к рассказу Чанёль. — Собрание в самом разгаре: алкоголь и гитара идут по кругу, на фоне крутится какой-то индастриал, в углу сосутся гитарист с вокалистом. Я в центре внимания и постоянно кто-то просит сыграть что-нибудь из своего. Или помочь с аккордовой прогрессией или ещё какой-нибудь фигнёй. Но особенно активным почему-то был парень с дёшево обесцвеченными волосами, я видел его первый раз… Ничего, что я так подробно рассказываю? — Нет, я слушаю. Хочу со всеми подробностями. — Ну, в общем, он вроде был даже симпатичный. А я тогда был непривыкший к вниманию парней. Типа да, в старших классах я был популярен, но только у девушек. Потому что парни в это время либо пока не осознали, либо находились на стадии, когда уже осознали, но ещё не поняли, что с этим делать. А спалиться очень стрёмно: мамка пизды даст, в школе затравят. Поэтому я не отсвечивал. Ни с кем за ручку не держался и не целовался. Да и не сказать, что очень сильно страдал по этому поводу. А тут внезапно он. Сидел рядом со мной, клал голову на плечо. Потом залез на колени и поцеловал. Я ответил. Когда ты пьян, уже не думаешь, просто делаешь. Я не говорю, что не хотел этого, но мне больше льстило его внимание, конечно. Играла Anata — L'Arc-En-Ciel, как сейчас помню. Мы быстро добрались до кровати в соседний комнате. Было странно, мне вроде как хотелось уже попробовать, интересно же, но каких-то особых эмоций у меня этот парень не вызывал, и я как-то ничего не понял. Я не осуждаю, просто попадаются иногда люди, которые как будто даже не понимают, что они делают и вообще не чувствуют партнёра. Всё было как-то сумбурно, он потыкал языком мне в рот, подрочил, как будто сам этого никогда не делал, а потом перевернулся на живот, и… ладно, без таких уж прям подробностей. Короче меня это прям выбесило. С чего он вообще решил, что я горю желанием это делать? Типа, не знаю, спросил бы хоть, как я хочу, или в чём прикол вообще? В итоге я просто встал и поехал домой. Конец. Титры. — Он хотел… чтобы ты его трахнул? — Получается так. — А чего хотел ты? — Я хотел, чтобы у меня спросили, чего хочу я. — Я стараюсь спрашивать, — сразу говорит Бэкхён. Это правда. Бэкхён спрашивает, запоминает всякие мелочи, кормит любимой едой, на которую у Чанёля давно нет денег. Бэкхён вообще идеальный — никогда ничего не требует и ничего не ждёт, всегда отвечает взаимностью и очень деликатно проявляет инициативу. — Я замечаю, — улыбается Чанёль. — Всё, что ты делаешь. Правда. — Тебе снизу нравится больше? — Не пробовал, если честно. Бэкхён немного удивлён. Как можно быть таким классным, как Чанёль, и не попробовать в сексе вообще всё, что только можно придумать? — А сверху? — Сами ощущения — нравятся, но доминирование — вообще не моё. А всем почему-то надо именно это. — Вообще всем? — не понимает Бэкхён. — Просто внешность решила за меня, — объясняет Чанёль, решив поделиться этим неожиданно даже для самого для себя. — При знакомстве все парни считывали меня, как актива. Естественно, я не должен менять свою внешность из-за дурацких стереотипов, но я-то могу считать как угодно, а само сообщество думает иначе. Поэтому выбора как такового у меня не было. Я просто вклинился в стандартный образ, который кто-то когда-то придумал, и смирился. Я принимал решения, я платил, планировал и всё остальное. Логично же, ведь мужчина с активной позицией везде в жизни успешен и добивается многого. У такого и денег уйма всегда, всё предельно логично. Это правда, что все хотят парня, который был бы успешнее и мужественнее их самих. Всем нужен тот, кто возьмёт дело в свои руки. Все хотят встречаться с таким, но никто не хочет им быть. Это реально так и есть. Поэтому я имел просто ошеломительный успех у тех, кто искал «настоящего мужчину». На меня пачками вешались, и я не пытаюсь выпендриваться или преувеличивать. Это просто смешно, знаешь, когда ты можешь получить буквального любого, но тебе это не нужно и даже противно. Потому что они видят в тебе то, чего в тебе нет. И это просто… получается, настоящий я никому не интересен. У Бэкхёна, наконец, складывается картина. Откуда эта двойственность в восприятии себя и у Чанёля тоже. Да, он классный и привлекательный, но не настолько, чтобы на него обратил внимание кто-то, кому нужен не только секс, в котором брутальный актив всё сделает за тебя. Понятно теперь, откуда тянется и история с переживаниями о деньгах. Как будто Чанёль из-за их количества не соответствует сам себе. Или даже вовсе никому не нужен без них. — Мне интересен. Чанёль представляет, как дико это звучит для Бэкхёна. Потому что Бэкхён далёк от социума и его конструктов. Он не знает о существовании стереотипов, он видит только то, что действительно видит. — Мне правда приятно заботиться о том, кому это нужно, — продолжает Чанёль. — Я могу донести сумки, просто чтобы их не тащил мой парень. Могу уступить, просто потому что меня так воспитали. Да, господи, я могу хоть всю жизнь быть активом, но это же не значит, что у меня нет чувств! И знаешь, я… — Бэкхёну совсем не страшно рассказывать, — в итоге я играл по этим правилам с этим своим парнем, который был со мной из-за денег. И ещё с кучей людей после, с которыми уже не встречался. Пассивов действительно намного больше. Рынок перенасыщен, и они готовы буквально на всё. И я тоже влился в это. Мог пользоваться, брать сколько хотел и когда хотел. Было очень приятно получать в ответ на грубость и холодность слёзные слова любви и преданности. И все обиды с проблемами решались просто подарками или походами в кафешку. Удобно же. Теперь я очень хорошо понимаю, почему людей такое устраивает. Так живут очень многие, я тогда почти поверил, что так живут все. Чанёль не знает, зачем он это всё говорит. Но Бэкхён лишь задумчиво молчит несколько секунд, щекотно гладя пальцами его раскрытую ладонь. — Спасибо, что рассказал мне. Чанёль давится сухим смешком. — Ты угораешь? — Почему угораю? Я очень хочу, чтобы ты мог рассказывать мне всё. — Вряд ли это то, что ты хотел обо мне услышать. — Ты поступал так, как мог поступить в той ситуации, — жмёт плечами Бэкхён. — Сейчас ты очень добр ко мне, и у меня нет ни одной объективной причины думать о тебе плохо. — Все жертвы так говорят. — Для того, чтобы я был жертвой, надо, чтобы я от тебя зависел. Чанёль грустно усмехается. — Ты не зависишь, но… манипулировать тобой легко. Ты себе не доверяешь. Не можешь, потому что восприятие врёт тебе. Я могу сделать что-то жестокое, ты захочешь уйти, но я легко смогу убедить тебя в том, что твоя реакция неадекватна и на самом деле всё нормально. И ты поверишь. Чанёль прекрасно понимает, что это Бэкхён в опасности рядом с ним. Не наоборот. — Но ты ведь не будешь так делать? От наивности вопроса остро кольнуло в глуди. — Я не такой хороший, как ты думаешь. — Я ничего и не думаю. Я тебя просто узнаю. И пока мне нравится то, что я вижу. У Чанёля никогда не получается спорить с его логикой. — Тебе невозможно сопротивляться. — Так ты и не сопротивляйся, — Бэкхён прячет лукавство в прищуренных глазах и тонкой улыбке. Он сам давно вывалил и продолжает вываливать Чанёлю всё о себе, потому что это невозможно скрыть — все эти эмоции, с которыми он нихрена не справляется. И пусть Бэкхён лучше выплеснет их на Чанёля, чем будет топить свои переживания в сэлфхарме. Чанёль же более сдержанный. Он редко позволяет себе напрягать кого-то своими переживаниями. Очень «по-мужски». Бэкхёну придётся с этим что-то делать. — Так хочется верить, что всё правда может быть хорошо, — вдруг говорит он. Так обречённо, будто знает будущее, и там нет совершенно ничего хорошего для них. Если они попытаются быть вместе. — Всё будет хорошо, — обещает Чанёль, почему-то почувствовав острую тревогу от его слов. — Чего ты вдруг? Всё же хорошо. Бэкхён дёргает уголком губ с болезненным скепсисом. — Ты не веришь мне? — Верю. Я правда верю, что ты хороший человек. И вообще джентльмен. Но однажды я тебя достану своими концертами, и прекрасно понимаю это. Так что я даже не обижусь, когда ты уйдёшь. — Если проблема будет только в этом, — серьёзно говорит Чанёль, — то я не уйду. Бэкхён только кривит губы. — Ты всем это обещал? — безжалостно спрашивает он. — Бэкхён… прекрати. — Не нужно обещать того, что не сможешь выполнить. Чанёль вздыхает. — Я знаю… что рисую себе воздушные замки, потому что ты мне очень нравишься. Но бросить любимого человека из-за того, что он болеет? Ну это верх уебищности. Я никогда так не поступлю. Я правда очень искренне к тебе отношусь, — Чанёль сжимает руку и смотрит в глаза, пытаясь убедить в искренности своих слов. — Не хочу больше никого другого рядом. Давно уже не было и нет никого, кроме тебя. — Имеешь в виду, что уже три недели ни с кем не трахался из-за меня? Но Чанёль не обижается. — Ну не три. Побольше немного. Бэкхён не удерживается от смешка. — Я перестал искать что-то большее, чем секс, наверное, года три назад, — Чанёль решает рассказать. Потому что так Бэкхён сможет его понять. И они смогут прийти к чему-то вместе. — Почему? — Не хочу больше участвовать в этих крысиных бегах. — Почему крысиных? Чанёль задумывается на пару секунд. — Просто… сложно взять и остановиться, когда существуют немедленные и доступные знакомства. Ну в случае парней — вообще просто секс. Быстро привыкаешь к тому, что всегда можно найти другого. И не нужно терпеть чью-то неидеальность, разногласия, всю эту рутину, ведь можно просто найти того, у кого всегда хорошее настроение, с которым нет проблем и обязательств. Это называется поиском «того самого», но, как по мне, — просто разновидность блядства. Все ведь правда ищут любовь. Вот только все ищут, но никто не находит, замечал? И это замкнутый круг. Ты, может, не знаешь, но все геи скрыто друг друга ненавидят. Потому что когда-то давно они могли любить, а потом их сломали. Променяли, изменили или просто бросили из-за какой-то мелочи, у кого что. Не знаю, как наша тусовка до сих пор сама себя не пожрала. Держится, наверное, только засчёт регулярного притока наивного мяса из провинций. На всех моих свиданиях всё сводилось к сексу уже минут через двадцать. Очень быстро исчерпывались светские темы для разговора и начиналось: сколько у кого сантиметров и кто как любит. Парни уже даже не пытаются. Бэкхён не отвечает сразу. — Я не хотел винить тебя за твои прошлые отношения. Прости, если так прозвучало, — извиняется, понимая, что зря ляпнул. Он переживает, но это не значит, что можно приплетать бывших Чанёля. — Я просто боюсь, что это всё это плохо кончится. И всем будет больно. — Со скандалом разойтись могут и абсолютно здоровые люди. Я обещаю, если проблема будет связана с твоим психическим состоянием, я не брошу тебя. — Ты не понимаешь, на что идёшь, — упрямо повторяет Бэкхён. — Может быть, — соглашается Чанель. — Но я не сбегу. Сейчас это бесполезно. От Бэкхёна отказывались все, кого он когда-либо знал. На протяжении всей его жизни. Его восприятие не изменится за такое короткое время. — Можешь не верить мне. Всё в порядке. Я просто буду рядом. Бэкхён едва заметно улыбается. — Поесть не хочешь? — более бодро интересуется Чанёль. — Не знаю, а ты? — Немного. — У меня ничего для тебя нет, — «в принципе как и для себя», — что хочешь? Я закажу. — Пока курьер доедет, я уже захочу спать. — Ну… бич-рамён вроде где-то был. Будешь? — Буду. — Пойдем тогда заварю тебе. А где очки? Утро Чанёля после совместной ночи теперь начинается с этой фразы. — Сейчас принесу. Он перелезает обратно через Бэкхёна, приносит их из ванной, включает в комнате свет и протирает стёкла полотенцем до приемлемого состояния. Бэкхён щурится, благодарит и надевает, усаживаясь на кровати. Встаёт вопрос, что надеть. Чанёль успел принести для себя только одни домашние штаны и одну футболку. А сменные трусы уже были на нём. — Я посмотрю, что есть из одежды? — Ага. Мне тоже найди что-нибудь, пожалуйста. Надо было бы переодеть и трусы — они так и не высохли. Или это уже они их намочили, пока лизались. — Трусы натяну, как думаешь? — Чанёль примеряет первые попавшиеся на бёдра. — Попробуй. — Маловероятно, конечно. Ладно, не хочу опять с мокрыми спать, как будто мне шестнадцать. Он уже почти приготовился их стянуть, но оборачивается, почувствовав взгляд. Бэкхён бессовестно его разглядывает. — Не хочешь отвернуться? — интересуется Чанёль. — Будешь сам потом плакать, что я порвал твою невинность и тонкую душевную организацию. Бэкхён, смеясь, плюхается на спину, с головой укрываясь одеялом. — Так, ну в штаны я точно не влезу, — Чанёль оценивающе разворачивает какие-то домашние спортивки, — это на моего племянника только если. — А сколько своему племяннику? — Три. Бэкхён начинает ржать снова, ещё не до конца успокоившись с предыдущей шутки. — Эту футболку можно? — Да хоть все сразу надень, — глухо отзывается из-под одеяла. — Зачем мне все? — влезает в шмотку Чанёль. — Потом раздеваться долго — вдруг ты успеешь за это время перехотеть? Ты же у меня такой… капризный молодой человек. Не угодишь. Про это Чанёлю тоже уже можно шутить. За все его страдания от перемен настроения Бэкхёна. — Какие тебе штаны? — На твой вкус. — А шорты покороче есть? — Я такое не ношу. — Жаль. Может и нафиг тогда эти штаны вообще? — Я замёрзну. — Ладно, они все одинаковые какие-то. Всё, можешь смотреть, я в трусах и футболке. Чанёль аккуратно кидает вещи Бэкхёну в руки и открывает несколько выдвижных шкафов, находя носки. Не забыл. — Кинь трусы тоже, пожалуйста, мои не высохли, — Бэкхён наивно решил, что Чанёль просто не знал, что они нужны. — Зачем они тебе? Ходи без трусиков. Бэкхён сгибается пополам в очередном приступе. Слово-то смешное какое. — Жду тебя на кухне, — Чанёль гладит поставленную спину и выходит из комнаты, шлёпая по паркету голыми ногами. — Фух, у меня истерика, — одетый Бэкхён заходит следом, утирая слёзы. Мелькает мысль, что Чанёль зря это всё затеял. Бэкхён слишком легковозбудимый. Его нервная система очень восприимчивая, работает постоянно на износ, ещё и инцидент недавний. Перемкнуть может в любой момент и в любую крайность. Считай, повезло, что он до сих пор не бьётся на полу в припадке истерического смеха. Чанёль морально стукнул себя по лбу. Надо же думать хоть иногда, что он делает и какие будут последствия. Бэкхён в это время открывает какой-то из верхних шкафов — там не оказывается ничего, кроме специй, двух пачек быстрорастворимой лапши и небольшой упаковки токпокков. — Ничего себе тут еды на чёрный день, — даже удивляется он. — Как в доряме, ровно на двоих. Держи, выбери какую хочешь. — А ты? — Без разницы, я же себе покупал. — А чё, не острой нет? — разглядывает упаковки Чанёль. — Не любишь острое? — Люблю, оно же всё в любом случае немного острое, но когда берешь именно острое — это сразу минус рот. — Вроде только эта острая, вторая просто с кимчи. — Разница не то чтобы колоссальная. Тебе нравится острое? — Не знаю, вроде норм, — Бэкхён набирает воды в кастрюлю для лапши. И пытается отмерить триста миллилитров воды пустой полулитровой бутылкой — для токпокков. — Ты всегда так мучаешься? — А что? — У тебя вот эта будет где-то двести, — Чанёль указывает на кружку. — Просто налей полную и ещё половину. — Откуда ты знаешь? — Да просто на глаз вижу. Бэкхён вздыхает и делает, как сказал Чанёль. Ставит рядом с кастрюлей вок и выливает туда воду. — Мне тут конфеты ещё дарили, — вытаскивает откуда-то коробку, пока закипает вода, — но там только невкусные остались. Но, может, тебе из этого что-то нравится. — О, марципан. Мои любимые. — И как мне доверять тебе теперь? Человеку, который любит невкусные конфеты. — Ой, я много чего странного поесть люблю. Привыкай. Бэкхён высыпает токпокки в вок и добавляет соус. Не весь, чтобы не было слишком остро. Чанёль пока закидает в кипящую воду лапшу. — Вроде уже мягкие, — Бэкхён проверяет, настолько сварились токпокки, — прям как твои бока. Он постоянно так делает. Провоцирует Чанёля на шутливую возню. Но это даже приятно — никто ведь не будет вести себя так рядом с человеком, который не нравится. Чанёль в ответ небольно щипает Бэкхёна за его тощие рёбра. А потом раскладывает по тарелкам лапшу, добавляет прилагающийся соус к каждой и делит токпокки. — У тебя свечей случайно нет? — Чанёль вспоминает, что вообще-то романтик, пока красиво расставляет тарелки и раскладывает палочки. — Вроде были. — Принесёшь? Бэкхён уходит. Чанёль находит свою сумку и достаёт зажигалку, которую всегда носит с собой — привычка со времён бурной молодости. Бэкхён как раз притаскивает три свечи. — Хранишь с тех пор, как устраивал бывшей романтик? — Нет, это она устраивала, — как-то грустно отзывается Бэкхён. — Никогда не любил эти сраные свечи. — А… чего не сказал? Бэкхён и сам не знает. — Прости… выкинуть? — Да ладно, оставь. Чанёль неловко замирает. — Оставь, правда. Такое ощущение, что что бы Чанёль ни сделал — всё не так. Свечи-то в чём провинились? — Расскажешь? — всё-таки зажигает по очереди. — Я постараюсь понять, — и расставляет, чтоб было как на картинке, а им было хорошо видно друг друга. Бэкхён выключает свет и падает на стул. Его пугает любая романтическая обстановка. Кажется, что если Чанёль что-то приготовил или даже просто включил музыку — это намёк на то, что вечер должен кончиться сексом и опции не хотеть у Бэкхёна нет. Поэтому он должен сидеть весь вечер и крутить в голове этот ужасный сценарий, шугаясь каждого движения в ожидании своей участи. Бывшая регулярно обижалась на такую реакцию — она ведь даже не просила секс, просто провести время вместе, полежать в обнимку. В эту самую минуту, может, и нет, но очень часто — да. И теперь любое прикосновение уже ассоциируется с этим требованием. Бэкхён знал: она ждёт, что он инициирует секс. Что выдаст какую-то реакцию на новое кружевное бельё, купленное с намёком и пошло кричащее о её «хочу». А если она хочет, значит, Бэкхён должен это дать. Потому что «отношения для этого и нужны». И даже если она говорила, что всё в порядке, Бэкхён всё равно чувствовал её печальные вздохи и молчание, горчащее укором. Потому что когда от постоянно давления повсюду уже образовались синяки — любое касание причиняет боль. Вначале он был благодарен ей за её инициативу. Чувствовал вину за свою холодность и искренне думал, что она мотивирует его и компенсирует. Но со временем стал чувствовать угнетение от того, что принуждал себя к сексу каждый раз, когда сам этого не хотел, чувствуя лишь отвращение и отчуждённость в процессе и после. Чанёль вспоминает их первые ночёвки, когда они засыпали вместе, просто обнявшись под одеялом, чтобы подарить друг другу немного нежности перед сном. Но Бэкхёна это сильно нервировало, хоть он и пытался это скрыть. Он замирал от паники и страха, когда Чанёль даже просто опускал руку ему на талию, когда они оставались вдвоём. — Это… всё то же самое. Романтика, потом секс… — Знаешь, я… — Чанёль чувствует, что должен об этом сказать. Тоже сказать о своих чувствах. Чтобы Бэкхён видел, что он открыт и безопасен. И тоже по-человечески переживает. Чанёль опускается на пол, укладывая голову на колени и взяв чужие ладони в свои. — … я правда стараюсь заботиться о том, чтобы мы как-то классно проводили время вместе. Потому что мне это нравится и нравится, что тебе тоже нравится… Без этого Чанёль будто и не живёт. В его мире человек абсолютно одинок и всеми забыт, кроме моментов, когда делает что-то для кого-то другого. Творчество хорошо успокаивает, унимая его экзистенциальный ужас. Чанёль чувствует себя живым, пока хотя бы один человек видит доказательства его существования. Идеально, если это будет кто-то близкий и важный. Кто-то, кто тоже будет добр к Чанёлю. И кто-то, кто тоже найдёт в нём свой смысл жизни. — Но в итоге всё каждый раз будто сводится к одному сексу. Просто ты мне очень нравишься. Как человек, ну и, понятное дело, как парень. Может быть, это выглядит, как будто меня интересует только это, но это не так. Бэкхён нежно проводит рукой по волосам. — Я давно мыл полы, — смущённо говорит он, — встань, пожалуйста. — Прям сам? — уж очень сомневается Чанёль, усаживаясь нормально на стул. — Нет, клининг, — признаётся честно. — Просто заметно, что без души убрано. Для Бэкхёна закрыты эти бытовые знания. Убрано — это значит, что не грязно. Конец. — Я в любом случае убираю ещё хуже. Точнее убирал бы, если бы были силы. Ещё бы. Столько работать. Ещё и нервы регулярно трепят душу. — Я буду мыть тебе полы, не переживай. — Гости не моют полы. — Ну так я и не всегда буду гостем, — играет бровями Чанёль. — Я надеюсь. Бэкхён усмехается. — Я никогда и не думал, что у нас всё сводится только к сексу, — снова серьёзно говорит он. — Я тоже во всем этом активно участвую, так что тебе не нужно чувствовать себя виноватым. Мне нравится всё, что мы делаем, и ты тоже… очень нравишься. Мне с тобой будет весело смотреть, как краска сохнет, ну реально. И я очень благодарен, что ты пытаешься веселить меня каждый раз. Спасибо… — Мне льстит, — немного смущается Чанёль. — Но просто правда переживаю. — Ну хочешь, я могу для приличия стихи тебе почитать? А ты подаришь мне цветы, сводишь в кино, и после этого мы с чистой совестью, наконец, поебёмся. — Почитай, — воодушевляется Чанель. — Ты знаешь что-то наизусть? — Ну штук десять, может, вспомню. Но могу и что-нибудь своё. — Ты пишешь стихи? — Бывает. — А почему раньше не говорил? — Ты и не спрашивал. Или как это, по-твоему, должно выглядеть? «Привет, я Бён Бэкхён, у меня пограничное расстройство личности и я пишу грустные стихи, пожалуйста, позаботьтесь обо мне»? — Хорошая шутка, — Чанёль оценил игру смыслов. — Ну мне правда интересно. — Вообще, я бы сказал, что для того, чтобы читать свои стихи нужно больше доверия, чем для того, чтобы заняться сексом. — Предлагаешь заняться сексом прямо сейчас, а стихами завтра? — Понимаешь, такое дело… шутить про секс и заняться им — это две совершенно разные вещи. — С тобой я очень хорошо это усвоил. — Тебя что-то не устраивает? — Меня всё предельно устраивает, — примирительно демонстрирует ладони Чанёль. — Ну вот и ешь молча. — А стихи при свечах будут в итоге? — После секса, я же сказал. — Теперь я ещё больше хочу им заняться, — тяжко вздыхает. — Ладно, приятного аппетита. — Тебе тоже. Они сидят по бокам от угла стола, так очень близко, плечи почти соприкасаются, но при этом видно друг друга так же хорошо, как если бы сидели напротив. Можно ещё переплетать ноги под столом. Бэкхён как обычно что-то роняет — на этот раз палочку, и наклоняется, потянувшись за ней. Чанёль накрывает ладонью угол стола, чтобы тот не ударился, когда будет поднимать голову. Получается почти инстинктивно. Предупредить о ступеньке. Поймать, если оступится. Притянуть к себе, чтобы не задел плечом идущий навстречу человек. Самому пойти по тротуару ближе к проезжей части. Бэкхён кидает в раковину упавшую и берёт новую. А вот если бы Чанёль мыл полы в этом доме, этой жертвы можно было бы избежать. Он успевает съесть совсем немного, когда понимает, что рецепторы уже не чувствуют ничего, кроме жгучей остроты. — Минеты на сегодня точно отменяются. Иначе щипать будет не только мой рот. Бэкхён чуть не сплёвывает в тарелку. — Кажется, я только что заново влюбился а твой юмор. — Рад, что тебе нравится. Бэкхён встаёт и зачем-то заглядывает в холодильник. — Ни молока, ничего нет… наверное, впервые в жизни об этом жалею. — А зачем тебе? — Чанёль тоже встаёт, но за стаканом, чтобы налить воды. — Водой нельзя запивать острое. — Первый раз слышу. — Вода не нейтрализует капсаицин, а разжижает. Только хуже станет. — Ок, понятно. — Очень холодная в принципе подойдёт. За неимением лучшего, — Бэкхён достает из морозилки формочку для льда. Чанёль замечает, что у него там целая коллекция. Нет еды, но лёд находится. Что вообще происходит у него в доме? — Зачем тебе столько льда? — спрашивает без задней мысли. — Помогает, когда чешутся руки сделать что-то с собой, — спокойно отвечает Бэкхён, но, поймав непонимающий взгляд, поясняет: — Так даже больнее, чем резать, если сжимать и не отпускать, пока не растает. Сейчас просто бритва раньше на глаза попалась. Шрамов могло было быть куда больше. — Буду знать… Это в любом случае лучшее, что Чанёль может сделать. Хотя бы знать. Бэкхён кидает ему несколько кубиков в стакан и убирает форму обратно. Садится обратно за стол. Чанёль садится тоже, возвращаясь к еде, и старается не пялиться на столь редкое зрелище, чтобы не смущать и не сбить настрой Бэкхёна, решившего наконец-то хоть что-то поесть. Свечи золотят прядки волос, а в стёклах мерцает пламя свечей, засвечивая глаза. Очки вроде бы неприметные, с тонкой оправой, но всё равно ощутимо отгораживают Бэкхёна, делая совсем далёким. Придают ему строгости и даже какой-то холодной отстранённости. И беззащитности, как кажется Чанёлю. Его почему-то всегда очень волнуют его очки. Возможно, потому что это явно лишний элемент, который очень хочется снять. — Ты чего? — замечает Бэкхён его залипший взгляд. — Ты такой фетишный в очках, — легко признаётся Чанёль. — Фетишный? — Ну да. Знаешь, никогда не понимал, в чём прикол кончать человеку на лицо. Окей, я мог бы, если бы парень прям дико от этого кайфовал, но сам бы никогда не предложил. А вот кончить, когда на нём очки, ну… в этом что-то есть. — Ты офигел? — Я ни к чему не склоняю, просто говорю. — У тебя ни стыда ни совести, — Бэкхён пихает его под столом, но больше похоже на то, что просто погладил. — Ешь давай и пошли спать. Чанёль не может есть молча и рассказывает очередную сплетню с работы. Бэкхён, как всегда слушает, будто ему реально интересно, кто там кому врёт и изменяет. Немного не доедает, но соус у него намного острее, так что Чанёль при всей своей ненависти к выкидыванию еды не смог бы спасти его лапшу. — Спать? — Я чистить зубы, — Бэкхён их уже чистил, — и можно, да. — Вот тебе заняться нечем. Иди, я пока посуду помою. — Тебе, я смотрю, тоже. — Топай давай. Иначе сам потом будешь оттирать, когда оно всё присохнет и там ещё кто-нибудь живой заведётся. Бэкхён только посмеивается себе под нос, кидая посуду в раковину и уже собираясь уходить. — А поцеловать? — останавливает Чанёль. Два раза просить не приходится. На самом деле, Бэкхён просто не успел придумать, как подстебать за эту просьбу. В очередной раз тщательно чистит зубы и переодевается в пижаму, успевая даже поправить кровать. От Чанёля требуется только вернуться и залезть под нагретое одеяло. — Можно я сниму трусы? Они мне жмут, — ноет он, устраиваясь на своей половине. — Реально жмут или ты просто пытаешься меня совратить? — А это так сработает? — Не знаю, не пробовал. — А попробовать хочешь? — Снимай уже. — М-м, мной ещё никто так не командовал, — возится под одеялом Чанёль. — Так… а куда их теперь? — Оставь себе. Дарю. Чанёль подвисает на пару секунд я не зная, что делать дальше. Он бы аккуратно их сложил и вежливо убрал на полочку, но Бэкхён может не оценить обнаженный показ. Поэтому просто засовывает под подушку. — Будешь теперь с ними спать? — Ага, мой трофей, — Чанёль удобно устраивается на боку. — Покажу Сэхуну. Он задолбал уже трепаться, кого он там ебал. — Бери ещё, если надо будет. Бэкхён ложится рядом в такой же позе, соприкосаясь коленями пол одеялом. Так максимально близко, но ничто не мешает ворочаться. А ещё можно смотреть в глаза и всю ночь держаться за руки. — Ты тоже без трусиков? — не унимается Чанёль. — Ага. — Наши отношения вышли на новую высоту. — На нормальную такую. — Какой же кайф. Что может быть приятнее, чем спать без трусов… — Всё, молчи, — не выдерживает Бэкхён, — я пытаюсь об этом не думать. Я со стояком потом не засну. — Так я помогу тебе с этим… — Чанёль вкрадчиво понижает голос до шёпота, касаясь бедра. — Имей совесть. — Не хочу иметь совесть, хочу иметь тебя. Бэкхён не удерживается от смеха. — Спасибо, что обплевал мне лицо, — Чанёль драматично вытирает лицо одеялом. — Прости. — Спрыснул ядом. Как кобра, знаешь. — Мне сейчас станет стыдно. — Да я шучу. Можешь спрыснуть меня не только… ладно, спать давай. Бэкхён выдыхает и закрывает глаза. Чанель влюблённо пялится на него засыпающего и с нежностью зачёсывает за ухо упавшие на лицо волосы. — Не спится? — Просто подумал, что ты вполне мог бы рассчитывать на звание ушастого. Жаль, рядом со мной никто этого не заметит. — Тебе нужнее, — не остаётся в долгу Бэкхён. — Мне кажется, тебе пойдёт более короткая стрижка, — делится мыслями Чанёль. — Мне и нынешняя очень нравится, просто короткая по-другому будет смотреться. — Я с короткой выгляжу, как восьмилетний ребёнок. — Не могу представить. У тебя для этого слишком взрослый взгляд. — Так я и есть взрослый. У Бэкхёна очень заметный взгляд. Глубокий. Проникающий. Уставший. Чанёль просто продолжает гладить его по голове. — Знаешь, когда мне было лет пять, — вдруг почему-то вспоминает Бэкхён, — я был уверен, что люди могут жениться, только если они одного возраста. Ну одногодки. — Почему? — Без понятия. Я просто сам это придумал и сам так считал. Мне казалось это логичным. Он слишком поздно задумывается над тем, как это могло прозвучать. Они знают друг друга всего несколько недель. Бэкхён, очнись. — Прости, я это… наверное, зря. — Да нет, я понимаю, — Чанёль тепло сжимает его ладонь в своей. — Мне как бы уже двадцать семь в этом году, я давно не начинаю общаться с кем-то с мыслью, как будет классно потусить с этим человеком пару лет, дней, месяцев, а потом без причины перестать и найти нового. — Просто боюсь, — признание едва слышное. — Чего именно? — так же тихо уточняет Чанёль, сосредотачивая на Бэкхёне всё своё сонное внимание. — Всё сразу. Что я… не так что-то делаю или вообще зря согласился, у меня ведь ничего нет, я не могу же прийти в отношения ни с чем, или… ты поймёшь, что я… ёбнутый и хочу от тебя хрен знает чего. Точнее всё и сразу, и навсегда. И вообще… Бэкхён для Чанёля понятный даже несмотря на всю свою внутреннюю противоречивость. Его эмоции чистые и искренние, просто потому что слишком сильные, чтобы он мог их проконтролировать. Чанёль многое видит и понимает — потому что Бэкхён позволяет ему увидеть. А все его чувства совершенно адекватны в контексте того, что с ним происходило и происходит. И то, что Бэкхён делится с ним, Чанёль воспринимает, как самый ценный дар. — Ты не ебанутый, Бэкхён. Ты самый нормальный. Ну правда, — Чанёль перелезает на его половину. Бэкхён всхлипывает, но в объятиях будто бы сразу успокаивается, позволяя мягко погладить себя по спине. Он чудовищно сильно переживает, снова и снова возвращается к мыслям о собственной неполноценности. С совершенно любой темы. Безопасных просто не существует. И каждый раз всё по одному и тому же кругу. А конца даже не предвещается. Что Чанёль может сделать? Похоже, что ничего. Только быть рядом. — Быть наивными для людей — это вообще норма. Тут нечему стыдиться. — Значит, ты ещё более наивный, чем я, — задушенно фыркает Бэкхён, прижатый к груди. Если Чанёль правда может верить во что-то хорошее для них. — Ну и что ты мне сделаешь? Я панк, романтик, бунтарь и поэт. Мне похуй. — Ещё и брюнет. И высокий, — куда-то в ключицу мечтательно выдыхает Бэкхён, крепко обнимая. — Вот и думай об этом. — Тогда у нас может быть проблема. — У нас может быть только одна проблема, и таких проблем я не боюсь, — Чанёль целует переносицу, и Бэкхён тянется, чтобы поцеловать посерьёзнее. Всё-таки они прощаются на целую ночь. — Мне укатываться? — Не надо, оставайся. — Тогда спокойной ночи. — Сладких снов. Бэкхён позволяет Чанёлю улечься, как ему удобно, и пристраивается рядом. Закрыв глаза и глубоко вздохнув, затихает, приникнув головой к груди. Находит своё самое мягкое, теплое и безопасное место в мире — у Чанёля под боком. — Чанёли? — М, — сквозь дрёму низко стонет он. — А сейчас это уже какая высота? «Хуёвая». Но Чанёль не говорит вслух. Иначе у Бэкхёна будет истерика.

***

На рабочей неделе они снова расходятся по своим квартирам и проводят дни на работе. Но даже несмотря на загруженность по какой-то причине оба чувствуют себя странно, когда не переписываются. Во вторник Чанёль не выдерживает разлуки, и после того, как Бэкхён забирает его на машине с работы, вместе едут в играть боулинг. Точнее, Чанёль играет и учит играть Бэкхёна, а тот пытается не разбить шарами пол и не убиться сам. Они по-прежнему созваниваются каждый вечер. Чанёль уже считает своей обязанностью укладывать Бэкхёна, потому что из-за тревоги он тяжело засыпает, а на таблетках чувствует себя плохо. Сам Чанёль обычно засиживается до утра, потому что ему, в отличие от некоторых, не вставать к девяти на работу. Но даже после пожеланий друг другу спокойной ночи звонок обычно не завершается — Бэкхён выставляет звук на минимум и засыпает под мерно повторяемые ритм-биты и затухающие сэмплы, пока Чанёль кропотливо ищет идеальный паттерн для фундамента новой композиции. Вечером четверга Бэкхён перед сном долго лежит на кровати, невидящим взглядом глядя в потолок, и не может перестать переживать о том, чего не понимает. Ладонь успокаивающе прижимается животу, и мысли, витающие вокруг Чанёля, вдруг сводятся к вопросу, нравится ли ему то, что он чувствует, когда трогает его. Бэкхён несмело задирает подол пижамы, касаясь кожи, отчего щекочущие дорожки приятно разбегаются под пальцами, и так бесстыдно хочется снова чувствовать здесь тёплые ладони Чанёля. Собрав всю свою решимость, Бэкхён открывает их переписку и осторожно печатает: Чанёли, я тут хотел спросить тебя Удобно говорить?

да Бэкхёни

что случилось?

Нет, все хорошо Просто Спросить хотел… Я ведь тебе нравлюсь?

конечно

очень нравишься^^

я каждый раз тебе это говорю

но могу сказать ещё

ты мне нравишься, Бэкхён ⊂(･ω･*⊂)

Я только про другое В смысле Ты мне тоже очень сильно нравишься (´, •ω•,)♡ Но я имел в виду Физически Я возбуждаю тебя?

конечно да

я думал это очевидно

Я просто не понимаю ㅠㅠㅠㅠ Мы же уже почти месяц встречаемся… Я подумал, что может быть просто не нравлюсь тебе

прелесть моя

что ты не понял из того, что мы целуемся и в процессе я глажу тебя руками примерно везде?

(￢ω￢)

Не знаю Я думал, может, это просто из вежливости…

вежливость немного не так выглядит котик…

ты мне нравишься

и я тебя хочу

просто стараюсь форсировать ситуацию

хотя я уже немного завёлся ㅋㅋㅋ

пока вспоминал тут про поцелуи

хочешь расскажу, на что я дрочил вчера?

Хочу (￢ω￢)

ты записал мне тогда днём голосовое сообщение где рассказывал про половое поведение уток и гиен, и бля ты там так сексуально вздохнул. вообще-то это был совершенно обычный вздох но я чувствовал себя последним извращенцем когда ты там что-то интересно и вдохновенно рассказывал, а я переслушивал раз за разом одну единственную секунду, а потом дрочил в душе

так что

меня заводит даже то как ты дышишь Бэкхён

не могу дождаться когда услышу твои стоны

Ты ведь уже слышал…

Я слишком быстро заснул ㅋㅋㅋ

ㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋ Вообще Я бы мог попробовать повторить сейчас…

это ты мне сейчас секс по телефону предложил?

подожди

кто ты и что ты сделал с моим Бэкхёном?

∠(ᐛ」∠)_

ты правда хочешь?

Если ты не против… Но я не уверен ㅠㅠ Я никогда этого не делал Вдруг тебе или мне не понравится…

мы можем представить что мы незнакомцы

тогда тебе не придется об этом переживать

(￢ω￢)

тебе нравится такое?

Не знаю… Прости ㅠㅠ

всё хорошо не переживай (´, •ω•,)♡

хочешь я позвоню тебе?

ты говорил мой голос успокаивает тебя

Скорее всего я разволнуюсь ещё сильнее ㅋㅋㅋ Но очень хочу услышать тебя

готов?

Ага ㅋㅋㅋ Спустя секунду, экран загорается входящим вызовом. Сердце больно сбивается с ритма, ударившись о грудную клетку. Бэкхён, зависнув на несколько секунд, боязливо свайпит зелёную трубку по экрану. — Здравствуйте, — раздаётся в динамике серьёзный голос, — это секс по телефону? Бэкхён может только плюхнуться лицом в подушку. — Да. Лучший сервис в стране только для вас, — он очень сильно пытается заставить себя звучать основательно. — Уже лежишь в кроватке? — Вообще-то вопросы здесь задаю я. — Хочешь побыть главным? — Чанёль бархатисто смеётся. — На самом деле, не уверен, — смущённо признаётся Бэкхён. Во рту становится горько от подкатывающей тревоги. Ему так страшно услышать, что он делает что-то не так, что пропадает малейшее желание даже начинать. Бэкхён часто сам проявляет инициативу, но, бывает, останавливается на полпути, пугаясь вдруг откровенных ответов Чанёля. И это могло бы бесить, как он сначала провоцирует, а потом, когда доходит до дела, резко отталкивает. Бэкхён едва ли сам это осознаёт, поэтому Чанёль просто позволяет, оставаясь для него образцом стабильного присутствия и близости. И чем проще он реагирует на его метания, тем увереннее и спокойнее становится рядом с ним Бэкхён. — Хорошо, разберёмся, — легко соглашается Чанёль, пытаясь подбодрить его. — Как ты себя чувствуешь? Тебе мягко? Комфортно? — Я… переживаю. Немного, — признавать подобное непросто, но делать вид, что все хорошо, когда они касаются какой-либо сексуальной темы, Бэкхёну ещё сложнее. — Ты переживаешь, что мне может не понравиться? — Да… и у меня на самом деле… ещё не всегда получается кончить. — Если хочешь, я могу просто не делать этого вместе с тобой? Это вообще не суть важно. Мы просто можем делать то, чего нам обоим бы хотелось, — на словах действительно звучит просто. — Но я не знаю, чего хочу. На секунду виснет пауза, и Бэкхён слишком хорошо её ощущает. — Я постараюсь помочь, — находится Чанёль. — Я же здесь для тебя. Не бойся довериться мне. У меня тоже есть уязвимые места, которые мне страшно показывать другим. Но тебе не страшно. Я знаю, что ты не будешь презирать меня за них. — У тебя таких нет, — заверяет Бэкхён. — Ты просто не воспринимаешь их так. Но они есть у всех. И я не воспринимаю твои страхи и неопытность как что-то плохое. Иногда вещи просто есть, они не хорошие и не плохие. Просто есть. Но мы можем использовать их, чтобы научиться чему-то и сделать наши отношения безопаснее и комфортнее для нас обоих, — пока Чанёль вербализирует свои мысли, он как будто сам яснее начинает понимать, для чего всё это. — Я даже не знаю, что сказать, — неверяще выдыхает Бэкхён. — Это удивительно, что ты правда так об этом думаешь. — Не то чтобы я когда-то действительно задумывался об этом, — смущённо сознаётся Чанёль, — оно обычно всё как-то само выходило. Видимо, поэтому и через задницу. Но ты задаёшь такие вопросы, что приходится иногда шевелить извилинами. Мне это нравится. Несколько секунд погружаются в тишину, пока каждый думает о своём. Но даже это как-то очень сближает. Чанёль любит такие моменты. — Чанёли? — М? — А ты правда совсем не боишься? — Ну… я немного переживаю, что могу сделать что-то не так? Или типа того. В этом не будет, конечно, ничего ужасного, но можно случайно сбить настрой. Так что, знаешь, это довольно самонадеянно с моей стороны — соглашаться на твоё предложение. Будь ты рядом, я бы мог хотя бы видеть тебя и твои эмоции. А так получается, что я практически ничего не знаю о том, что тебе нравится, а что нет, ещё и не имею возможности видеть и чувствовать тебя. Так что немного переживать нормально, главное, чтобы не чересчур. Да и, в конце концов, первый раз всегда больно, — философски изрекает Чанёль, на что Бэкхён снова не может сдержать смешка. — Ты всегда знаешь, как меня успокоить, — его голос звучит уже чуть бодрее, возвращаясь к более игривому настрою. — И мне правда очень хочется знать, каким ещё ты можешь быть. — Испытываешь меня сейчас на прочность? — Я не специально, просто ты очень нравишься мне. — Не передумал, Бэкхён? — Нет. — Хорошо, тогда… — Чанёли, прости, — аккуратно перебивает Бэкхён, — я возьму наушники, подождёшь секунду, ладно? — Давай, я тоже возьму. Бэкхён быстро встаёт, чтобы нашарить их в рюкзаке, и зашторивает на всякий случай окно по дороге на кровать. — Всё, лёг обратно, — отчитывается он. — Я тоже всё. Так лучше? — не удерживается от ухмылки Чанёль. — Намного, — довольно отзывается Бэкхён. — Как ты лежишь? — На боку, почти на животе. — Тебе нравится эта поза в сексе? — Смотря в какой позиции, наверное?.. — многозначительно уточняет Бэкхён. — В любой. — Не знаю. Не пробовал. Я бы хотел, но с тем, кому доверяешь, — делится он. — Чтобы хотелось прижиматься сзади и целовать. И чтобы чувствовать себя защищённо, а не скованно, когда позволяешь обнимать себя со спины. Но когда я один, мне нравится делать это на боку. Или даже на животе. — Я уже готов по-моему, — шутит Чанёль, длинно выдыхая. Ему хочется немного разрядить атмосферу, потому что он уже успевает представить, как Бэкхён мог бы делать это, чуть привставая на коленях и невменяемо потираясь щекой о подушку. — Мне интересно, о чём ты думал до того, как написал мне? — Я… думал о тебе, — Бэкхён зажимает ладони между согнутых коленей, понимая, что начинает понемногу возбуждаться. И это впервые, когда он чувствует что-то похожее на трепет и щекочущий адреналин. Сам даже не понимает, как у него получается говорить всё это. — И о том, нравится ли тебе то, что ты чувствуешь, когда касаешься меня, — Бэкхён выдыхает чуть более сбито, но Чанёля прошибает даже от этого. Он очень горячо матерится в этот момент. Его глубокий голос, звучащий теперь будто в самой голове, заставляет покрываться мурашками с ног до головы и трястись, непонятно от чего больше — от страха или возбуждения. — Ты хотел бы представить что-то конкретное или?.. — Честно говоря, у меня плохо с фантазией. — Никогда не поверю, что у тебя плохо с фантазией, Бэкхён. — Ну, может, просто… стесняюсь немного, — Чанёль, наверное, никогда не перестанет с него умиляться. — Хочешь, попробуем так, что я буду говорить тебе, что делать, а ты будешь представлять, будто это делаю я? — Да, — выдох снова обжигает, будто плеснули кипятка на шею и грудь. — Но если ты тоже не против, — Бэкхён продолжает быть с ним вежливым даже сейчас, когда прошло уже столько времени с их знакомства. И Чанёля это внезапно очень заводит. — Я совсем-совсем не против. Ляжешь для меня на спину? Бэкхён выполняет просьбу, перевернувшись, но ощущает себя слишком чувствительно в такой открытой позе. — Можно я заберусь под одеяло? — Забирайся, — и несколько секунд слышен только судорожный шорох постели. Чанёль представляет, как Бэкхён устраивается на ней поудобнее, откидывая волосы на подушку. — Готов? Теперь закрывай глазки. — Сейчас, надену маску для сна. А то у меня самого не получится. Бэкхён надевает её и укрывается одеялом до живота, слушая чужое дыхание, немного сбитое от предвкушения. Это придаёт воодушевления и смелости. Происходящее больше не ощущается странно, его ничего не пугает, потому что на Чанёля он может положиться, и это, наверное, первый раз в жизни, когда Бэкхён позволяет себе сделать это в принципе. Он знает, что Чанёль не причинит ему вреда, хоть его больное восприятие по-прежнему может, но всё, чего ему хочется сейчас — это просто продолжать слышать Чанёля ещё и ещё. — Я готов. — Хорошо, молодец, — Чанёль выдерживает небольшую паузу. — Представь, что это я сейчас нависаю над тобой, — Бэкхён чуть сдвигается под уютной тяжестью одеяла от приятных ощущений, пробежавших по позвоночнику от его богатого голоса, — и шепчу это всё тебе на ушко. Что на тебе сейчас? — Моя пижама, — голос Бэкхёна слабеет, и Чанёля подхлёстывает возбуждением от того, как его слова делают его совершенно беспомощным. — Ты видел её на мне. — Ты обычно ласкаешь себя перед тем, как начать? — Н-нет. — Тогда сегодня я хочу, чтобы ты сделал это, — восхитительный баритон пробирает, будто облизывая до самых костей. — Расстегни верхние пуговицы, чтобы мне было удобнее целовать тебя. Коснись ключиц кончиками пальцев. Аккуратно, совсем легко. Я бы гладил тебя здесь губами, медленно, оставляя поцелуи на шее, горле, щеках, — мурашки волнами пробегают по телу от дыхания, что становится всё громче, и от прикосновений, которые кажутся намного реальнее, чем всё, что было до этого в жизни Бэкхёна. — Где тебе приятнее всего? — Щёки… — Ты такой чувствительный здесь, — воркует Чанёль, и Бэкхён откидывает голову назад, зажмуживаясь, давая касаться себя, открываясь навстречу рукам. Не получается сдержать тонкого всхлипа, когда в один момент ему кажется, что всего этого как-то слишком. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Чанёль. — Не знаю, — немного задушено скулит Бэкхён. — Это нормально? — он не понимает даже, что спрашивает, но он действительно не понимает, что чувствует его тело. — Абсолютно всё нормально, если тебе нравится и ты хочешь этого, — успокаивающе шелестит в наушниках голос, и Бэкхён почти может ощущать присутствие Чанёля рядом с собой. Он бы так этого хотел. Протянуть руки ему за голову и прижаться ближе, обнять за шею, целуя. — Тебе что-то неприятно? — осторожно пробует спросить. Это ощущается незнакомо. Бэкхён вдруг думает, что совершенно не знает своего тела, но старается сейчас прислушаться к себе. — Н-нет, я просто… это с непривычки, наверное. Я так реагирую и эмоции эти… у меня никогда такого не было, — это какой-то принципиально новый уровень доверия, — мы можем продолжать, я в порядке, прости. — Хорошо, — Чанёль не зацикливается на этом, чтобы не смущать его сильнее. — Задери на себе рубашку. До груди. Я бы сделал это резко и не стал бы снимать до конца. Мне нравится так. Бэкхён не очень решительно поднимает подол рубашки, и согретую ей кожу лижет прохладный воздух комнаты. Тело само выгибается от этого ощущения, и Бэкхён тут же смущается, будто Чанёль мог видеть его сейчас. — У тебя очень красивая улыбка, ты знаешь об этом? — вкрадчивый голос ухмыляется будто у самого его уха, и Бэкхён старается не дышать слишком резко. — А твоя кожа в тёплом приглушённом свете выглядит даже ещё мягче. И никто кроме меня не знает, что она действительно такая же мягкая на ощупь, какой и кажется на взгляд. Я бы хотел гладить всё твоё тело, впитывая его нежность, и целовать тебя до тех пор, пока бы ты не был возбуждён сильнее, чем смущён. Но боюсь, что если бы ты действительно сейчас лежал подо мной я бы не смог сдержаться и просто сорвался бы как с цепи, — Чанёль самозабвенно ловит каждый чужой изумлённый вдох. — Погладь себя, — и Бэкхён слушается, со всхлипом вздрагивая от чувствительности, когда пальцы прикасаются к животу, собирая тепло с кожи, — блять, да, — Чанёль, наконец, опускает руку, чтобы сжать себя через одежду, стиснуто выдыхая. — У тебя чувствительные соски, Бэкхён? Хочу сам это проверить. — Не очень, но, — Бэкхён жмурится, вдавливая затылок в подушку, ощущая, как на коже горит ощущение его рук, — перед самым оргазмом они становятся чувствительнее. И я очень быстро могу кончить, если сжимаю их… — он трёт подушечками напряжённые соски, ощущая вспышки тянущей боли. — Обожаю, когда ты так выдыхаешь… — Чанёлю очень быстро становится мало его стонущего дыхания. — Сожми сильнее. Неожиданно сорвавшийся с губ стон получается слишком плаксивым. — Нравится так? — Бэкхён может представить, как сейчас растягиваются в чувственную ухмылку его чуть пухлые губы, но уже не может ничего ответить. Чанёль слышит, как сминается одеяло при каждом лёгком движении его бёдер, когда он ёрзает и сжимает колени. Возбуждение скапливается внутри и клубится, Бэкхён уже не может терпеть это разбухающее чувство внизу живота, но Чанёль специально даёт ему ещё немного времени, чтобы просто побыть с возможностью наслаждаться собой и реакциями собственного тела. — Чанёли, — собственное имя из его уст всегда звучит немного уязвимо, но сейчас особенно разбито и просяще. — Ты тоже лежишь? — Нет, сижу в своём офисном кресле. — Я всегда мечтал заняться сексом на таком. Я бы мог опуститься на пол между твоих разведённых коленей или, может, залез бы на твои. И Чанёль уже сейчас может сказать, что в постели Бэкхён будет очень внимательным и щедрым, будет за него переживать, и это так мило, что в груди расползается невольное тепло, совсем не относящееся к тому, чем они здесь сейчас занимаются. — Не проказничай, Бэкхёни, — мягко останавливает его Чанёль, — сегодня я тебя трахаю, малыш, — кажется, Бэкхён сходит с ума, или почему голос в наушниках будто становится ближе, и он может почти чувствовать большое горячее тело, прижимающее его к кровати. Они оба сами не знают почему, но всегда называют друг друга только по имени, не используя никаких других обращений. Может быть потому, что имена кажутся чем-то более интимным, и оба считают романтичным просто называть друг друга полными именами. — Малыш — это ты, Чанёли. Я старше. — Почему у меня тогда такое ощущение, будто я занимаюсь растлением малолетних? — Но тебе нравится, — Бэкхён дуреет от собственной смелости, царапая в исступлении ключицы. — Да, мне нравится. Жду не дождусь, когда ты будешь лежать подо мной, чтобы я всем телом мог чувствовать тремор твоего возбуждения. Бэкхёна действительно колошматит будто от холода. Даже его вздохи шаткие, он пытается дышать ровнее, но получается лишь вибрировать всем телом и судорожно выдыхать воздух. — Блять, ты так дрожишь… — Пожалуйста, прикоснись ко мне, — почти умоляет. — Дотронься до косточки на бедре, — Бэкхён тут же опускает руку, касаясь её, резко выступающей под кожей не только из-за худобы. — Ты и представить себе не можешь, как я обожаю это место. Я бы без сомнений принял смерть между твоих бёдер. — Нет, ты не можешь, — едва может говорить Бэкхён, невменяемо краснея, чувствуя возле кисти своё возбуждение. — Ты мне ещё нужен. — Дотронься до себя, — разрешает Чанёль, но Бэкхён почему-то возится, а потом слышится тихий щелчок крышки. — Моей смазки обычно недостаточно, — сдавленно объясняет Бэкхён. — Без неё больно. — В следующий раз она тебе не понадобится. Я просто тебя вылижу. От жарких обещаний подводит живот, и Бэкхёну приходится снова пережидать спазм, от которого болезненно сводит тело. Когда снова получается дышать, он разводит чуть дрожащие под одеялом бёдра и аккуратно проскальзывает под резинку белья. Первые прикосновения немного тревожные и поверхностные, но всё равно самые желанные и сильные. Бэкхён стонет зажато и сдавленно, сжимая губы. В наушниках он не слышит себя, но отчётливо слышит влажные движения Чанёля, отчего лицо пылает от смущения, будто при сильной лихорадке. Бэкхён старается подстроиться под его темп и размеренно подводит себя к черте, едва улавливая, как меняется во времени его чувствительность. Они стонут в унисон, Чанёль — протяжно и тихо, Бэкхён — лихорадочно и обрывочно, но их голоса красиво сливаются, переплетаясь в обертонах. У Бэкхёна в ушах оглушительно стучит от прилившей крови, но он каким-то шестым чувством ловит, как чужое дыхание становится глубже и насыщеннее. Бэкхён замедляется, чтобы слышать оргазм Чанёля и скатывается на бок, когда всё тело разом стягивает от красивых стонов и выламывающего удовольствия. Ему хватает лишь немного нарастить темп и пару раз сдавить чуть сильнее, чтобы кончить до белых вспышек под зажмуренными веками, задохнувшись всхлипом. Им обоим требуется какое-то время, чтобы восстановиться. Но едва сорванное дыхание перестаёт надрывать лёгкие, Бэкхён позволяет себе сдавленно рассмеяться, не веря, что они только что сделали это. — Ты в порядке? — обязательно спрашивает Чанёль. В его голосе столько удовлетворения, что Бэкхён чувствует себя ещё более замечательно и легко. — Да. Я в порядке. А ты? — Лучше не бывает. — Может быть, ляжем вместе? — с надеждой просит он. Почему-то это вдруг становится почти необходимым. — Давай, — тепло соглашается Чанёль, — я только быстро в душ и полежим, ладно? — Хорошо, я подожду. Бэкхён не знает, как у Чанёля ещё хватает сил куда-то идти, потому что сам он едва заставляет себя убрать следы преступления салфетками, а потом ещё долго уговаривает себя встать выключить свет. Плюхнувшись после обратно на кровать, он как никогда явственно ощущает вес своего тела. — Я тут, — вскоре раздаётся на том конце провода. — Не засыпаешь ещё? — по звукам Чанёль там тоже укладывается в ворохе одеял. — Немного. — Я тоже. Кажется, впервые в жизни вырублюсь в двенадцать, а не в пять. — Похоже, половину наших проблем можно решить просто регулярным сексом, — сонно хихикает Бэкхён. — Врач тебе про это и говорила. — Она говорила про стабильные отношения. — Один хуй, — Бэкхён с этого срывается на откровенный ржач и даже не знает, почему его это так веселит. — Пресс болит теперь, — закашливается он. — Зажимаешься, наверное, сильно. Потом поцелую, где болит. — Ты такой милый. — Не милее, чем ты. — Тебе хоть понравилось? — Ставлю лайк, — вытягивается на кровати Чанёль, блаженно ощущая, как распрямляется каждая натруженная жилка, — я уже давно не чувствовал себя таким оттраханным. — Я ведь даже ничего не сделал. — Всё будет, не переживай. А пока просто побудешь пассивом, — Бэкхён слышит, как тот улыбается своей шутке. — Как скажешь. — В следующий раз хочу долго-долго тебя обнимать, — мечтательно шепчет на грани сна Чанёль. — И заснуть с тобой рядом. — Я тоже. — Ты ужинал, кстати? — Нет, — Бэкхён честно пытался, но не смог заставить себя съесть ни кусочка. — Ну значит в следующий раз сам покормлю тебя после секса. — У тебя такие развратные фантазии… — Просто пиздец. Заставлю тебя кончить, а потом заверну в одеялко и накормлю чем-нибудь вкусным. Как тебе фантазия? — Улёт. — Ну и заебись. — Спасибо тебе, Чанёли, — чуть тише говорит Бэкхён. — Спасибо, что ты есть. И что ты такой. — И я тебя обожаю, Бэкхён, — просто отвечает Чанёль. — Спокойной ночи? — Бэкхён чувствует, что тот уже почти дремлет. — Да, спокойной ночи. — Хочу, чтобы тебе приснился самый милый в мире сон про кудрявых щенков, резвящихся в бесконечном ромашковом поле. — Тебе тоже самых сладких снов. Надеюсь, это будет секс-марафон со мной в главной роли, — и слыша на том конце провода расслабленный смех Бэкхёна, Чанёль чувствует, что день прошёл не зря. — Мне не отключать звонок? — Оставь, пожалуйста, если не мешает. — Хорошо. Засыпай. — Ты тоже, — губы дёргает ухмылка от того, как Бэкхён каждый раз возвращает ему его покровительственные интонации. Чанёль вслушивается в выравнивающееся дыхание ещё какое-то время, пока темнота не утягивает его в себя окончательно и он не засыпает с мягкой улыбкой на лице.