Пересекая

Бэкхён приглашает Чанёля на свидание вечером в пятницу, и никто даже не удивляется, когда он тащит их в центр игровых автоматов. Удивляться Чанёлю приходится уже в процессе, потому что Бэкхён совершенно не умеет расслабляться и веселиться — банально не знает, как это. Родители всё ему запрещали, когда он был маленьким. Бэкхён рассказывает, как один раз в жизни ходил с мамой и братом вечером гулять. Была зима и было темно, но холода он не помнит. Зато помнит, как они просто гуляли вокруг дома, и как просто он был счастлив. Больше этого никогда не повторилось. Мать считала, что у него нет времени на такие глупости, потому что он бестолковый и ему нужно больше учиться. Всё своё время посвящать учёбе, чтобы вырасти хоть немного похожим на человека, так она говорила. Бэкхён вспоминает, как завидовал своим одноклассникам, которые рассказывали, что иногла они ходили гулять с родителями в парки или ещё куда-то. А он о таком не мог даже мечтать. Чанёлю невыносимо больно слышать, что Бэкхён на протяжении стольких лет был лишён даже таких элементарных вещей. И обещает ему гулять с ним утром, днём и вечером. Хоть ночами напролёт, если захочет. Очень хочется растормошить его хотя бы немного, потому что состояние перманентной тревоги подавляет все его реакции, даже здоровые и нормальные. В Бэкхёне улавливается странная раскалибровка и заметен надрыв, даже когда он спокоен. Хочется просто навсегда стереть эти вымученные эмоции с его красивого лица. Они долго смеются над тем, как Бэкхён, который видит настолько паршиво, что чувствует себя неуютно без очков даже в собственном доме, расхреначивает тир с банками и выигрывает для Чанёля плюшевого кота в виде сосиски. Бэкхён смотрит на то, как Чанёль радуется этому и просто живёт. Смотрит и смотрит внимательно, улыбается. Смеётся над его шутками. Шутит сам. Иногда ему кажется, что они с Чанёлем будто из разных миров, но когда тот приглашает его следовать за собой, распахнув двери, не раздумывая шагает за ним. Под влиянием буйного Чанёля Бэкхён понемногу оживляется, даже лёгкий румянец выступает на щеках. И сам ещё не знает, какое дикое желание пробуждает в Чанёле, когда проявляет себя чуть более открыто, позволяя своим эмоциям жить и вести себя. Чанёль закрывает за ним дверь, когда они снова остаются ночевать у него в студии, и сразу шагает к Бэкхёну, мягко толкая его к стене. Между ними темнота, но оба чувствуют, как растягиваются в смущённо-довольные улыбки губы напротив и как короткие смешки тепло трогают щёки. Бэкхён вытягивается по стеночке и немного неудобно запрокидывает голову, чтобы поцелуи могли найти его губы. Колени сталкиваются, и он первым привстаёт на носочки, как и всегда, чтобы Чанёлю не нужно было наклоняться. И наверняка сам даже не замечает этого, в отличие от Чанёля, который хочет подстраиваться тоже. Тихая ухмылка щекочет влажные губы, пока ладони спускаются ниже по бёдрам. — Держись крепче, — предупреждает Чанёль перед тем, как легко закинуть его ноги себе на талию. Бэкхён не успевает даже положить руки повыше на плечи, но это и не нужно — он весит, как ребёнок, Чанёлю легко управляться с ним. Его достаточно лишь придерживать немного, чтобы не было страшно чувствовать чьё-то тело вместо привычной опоры под ногами. Чанёль честно пытается быть нежным, но из-за адреналина, ещё гуляющего в крови, выходит немного резко. Бэкхён на это лишь весело хихикает, обнимая за шею, и возвращает губы на их законное место. Под пальцами, шурша, сминается рубашка, пока ладони шарят по худой талии и бокам. Идеально заправленная, будто с утра, она мешает коснуться кожи, потому что Бэкхён ответственный и исполнительный работник в отличие от Чанёля, который прослонялся без дела по зданию практически целый день, злющий на руководство, которое ничего не понимает в искусстве и не одобряет его проекты трек за треком. Но сейчас он не собирается думать об этом, не тогда, когда Бэкхён тянет его за волосы, так сладко целуя. — Отпустишь меня в душ? — на выдохе просит он. — Это не обязательно, я же говорил, что могу просто вылизать тебя, — не отвлекается Чанёль, мокро шаря губами по открытой шее. — Но я хочу, чтобы ты облизывал меня чистого… — Ты же телец, Бэкхён, почему иногда ты ведёшь себя как дева? — Чанёли, я не проходил ещё эту звёздную отсылку. Чанёль вглядывается в его блестящие даже в полумраке глаза и хочет провести, лаская, ладонью по щеке, но Бэкхёна и правда совсем не хочется трогать грязными руками. Он крадёт с его губ последний поцелуй и мягко ставит на ноги. Уже понял, что встречаясь с Бэкхёном, ему придется ходить в душ так же часто, как и в библиотеку. И не то чтобы он против, просто он сам скорее из тех, кто мог бы без зазрения совести поддаться страсти, наплевав на такие вещи. — Ты не голодный? — спрашивает Бэкхён, когда они вместе проходят в квартиру, зажигая свет. — Только если тобой, — Чанёль снова ловит в объятия Бэкхёна, лапая повсюду, докуда получается дотянуться. — Фу, Чанёль, — счастливо смеётся тот, прижимаясь ближе, — пожалуйста, придумай что-нибудь пооригинальнее, чтобы затащить меня в постель. Пока Бэкхён плескается в ванной, Чанёль разбирает сумки и отправляет в морозилку купленное мороженое. Совсем скоро возвращается Бэкхён, привычно домазывая на лицо увлажняющий крем по дороге на кухню. После того, как с душем заканчивает и Чанёль, он находит Бэкхёна сидящим на столе, пафосно попивающего сок из бокала для вина. Подходит ближе, обдав морозной свежестью геля для душа, и расставляет руки по обеим сторонам от бёдер. Под кожей слегка колет от этого сильного морского запаха и, может быть, совсем немного от возбуждения при взгляде на влажную шею, обтянутые футболкой широкие плечи, мокрые вьющиеся волосы, с которых капает вода, теряясь в ткани. — Ну что, готов заняться тем, что мы так долго планировали? — расплывается в гаденькой ухмылке Чанёль. — На все сто, — дерзко возвращает улыбку Бэкхён. Чанёль наклоняется торсом вперёд так сильно, что приходится обнять за плечи, чтобы не упасть спиной назад. Его руки держат крепко, а губы целуют мягкую щёку, от которой горьковато-сладко пахнет травами и молоком. — Идём? Я принесу всё. Под словом «всё» Чанёль имеет в виду чипсы и мороженое. И пока он шуршит на кухне, Бэкхён садится к телевизору, правда, не знает зачем, он всё равно не сможет сам подключить приставку, потому что видит её в первый раз. — Я купил твои любимые, — Чанёль передаёт ему пиалу с его половинкой брикета клубничного мороженого, и устраивается на полу перед диваном, удобно оперевшись на него спиной. — Рифлёные. — Презервативы? — Пока только чипсы. Держи. Чанёль куда-то несколько раз нажимает, и на экране уже загорается заставка. Естественно, это была его идея есть мороженое и заедать его чипсами. Бэкхёна повергают в шок подобные гастрономические изыски, но лишь поначалу. Первые пару минут он с подозрением косится на довольного Чанёля, а потом всё-таки пробует тоже и не остаётся разочарован. — Ничего сложного, как я и обещал, — проводит вводный инструктаж Чанёль. — Игра выглядит практически как фильм, но иногда нужно жать на кнопки, которые высвечиваются на экране. Супер невероятного навыка для этого не нужно, поэтому не страшно, если ты никогда не играл. В этой части даже почти не надо ходить, игра сама всё сделает. И она вообще не страшная. Там один довольно вялый повторяющийся скример, поэтому испугаешься максимум один раз. — Ты предупредишь? — Да. — Ладно. Чанёль и сам понимает, что не стоит ему давать играть в ужастики. С нервной системой Бэкхёна можно играть только в симулятор фермы. — Тебе понравится, я уверен, — обещает Чанёль, выставляя настройки. — Это моя любимая часть. — Почему? — Спойлер. История начинается с того, как какой-то мужик едет в автобусе ночью по дороге, окружённой лесом с обеих сторон. — Я видел клип Твайс, который начинался так же, — комментирует Бэкхён. — Слушаешь конкурентов? — Это было давно. Я тебя не предавал. — Где-то здесь будет скример. Бэкхён послушно закрывает руками глаза. Слышится визг покрышек. — Что случилось? — Он увидел на дороге девочку и въехал в ограждение, пытаясь её не сбить, — объясняет Чанёль. Действие переносится в дом. Уже какой-то другой мужик возвращается с пьяной гулянки, его с воплями пилит жена, которая не справляется одна с четырьмя детьми. Старшие грызутся между собой и срываются на младшую за то, что она опять напакостила и испортила им вещи. — О, боже, это что, моя семья, — сарказмничает Бэкхён. — Всем друг на друга насрать, и не понятно вообще, в чём суть нахождения этих людей в одном доме. Мне пока нравится только главный герой, он единственный, кто защищает младшую. Она ещё такая маленькая, с длинными черными волосами. Прям дьявол во плоти. Чанёль усмехается. Настаёт время сделать ход. — Играть надо будет от лица разных героев, поэтому будем по очереди. Начни только ты, там в начале обучение. — Прости, я обсявкал джойстик, — без тени сожаления заявляет Бэкхён — Что ты сделал? — Ну облапал жирными руками. — Я потом тебя просто облапаю да и всё. — Только не жирными руками, пожалуйста, — стреляёт глазами Бэкхён, ловя такой же хитрый взгляд. — Хорошо, — соглашается Чанёль. — Как попросишь, так и облапаю. За окном уже темень, но по времени ещё не слишком поздно. На душе немного волнительно и приятно от того, что у них есть ещё немного времени побыть вдвоём до ночи. И потом ещё целая жизнь после. По крайней мере, Чанёлю очень хочется в это верить. Он наслаждается старательностью Бэкхёна, когда объясняет ему, что делать, и показывает, куда нажимать. Кончики пальцев скользят в случайных касаниях по коже на грани мечты и реальности. Стёкла очков отбликивают глаза, но Чанёль всё равно ловит на себе робкие взгляды и улыбки, когда Бэкхён думает, что его не замечают. И это кажется нереальным, когда человек, которым ты восхищаешься и который нравится тебе так сильно, сидит и мило смущается, боясь спалиться. Бэкхён смотрит на Чанёля с немым восторгом и яркими искорками обожания, взрывающимися на дне чёрных глаз, и это совсем не от того, что тот знает, как нужно искать пасхалки в доме. Чанёль прячет воспоминания об этих моментах глубоко под сердцем, чтобы греться о них холодными ночами. Главный герой ставит чайник и включает конфорку, когда вдруг слышит, что старшая сестра кричит с улицы. Игра снова переходит в режим фильма, и герой выходит из дома без участия Бэкхёна. На экране впервые крупным планом появляется та самая младшая дочь, а на её фоне вырастает смерть. — Ты прав насчёт моей семьи, — говорит она, обращаясь к ней. — Я согласна. И кидает в огонь куклу, позволяя пожару вспыхнуть. Старшая сестра оказывается заперта на балконе, на котором её закрыла младшая. Отец пьяный уснул на диване. Огонь перегородил старшему брату выход с чердака. Мать девочка закрыла в ванной на ключ. А главный герой больше не может попасть в дом, потому что неудачно захлопнул входную дверь. — На её месте я бы тоже их всех сжёг, — одобряет происходящее Бэкхён. — Особенное у тебя восприятие, конечно, — чуть не давится мороженым Чанёль. — Ну я её чисто по-человечески понимаю. Все наглухо её игнорируют, хотя она совсем маленькая ещё. Детей легко упустить в таком возрасте. Мать же сказала отцу, что её оставляют после занятий в школе. И я прекрасно вижу, что игра пытается заставить меня поверить в то, что девочка — абсолютное зло. Ну или что в неё вселился дьявол — не суть важно. Значит, моя задача узнать, что на самом деле произошло. Старшая сестра сворачивает шею, пока пытается слезть с балкона. Отца заваливает горящими балками. Старший брат вылезает на крышу, но поскальзывается и падает на железные пики забора. Мать задыхается в ванной. А главный герой так и остаётся стоять на улице. — Это очень странно, знаешь? — замечает Чанёль. — Почему? — Ты сочувствуешь девочке, которой очень тяжело, почти контринтуитивно сейчас сочувствовать, но тебе чуть ли не удовольствие доставляет, что погибло четверо других людей. — Это эмпатия курильщика, — шутливо-серьёзно говорит Бэкхён. — По принципу, что есть эмпатия здорового человека, а у меня вот эмпатия курильщика. Что ж, это многое объясняло. Чанёль ловит себя на том, как замечает, что его мир углубляется и будто расширяется вдвое. Когда Бэкхён объясняет ему очередную длинную цепочку своих мыслей, взрывающую мозги своей логичностью и последовательностью. Даже простая история, рассказанная им, превращается в путешествие по дебрям его ощущений, мыслей и восприятий. Иногда Чанёлю кажется, что они жили до этого в разных мирах, иначе как он мог в упор не замечать всего того, о чём ему говорил Бэкхён. Случайные касания локтями прокрадываются мурашками к груди, сворачиваясь мягким котиком где-то под сердцем. И очень тепло в том месте, где чужое бедро соприкасается с его. Почему-то именно сейчас Бэкхён кажется ему таким красивым, что не хочется даже моргать, хочется только смотреть, жадно, неотрывно. Персиковые волосы быстро подсыхают и начинают пушиться. Некоторые пряди ещё остаются чуть влажными, подвиваясь на кончиках, отчего Бэкхён выглядит опрятно и немного неряшливо одновременно. Его худое, узкое лицо всё так же бережно и нежно хранит в себе ласковые черты, не давая им заостриться и лишиться своей мягкости, отчего оно кажется идеально-нарисованным. Действие снова переносится на дорогу, где произошла авария в прологе. Только пострадавшими теперь оказались главный герой и ещё какие-то люди. — Это типа те же, что сгорели в доме? — Да. — Я только сейчас заметил. Все европейцы на одно лицо, как у них полиция работает вообще? — смешно ворчит Бэкхён. — Это типа настолько всё плохо, что в этой вселенной они незнакомые друг другу люди? — Недалеко от правды, — подтверждает Чанёль. Теперь героям нужно как-то выбраться из этого леса. «Отец» пытается всех построить, чтобы идти до ближайшего города, но Бэкхён играет за «старшую сестру», которая настаивает, что нужно сначала найти пропавшего водителя. — А чё он мне указывает? — Бэкхён раз за разом выбирает огрызаться и стоять на своём. — Вот по-любому кто-то из них не выживет просто потому, что у них будут плохие отношения. Сто процентов будет момент, где это сыграет роль. — Но тебя ведь это не остановит? — Вообще нет. Игра коротко представляет героев, показывая их основные и недоступные пока черты характера. — Ты уже в принципе и так всё понял, но суть в том, что все твои решения будут отражаться на их характере. Тебе нужно правильно его выстроить, чтобы пройти игру. — И насколько мои решения имеют вес? — На сто процентов. — Ясно, будет тяжело. А они будут автоматически принимать свои решения, исходя из характера, который я задал ранее? — Да. Ты не увидишь, в какой конкретно момент, потому что игра просто не даст тебе выбрать, но даже одно знание этого уже много даёт. — Эта игра повышает мне самооценку, я чувствую себя таким умным. — Ты и есть умный, — улыбается Чанёль. Бэкхён из всех возможных вариантов упорно пытается догнать маленькую девочку, которая время от времени мелькает в лесу, но каждый раз убегает. Это как-то глупо с его стороны, потому что всё происходящее выглядит, как дешёвый ужастик, в котором главные герои специально спускаются в тёмный подвал за девочкой из Звонка, чтобы потом глупо помереть с абсолютно искренним удивлением, как же так вышло и что они сделали не так. — Она хочет что-то мне показать, видишь? Нужно идти за ней. И все эти похождения в лесу начинают перемежаться с видениями из другого времени, похожего на восемнадцатый век времён охоты на ведьм. В них те же самые герои умирают по вине всё той же маленькой девочки с черными длинными волосами, которая обвиняет их в колдовстве. Но буквально в третьем показывают, как она убегает от священника и прячется в бочке. Тот всё равно находит её и угрожает, чтобы она никому ничего не рассказывала про то, чем они с ней занимаются. — Я же говорил. Герои из настоящего присутствуют на своих казнях призраками, и Бэкхён пытается что-то сделать, но делает только хуже. Люди не видят их, но могут слышать и замечать, как передвигаются двигаемые ими предметы. В итоге лишь сильнее пугаются, впадают в панику от лицезрения проделок дьявола, и казнь свершается ещё быстрее. — Ты делаешь те же выборы, что и я, — говорит Чанёль, пока на экране творится зверство. — Я тоже пытался спасти их до самого конца. Бэкхён горестно стонет, дёргая ногами. — Их нельзя было спасти. Не расстраивайся. — Издевательство какое-то. Здесь вообще хоть кого-то можно спасти? — задаёт Бэкхён не требующий ответа вопрос, имея в виду, что спасти героев из горящего дома тоже было нельзя. — Представь, какого было мне, когда я этого не знал? Я думал, из-за меня все герои померли аж два раза. — А кто у тебя выжил в лесу? — Все выжили. — Ничего себе. Ну, значит, у меня умрут все три. Ход переходит к «старшему брату», и Бэкхён отдаёт джойстик. Устраивается головой у Чанёля на плече, довольно увлечённо следя за происходящим, трогая за коленку. А потом кормит Чанёля чипсами с рук, чтобы ему не приходилось отвлекаться для этого от игры. — Я и сам могу, если что. — Можешь, — соглашается Бэкхён, облизывая кончики пальцев, — но кто тогда будет выбирать для тебя самые вкусные чипсинки, — он встряхивает упаковку и продолжает сосредоточенно искать. Иногда Чанёлю хочется выть от того, насколько Бэкхён хороший. Он даже не ожидает, что с ним будет так легко. Они учатся понимать друг друга, Бэкхён открывается ему, хоть и делает это неумело, спотыкаясь о каждый порог, будто впервые. Чанёль знает, что совсем не впервые, Бэкхён такой со всеми, потому что просто не умеет по-другому. И сам от этого страдает. Ему кажется, что в отношениях людей, как и везде, есть либо всё, либо ничего. И все его связи рано или поздно ввергаются в хаос. Бэкхён подпускает к себе слишком близко, но обрывает общение сразу же, как только кто-то смеет пытаться объяснить ему, что у всех своя жизнь. И это даже опаснее, чем если бы он просто держал Чанёля на дистанции. Бэкхён ведь действительно искренне доверяется ему, при этом абсолютно не умея беречь и защищать себя. Управление снова возвращается к нему. В кустах начинают шуршать какие-то зомби, сначала Бэкхён не понимает, откуда они там взялись, но как только из реки выползает труп, становится очевидно. «Мать» из видения заковали в цепи и сбросили в реку. И вот теперь эти самые ожившие трупы преследуют героев в лесу. Бэкхён сразу догадывается, что мертвецу интересен лишь свой живой двойник, поэтому правильно выбирает спасать споткнувшуюся «жену», а не её «мужа», когда играет за главного героя. Всё обходится, и поиски выхода из леса продолжаются. Но в следующей экшн-сцене, когда до неё снова добирается двойник, Бэкхён уже играет от её лица, и меняется механика. — Правый стик — наводишь на цель, и жмёшь правый курок, чтобы сделать движение, — ещё раз инструктирует Чанёль, как будто это так просто. Бэкхён делает что-то непонятное. — Какой курок? — Под указательным пальцем, как у пистолета. Вот. Бэкхён вообще не знал, что там ещё есть кнопки. Таймер истекает. Героиня не успевает увернуться, и мёртвый двойник хватает её за ногу. «Мать» падает на землю со скалы, на которую пыталась залезть. Прицел переносится на голову трупу, нужно навести и ударить. У Бэкхёна есть вторая попытка. — Не суетись. У тебя есть время. — Да что не так? — Бэкхён даже не понимает, что именно у него не получается. — Это левый. Правый с этой стороны. Мертвец всё-таки вцепляется ей в лицо. Бэкхён страдальчески запрокидывает голову. — Как ты машину водишь? — Чанёль не осуждает, что тот путает лево и право, просто это удивительно для него. — Не знаю, вспоминаю, какой рукой я ем. — Каждый раз? — Ну да. Это же не имеет никакого значения. Чтобы водить, нужно чувствовать машину и дрочить рефлексы, а лево и право нужно просто для того, чтобы по городу по навигатору кататься. — А ты катаешься где-то ещё? — По трассе. Если повезёт — по льду. Я угорал когда-то по экстремальному вождению. — Ты серьёзно? — Ну да, — жмёт плечами. Чанёлю глупо уже удивляться. Он своими глазами видел, как Бэкхён позволил незнакомому человеку без прав сесть за руль его машины. В ту же ночь предложил остаться у себя дома. Бэкхён будет там, где есть опасность. Чанёль, к сожалению, об этом читал. И ему совсем не хочется думать о том, что было бы, окажись в тот день в больнице на его месте кто-то другой. — Ты часто думаешь о смерти? — Всегда, — честно отвечает Бэкхён. Чанёль специально молчит, вынуждая говорить дальше. — У меня как будто счётчик в голове с обратным отсчётом. Поэтому я подсознательно всегда тащусь туда, где опасно. Мозг Бэкхёна заставляет его убивать себя. — Я вообще никак не контролирую это. Но при этом… мысли о смерти успокаивают меня лучше всего. Когда я думаю, что всё можно закончить прямо сейчас, появляется азарт на последнюю попытку. Ведь я ничего уже не теряю. — У тебя какие-то жизнеутверждающие суицидальные мысли. — Может быть, — слабо усмехается Бэкхён. — Я бы спросил, что с тобой не так, но это уже риторический вопрос. Прежде чем «мать» доедают окончательно, на экране появляются черты её характера, отмеченные закрытым замком. — Она могла спастись? — догадывается Бэкхён. — Да. — А что я сделал не так? — Это спойлер. — Я готов. — Герои должны были хотя бы здесь стать семьёй, — поясняет Чанёль, — перестать сраться и исправить те черты характера, которые мешали им нормально общаться. Это будет важно для решения главного внутреннего конфликта героя. Пока ты играл за «мать», видимо, ты был слишком груб с остальными. — Как-то слишком напряжённо, давай на сегодня всё, — выдыхается Бэкхён, сильно расстроившись, что не уберёг персонажа. — Правда я не знаю, как я усну, мне интересно, чем кончится. Расскажи мне так. — Ну так слишком просто. У тебя есть хоть какие-то варианты? — Не знаю, с тремя вселенными они перемудрили, мне кажется. — Реальная только одна. Та, где все сгорели. — Значит, в реальности они всё-таки семья, — Бэкхён задумывается, обхватывая руками колени, — и погибли все, кроме главного героя. Ну раз водитель не нашёлся, то водитель и есть главный герой. Он стукнулся головой во время аварии и ищет дорогу до города. А все остальные — просто его шиза. — Так. — В видениях священник домогался до его «младшей сестры», и из-за её обвинений убили четверых людей. Мать в начале говорила, что у девочки проблемы в школе, что её оставляет пастор после уроков. Это то, о чём я думаю? — Да. — Тогда в итоге девочка просто жертва и марионетка в руках священника. А родители просто проебали этот момент, — делает заключение Бэкхён. — Всё так. — И какая концовка тогда? — В конце священник из видения испугается, что девочка может всё рассказать, поэтому первым обвинит её в связи с сатаной. Будет суд, и у тебя будет три варианта: свидетельствовать против девочки, свалить всё на её куклу, либо раскрыть священника. Если ты так ничего и не понял, обвинил девочку, как в реальности обвинил в пожаре, — её сожгут на костре, а сам герой потом застрелится, потому что не смог справиться с чувством вины, ведь он никого не смог спасти. Нейтральный вариант: поверить в то, что это был просто несчастный случай, и игрушка случайно загорелась от конфорки. Тогда в суде нужно всю вину свалить на любимую куклу девочки, что это она — сосуд для сатаны. И хорошая концовка: понять, что на самом деле произошло, свидетельствовать против священника и спасти девочку. Тогда она придёт к герою в видении, когда он решит стреляться. Она успокоит его, и он не выстрелит. Метафорически сможет, наконец, пережить и принять то, что произошло. — А нет выбора всё равно шмальнуться после такой хуйни? Чанёля выносит от смеха. — Ладно, это шутка, я заинтригован. Доиграем завтра. — Да я вроде тебе уже всё рассказал. — Ну мне исполнение теперь интересно. — Исполнение? — Ну да. Сюжеты я же и так уже все видел, их в мире ведь не бесконечное количество. Мне в принципе поэтому и интересно только исполнение. А как ещё? — Никогда об этом так не думал. — Ну вот как-то так, — Бэкхён прячет в коленях лицо. — Ты не засыпаешь? — Нет. Просто настроение такое. — Какое? — Романтичное. Чанёль отводит упавшую на глаза розовую прядку. — Можно личный вопрос? — Что тебе такого может быть интересно, что ты вдруг спрашиваешь разрешения? — улыбается Бэкхён. — Я просто никогда у тебя не спрашивал… а хоть кто-нибудь когда-нибудь тебе нравился? Чанёль знает, что он никогда не любил ту девушку и по-своему пользовался, пытаясь закрыть ей свою глубокую потребность в любви. Хоть и всё равно кажется несправедливым, что у какой-то то тупой неблагодарной девки была возможность быть рядом с ним, знать его заботу и нежность. Чанёль немного ревнует, ему эгоистично не хочется, чтобы хорошее отношение Бэкхёна доставалось тем, кто этого не заслуживает. То есть всем, кто не он. — Кажется, — Бэкхён поднимает голову, — в старших классах средней школы, — он отрешённо трогает губы пальцами, припоминая, — я ходил на секцию хапкидо, и со мной занимался мальчик, может, на год или два старше… — Та-ак, — заинтересованно тянет Чанёль, довольно улыбаясь, готовый слушать подробности. — Он был высокий и прям очень смазливый, в него, я так думаю, была влюблена вся наша группа. Ну девчонки так точно. Некоторые даже пытались с ним общаться, он вроде бы даже отвечал, но я не знаю, вышло ли из этого что-нибудь. Сам я просто всегда гордо молчал, проходя мимо него, и тупо игнорировал, — Бэкхён смеётся, вспоминая себя в те времена, — наверное это было очень странно, всё-таки мы ходили в одну группу больше восьми лет, а я даже ни разу с ним не поздоровался. — И ты был влюблен в него всё это время? — Нет, нравился он мне всего где-то неделю. Я тогда начал вдруг очень переживать из-за того, что мне уже исполнилось пятнадцать, а мне до сих пор никто не нравился за всё это время. А тут он как раз на глаза попался. Ну и вот. Только в итоге он оказался тем ещё придурком. Подслушал, как его мама жаловалась нашему тренеру, что её сыночек вернулся с какой-то дачной попойки и заблевал дома все полы. Так что помидоры моей любви завяли так же быстро, как и распустились. Чанёль заливается смехом, откинув затылок на диван. — Ну что ты ржёшь, я тут тебе душу изливаю, а ты, — Бэкхён пытается пихнуть его в плечо, но Чанёль оказывается слишком тяжёлым для него, и в итоге отпихивается сам Бэкхён. — Да я над твоими помидорными метафорами, — оправдывается он, притягивая его обратно к себе. — Бэкхён, ты уже тогда был таким смышлёным и милым. — Да прям уж, — демонстративно закатывает глаза. — Если бы это было так, я бы, наверное, не был так неприлично непопулярен. — Люди слепы, — парирует Чанёль, напустив на себя вид умудрённого старца. — И ты мне это говоришь? — Бэкхён чуть наклоняется вперёд и смотрит на него немного поверх очков, отчего те очаровательно соскальзывают на кончик носа. — Тебе. Могу даже сказать, что я вообще думаю по этому поводу. — Что же? — За тобой просто никто никогда не ухаживал нормально. — Но никто ведь и не должен. Они же не виноваты, что я такой зажатый и эмоционально отмороженный. — Ну да, сами виноваты, что ты достался мне. А надо-то было всего лишь немного пораскинуть мозгами и найти к тебе подход. — Отношения — это же не квест, чтобы ко мне ещё подход какой-то искать. Каким бы классным я ни был. — По всей видимости, они примерно так и рассуждали. Вот только где они теперь? — пафосно продолжает Чанёль, намазывая клубничное мороженое на чипсину. — Что ты имеешь в виду? — То, что они сейчас где-то сосут лапу, а ты тусуешься у меня дома. И вообще, любишь, значит терпи. — Не могу поверить, что это мне говоришь ты — человек, показавший мне, как выглядят нормальные отношения, — Бэкхён поднимает на него недоверчивый взгляд. — Отношения людей работают так, что иногда имеет смысл прогнуться, чтобы получить то, что хочешь. Проиграть бой, но выиграть войну, так сказать. Потерять в мелочи, но получить что-то действительно важное. Кто-то называет это мудростью, кто-то дипломатичностью, кто-то манипуляцией — не важно, суть всё равно одна, — вещает Чанёль, но Бэкхён со скепсисом во взгляде ждёт дальнейших пояснений. — Ну представь вот, что у тебя есть пирог, — Чанёль демонстрирует ладонь. — Съедобные метафоры — это у нас семейное? — улыбается Бэкхён, вкладывая кисть в приглашающе раскрытую руку. Чанёль коротко усмехается, но продолжает: — Пусть вот он разделён на несколько частей. И одна из его частей — это правда. Ну, знаешь, кто прав, кто виноват, кто первый начал, вот это вот всё. Остальные части — это ваши хорошие отношения, доверие, любовь, забота, общие перспективы, мечты и планы, много других классных вещей. Но выбирая правду, ты можешь лишиться разом их всех. Разве не логичнее будет поступиться ей одной, чтобы остались остальные? — Логичнее, — соглашается Бэкхён, задумавшись. — В этом есть смысл. — Проникся? — Ага, — Бэкхён часто потом подолгу обдумывает слова Чанёля. — И… часто ты вообще говоришь мне неправду? — только бывает надумывает плохого про себя. — Я никогда не говорю тебе неправду. Просто отношусь с пониманием и смотрю сквозь пальцы на какие-то вещи. — Красиво уходишь от ответа. — Ну, просто… если у меня есть силы поддержать тебя, когда тебе плохо, почему я не должен этого делать? — Потому что это зона моей ответственности и только мои проблемы. — Я знаю, — не спорит Чанёль. — Но я так же знаю, что ты затрачиваешь несоизмеримое со мной количество сил просто на поддержание себя в стабильном состоянии, — Чанёль переплетает с ним пальцы на коленях. — И я не воспринимаю твои старания как должное. Я знаю, что тебе это непросто даётся. Знаю, что иногда, сколько бы усилий ты ни прилагал, тебе хватает сил только на то, чтобы встать с кровати и сходить на работу. Я знаю, что всё, что мы имеем сейчас — это твой труд. Бэкхён даже не знает, что чувствует по этому поводу, потому что не понимает, как Чанёль может относится к его проблемам с таким непрошибаемым спокойствием. С таким неистощимым принятием, которое понемногу примиряет Бэкхёна с жизнью, когда он сам с безумной болезненностью и отвержением воспринимает реальность. Как боится и презирает, отказываясь от себя и своих страхов. Но Чанёль совершенно другой, и невольное восхищение топит Бэкхёна, как котёнка. — Чанёли? — М? — А тебя вообще можно чём-то вывести из себя? — Не знаю, наверное, нет? Не могу представить, — и кажется, что это действительно получается у него абсолютно естественно, без каких-либо усилий. — Я всё не могу понять, меня пугает или возбуждает твоя буддистская невозмутимость. — Надеюсь, что второе. Кстати, я заметил, что мои эмоции очень расслабляют тебя. Ты так будто получаешь негласное разрешение проявлять свои. Чанёль до этого и представить не мог, что кого-то могут так радовать простые проявления хорошего отношения. Бэкхён всегда немного настороженно подходит к нему каждый раз, будто неуверенный, что его ждут, но моментально чувствует себя лучше, когда Чанёль просто по-доброму ему улыбается. — Это правда, — отрицать это нет смысла. Бэкхёну проще быть открытым и уязвимым, когда Чанёль первым открывается ему без каких-либо пометок на полях. И он чувствует то самое зарождающееся чувство спокойствия рядом с Чанёлем, потому что Бэкхён знает, что тот сможет его остановить, если он вдруг раскрутится. И на самом деле это всё, что ему нужно — перестать бояться. Даже когда Бэкхён провоцирует ссору, Чанёль не пытается первым делом заставить его признать это. Он просто разговаривает с ним, пытаясь понять, пытаясь встать на его сторону. Он продолжает защищать его, даже когда Бэкхён нападает на него. Потому что Бэкхён сам ранится, пытаясь скрыть свои шипы и колючки. И плохие моменты не значат ничего, кроме того, что он устал и не может больше один сражаться со своей болезнью. Если Чанёль не святой, то кто он тогда? Бэкхён не может сдержать эмоций и отворачивается, тихо всхлипнув. — Бэкхён… — Всё хорошо, — тут же заверяет он, снова пряча лицо в согнутых коленях. — Иди ко мне, — Чанёль ласково перетягивает его к себе на бёдра, усаживая поперёк, и обнимает, целуя горячий висок. Всё передавливает внутри от его слёз. Бэкхён такой чувствительный, что это буквально на грани неприспособленности к жизни. — Ты никогда не злишься на меня, — неожиданно говорит Бэкхён. — Почему? — он даже не плачет, просто глаза неконтролируемо мокнут от чувств, теснящихся в груди. — Даже когда я делаю что-то плохое. Ты ведь должен злиться. Это неправильно, что ты так добр ко мне, когда я обижаю тебя. — Никто не может винить тебя за то, что с тобой происходит. И я не буду, — просто отвечает Чанёль. — Болезнь и так сильно давит на тебя, зачем я буду тыкать тебе в то, что ты нездорово реагируешь. В этом нет никакого смысла. Я должен быть на твоей стороне, а не твердить в унисон с болезнью, что ты какой-то неправильный или плохой. Ты же и сам всё прекрасно понимаешь и очень переживаешь из-за происходящего, — он гладит его плечи, волосы, аккуратно утирая пальцами влагу под горлом. — Спасибо, — Бэкхён не знает, как одним словом можно выразить то, что он сейчас чувствует, но это в любом случае всё, что он может. Чанелю просто приятно от того, что он говорит, что благодарен, а не просит прощения за доставляемые неудобства, как он делал это раньше. — Твоя бывшая что-то говорила тебе по этому поводу? Она винила в происходящем тебя? — Это так очевидно? — Ну, догадаться можно. Бэкхён как-то обречённо выдыхает в его руках, и Чанёль надеется, что это адресовано только его воспоминаниям. — Она делала вид, что понимала, когда я ей объяснял. Обещала, что будет помогать. Но каждый раз, когда меня крыло, она обижалась и злилась, что в этот самый момент я не мог проявлять к ней любовь и заботу. Она считала, что раз так, значит я ей вру о том, что она нужна мне. Я так ненавидел себя за то, что из-за меня происходили все эти проблемы и никак не получалось это остановить. Но я не понимал, почему она ненавидит меня за то, что мне плохо, — Бэкхён переводит дыхание. — Последней каплей стал момент, когда она сказала, что я лицемер. Я очень сильно загнался. И даже до сих пор… это меня мучает. Я же правда постоянно требую к себе особого отношения, но при этом не могу дать столько же любви и понимания взамен. — Сейчас бы психическое расстройство называть лицемерием. Отличная идея просто, как считаешь? Интересно, как долго она думала над ней? — Чанёль выливает в эту шутку всю свою злость, и Бэкхён роняет смешок, понимая, к чему он клонит. — Это прорыв в психиатрии как минимум, я считаю. Пусть напишет о своём открытии в научный журнал, получит нобелевку по медицине. Врачи же всего мира тысячелетиями не могли объяснить природу психических расстройств, а она вот смогла. Ещё и за такое короткое время. Она наверное и твою анорексию считала просто диетой? А психозы просто капризностью? Бэкхён ощутимо вздрагивает от его слов. — Прости, — спохватывается Чанёль. — Мы можем об этом говорить? — Да, я просто… просто всё ещё не могу признаться сам себе в этом до конца. Просто не могу. Этого же не может быть, — Бэкхён жмётся к нему ближе, словно ища защиты, и Чанёль бережно вслушивается в его сбивчивую речь. — Этого не могло произойти со мной. Я же не мог довести себя до такого состояния, я ведь не идиот. Я ведь могу контролировать себя? Я всего лишь хотел контролировать хоть что-то в своей жизни. Но только испортил всё окончательно, — он снова обречённо выдыхает, будто смиряясь со своим поражением. — От таких вещей никто не застрахован, Бэкхён. Это всё не делает тебя глупым или слабым. Это просто случается. С разными людьми, — Чанёль целует его щёки-скулы до тех пор, пока они не высыхают и на коже не остаётся лишь смазанный румянец. Сейчас ему кажется, что он долго куда-то брёл, не зная куда и зачем. А теперь, наконец, понял. Чтобы быть с Бэкхёном, чтобы любить его, поддерживать, помогать, чтобы становится человеком рядом с ним. Чтобы вернуться к самому себе, исправить предыдущие ошибки, осознать что-то важное. Бэкхён усаживается нормально на колени, чтобы было удобнее обниматься. Его губы кажутся гладкими и немного воспалёнными, но сейчас его лицо так близко, что Чанёль может видеть на них маленькие трещинки, которые очень хочется зализать в поцелуях. Бэкхён задумчиво прослеживает пальцами прямые, чётко очерченные брови и касается острого пирсинга в цвет волос. На Чанёле он выглядит как-то по-особенному органично. Мужественно, но дерзко. Пальцы пробегаются по высокому, ровному лбу, и Бэкхён целует переносицу, соскальзывая невесомой лаской на скулы. У Чанёля бледная кожа и гладкие смольные волосы, здоровые и шелковистые на ощупь, которые Бэкхён не может перестать трогать, пропускать сквозь пальцы. Они не настолько длинные, как у него, и не скрывают кончиков торчащих ушей, которые так обаятельно краснеют, когда тот незаметно волнуется. — Ты чего? — Чанёль с нежностью смотрит не него. — Ничего, — смущается Бэкхён. — У тебя очень красивые уголки глаз. Они правда очень изящные и немного озорные, придающие взгляду ещё большей открытости. Бэкхён не знает, как можно быть идеальным даже в таких мелочах. — Разве они в принципе бывают хоть какими-то? — усмехается Чанёль. — Конечно. У тебя самые офигенные из всех, что я видел. — Вообще никогда об этом не задумывался, если честно. Но я рад, что тебе нравится. Бэкхён находит в Чанёле свои чувства. Спавшие, будто зимовавшие, они ждали лишь капельки тепла, чтобы раскрыться. Он так привык бегать от себя из одного угла своей личности в другой, не в состоянии осознать и принять, что это всё и есть он со всеми этими противоречивыми эмоциями и желаниями. Но сейчас, просто глядя на Чанёля, Бэкхён отчётливо понимает, как сильно хочет знать его, хочет спросить, о чём он думает, что любит, кто его друзья, что с ним было в прошлом. Хочет укутывать нежностью и заботой, обнимать, утешать. И немного сходить с ним с ума от чувств одних на двоих. Бэкхён ещё ничего никогда не хотел так сильно. Впервые он испытывает что-то настолько яркое и ослепительное, что он может вычленить это желание. И Бэкхён собирается следовать ему, чтобы жить свою жизнь и попытаться быть счастливым. Чанёль видит в его глазах отражение собственных чувств. Бэкхён не всегда проявляет их открыто, но это не смущает, потому что его взгляды говорят громче любых слов, а улыбки сияют ярче всех солнц на небе. И его такой яркий свет не обжигает, позволяя приятно греться в своих лучах. Так хочется приобщиться к этому свету, потрогать его, коснуться хотя бы на секунду. Но ему не нужно брать, Бэкхён даст ему сам. Вложит в руки, как уже вложил нить своей души. Всё получается как-то спонтанно. Чувства нахлынывают, как прибой, плескаясь где-то в горле. Бэкхён упирается руками в диван возле головы, опускаясь, и Чанёль чуть задирает голову, неуклюже тыкаясь носом в стёкла очков. — Прости, опять не вписался, — смущение прячется за тихими смешками, пока Чанёль аккуратно снимает с него очки и откладывает их на прозрачный столик. — Когда-нибудь я привыкну и перестану. — Запомни только, пожалуйста, куда кладёшь, — улыбается Бэкхён, слегка щурясь, как обычно в те редкие моменты, когда снимает очки. Поцелуи короткие и мягкие, но тело Чанёля реагирует быстро и правильно. С первого прикосновения губ нестерпимо хочется ещё и больше, но он лишь поднимает ладони вверх по худому телу до широкой спины, чтобы не испытывать соблазна на что-то большее. Он помнит, что Бэкхён говорил ему, и Чанёль не имеет права быть эгоистичным сейчас. — Не хочу сегодня спать на диване, — шепчет Бэкхён. Оба понимают, что он имеет под этим в виду, потому что Чанёль бы в любом случае не позволил ему там спать. — В кровать? — Чанёль едва справляется с дыханием. — Да, — такое мягкое, на выдохе, от которого тянет обещанием внизу живота. Бэкхён немного отстраняется, собираясь встать, но Чанёль не готов выпустить его из рук в такой момент и только перехватывает поудобнее, поднимаясь на ноги. Отпустить Бэкхёна сейчас — совершенное безумие, не когда он так близко, когда доверяет и так неуклюже хочет его в ответ. Болезнь набрасывается сильнее, когда Бэкхён чувствует спиной мягкую кровать и навалившегося сверху Чанёля. Мокнут и стекленеют глаза, и всё тело будто древенеет. Первые прикосновения отзываются ярким протестом в сознании, которое воет раненым зверем и бьётся в истерике, мечась в ужасе по черепной коробке. Мир, в котором живёт Бэкхён, пахнет страхом, болью, ненавистью, кровоподтёками. У него прогрессирующая дереализация, а из опыта только воспоминания о домогательствах матери-параноички и насильственном сексе с девушкой. Он всё ещё живёт в этих миражах, не в состоянии выбраться, продолжает возвращаться в них раз за разом, отчего фантомные ощущения чужих рук на коже отзываются в теле реальной болью. Бэкхён не знает о том, что помнит прикосновения матери — такие грязные, хамские, развязные, берущие. Лезущие, чтобы забрать своё, грубо и беспардонно, словно Бэкхён — не человек, не сын, не любимый ребёнок, а её любимая игрушка, красивая и покорная. Бэкхён помнит то ускользающее ощущение, как переставал существовать, пытаясь сбежать из реальности. Помнит, как она сначала забрала его личность, а потом захотела и его тело. Он помнит всё. Помнит ужас и страх от её пустых объятий. Помнит, как она жестоко избивала его утром перед школой, а по ночам трогала так, как не могла трогать его отца. И этого уже никогда не вытравить, не забыть, не избавиться. Бэкхён сорвано и громко дышит, и в глазах тихий ужас вперемешку с мольбой. Он снова боится так сильно, что теряет последние нити, связывающие его с реальностью. Перестаёт понимать, что происходит и только держится за Чанёля, чувствительно стиснув плечи. Хочется оттолкнуть, сбежать, спрятаться, как он всегда делал, но только тогда Чанёль, может быть, никогда его больше не найдёт. А Бэкхён так хочет, чтобы Чанёль его нашёл. Хочет зарыться в его надёжные руки, переждать бурю в тёплых и принимающих объятиях. Потому что Чанёль всегда рядом, чтобы отыскать его и вернуть в реальный мир. Рядом, чтобы помочь обрести себя заново на кровати, где он гладит его, успокаивая размеренными, монотонными движениями и тихими поцелуями. Чанёль приподнимается на локтях, заглядывая в глаза. Бэкхён смотрит почти умоляюще. Его разрывает от этих чувств, от того, насколько дорог ему Чанёль, от того как сильно он ему нравится и хочется давать ему лишь самое лучшее, но всё, что он может сейчас — лишь дрожать под ним, глотая слезы и страхи. Слова и непережитые чувства собираются влагой в уголках глаз. Они сидят в нем запертые, не в состоянии найти правильный выход, потопленные собственными руками на самой глубине подсознания под океаном застарелых травм. Бэкхён боится их, обманывается, заталкивая подальше, давясь. Не осознавая даже, что они живут в нём, но уже ненавидя всем своим существом. Чанёль целует его подрагивающие веки, щёки, вкладывая всю любовь и нежность, что пенится в нём медитативным шипением, успокаивая и расслабляя. Поэтому что всё это появляется в нём будто из ниоткуда из-за Бэкхёна и только для того, чтобы вылиться на него одного. Бэкхён не контролирует своё тело, беспорядочно вздрагивает, но с Чанёлем не так страшно. Чанёль помогает, страхует, его даже просить не надо. Он всегда рядом, чтобы поддержать, подхватить, взять на себя часть ответственности, которой ещё слишком много для одного Бэкхёна. Прикосновения Чанёля совсем другие — восхищённые, трепетные. Они не собираются брать того, что им не принадлежит. Чанёль касается его так, словно Бэкхён самое хрупкое и драгоценное, что есть в его жизни, ему даже не по себе от осознания, что кто-то мог касаться его по-другому. Он неумолимо оставляет поверх чужих касаний свои, и будет делать это до тех пор, пока из памяти не сотрутся ужасы прошлого, пока в сознании Бэкхёна не останется лишь он один. Чтобы всё его восприятие заполонил лишь Чанёль, чтобы он был везде, чтобы Бэкхён видел, чтобы чувствовал его, был с ним. Чанёль не спешит, зная, что им нужно время, чтобы привыкнуть, подстроиться, узнать. Это лишь первые слабые шажки навстречу друг другу, робкие «я тебе верю», «мне хочется быть к тебе ближе». Бэкхён накрывает одну руку Чанёля своей, но не останавливает, просто хочется прикасаться больше. Его хрупкое тело поломано психологическими травмами, оно неотзывчивое, зажатое, противоречивое. Бэкхён ощущает себя слишком открытым, но совершенно не чувствует прикосновений к собственному телу, даже не сразу может сказать, где его касается Чанёль. Не замечает, что ускользает от него. Бэкхён не знает, как ощущается ласка и нежность. Будто не может воспринимать этих чутких касаний, словно они жгут его кожу, а тело может чувствовать лишь боль. Бэкхён не умеет… ничего. Он не умеет ни отдавать, ни принимать, но так лихорадочно старается, что от этого получается только хуже. Он не отдаётся происходящему, вместо этого зачем-то пытаясь контролировать его. Прикосновения Бэкхёна совсем не такие, как у Чанёля. Они лёгкие, невесомые, будто он не уверен, в реальности собственного тела. Бэкхён мельтешит, суетится, как и всегда. Это возбуждает нереально, когда он делает кучу маленьких движений за секунду — выдыхает, моргает, стесняется, подставляет шею, нервной привычкой облизывает губы. Его пальцы путаются в волосах, перебираются на спину и гладят, касаются, слепо шаря ладонями по телу, задирая одежду в смутном желании быть ближе. Если бы Чанёлю было всё равно, он бы даже ничего не заметил, продолжая пользоваться им лишь в угоду собственным желаниям, чтобы просто подрочить себе его красивым телом. Схема давно отработана. Предыдущий опыт твердил, что удовольствие можно получать и так, от простых и старых, как мир, телодвижений. Но сейчас ему не всё равно. Чанёль хочет, чтобы краска расцветала на коже Бэкхёна от волнующего удовольствия, а не укусов и грубых движений. Чтобы внутренности сводило от дрожащей между ними нежности, а не боязни или страха. Он не хочет отключать голову, он хочет, чтобы Бэкхёну тоже было хорошо, чтобы он мог довериться себе и ему, но сейчас переживает слишком сильно, и Чанёлю нужно как-то расслабить его. — Я соврал тебе, — тихий шёпот в шею. — Немного всё-таки боюсь. Первый раз с новыми людьми всегда волнительно. А с девственниками так тем более. — Я не девственник, — фыркает Бэкхён, пытаясь в отместку увернуться, но в итоге лишь оказывается обездвижен окончательно. — Да, но после секса со мной, — жарко шепчет Чанёль в самое ухо, прижав к кровати, — ты поймёшь, что всё, что у тебя было до этого — не считается. — Поднимешь мою планку? — ещё пытается шутить Бэкхён, барахтаясь в его руках. — Именно, — Чанёль ловит намёк, усмехаясь, но сейчас у него другая цель. Он слегка приподнимается, чтобы видеть лицо: — Расслабься, я всё сделаю. — Но так… нельзя же. — Я знаю, но конкретно тебе можно. Хочу, чтобы ты просто лежал и стонал мне на ушко. — Всё… насколько плохо? — А я по-твоему похож на человека, которому не нравится, что сейчас происходит? — Я не знаю, — пугливо смотрит на него сквозь ресницы Бэкхён. — Я так сильно возбужден, что едва могу складывать слова в предложения, — и признаваться ему в этом совсем не стыдно. — Просто доверься мне. Пожалуйста. — Я верю тебе, — отвечает тихо, и Чанёль только сейчас понимает, что он у него попросил. Бэкхён доверяет ему. После всего. Для Чанёля это очень сильно и ценно. — Хочешь, чтобы я что-нибудь сделал? Как ты любишь? — Хоть как-нибудь, если честно. Глупый вопрос, понимает Чанёль. Было бы странно, если бы Бэкхёну нравилось что-то в сексе, который он не очень-то хотел. Тогда остаётся импровизация. Бэкхён слишком чуткий, остро ощущающий любую мелочь будто содранной кожей. Его эмпатичность чрезмерная, преувеличенная, доставляющая ему много страданий и боли. Он восприимчив к чувствам других и внушаем, ощущает чужие переживания даже сильнее, чем свои. Бэкхён не может находиться рядом, когда кто-то слишком обильно истекает эмоциями. Его начинает тошнить. Может становится стыдно за них, они могут бесить, раздражать — и он снова потонет в этом болоте. Но эмоции Чанёля всегда выверенные, органичные, правильные. Чанёль возбуждается быстро, вспыхивая, как спичка. Он и сам горячий, как самое настоящее пламя. Только его тепло совсем не пугает, оно горит ровно и ласково, но грея ярко и сильно. Оно вьётся, облизывает Бэкхёна, обволакивает с ног до головы, гладит. И все мысли сгорают в его огне, а среди пепла, на этом обожжённом пустом пепелище, каким было его тело и душа, он вдруг ощущает мягкие касания. Поцелуи в шею неожиданно приятные, Бэкхён выдыхает судорожно, стесняясь стонать, но Чанёль ощущает, как на спине, дёрнувшись, сжимаются его ладони. Кажется, что никогда ещё простые прикосновения не были так приятны и не ощущались так полнокровно. Он жмурится от ощущений, и часто, словно испуганно, дышит, слегка отвернув голову, позволяя делать с собой всё, что угодно. Чанёль вслушивается в его сбивчивое, встревоженное дыхание, настраивается на его тело и даёт почувствовать своё желание. Бэкхён с готовностью размыкает губы, прижимается, и Чанёль углубляет поцелуй, закидывая его ноги себе на поясницу. Мышцы напрягаются, от этого ощущений больше и приятно до дрожи. Чанёль хорошо знает, что делает. Бэкхён раскрывает колени сильнее, чтобы быть ещё ближе, и неожиданно стонет, так физически отчетливо ощущая чужое возбуждение. У Чанёля всё стягивает внутри от его голоса и мурашки по спине бегут. Бэкхён такой нежный с ним, аккуратный, приятный. Он подстраивается под него, под движения, прилежно отзываясь тихими, бархатными стонами на особо чувствительные толчки. Чанёль чувствует, как дрожат ноги Бэкхёна вокруг его тела, и слышит его тихие, рваные выдохи-выдохи, трогает везде, не в состоянии насладиться. Сжимает выступающие над линией домашних штанов косточки, стекает широкими ладонями по изгибу худеньких бёдер и нежно гладит до самых коленей. Он осторожен, но ровно настолько, насколько нужно, это не затмевает его горячности и желания. — Я могу? — Чанёль слегка задирает футболку на боку, поглаживая пальцами поясницу. Бэкхён больше всего боялся этого момента, когда ему снова придётся снять верх, оголив тощий торс, но кивает, жмуря глаза. Чанёль задирает ткань и целует между рёбер, ладонью соскальзывая ниже, накрывая шов на штанах, потирая через одежду. Бэкхён судорожно вдыхает и выгибается от приятной ласки, смущённо касаясь пальцами чужих волос. Чанёль чувствует, что он ещё совсем не возбужден, и, кажется, сам стесняется этого. — Ты в порядке? — жаркое дыхание опаляет губы. — Да, — растерянный выдох. — Тебе нравится? Мне продолжать? Бэкхёну хочется ответить, что да, всё просто идеально, неужели ты не видишь, но получается лишь издать какой-то смазанный скулящий звук, утвердительно дёрнув головой. Он сбито и глубоко дышит ртом, отчего на впалом животе резко проступают мышцы. Его костистая, неестественная худоба, сухо перекошенная рельефом, больно режет зрение. Взгляд западает во впадины между рёбер и глубокие борозды чуть сбоку, что разрезают кожу зубчатыми, косыми мышцами. Чанёль раздевает его до конца, и Бэкхён взглядом просит разрешения сделать то же самое. Он так хотел снова прикоснуться и сейчас, наконец, освобождает его от футболки, оставляя на ключицах влажный восхищённый выдох. Бэкхён гладит, вычерчивает мышцы, пока Чанёль зацеловывает его плечи и рукой скользит по обнажённому животу, оставляя короткие поцелуи на рёбрах. Наслаждается нежностью кожи и немного колеблется, раздумывая, будет ли лучше сделать это ртом, но останавливается для начала на руке и ловит момент, чтобы пробраться под резинку штанов. Бэкхён скребёт пальцами по коже, едва дыша, но царапать не решается. Чанёль ориентируется быстро и достаёт из-под подушки смазку, в следующий раз касаясь уже смазанной ладонью. Тело быстро отзывается на ласку, и Чанёль пробует по тихим выдохам Бэкхёна сориентироваться, как ему нравится больше всего. — Где приятнее? — шепчет Чанёль, целуя за ухом и трогая где-то под головкой. Ощущения отличаются, но Бэкхён не может понять как. — Не знаю, — беспомощно выдыхает он, но выгибается за рукой, телом прося дать больше. — Сильнее? — слышит Бэкхён сквозь свое оглушительное дыхание. — Да, — почти невменяемо стонет в самые губы. Чанёль продолжает двигаться, не спеша, ровно, иногда сдавливая чуть ощутимее, чтобы услышать задушенный вдох. Их общее дыхание становится гуще, тяжелее, Бэкхён пропускает руку между ними и пробирается под чужую одежду, ловя тычущуюся в ладонь головку. Но не обхватывает, прижимается одними лишь подушечками, соскальзывая по смазке. Ему кажется, что Чанёль сейчас её откинет, и зажмуривается, едва не дрожа от страха, но тот лишь срывается на мягкий, хриплый стон. Бэкхён пробует гладить очень аккуратно и не спеша, чтобы долго не проходила первая ощутимость, и можно было запомнить все места. С Чанёлем просто — он чувствительный и отзывчивый. Легко уловить, как ему нравится больше всего, и Бэкхён просто продолжает, оставляя мокрые поцелуи повсюду, до чего может дотянуться, дико заводясь от чужих жарких выдохов в плечо. Чанёль беззастенчиво поощряет почти каждое его движение, обхватывает его всего, и они так остервенело прижимаются друг к другу, что уже не разобрать даже, кто из них дрожит сильнее. Чанёлю не требуется много времени, он мягко стонет и кончает первым, тяжело выдыхая в спутанные волосы. По спине пробегает остаточная дрожь от того, как Бэкхён всхлипывает, чувствуя, как становится мокро между пальцами. — Можешь вытереть об меня, — роняет смешок Чанёль, когда замечает его замешательство. Бэкхён обдумывает его предложение ещё секунды две, а потом вытирает ладонь себе об живот. — Плохая идея, — снова смеётся Чанёль, невозмутимо укладываясь на него сверху. Чанёль восстанавливает дыхание у него на груди, и хоть Бэкхён всё ещё возбуждён, он не думает, что сможет кончить сегодня, перенервничав. Бэкхён расслабляется, поглаживая чуть дрожащие плечи и взмокший затылок Чанёля, слегка почесывая за ушами и испытывая явное облегчение от того, что они закончили. Он чувствует отвращение к себе за это, ведь всё было хорошо, ему понравилось, но иррациональные страхи слишком глубоко сидят в его сознании. Напрягается невольно, когда Чанёль слепо мажет губами по раскрасневшимся плечам, вдыхая едва проступивший запах, но тут же забывается, млея от тающих поцелуев, что опускаются вдоль чёткой линии челюсти. Кончики чёрных волос, спадают на глаза, и Бэкхён заводит их назад, шёлково пропуская сквозь пальцы, бесцельно гладя по голове. И совсем не ожидает от разморённого Чанёля такой прыткости, когда тот двумя поцелуями спускается вниз и сдвигает резинку штанов, легко куснув за подвздошную косточку. Бэкхён дёргается, резко понимая, что он собирается делать. — Нет, пожалуйста, не надо… — Почему? — не понимает Чанёль. Бэкхён откидывается на спину, тушуясь, не зная, что отвечать, и чуть сгибает колени, мешая. — Ты стесняешься? Боишься? — Чанёль снова нависает над ним, но Бэкхён не отвечает ничего, за него всё говорят расширенные от страха глаза. Он тянет к Чанёлю руки, прося поцелуй, и ему не отказывают, мягко лаская прикосновением. Пальцы Бэкхёна снова оказываются в волосах, касаются горящих ушей, но локти продолжают зажато прижиматься к телу в неосознаваемом защитном жесте. Чанёль накрывает руку Бэкхёна своей и целует сердце ладони, спускаясь поцелуями к нежному запястью. — Просто не хочешь? Если проблема только в том, что ты стесняешься, то я попробую тебя уговорить, уж прости. — Ну попробуй, — Бэкхён сам не знает, как у него получается звучать так дерзко. — Это значит «да»? — Это значит «может быть». — Хорошо. Тебя что-то конкретное смущает? — Я весь мокрый, — Бэкхён говорит это так, словно это должно быть чем-то отвратительным для Чанёля. — Мне… некомфортно. — Некомфортно из-за меня? — Чанёль осознаёт, что не очень понятно изъясняется, но если он всё понял правильно, Бэкхён должен понять его. — Ну д-да. — А если я скажу, что очень хочу это сделать? Бэкхён смотрит на него с каким-то диковатым замешательством. Да в чём вообще была проблема его бывшей девушки? — Я правда хочу, — Чанёль сильнее склоняется к нему, понижая голос, — и, если хочешь знать, я мечтал об этом ещё с того самого дня, как впервые увидел тебя, — вкрадчиво нашёптывает он. — А потом каждую ночь перед сном представлял, как однажды ты будешь стонать от удовольствия под моими губами. Бэкхён чувствует, как вспыхивают его щёки, и прячет лицо на чужой шее. — Теперь это «да»? — сипло смеётся Чанёль, поглаживая по затылку. — Да, — Бэкхён смущённо укладывается обратно, кусая губы, не в силах смотреть на Чанёля, который целует его грудь и пробегается пальцами по бокам, стягивая, наконец, с ног свободные штаны. На тонких бёдрах белёсыми стрелами сверкают шрамы от порезов. Чанёль едва может вынести. Он даже представить себе не может, как сильно страдал Бэкхён, что был в состоянии сделать это с собой. — Ну не пялься, — слабо трепыхается он, боязливо подтягивая колени. — Лежи смирно, — нежно шикает на него Чанёль, снова куснув подвздошную косточку, от чувствительных прикосновений к которой у Бэкхёна едва не останавливается сердце. Чанёль привстаёт и коротко целует коленку, чтобы улечься ниже, уложив ослабевшие от напряжения бедра себе на плечи. Опускает голову и вылизывает нежное местечко, где низ живота переходит в бёдра с внутренней стороны. Бэкхён изо всех сил старается не дёргаться, когда Чанёль несколько раз щекой задевает нежный член, но не получается, и холодные пятки пару раз соскальзывают по спине. Он не успевает привыкнуть к ощущениям поцелуев на головке, когда мягкие губы соскальзывают по стволу, и Бэкхён инстинктивно вводит член глубже в горло. Он пугается до ужаса и дёргается всем телом, заполошно шепча «прости-прости», но Чанёль успокаивающе гладит его по низу живота, уговаривая лечь обратно, и продолжает. Бэкхён так ранимо всхлипывает, поджимая колени, что невольно приходится смягчить давление и выровняться в движении. Всё тело болезненно ноет от по-новой накатываюшего возбуждения, когда Чанёль слышит его неуверенные, дрожащие стоны. Кончает Бэкхён тихо. Обессиленно раскидывает локти и дышит, размеренно и глубоко, пытаясь осознать себя заново. Довольный и лохматый Чанёль возвращается на своё место и целует его взмокший висок, проскальзывая между чужих пальцев своими, вытягивая руки над головой и горячо прижимаясь всем телом. Бэкхён неожиданно целует первым, непривычно расслабленный и мягкий после оргазма, а потом позволяет сгрести себя в объятия и умиротворённо затихает, прикрыв блестящие глаза и ткнувшись Чанёлю в грудь. Реальность ещё немного рябит, но он чувствует глубокое, чуть сорванное дыхание Чанёля, колышущее волосы, и ускоренное биение его сердца под щекой. Тощие рёбра Бэкхёна слегка раскрываются под ладонями при каждом вздохе. Чанёль чувствует себя удовлетворённым и переполненным нежностью. Он гладит подушечками пальцев плечи и руки, и они нежатся ещё какое-то время в догорающем тепле тел друг друга. Так приятно чувствовать, что им обоим хочется удержать на подольше этот ускользающий сквозь пальцы момент близости. Он оказывается именно тем, что хочется переживать каждый раз. — С тобой так ахуенно, — тихо признаётся Чанёль. — Тебе правда понравилось? — Да. С вами приятно иметь дело, Бён Бэкхён. Вы вообще очень приятный, — Чанёль многозначительно проводит пальцами по бедру, гладя мягкую кожу. — А ещё очень горячий и пиздец как дрочно стонете, — усмехается он больше от того, как Бэкхён смущается, снова прячась. Чанёль не знает, как можно продолжать смущаться рядом с человеком, которому только что кончил в рот. — А ты? Ты в порядке? — Да, — улыбается во взмокшую кожу Бэкхён, не собираясь переставать дышать в его шею. — Спасибо. — Тебе не нужно благодарить меня, — Чанёль зарывается пальцами в его окончательно разлохматившиеся волосы, и что-то тянет в желудке от невыразимой нежности. — Но мне хочется, — возражает Бэкхён, ластясь. — Правда спасибо. Может быть, я даже изменю свое отношение к сексу. — Может быть? — Если ты постараешься. — О, я очень сильно постараюсь. Бэкхён с благодарностью обнимает. — У тебя нет покурить? — неожиданно спрашивает он через пару минут. — Ты же отродясь не курил. — Мне что-то захотелось. — Не помню, есть ли где-то сигареты, могу электронку дать. — Неси. — Потерпи тогда, я заправлю, — Чанёль сонливо приподнимается и щурится так, будто только что проснулся. — А то уже отошёл от дел. Он встаёт с кровати, обнажённый по пояс, и Бэкхён непроизвольно заглядывается на его красиво сложенное тело и влажные потёки спермы на животе. Чанёль перебирает в ящике стола довольно аккуратно сложенное барахло и достает небольшую электронку. — Я большую хочу, — требует Бэкхён. — Большие курятся, как кальян, — предупреждает Чанёль. — Кальян курил когда-нибудь? — Нет. — Сигареты тоже нет? — Нет. — Тогда без разницы. — А в чём разница? — Сейчас расскажу. По вкусу есть пожелания? — Клубничное есть что-то? — Прям клубничного нет, есть candy, что бы это ни значило. — Давай. Чанёль скидывает всё на кровать и отходит к окну. — Я открою, а то будем как в кальянной сидеть. По дороге обратно он поднимает с пола свою футболку и ей же вытирается. — Нет, не нужно, я схожу в душ, — тараторит Бэкхён, когда Чанёль надвигается на него, чтобы сделать с ним то же самое. — Поздно, — трагично сообщает он, насухо вытирая Бэкхёна и накидывая ему на плечи одеяло. — Вот так. Чанёль устраивается рядом, вытаскивает из электронки какой-то прозрачный блок и заливает туда жижу. — Короче, в чём разница. Маленькие курятся, как сигареты. У них тугая затяжка — как в сигаретах — и ты дым в лёгкие сразу вдохнуть не можешь. Сначала набираешь в рот, потом уже можно делать вдох. Большие курятся, как кальян. Делаешь вдох просто как обычный вдох, сразу в лёгкие. Если никогда не курил сигареты, то привыкнуть к кальяну, наверное, даже проще. Первый раз скорее всего закашляешься, сработает обычный рефлекс, потому что ты по сути вдыхаешь взвесь воды. Вроде по теории всё. Чанёль делает расслабленный вдох, чтобы распарить электронку, от его припухлых губ расходится дым, и он выдыхает в бок огромное облако пара. Бэкхён сразу понимает, что он имел в виду, когда говорил, что они будут сидеть как в кальянной. — Держи, пробуй, — предлагает Чанёль после ещё пары затяжек. — А у меня получится умереть от передоза никотина? — Нет. Умереть можно, наверное, только если выпьешь его чистым. Для больших устройств вообще концентрация минимальная, потому что они дают очень много пара. Из-за этого и вкус ярче. — Грустно, но не смертельно. Хоть ароматизатора поем. Бэкхёну только дай побаловаться, он особо не раздумывая, затягивается, но ожидаемо давится, закашливаясь. — Мне кажется, твой новый парень на тебя плохо влияет, — ехидничает Чанёль. — Не надо воды? — Нет… — сипло отзывается Бэкхён, голос не слушается. — Испортил такого хорошего мальчика. — Не льсти себе. Как ты испортишь суицидника, научив его курить? — Знаешь же, что человеку, собравшемуся прыгать с моста, надо предложить сигаретку? С сигарет хорошо попускает. — Даже не знаю, полезна мне эта информация или наоборот. — Главное, просто не дать человеку сделать это, — неожиданно серьёзно говорит Чанёль. — У человека изменено сознание в этот момент. Завтра он может даже не вспомнить, почему вдруг решился. — Утрированно, но да. Самоубийства — это часто об импульсивности. Их можно предупредить, просто отобрав у человека способы в нужный момент. Другое дело, что наутро легче ему всё равно не станет. — Мне страшно оставлять тебя одного, — тихо признаётся Чанёль. — Очень тяжело отпускать… когда прощаемся. Бэкхён чувствует, как его кидает в жар, потом в холод. По спине разбегаются противные мурашки. — После того, что ты видел? — усмешка кривит губы. — Не только. — Можешь не переживать, мне уже совесть не позволит — ты ведь тогда расстроишься. — Ты в этот момент будешь думать обо мне? — Ну да. О чём мне ещё думать? Чанёль вздыхает. Будет тяжело. Бэкхён продолжает увлечённо вдыхать пар, пробуя разные затяжки. У него никогда не было компании, в которой он мог бы попробовать всю эту запрещёнку. Нереализованный с годами интерес к такому баловству всплывает довольно ожидаемо, и Чанёль не против ему всё показать и дать попробовать под своим чутким контролем. — Чему тебя ещё научить? Пить? Нюхать клей? Трахаться в туалете клуба? — А нюхать клей прикольно? — Кому как. Мне не понравилось. — А секс в туалете? — Такое себе. Если захочешь, то без проблем, конечно, но, как по мне, это себя не уважать. Там же грязно. — Ну посоветуй тогда мне что-нибудь. — М-м. Набить татуировку? — Можно, — соглашается Бэкхён, выдыхая дым, запрокинув голову назад. — Заодно шрамы перекрыть. На плечи будет легко придумать. А что на бёдра… не знаю. — Здесь удобно бить что-то длинное, типа змей и драконов. «Здесь» — это траектория бедро-косточка-талия. — Слишком по-гейски, не? — Не знаю, я бы сказал, на шесть из десяти. — Ну, если ничего не придумаю, набью твой портрет. В профиль и в анфас. На левое и на правое. — Тогда уж лучше пирсинг. — Тоже как-то по-гейски. — Мне кажется, крашенные в розовый цвет волосы больше по-гейски. Бэкхён поменял цвет ещё неделю назад, и, судя по динамике, с розовыми он тоже проходит от силы пару недель. Чанёль уже оценил эту ролевую игру, когда каждое утро просыпаешься с новым человеком, пока не вспомнишь спросонья, что это просто Бэкхён опять перекрасился. — Это персиковый, а не розовый. — Персиковый звучит больше по-гейски, чем просто розовый. — С каких пор ты специалист по степеням гейства? — Просто я дольше гей, чем ты. — Чем докажешь? — А ты? — Ничем, — улыбается Бэкхён. — Я бы сходил на детектор лжи, но, мне кажется, он не поможет. Датчики не фиксируют ложь, если человек сам искренне верит в то, что говорит. Это логично. А если я искренне не ебу, нравятся мне мальчики или девочки? Как он зафиксирует, что я соврал? Чанёль насмотрелся в своей жизни на парней, которые сначала — «ты самый лучший, мне только с тобой хорошо, ты открыл мне глаза», а потом внезапно — «ты ошибка природы, а я вообще не гей, я нормальный». И потом, естественно, всё по кругу. Но это не случай Бэкхёна. Бэкхён не бегает между лагерями, он просто не может осознать многообразие граней человеческой сексуальности. Он пытается впихнуть его в рамки своей незрелой психики, а оно туда не влезает. Хочется как-то поддержать. Чанёлю даже представить страшно, как это тяжело — уживаться с непониманием себя. Когда система мира не влезает в твою собственную и загружается с кучей ошибок, отчего выпадают бесконечные противоречия. Бэкхён многие вещи воспринимает так, будто они взаимоисключают друг друга. Чанёль не удивляется, что ему так тяжело со всем этим справляться. Его ломает каждое принятое решение. Потому что едва что-то меняется в личности Бэкхёна, как он перестаёт себя узнавать. — Просто будь с тем, кто тебе нравится прямой сейчас, — Чанёль берёт его ладонь в свою и сжимает, не отпуская, давая немую поддержку. — Не думай… Просто живи. — Ты такой простой, — в очередной раз усмехается Бэкхён. — Именно такой я тебе и нужен, — Чанёль протягивает руку, чтобы с нежностью поправить чёлку. — Мне очень нравится цвет. У тебя красивые волосы. — Точнее то, что от них осталось? — Ты не можешь без этого, да? — Я просто разговариваю так, — смущённо улыбается Бэкхён. — Пирсинг, кстати, прикольно… но только не на лицо, наверное. — У тебя такая внешность, что тебе что угодно подойдёт. — Может, язык? — Язык? — Ну да, говорят, приятнее, если с пирсингом сосёшь. — Это работает, только если ты изначально хоть что-то умеешь. — Я смотрю, ты всё уже в этой жизни попробовал. — Я тебя об этом предупреждал. Слушай, придумал: давай составим список, чего ты никогда не делал, и будем закрывать твои подростковые гештальты. — Давай. Чанёль встаёт взять телефон с пола. Комната маленькая — и он почти сразу усаживается обратно. Не записывает ничего про пирсинг. Не хочется предлагать что-то касающееся внешности, потому что Бэкхён выглядит… как Бэкхён. Чанёль всегда в своих мечтах вспоминает его чистую гладкую кожу, пушащиеся от осветления волосы с аккуратным окрашиванием. Пустоватый стиль в одежде и полное неприятие деталей, кроме извечных очков и часов. Которые добавляют изящного лоска повседневной простоте. Это тот самый случай, когда смотреть особо не на что, но ты продолжаешь неотрывно смотреть, будто заворожённый. Чанёль постоянно себя на таком ловит. — Кататься ночью на машине? — предлагает он первым пунктом. — Это твоё желание? — Ой, не хочешь — не надо. — Нет, мне нравится. И секс на капоте допиши. — Смело, — отмечает Чанёль, печатая. — На крыши лазил когда-нибудь? — Нет, — врёт Бэкхён. Не хватало ещё объяснять, что он там делал. — Тогда это тоже. Хм. Может, скинуть мне нюдс? — Опять твоё желание? — Просто накидываю варианты. — Записывай. Ещё хочу напиться в хлам. А потом блевать. — Хотя бы раз в жизни нужно обязательно, — одобряет Чанёль. — И я никогда не был в клубе. — Это легко. Вообще любой, какой захочешь. Я достану приглашение, если нужно будет. — Чанёль, скажи честно… — М? — Это ведь ты бросал всех своих бывших? — Да, а что? — Просто я бы вообще не понял, если бы это они от тебя уходили. — Почему? — Потому что от таких, как ты, не уходят. Чанёль усмехается. А Бэкхёну уже надоедает мучить электронку, и они снова целуются, делясь теплом кожи и сладостью ароматизатора. — Хочу тебя снова, — нежно шепчет Чанёль, мягко роняя на спину щекотно хихикающего где-то на уровне груди Бэкхёна. Одеяло храбро откинуто, и можно снова нежить и любить доверчиво открытое тело, тиская щуплые бёдра. — Совсем забыл, я же тебе подарок купил, — абсолютно не вовремя вспоминает Бэкхён. — Какой? — с детской непосредственностью выпаливает Чанёль, моментально забывая о том, чем они вообще тут занимаются. — Узнаешь, — игриво щурит глаза Бэкхён. — Закрой глаза. И не подглядывай. Чанёль выполняет просьбу, и Бэкхён сползает с кровати, усаживая его на край. Слышно, как он спешно перебирает вещи в своём рюкзаке, который собрал специально для ночёвки и пары дней вне дома. Потом что-то шуршит, но по звукам не получается догадаться. А Чанёлю ужасно любопытно, он едва не дёргает ногами в нетерпении, и сильно жмурится, чтобы точно ничего не увидеть, потому что Бэкхён попросил не подглядывать. Неожиданно голая кожа чувствует что-то мягкое и приятное, а на колени возвращается тяжесть. — Решил купить тебе что-нибудь, чтобы ты не мёрз, пока я хожу в твоей ветровке. Чанёль открывает глаза и не понимает, куда ему нужно смотреть, потому что он не ожидает увидеть обнажённого Бэкхёна у себя на коленях, завёрнутого лишь в большую светло-серую толстовку. — Вау… — Чанёль только и может, что только продолжать глупо пялиться. Его гипнотизирует хрупкая родинка в ярёмной ямке на уровне его глаз. — Нравится? — с придыханием спрашивает Бэкхён, выглядя таким искренним. — Очень, — только и может ответить Чанёль, разглядывая его. — Это что, Loverboy? — он только сейчас замечает красный логотип на груди и, наконец, понимает, что это и есть его подарок. — Ага, — Бэкхён доволен собой. Чанёль не знает, как он это сделал. Толстовка больше в стиле Бэкхёна — большого размера и спокойного базового цвета, но ему безумно нравится. Наверное, так и задумано. Чанёль не сможет не вспоминать о нём, когда будет её надевать. Бэкхёну идёт цвет. Он блёклый, но почему-то такие цвета не делают блёклым Бэкхёна, как это всегда бывает. Родинки кажутся темнее, кожа медовее, губы чуть ярче. Швы на плечах слишком мило спадают вниз к локтям, а длинные рукава так и норовят упасть с запястий и скрыть кончики пальцев. Молния наполовину расстёгнута, и кажется — стоит немного потянуть вниз, и ткань легко соскользнёт с плеч. — Мне очень нравится, — руки обхватывают талию. — И ты мне очень нравишься. Спасибо. Это будет самая дорогая вещь в моём шкафу. Бэкхён хихикает в шею. Чанёль ведёт ладонью по бедру выше, и это на самом деле такое наслаждение трогать его голые тазобедренные кости, сжимать и трогать выгнутую спину. — Ты можешь попробовать подвигаться, — негромко предлагает Чанёль, но поймав растерянный взгляд, объясняет: — Ну, потереться. Может быть, тебе понравится. — Я не уверен, как… — Держись за меня, — Чанёль, аккуратно приподняв, притискивает его поближе и закидывает обе его руки себе на плечи. Бёдра чуть подрагивают под пальцами в отголосках удовольствия, когда Бэкхён делает первые движения. — Не больно? Отрицательно машет головой, туго двигаясь на нём и сильнее раздвигая ноги. Чанёль расстёгивает худи до конца и забирается рукой на спину. Молния царапается между ними, маленькими иголками впиваясь в кожу, а Бэкхён изнеженно стонет, когда ткань штанов сухо трётся о тонкую кожу. Чанёль залипает в зеркало на тонкие руки в волосах и колени, стянувшие его бёдра. Это было его личное дизайнерское решение, поставить напротив кровати шкаф с зеркалами. Он замечает в зеркало свой телефон, так и оставшийся лежать, и незаметно берёт его в руки. Неожиданно над ухом срабатывает затвор, и Бэкхён оборачивается на звук, пытаясь понять, что происходит. Чанёль показывает ему фотографию, которую только что сделал, и кажется, что он заставит её сейчас удалить, но Бэкхён лишь с интересом берёт телефон в руки, садится так, чтобы им обоим было видно и приближает кадр, разглядывая. На фото он гибко гнёт спину, стараясь прижаться ближе, уронив голову на плечо и сжав рукой волосы у чужого виска, а Чанёль утыкается между его плечом и шеей, глядя точно в камеру, хищно прищурившись. Они оба встрепанные, а на заднем фоне белеет недвусмысленно смятая постель. Венозные бледные руки обхватывают Бэкхёна за голую спину, потому что худи уже болтается у него где-то на локтях. — Мне нравится, — улыбается Бэкхён, — скинь мне. — А запостить в Инстаграм можно? — Только отметь меня, — Чанёль не понимает, шутит он или нет. Бэкхён сидит на нём, положив щёку на плечо, и следит за пальцами Чанёля, обрезающими фотографию. — Ты всех своих бывших выкладывал? — Нет, ты первый. — Почему? — Я тогда ещё не был популярен, они не соглашались. — Серьёзно? — Нет, просто они были на шесть из десяти. Бэкхён едва не давится смехом. — Это как-то жестоко, разве нет? — Да какая теперь уже разница. — Но подожди, разве это не опасно? В смысле, это же серьёзно. Это не помешает карьере? Я не хочу тебя отговаривать, просто боюсь, что это может плохо кончится. Разумные слова Бэкхёна моментально отрезвляют, возвращая Чанёля в жестокую реальность. — Я просто подумал… что на самом деле хотел бы сделать это. Ради тебя. И ради нас. — Мне не нужны подтверждения, — тихо, но серьёзно говорит Бэкхён, — тебе не нужно никому ничего доказывать. Главное, что мы с тобой вместе. — И ты правда будешь согласен всю жизнь делать вид, что мы с тобой просто лучшие друзья? — А зачем идти на принцип? Для меня главное защитить тебя и нас. Чанёль и не ожидал другого от Бэкхёна. — Такая горячая фотка, жаль, мир не сможет ей насладиться, — сокрушается он, откидывая телефон. — А твои родители знают? — разговор вдруг становится ещё более серьёзным. — Мама с сестрой знают. А своего отца я, считай, не знал. Давно уже им сказал, не было какой-то особой драмы. Тем более, что маме уже достаточно внуков, она едва успевает баловать и облизывать двух гавриков сестры. Теперь хотя бы по закону вежливости Чанёль должен спросить то же самое у Бэкхёна, но там и так всё понятно. — А как давно ты не общаешься со своими? — Примерно с окончания школы. Я пытался потом пару раз наладить контакты с ними, но бесполезно. Они не видят дальше собственного носа. Чанёль гладит по спине, стараясь передать немного поддержки. — С-с, — вдруг передёргивает плечами Бэкхён. — Что такое? — Этикетка, — неловко жалуется. На губах мелькает хитрая улыбка. — Ну, значит, пора её отодрать, — загадочно говорит Чанёль, падая на спину и роняя смеющегося Бэкхёна на себя.