Пересекая

В одну из ночей Бэкхён стоит на балконе в одной лишь футболке и рассеянно курит, методично заполняя себя дымом. В теле слабость вместо истомы, в горле — тошнота, но он старается думать, что это от сигарет. Холод улицы остужает бурлящую внутри злость, а лицо Бэкхёна, тонкое и непроницаемое, заледеневшей коркой скрывает все эмоции под собой. Ему не хотелось. Он просто растерялся. У Чанёля так горели глаза, что он просто не смог отказать и поддался ему. А теперь Бэкхён невидяще смотрит перед собой, сквозь прозрачный воздух, и думает, что воздух, наверное, очень сложно защищать. Вот и его нечётко очерченную личность примерно так же проблематично. Самого раздражает, как он может вытерпеть слишком много, не замечая, что ему не хочется, что ему неприятно, обидно, больно. Родители убили в нём напрочь чувство отвращения. Когда заставляли делать то, что он не хотел. Когда кормили, а он не был голодным, игнорируя его протесты и доводя шантажом и извращёнными запугиваниями до слёз и истерик. Бэкхён теперь даже не замечает, когда делает что-то, что ему не нравится. Он даже не хочет курить сейчас. Но возвращаться к Чанёлю в постель он не хочет ещё больше. Голые ноги коченеют. Зубы стучат, и затягиваться получается уже с трудом. Бэкхён смотрит на дымящуюся сигарету, а перед глазами она уже истлевает его кожу, выжигая кровящую рану. Каким-то невероятным усилием воли он справляется с собой, сдерживается, чтобы не психануть, не сжать в ладони горящий пепел, моментально чувствуя отрезвляющую боль. Разделавшись с окурком, Бэкхён проскальзывает обратно в комнату, отчего лёгкие шторы колышутся от объемов прохладного ночного воздуха, впущенного внутрь. — Бэкхёни, чего ты там ходишь? Я уже спать хочу, — доносится сонный голос со стороны кровати. Бэкхён тоже хочет спать. Но он почему-то терпел всё это время ради Чанёля, который теперь ещё и чем-то недоволен. Как он вообще смеет говорить о какой-то там любви, если даже никогда не утруждает себя потерпеть неудобства ради Бэкхёна? Внутри жжёт раздражение, необоснованное, непонятное. Бэкхён злится и сам не понимает на кого. На Чанёля, на самого себя, на свои чувства, на всё вокруг. Он чувствует себя беспомощным и неуправляемым, близким к тому, чтобы сорваться. Но в итоге только упрямо сцепляет зубы и, не говоря ни слова, берёт свою подушку и демонстративно уходит спать на диван, наивно надеясь на то, что Чанёль не пойдёт за ним и просто оставит в покое. Чтобы Бэкхён мог в гордом одиночестве вдоволь настрадаться из-за несправедливости этого бездушного, глухого к нему мира. В собственном доме теперь неприютно, незнакомо и холодно, будто эта квартира перестаёт быть его, когда между ними что-то случается. Бэкхён старается никуда не смотреть, потому что темнота наползает, давит на сознание, уже протягивает от сумрачных силуэтов к нему свои лапы, и последние несколько метров он почти пробегает, юркая под плед на диване и с силой зажмуривая глаза. Едва выдыхает, пытаясь унять разошедшееся сердце, вжавшись лбом в спинку, как слышит за спиной аккуратные шаги. Чанёль устал и хочет спать. И Бэкхёну лучше бы отложить свои истерики, но если сказать сейчас что-то об этом, они потратят как минимум всю ночь на то, чтобы объяснить Бэкхёну, что Чанёль его не ненавидит, и только потом смогут вернуться к обсуждению самой проблемы. Конфликт надо закрыть как можно быстрее, и до того, как он примет для Бэкхёна опасные формы. Потому что чем дольше он находится в этом состоянии, тем тяжелее ему потом выбраться. Бэкхён заведомо чувствует это давление. Что Чанёль не выспится из-за него. Мимолётно проскакивает мысль, что он мог бы ударить его сейчас. Бэкхён очень хотел бы не знать — каково это, когда тебя бьёт любимый человек. На кухне вообще есть ножи… Он снова зажмуривается, пытаясь не представлять, как нож легко вспорет его кожу, и будет кровь, много крови. Она зальёт все ноги и будет вытекать вязкими упругими точками… — Бэкхён? Ты злишься? — видение рассеивается, когда Чанёль аккуратно касается его плеча, присаживаясь рядом. — Нет, не злюсь, — глухо отзывается Бэкхён. — Зли-ишься, — тянет Чанёль, задирая футболку на животе, не слишком сильно, чтобы не обидеть таким поползновением на личное пространство, но достаточно для того, чтобы помочь выйти из себя. Но Бэкхён лишь дёргает ткань обратно вниз и ничего не говорит. Только заворачивается сильнее в клубок. — Ну хочешь, наори на меня? — непринуждённо предлагает Чанёль, устроив ладонь на его бедре. — Побей посуду? М? Чанёль всегда думал, что психи буйные. Но Бэкхён совсем не буйный. Он ни разу за всё время не тронул Чанёля и не сказал ему ни одного плохого слова. Бэкхён может только насмерть обижаться и плакать, горько и надрывно, разрывая Чанёлю сердце в клочья. — Бэкхён, ну так нельзя: всё всегда направлять в себя. Я знаю, ты боишься обидеть меня, но так нельзя. — Чанёль чуть тормошит его, только это тоже ни к чему не приводит. Бэкхён продолжает упорно молчать, как партизан. Он не умеет пользоваться плохими эмоциями для построения отношений. Ему неприятно, когда делают что-то, что Бэкхёну не нравится, но он не может нормально выразить свое неудовольствие, потому что боится любой агрессии и запрещает себе чувствовать злость совсем. Ему кажется, что он не может испытывать таких чувств, он же любит Чанёля. Невозможно же злиться и любить одновременно? И он держит это в себе столько, сколько ему удаётся, разрушая себя, но однажды накопленный негатив всё равно импульсивно проявляется, разрушая уже их отношения. Чанёль вздыхает. — Давай, иди ко мне, — и затаскивает несопротивляющегося Бэкхёна к себе на колени, прижимая к своему телу. Тот никак не реагирует, даже не вырывается. Справляться с закрывшимся Бэкхёном сложно. Приходится раз за разом заново завоёвывать его доверие, будто ему тяжело удержать в голове то, что, казалось бы, было ещё пару минут назад. Чанёль никогда не стыдит его за это, потому что таковы основные симптомы. Хоть и совершенно не понимает, как это происходит в его голове, как бы ни старался. Бэкхён рассказывал, как в самом начале их отношений ему тяжело было даже переписываться с ним в мэссенджере и говорить по телефону, потому что побитый мозг не мог связать их диалоги с Чанёлем из реальности. Бэкхён иногда просто не мог вспомнить, встречал ли он этого человека в действительности. Иногда не мог понять, что и как ему стоило говорить, потому что не мог вспомнить, с кем он переписывается. Чанёль и не знал до этого, настолько всё тяжело. Обнимая сейчас Бэкхёна, он чувствует себя каким-то зажравшимся мудаком. Бэкхён постоянно страдает от дереализации, а Чанёль ещё требует от него какой-то адекватной реакции. — Бэкхён, чувствовать злость — нормально. Даже по отношению ко мне. Это совсем не значит, что ты меня не любишь или наши отношения ухудшаются. У нас всё хорошо, я очень сильно люблю тебя. Ты можешь злиться, но без насилия, помнишь? — Мне… тяжело. От его едва живого тона чуть не щиплет в носоглотке. Приходится проморгаться. — Я знаю. Я знаю, что тяжело, Бэкхён. Просто скажи: я злюсь. Тебе сразу полегчает. Я тебя услышу, и мы поговорим. Я не буду винить тебя за то, что бы злишься на меня. Обещаю. Никакой реакции. — Бэкхён, давай, я не отстану, — Чанёль старается приободрить его игривой интонацией. — Я не могу. — Почему? — Я не могу злиться, это же я всё испортил. Мне стыдно. Врач из раза в раз повторяла Чанёлю всё то, о чём он уже успел догадаться: с Бэкхёном нужно просто больше разговаривать, задавать ему вопросы и внимательно слушать. Чтобы у него была возможность высказаться, почувствовать себя в безопасности и принятии. Так их связь окрепнет, интенсивность чувств спадёт, и он сможет по чуть-чуть всё разложить по полочкам для себя и для Чанёля. Иногда всё, что требуется, чтобы Бэкхён почувствовал себя лучше, — просто выражать заинтересованность его чувствами. — За что стыдно? — Я не знаю. — Ну подожди. Скажи, в какой момент что пошло не так? Я что-то сделал? — Я… не могу. — Постарайся, Бэкхён, нужно. — Это ужасно. У Бэкхёна напрочь отсутствует чувство градиента. У него не бывает «не очень хорошо» или «неплохо», у него бывает только «катастрофически ужасно», после которого жизнь не может продолжаться. Настолько ужасно, что это становится достаточной причиной, чтобы разорвать отношения. Бэкхён иногда просто задевает его плечом, когда они идут рядом, но чувствует перед Чанёлем такую ужасную вину, как будто убил его собаку. — Это не ужасно, это просто неприятно, — раз за разом втолковывает ему Чанёль. — Всё нормально, у нас всё нормально, Бэкхён, слышишь? Мир не рушится, это обычный разговор. Скажи, что пошло не так. Пожалуйста. — Я сразу тебе не сказал, — Бэкхён иногда говорит так, будто Чанёль может читать мысли, и ему не требуется ему ничего конкретно объяснять. Тяжело осознать, что Чанёль думает совершенно по-другому и не замечает того, что замечает Бэкхён. — Ты про что? — Про то, что я был не очень настроен на секс, но мне не хотелось тебе отказывать, — всё-таки пересиливает себя Бэкхён и говорит, как есть. — Прости. Не знаю, как всё так получилось, — он заламывает пальцы. Оно всегда так получается. Бэкхён спотыкается где-то на ровном месте, и всё одномоментно летит под откос. — Я понял. Чанёль начинает всё чаще замечать, что Бэкхёну бывает тяжело сказать «нет», потому что считает, что должен терпеть что-то ради него. Он всегда уступает, боясь обидеть. — Потом тебе уже было стыдно за то, что ты злишься? — Да. Сейчас, когда Чанёль помог ему разделить, эмоции уже не кажутся чем-то ужасным и неуправляемым. Они больше не такие страшные, когда Бэкхён осознаёт и видит их. — Ну вот, — ободряет его Чанёль. — Не нужно, если ты не хочешь, устал, или вообще всё что угодно. Отказать мне нормально. Наши желания не всегда будут совпадать. Я не обижусь, если ты мне откажешь. Секс — это не твоя обязанность. — Но ты же столько всего делаешь… — Можешь быть благодарным. Но не обязанным. Потому что я делаю это, потому что сам хочу. И мне очень жаль, что сегодня так вышло, я не хотел. Прости за это. — Ты даже не виноват. — Не виноват. Но я сделал тебе неприятно. Я прошу за это прощения. Я никогда не хотел, чтобы ты делал что-то, чего ты не хочешь. Бэкхён пристыженно тычется макушкой под подбородок, пытаясь убедиться, что его не отталкивают. Он снова ощущает этот мерзкий осадок, после того как понимает, что он один здесь зачинщик всей этой драмы. Но Чанёль обнимает его всё так же ласково, и уже — легче. — Я не обижаюсь на тебя, — целует волосы, — ты в порядке? — Я чувствую себя таким долбоёбом. И истеричкой. Прости, — голос почти скатывается на шёпот, и Чанёль привычно крепко стискивает чужую руку чуть повыше локтя, не давая сорваться. — Тебе говорил так кто-то? — слишком проницательно спрашивает он. — Нет, — растерянно отвечает Бэкхён. — Ну или… не знаю. Рядом с бывшей он постоянно чувствовал себя неуравновешенным, истеричным, капризным. — Может быть… — Я должен был догадаться по тому, что ты мне рассказывал. Как она раздувала ссоры на пустом месте, доводила Бэкхёна до слёз, а потом оказывалось, что это он просто истеричный и неадекватно реагирует. — Знаешь, даже если бывает, что ты срываешься, это значит, что ты истеричка в той же степени, что и уборщик из-за того, что ты иногда убираешься. Это так же узколобо и тупо. И большинство людей так же тупо не в состоянии это понять. Чанёль знает, что его аргументы про тупо и узколобо моментально возымеют эффект, потому беззастенчиво этим пользуется. Бэкхёну немного смешно с этого. Он в принципе всегда немного зажат, Чанёлю бывает трудно определить, что в этот раз — смущается он или не хочет. Бэкхёну тяжело осознавать свою сексуальность. И чужую тоже. До сих пор доходит до того, что он закрывает руками глаза, чтобы не видеть сцены секса, когда они смотрят что-то вместе, и это не потому, что ему противно или не нравится. Но когда Бэкхён сделал так в первый раз, Чанёль сильно загнался. Потому что если его психика настолько незрелая, какое Чанёль имел право спать с ним в тот первый раз? Он очень сильно старался подбирать слова, когда спрашивал, всё ли было в порядке, чтобы выразить своё беспокойство. Он не хотел обидеть Бэкхёна тем, что считает его неполноценным или психом. Потому что это была неправда. Бэкхён чувствовал себя абсолютно спокойно по этому поводу, но для верности Чанёль уже через два дня был на приёме у его лечащего врача, чтобы во всём сознаться. В тот день психиатр сказала ему, наверное, самую главную вещь: Бэкхёну нужна максимально обычная жизнь. Он должен жить настолько обычной и полноценной жизнью, насколько это вообще возможно. Работа, друзья, отношения, отдых, хобби, секс. Чем обычнее — тем лучше. Простые радости и обычные проблемы. И совсем не нужно спасать его от опасностей взрослого мира, нужно дать ему возможность быть самостоятельным. Но это и не значит, что ему не нужны тепло и забота. Чанёль со всей ответственностью подошёл к посещению психотерапевта. Пришёл с целым списком на приём. — У нас нет каких-то серьезных проблем, — начал он, — но вот я тут кое-что записал… — Так, список, значит. Проблемы с памятью? — Нет, просто… Бэкхён любит всё записывать. Поэтому, ну… я в общем теперь тоже. — А, про Бэкхёна это я знаю. Ладно, с парами такое случается, это нормально. Простите, что перебила, продолжайте. Чанёль очень боялся идти к ней в первый раз. Он не хотел обсуждать Бэкхёна с каким-то посторонним человеком, пусть и дипломированным специалистом. Но к его удивлению в кабинете они обсуждали только его самого, состояние Бэкхёна упоминалось лишь вскользь. Чанёль всё норовил расспросить побольше, но врач ни разу не рассказала больше, чем следовало. Если Чанёль хотел что-то узнать, он должен был привыкать делать это через самого Бэкхёна, а не окольными путями через третье лицо. Сначала просто спросить. Не ответит — добиться доверия. Нет получится — поговорить о том, что его тревожит. Только так. Иначе ничего не выйдет. На сеансах Чанёль мог поделиться с ней тем, чем пока не мог поделиться с Бэкхёном. Было ещё слишком рано для выражения собственного беспокойства. Потому что если даже Чанёль нервничает и сомневается, то что тогда вообще делать Бэкхёну? Он просто потеряется без опоры и перепугается до смерти этого ужасного мира. Чанёль мог переживать, что недостаточно старается или недостаточно внимателен. Мог чувствовать вину из-за того, что Бэкхён иногда воспринимает его слова по-своему. Но врач убеждала его, что в этом нет его вины. В этом не было ничьей вины. Виновато только расстройство Бэкхёна. Бывало казалось, что улучшений нет. Просто когда это так изматывающе растянуто во времени, уже едва ли что-то понимаешь. Чанёлю важно лишний раз услышать, что он всё делает хорошо. Что они на правильном пути. Потому что иногда он тоже боится и сомневается. Врач подбадривала и говорила продолжать в том же духе. Состояние Бэкхёна понемногу стабилизировалось, а стабильное состояние при таком диагнозе — это очень-очень хорошо. Случались и более провальные недели, но их нужно было просто перетерпеть, ожидая, когда такие состояния сведутся к минимуму. Врач говорит, что у Бэкхёна не такой уж и запущенный случай, а общество уравновешенного Чанёля кому угодно пойдет на пользу. Но Чанёль считает, что это любовь кому угодно пойдет на пользу. Бэкхён ему определенно точно идёт на пользу. — Если хочешь, я могу спрашивать у тебя в следующий раз? — возвращается Чанёль к разговору. — Не знаю… можно попробовать? — Ну значит больше вообще ничего не буду делать до тех пор, пока ты не начнёшь умолять меня. — Думаешь, я заслужил такое страшное наказание? — давится смешком Бэкхён. — Уверен. — Ладно, ковбой, накажешь меня, как захочешь, — от теплого Чанёля совсем не хочется отлипать, прижавшись щекой к груди. — Готов спать? — Да, идём, а то я сейчас уже сидя засну, — зевает Бэкхён, а потом шепчет на самое ухо тихое и смущённое «спасибо, я люблю тебя», когда они возвращаются в кровать.

***

Для Бэкхёна совместная жизнь на одном пространстве становится тяжёлым испытанием. Бэкхён ранимый и придирчивый, и сам от этого очень сильно страдает. Его постоянно задевают слова и интонации. Иногда это почти выводит Чанёля из себя, потому что он устаёт следить за каждым своим словом. Он никогда до этого и подумать не мог, что подобные вещи могут ранить. Чанёль догадывается, что Бэкхён так реагирует лишь потому, что не может никак почувствовать, достаточно ли хорошо к нему относятся. И когда он думает о том, что Бэкхён большую часть своей жизни был с людьми, которые его отвергали, хотя должны были любить, страх оказаться в отношениях, где партнёр будет по-тихому ненавидеть тебя — вполне оправдан. Даже его самоидентичность пока тоже слишком сильно привязана к Чанёлю, поэтому он не имеет права быть неосторожным и грубым. Бэкхёну тяжело даются их разногласия, он подолгу переживает внутри себя все стадии от гнева до принятия. Ему сложно отделить себя от другого человека, он путает свои желания с желаниями другого, свою жизнь с чужой. Он ожидал, что вместе они станут единым целым, а вместо этого получает реальность и различность. Когда мнение Чанёля не сочетается с его, это рушит его мир. Потому что так он становится слишком опасным и непредсказуемым для него. Бэкхён никак не может понять, что даже любя, Чанёль может принимать свободные решения и отдаляться в свое внутреннее пространство. А Бэкхён как маленький щеночек начинает плакать из-за того, что хозяин бросил его, не в состоянии понять, что тот всего лишь ушёл на работу. Чанёль пытается мягко выстроить эту границу между ними, но каждый раз это неизбежно приводит к чувству отвержения и боли. Постоянно приходится повторять: «дело не в тебе, не потому что ты плохой или недостоин, а потому что есть какие-то личные причины». Принимать отказы — сложно, но отказывать самому — ещё сложнее. Это безумно тяжело, Бэкхён всё понимает, хоть и каждый раз будто заново, но всё быстрее возвращается в норму. Бэкхён проделывает большую работу, когда старается не замалчивать проблемы и претензии, а говорить. Глубоко вздыхает и, наконец, пытается повзрослеть, а не плакать и кричать, требуя от Чанёля соответствия своим представлениям о нём. Иногда он чуть отступает, когда хочется немного побыть одному. Его доверие миру подорвано так сильно, что Бэкхён вроде бы и хочет быть ближе к Чанёлю, но иногда даже не замечает, как закрывается. Он делает это не специально, просто выдыхается, устаёт. И каждый раз когда пристыженно возвращается, Чанёль просто рад его видеть. Бэкхён не понимает. — Разве ты не чувствуешь отвержения? — Нет, — недоумевает Чанёль. — Ты же не ушёл от меня, а просто захотел побыть один. Или что-то не так? Бэкхёну просто нужно больше обратной связи. Ему нравится, как рассуждает Чанёль. Теперь каждый раз, когда ему тяжело, и он почти готов сорваться, Бэкхён думает о том, как бы в этой ситуации поступил Чанёль. Тот давно заметил, что Бэкхён любит правила, и больше не боится для него их устанавливать. С трудом ориентируясь в многозадачном взрослом мире, Бэкхёну нравится, когда Чанёль ему помогает, очерчивает рамки, когда Бэкхён знает, если сделать так — он ничем не рискует. Поэтому у них появляется целые списки с правилами общения, графики уборки и стирки, и это всё сильно упрощает Бэкхёну жизнь. Большую часть времени он ведёт себя абсолютно обычно: не ест землю не бросается на людей в магазине, пытаясь их покусать. Чанёль иногда даже забывает, что у его Бэкхёна есть справка. У них совершенно обычная семья, и если относиться к его диагнозу, как к гастриту, который приносит некоторые проблемы и вносит определённые ограничения, но никак не делает Бекхёна или их отношения хуже, то становится понятно, что это совершенно никакая не трагедия. Психические расстройства даже не заразны и не передаются половым путём. Между ними нет никаких других барьеров: ни расстояния, ни возраста, ни положения в обществе — всего того, с чем спорить довольно тяжело. Им не должно быть трудно. Но с Бэхёном непросто. Только Чанёль принципиально запрещает себе поблажки. Если он даже в таком случае не может защитить Бэкхёна и их отношения, то на что он вообще тогда способен? Рутина в их паре тоже совершенно обычная. Чанёль учится выбирать в магазине воду, а не просто покупать ту, какая окажется ближе, потому что его парень все марки различает по вкусу и абы какую пить не будет. А Бэкхён уже не замечает, как на автомате выбирает ванильный гель для душа, потому что Чанёлю он нравится больше, хотя сам всю жизнь мылся каким придётся. И уже не задумываясь всегда проверяет, нет ли скидки на любимые йогурты Чанёля, чтобы сразу купить побольше. Бэкхён любит когда дома его встречают с работы. Когда он окунается в любовь едва переступив порог, чувствуя, что его ждут. Поэтому всегда бежит встречать Чанёля тоже, виснет на нём, хотя тот ещё даже разуться не успел. — Ну, Бэкхён, — недовольно отпихивает его уставший Чанёль, будто назойливую собаку. Бэкхёна будто швыряют к стене и расстреливают в упор. Он закрывается в спальне. А до Чанёля доходит только когда он умывается, переодевается, и находит горячий ужин на кухне. Бэкхён ожидаемо находится свернувшимся на кровати. — Бэкхён, я не хотел тебя отталкивать, прости, — сразу обнимает Чанёль. — Мне просто это не нравится, мне нужно время, чтобы отойти от работы. — Ну сказал бы сразу. Я же думал, тебе нравится. — Прости. — Ничего, всё хорошо. Бэкхён садится с ним рядом на кровати, и Чанёль целует чуть покрасневшие уголки глаз. Оно всё ещё мучает его. Эти чувства всё ещё сильные. Но Бэкхён уже может отделить их от реальности. — Ты не обижаешься? Бэкхён не обижается, ему просто всё ещё тяжело сносить такое. — Нет, не обижаюсь. Скажи только, что мне делать, чтобы тебе нравилось? Чанёля не нужно встречать с работы. Он хочет сначала скинуть с себя морок ненужных дома переживаний и забот. Лучше сам придёт обнять и поцеловать Бэкхёна, как только умоется и переоденется. — Ничего не нужно. Я сам к тебе подойду. Кажется, самая большая проблема в их отношениях это то, что Бэкхён никогда не складывает свои шмотки в шкаф. Ему обязательно нужно оставить их на стуле или на диване. И так будет продолжаться до тех пор, пока у него не останется чистой одежды и ему не придется нести всю охапку в стиралку. Чанёля бесят лишние вещи, раскиданные по квартире, до нервного тика. Хотя из них двоих шмотник скорее Чанёль. И это из-за него Бэкхён постоянно ходит в парной одежде, обвешанный кольцами, браслетами и подвесками. У них у всех разное значение, Бэкхён помнит их все, потому что Чанёль любит всю эту сентиментальную чушь. Приходя домой и видя опять брошенную на пол куртку, от истерики Чанёля спасает то, что он представляет, как кто-то из его друзей рассказывает ему, что поссорился с девушкой из-за того, что та не повесила за собой куртку. Думает, как бы покрутил на это пальцем у виска, и просто молча вешает её за Бэкхёна. Чанёль не любит хаос вокруг себя, но Бэкхёна он любит больше. Поэтому особо не тыкает его в разбросанные по всему дому носки и книги, которые тот пачками начинает и никогда не заканчивает. Иногда убирает их сам, иногда так и бросает лежать. Можно и потерпеть. Потому что Бэкхён ради Чанёля почти научился пользоваться вешалками. Бэкхён недисциплинированный, но очень ответственный. Поэтому хоть и производит впечатление очаровательного раздолбая, важные вещи никогда не будут забыты, а то что должно быть сделано — будет сделано. Большинство проблем они решают тем, что начинают покупать какие-то вещи отдельно. В какой-то момент Чанёля начинает подбешивать, что он каждый раз находит тюбик пасты в разных местах, потому что Бэкхён с какой-то целью постоянно перекладывает его с раковины на полку и обратно. Чанёль отказывается понимать мотивацию этих действий, но ломать Бэкхёна, переучивая под свои привычки, он не собирается. В итоге просто покупает себе свой тюбик детской арбузной пасты, потому что мятная ему всё равно никогда не нравилась. После отношений, в которых ему мог прилететь скандал за то, что он съел всё печенье — совместная жизнь с Бэкхёном просто рай и благодать. И Чанёль старается окружать его безусловной любовью и заботой, беречь его хорошее настроение и здоровый сон. Бэкхён ест всё ещё недостаточно для взрослого человека, но он ест самостоятельно, занимается каждую неделю с психотерапевтом, и его здоровью ничего не угрожает. Иногда ему нужно просто напомнить про еду или приготовить что-то вкусное. Чанёль всегда считал себя тем, с кем легко ужиться. Но это лишь потому, что ни с кем до этого он не был так близок. Он просто никогда не заходил так далеко, поэтому что раньше его отношения застревали где-то на уровне ссор из-за денег, жилплощади, измен или чьих-то родителей. Даже как-то стыдно, что именно Бэкхёну приходится сталкиваться с его глубокими, плохо контролируемыми слоями личности, которые всегда были скрыты и не проявлялись раньше при поверхностном общении. Приходится узнавать о себе много не самых приятных вещей, вроде тех, что Чанёль бывает ревнивым и требовательным, когда дело касается внимания. Ему бывает сложно промолчать, чтобы не высказать своё недовольство на эмоциях. Часто приходится просить Бэкхёна не игнорировать его и не уходить в себя во время ссор, хоть он и знает, как ему это сложно. Да раньше Чанёль был бы счастлив, если бы его парень в разгар ссоры просто молча ушёл в свою комнату. Потому что это в любом случае лучшее, что он мог бы сделать. Пока они сближаются, откапываются такие вещи, что Бэкхён едва не крошится от боли. Хоть он и понимает прекрасно, что это болят незажившие раны, что это не Чанёль заставляет его страдать. И каждый следующий шаг к сближению будет открывать новую боль и новые грани друг друга. Приходится быть внимательным к чужой психической организации. Приходится заучивать страхи, комплексы, механизмы психологической защиты и ещё сто тысяч разных вещей. Бэкхён всегда рвался к одиночеству. Чтобы никто не видел, как он жалко забивается у себя в комнате после работы, спрятавшись от звонков, писем и новостей. Чтобы срывы и истерики — всё только наедине с собой. Он не хочет, чтобы Чанёль знал об этом. Бэкхён старается беречь его, старается выдерживать некоторое расстояние, не вываливать на Чанёля всё происходящее с ним внутри, чтобы тот не переживал слишком сильно. Когда-то Бэкхёну пришлось запретить себе близко подходить к болезненным переживаниям, не позволяя себе даже задумываться о том, что они существуют. Потому что в тот момент только так он мог хоть как-то пережить это. Сейчас он заново восстанавливает свою чувствительность, пытаясь включиться в реальность, а не убегать от неё в иллюзии. Чтобы проживать всё заново, пусть это и вспарывает застарелые раны. Но после этого — уже немного другой он. Повзрослевший, усвоивший какой-то опыт. Чанёль тоже чувствует, как меняется. Становится человеком, которым всегда хотел стать. Постепенно начинает узнавать себя, когда они разбираются с моментами своей психологической несовместимости. Сейчас на улице осень в самом разгаре, в Сеуле она как всегда ясная и тёплая — благодать после сезона летних дождей. Но температура закономерно всё стремительнее ползёт на убыль, а у Чанёля сердце останавливается каждый раз, когда Бэкхён выходит в октябре на улицу без шапки. Он понимает головой, что это глупо. Что Бэкхён взрослый человек, который в состоянии сам решить, как ему лучше, но иногда просто заносит. Чанёль может перебарщивать с заботой и контролем, надоедать ревностью даже к работе. Ему регулярно требуется доза внимания, ему постоянно надо быть рядом, поддерживать, помогать, заботиться, чтобы продолжать ощущать свою важность и нужность. Чанёль знает, что ведёт себя неправильно. Что он так легко может всё испортить, частенько заставляя Бэкхёна испытывать вину за то, что он нуждается в личном пространстве. При этом только благодаря Бэкхёну у них до сих пор не случилось ни одного конфликта, потому что он всё всегда понимает и легко соглашается. — Чанёли, я тут написал вот, — Бэкхён заходит на кухню, где тот только что закончил мыть посуду. — Посмотри, пожалуйста, — он протягивает двумя руками какой-то листок. — Мы можем обсудить? Пожалуйста. Бэкхён всегда и на всё говорит «пожалуйста», даже если это что-то незначительное или само собой разумеющееся. И Чанёлю это нравится, потому что это придаёт какой-то особенный уважительный тон их отношениям. — Давай, — Чанёль быстро пробегается глазами по пунктам, пока подтаскивает к себе поближе стул. — Список претензий? — Типа того. Это была идея Бэкхёна выписывать какие-то проблемы на бумагу, а потом раз в неделю в спокойной обстановке вместе обсуждать, когда все нормально себя чувствуют и никто никуда не торопится. Это кажется удобным, потому что в обычном разговоре проще надавить, повысить интонацию, а Бэкхён очень пугается чужих эмоций. Страшно, когда у тебя нет своих — пустотой особо никого не переспорить. Бэкхён может путаться в мыслях в разговоре, но на бумаге излагает их лучше. С Бэкхёном даже сейчас намного проще решать вопросы, чем со всеми своими бывшими вместе взятыми. Перед глазами стоят эпизоды из каких-то просмотренных фильмов про психически больных людей, которые при любом откровенном разговоре начинали орать, падать, биться головой об углы, пол, стены. В принципе через что-то похожее Чанёль уже прошёл со своими бывшими. Бэкхён всегда обдумывает, прежде чем что-то сделать. Он взвешивает и выверяет всё, что говорит. Понимает, что значит каждое слово и зачем он его произносит, чтобы диалог не превращался в поток мыслей и непонятных завуалированных обид. Бэкхён всегда находит в себе силы на уважение к нему. Чанёль привык к отношениям, когда бесконечно выносят мозг. Когда не могут сказать, что хотят прямо. Когда нужно постоянно вылавливать обманы и манипуляции. Когда отношения превращаются в какую-то войну на выживание или соревнования «кому в жизни пришлось хуже». Чанёль и сам раньше не всё умел, но теперь учится — благодаря Бэкхёну. С бывшими ему частенько начинало казаться, что это он какой-то неправильный. Чанёль всегда думал, что если тебе кто-то нравится, и этот человек не против твоего общества и внимания, то нужно проявлять свою симпатию, вести себя так, будто точно знаешь, что вы будете вместе. Почему-то все люди вокруг считали, что для этого нужно игнорировать звонки и сообщения, изображать занятость, делать вид, что нравится кто-то другой. Чанёль иногда в компании здоровых людей чувствует себя бо́льшим психом, чем когда он с Бэкхёном, потому что никогда он ничего подобного не делал, не видя в этом смысла. И из-за этого постоянно чувствовал себя таким простым, как будто вчера родился. И он знал, что им манипулируют, но приходилось принимать правила игры, потому что объяснить что-то… у него ещё ни разу не получилось. А Бэкхён всегда отвечает искренностью на искренность. Он всё ещё очень пугливый, но стоит Чанёлю сделать один шаг ему навстречу, как Бэкхён тут же делает два. Даже его ранимость имеет свои плюсы. Из-за неё им приходится оттачивать своё общение, делать всё нормально с первого раза. Чтобы не подрывать доверие, а потом тратить силы на то, чтобы долго и тяжело его восстанавливать. Если Бэкхён доверяет, значит, может рассказать о своих проблемах, значит, они могут решить их вместе. А больше Чанёлю ничего и не нужно. Первое время было тяжело реагировать на его слёзы. Чанёль привык, что люди могут угрожать навредить себе, чтобы чего-то от него добиться. Привык не обращать внимания на такие вещи, привык, что слёзы эти не настоящие. А у Бэкхёна — ещё как. Приходится переучиваться, чтобы видеть Бэкхёна, его потребности, которые он пока не умеет выразить. Даже если он действительно делает что-то для привлечения внимания, это не специально — просто он не может в этот момент по-другому, и это связано с его расстройством. Бэкхён говорит, что списки пришли ему в голову только сейчас, но с бывшей однажды они делали отдалённо что-то похожее. — Это было… кажется, когда она в очередной раз закатила мне скандал из-за херни и я сказал, что всё — поки-поки-стафилококки — я собираю свои манатки и уёбываю. Она начала меня удерживать, умолять остаться, просила дать хуллион сто двадцать пятый шанс. В итоге решили, что для объективности надо составить таблицу с «плюсами» и «минусами» друг друга, чтобы оценить, насколько имеет смысл нам дальше что-то думать или давно пора разбежаться. Ну она настрочила сорок пунктов моих «плюсов», а в «минусах» отметила только расстройство. Ахуенно исчерпывающе, правда? Мне конечно же сразу стало понятно, что я делаю не так. Я и так чувствую свою вину за это, — вдруг негромко признаётся он. — Если бы у меня была в порядке голова, всё было бы намного проще. — Знаешь, если бы я не был таким ленивым, наши отношения тоже были бы лучше. И моя жизнь, кстати, тоже. — Ты не такой уж и ленивый, Чанёль. — А ты не такой уж и псих. — Один-один, — проскальзывает улыбка. — А ты ей там что в итоге написал? — Да сидел сочинял, как мог, просто вообще не знал, что писать. Я мог бы на самом деле уложиться в одно предложение: «ты хорошая, но я знаю, что ты мразь». Просто в тот момент мой единственный критерий отбора был «люби меня, ну пожалуйста». Бэкхёну нужны были эти отношения, чтобы с треском их провалить. Чтобы понять, что такой он не годен для отношений. Что ему нужно что-то поменять. Теперь он знает, как должно быть. Знает, как хочет, чтобы его любили. Знает, что нужно оставаться собой. Потому что иногда бывают моменты, когда он говорит себе: «ты же в отношениях, нужно идти на компромисс, чего ты упёрся, от тебя не убудет, ну сделай ты, как она просит — надень ты уже эту её рубашку и гуляй с довольной девушкой». Вот только потом в один момент ты сам перестанешь воспринимать себя как личность, которая что-то может. Сначала кто-то решает, какую рубашку тебе надеть, а потом этот кто-то будет решать, как тебе жить. А ты будешь просто безвольно стоять, позволяя. И ничего не сможешь сделать. Потому что ты никто. Ты ничего не решаешь. Что ты можешь решить, если даже не можешь отстоять свой выбор, в чём пойти на свидание? — «Не брать без разрешения мой ноутбук», — читает Чанёль первый пункт. — Хорошо, по этому поводу нет вопросов, — и сразу вычёркивает. — Прости за тот раз, это был форс-мажор, я свой случайно забыл в машине. Я не порыться взял, а для работы, честно. Это непросто — выносить, когда твоему любимому человеку что-то неприятно, и причина этому ты. Нужно иметь мужество справиться с этим противоречием, чтобы быть честными друг с другом и иметь возможность исправить ошибки. Бэкхён очень тяжело переносит критику и сильно расстраивается. Расстраивается — это ещё мягко сказано. У него не получается сформировать реалистичные представления о себе, у него завышенные от себя ожидания, и отчаянно хочется быть хорошим во всем, поэтому указания на ошибки так сильно его ранят. Будто если он не будет идеальным, Чанёль его разлюбит. Тяжело в процессе сталкиваться с собственным несовершенством. Иногда Бэкхён понимает просьбы Чанёля по-своему, слыша упрёк в его словах. Его каждый раз затапливает стыдом и страхом: он опять не справляется, опять расстраивает Чанёля. Бэкхёну кажется, что если есть проблема — это повод расстаться вот прямо сейчас. И единственный вариант этого избежать — решить проблему тоже прямо сейчас. Вся ирония в том, что у Бэкхёна в любом случае не получится измениться по щелчку, это займёт месяцы и может быть даже годы. Но из-за этого он постоянно чувствует, что не может быть в отношениях, раз не делает всё правильно с первого раза. — У нас у всех есть недостатки, — раз за разом успокаивает его Чанёль. — Это вообще не недостатки, — Бэкхёну так сильно хочется быть хорошим, что остаётся только отрицать свои промахи, потому что стараться сильнее уже невозможно. — А что? — Недостатки — это если бы я запрещал тебе видеться с друзьями. — Логично, конечно, но мне кажется это такая вещь, с которой не особо получилось бы мириться. — То есть ты бы меня бросил из-за этого? — щетинится Бэкхён. — Ну, нет, мы бы поговорили, и я бы попытался тебе всё объяснить и договориться. — А если бы я не передумал? — Бэкхён, — тепло зовёт Чанёль. — Нет, ответь. Ты правда бы бросил меня, не будь я таким удобным? — это не звучит зло или возмущённо, скорее жалостливо и беспомощно. — Ты и не должен быть удобным. Я тебя люблю, и это всё, что имеет значение. Остальное — решаемо. — Правда? — Чистая правда. — Я не понимаю, как это, — со вздохом признаётся Бэкхён, закрывая лицо руками, поставив локти на стол. — Как бы ни пытался. Когда ты говоришь мне о моих ошибках, я чувствую себя очень плохо. Кажется, что ты больше не любишь меня. — Нет, я люблю. Если мы хотим сделать наши отношения лучше, это не значит, что сейчас они плохие. Бэкхён никак не может понять, что если Чанёль хочет поменять что-то, это не значит, что до этого всё было плохо. — Всё хорошо, Бэкхён. — Всё ужасно, — он убирает руку, за которую Чанёль попытался его взять. — Ну почему? — даже обидно, что он считает так. — Я всё делаю неправильно. — Я такого не говорил. И не думал даже. Я только прошу тебя делать немного по-другому. Это не значит, что до этого было плохо. — Ну как не значит? Это то и значит. — Не значит, Бэкхён. Можно быть хорошим и при этом всё равно стараться что-то улучшить. Одно не исключает другое. Когда я говорю тебе, что ты делаешь что-то не так, я не имею в виду, что ты плохой. Честно. Бэкхёну тяжело даются такие разговоры. Они, бывает, затягиваются, потому что он никак не может оставить ситуацию позади. Но что бы ни происходило, Чанёль всегда укладывает его спать вовремя. Бэкхён должен знать, что он и его самочувствие — самое важное. — Мы дообсуждаем это завтра, ладно? Хоть сегодня и суббота. Не будем сбивать режим. Идём спать. Договорим завтра. — Завтра? — Ну завтра или вообще потом. Без разницы. Для меня главное, чтобы ты выспался и чувствовал себя завтра нормально, а проблемы никуда не убегут. В памяти ещё свежи долгие изматывающие телефонные разговоры с бывшей ни о чём. С выяснениями отношений на всю ночь. Она пыталась разговаривать с ним как с обычным человеком, хотя сама даже не могла подбирать конструктивные формулировки, чтобы Бэкхёну было проще сориентироваться в том, что она от него хочет. Она пыталась добиться от него чего-то вразумительного в моменты, когда его восприятие сужалось до тоннельного, пыталась что-то объяснить, расширить его сознание, думая, что делает доброе дело. Чанёлю ещё в день их знакомства хватило один раз увидеть, что будет, если попытаться так сделать. Это лишь расшатывает защиты Бэкхёна, провоцируя эмоциональное кровоизлияние, с которым он вряд ли сам сможет справиться и просто истечёт кровью до смерти. «Какие отношения можно было выяснять с Бэкхёном по восемь часов? Боже, блять, какие же люди тупые». Чанёль после таких рассказов начинает сомневаться в своей вере в человечество. Она действительно относилась к нему так, будто на следующий день ей не придётся иметь дело с уставшим и рассеянным парнем, к которому по-хорошему нужно было приехать и позаботиться. Но пока Бэкхён был на работе она предпочитала отсыпаться дома у родителей. С Чанёлем Бэкхён начинает чувствовать себя лучше и бодрее. Он привыкает к отбою в двенадцать и у него проходят постоянные головные боли. Ему самому сложно держать режим, он будто не понимает связи, что это лучше для него же. Он себя совершенно не жалеет, предпочитая занять себя чем-то вместо того, чтобы есть и спать. Почему-то считает, что недостоин высыпаться, что это какая-то блажь, он должен уметь быть продуктивным в условиях минимума. Чанёль переживает, что он безбожно нагружает себя, но при этом даже не может связать свои занятия с собой. Когда Чанёль ещё в начале спрашивал у него, чем он занимается в свободное время, Бэкхён ответил «не знаю, ничем». А на самом деле он чем только не занимается, начиная с изучения японского и заканчивая написанием стихов. Но удивительно, как Бэкхён успевает заметить изменения в состоянии Чанёля даже ещё до того, как тот сможет осознать их сам. Он очень тонко чувствует его, и этого не объяснить. Будто чувствует кожей. Заботится о нём, даже когда тот сам не знает, что ему это нужно. Всегда рассмешит, когда Чанёль задумается над тем, чтобы загрустить, всегда молча принесёт что-нибудь с кухни, нальёт ванную, почитает книжку. Придёт и ляжет головой на колени, чтобы просто побыть рядом и отвлечь Чанёля от неприятных мыслей. И гладя его пушистые волосы, Чанёль думает, что и сам был ужасно диким до того, как встретил Бэкхёна. Он и не знал, что отношения могут быть такими тихими, бережными, доверительными. Бэкхён всегда быстро переключается на заботу о нём, даже если до этого был чем-то сильно расстроен или переживал из-за чего-то. Чанёль иногда этим нагло пользуется, но исключительно для его же блага, когда Бэкхён слишком сильно начинает загоняться по какой-то ерунде. Чанёль не может уже придумывать чем бы его отвлечь, и просто талантливо изображает, как будто у него болит голова. И Бэкхён ходит весь вечер за ним на цыпочках, заваривает чай, целует в лоб, укрывает пледом, а потом дольше обычного гладит по голове перед сном. Нет, ну, а что? Врач ему лично это разрешила. В терапии, как и на войне, все средства хороши. Лишь бы работало. Но почему-то такая его чувствительность сочетается с абсолютной путаницей в голове из чувств, идей, мотивов и поступков других людей. И Чанёль ведь не может ожидать, что Бэкхён будет чуток и восприимчив к нему, но при этом будет легко выносить грубоватые интонации. У всего есть две стороны медали. Даже у расстройства Бэкхёна. Поэтому Чанёль быстро разучивается кидаться резкими фразами, учась быть деликатным. Бэкхён всегда стучится перед тем, как войти в чужую комнату, и получив негромкое «да» тихонько заходит. Чанёль вспоминает, что сидел как обычно в своей аппаратуре и бессмысленно смотрел в одну точку, даже не обернувшись. — Чанёли, — Бэкхён осторожно трогает его за плечо. — Ты злишься? — Нет, я не злюсь. В смысле не на тебя, — устало, но спокойно говорит Чанёль, откидываясь на стуле и растирая ладонями лицо. — У меня полный пиздец на работе. Я так, блять, устал подстраиваться под этих долбоёбов. Опять всё переделывать. Бэкхён хорошо понимает это состояние, когда руки опускаются настолько, что ты почти теряешь себя. Он понимает, что сейчас будет тяжёлый для него разговор и он должен сосредоточиться на Чанёле. Ему всё ещё непросто чувствовать чужие эмоции, потому что едва ли он может отделить их от себя, неосознанно начиная чувствовать то же, что и человек рядом. Даже когда эмоции чужие, они какие-то слишком яркие, как софиты в глаз, раздражающие и заполняющие всё пространство. Но нужно же с чего-то начинать. — Тебе не обязательно запираться здесь, когда тебе плохо. Ты можешь приходить ко мне. Я вот какао тебе принёс, — Бэкхён ставит на стол кружку и забирается к нему на колени. Чанёль — человек и, бывает, впадает в уныние, чувствительно реагируя на какие-то неудачи. Начинает изводить себя надрывными мыслями о том, что он мог бы лучше, что он обязан быть кем-то бо́льшим, чем просто нормальным и типичным. Он часто думает о том, что, наверное, был бы счастливее, если бы был успешнее. Но потом он приходит домой и видит загнанного Бэкхёна, который живёт жизнь, о которой мечтают все карьеристы, но не может даже радоваться, когда ему радостно, и не может грустить, когда грустно. Всё, о чём мечтает Бэкхён — просто быть нормальным и типичным. Иметь обычную жизнь. Но он не может. И это понемногу меняет что-то в голове Чанёля. — Бэкхёни, я пытаюсь работать, — Чанёль гладит по спине пригревшегося Бэкхёна. Он совсем не хочет его прогонять. — Резреши мне позаботиться о себе, — тихо просит он. — Я не могу, — честно отвечает Чанёль. — Почему? — Потому что это я должен заботиться о тебе, — пальцы ласково вплетаются в волосы. — Если я буду позволять себе слабости, то не смогу в полной мере оказывать поддержку тебе. — Ты считаешь меня настолько дохленьким? — Просто не хочу, чтобы тебе было сложно. У тебя и так куча всего, я не могу доставлять тебе ещё проблемы. Я должен быть твоей опорой и поддержкой. — Ты уже есть, Чанёли. Ты заботишься обо мне, я хочу заботиться о тебе. Всё честно. Ты не обязан всегда быть беспроблемным ради меня. Доверяй мне тоже. — Я доверяю тебе. — Не доверяешь, — дразнящие щурится Бэкхён. — Доверяю, — стоит на своём Чанёль. — Просто хочу уберечь тебя. — Это так не работает. В такой ситуации Чанёль, выходит, сам его отталкивает. Бэкхён имеет право знать. Мало ли что он может себе надумать и будет прав. Потому что Чанёль не доверяется ему на равных. — Всё хорошо, Бэкхён. Тебе не нужно переживать. — Может, всё-таки поделишься? Не думай, что я не замечаю. Я всё равно останусь. Чанёль всегда считал, что он хорошо умеет врать и скрывать свои настоящие чувства. Но обмануть Бэкхёна у него не получилось ещё ни разу. И Бэкхён искренне хочет, чтобы Чанёль знал о своей уверенности брать всё то, что он хочет ему давать. Просто возьми, пожалуйста, не отказывайся — умоляют его глаза. Чанёль сдаётся. — Я просто… чувствую себя бесполезным, — сознаётся он. — Ты и так очень много делаешь. Ты всё можешь сам, я не так уж тебе и нужен. И мне страшно, что если я буду показывать тебе свою слабость, ты разочаруешься во мне и уйдешь. — Ну как это не нужен? Я тебя люблю вообще-то, — Бэкхён вздыхает неровно, явно переживая за него. — Я прекрасно знаю, что ты тоже можешь всё сам. Я просто хочу быть рядом, чтобы поддержать, когда тебе плохо. Я не разочаруюсь и не уйду, обещаю. — Тебе будет сложно. — Да, будет. Но это нормально. Ты ведь не должен из-за этого молчать, — Бэкхён должен как-то убедить Чанёля, что ему можно доверить свои сомнения и боль. — У нас с тобой всё хорошо только благодаря тебе на секундочку. Потому что ты научил меня этому всему. Это всё ты. — Не правда. — Знаешь, я где-то слышал, что если пара думает, что все их общие заслуги — лишь благодаря партнёру, то у этой пары всё отлично. — Ты правда думаешь, что благодаря мне? — Конечно. Моя жизнь очень сильно изменилась с появлением тебя. И я хочу чтобы она изменилась ещё больше. И ещё больше я хочу, чтобы ты был счастлив со мной.

***

— Я устал. — Будешь спать? — Нет, не хочу. — Правда устал? Или подавленно себя чувствуешь? — Подавленно. — Как авокадик на хлебушке? Бэкхён усмехается искренне, но кажется, будто через силу. Ничего не отвечает. — Может быть хочешь чего-нибудь? — Хочу сдохнуть. Сейчас Чанёлю главное не впадать в апатию самому и не раздражаться на капризничающего Бэкхёна. Он делает глубокий вдох и принимает вызов. — Хорошо. Давай тогда поиграем в игру, — Чанёль не спрашивает даже, а утверждает, беспардонно влезая к Бэкхёну под одеяло. Тот и так лежит на самом краю, а туда ещё впихивается Чанёль. — Я буду предлагать, а ты будешь отказываться. — Ну, Чанёли, мне не хочется ничего, — обиженно возмущается Бэкхён. — Мне врач чётко сказала, что с тобой делать, когда ты так говоришь. Так что не отвертишься. Дай мне одеяло. — Возьми своё. — Нет, я хочу твоё, — Чанёль не перестаёт возиться ни на секунду, уже обернувшись конечностями вокруг Бэкхёна. — Давай, Бэкхён, сходим на прогулочку, проветришься. Разомнёшь свои булки, — шлёпает он по бедру. — Сам и разминай, если тебе так хочется. — Это что, приглашение к сексу? — мурчит Чанёль ему куда-то в шею, наваливаясь сверху. — На такое я, конечно, даже не рассчитывал, но очень даже не против… — Ну, Чанёли… — приходится начать уворачиваться, чтобы скрыть улыбку. — Что «Чанёли»? — Ничего. Бэкхёну уже из принципа не хочется поддаваться. Он же страдает тут, серьёзным делом занимается, а его отвлекают какой-то ерундой. — Дай мне пострадать. — А помнишь, ты говорил, что хочешь поучиться верховой езде? Давай съездим, запишем тебя? Я бы мог даже сам возить тебя по выходным. Чанёль не против позволять Бэкхёну вообще всё, потому что это происходит так редко, когда Бэкхёну чего-то хочется. У него вообще какое-то перманентное отсутствие сил и желаний. И Чанёль старается внимательно относиться к его капризам, чтобы радовать хоть немного. Хочешь на самый страшный аттракцион в стране? Пожалуйста. Картошку фри на завтрак? Ради бога. В магазин Чанёль вообще пишет список только для себя, а Бэкхёну даёт покупать всё, что он видит. Бэкхён, бывает, по пятнадцать минут гипнотизирует какой-нибудь соус, не решаясь позволить себе купить, а потом его отыскивает Чанёль и с привычным «если хочется — это отлично, значит, ещё живой» закидывает в корзину сразу несколько штук. Бэкхён в такие моменты ему особенно благодарен, потому что он и правда чувствует себя чуть более живым. Настрадавшись в прошлом от игнорирования своих потребностей, Бэкхён всегда спрашивает Чанёля о его предпочтениях и советуется с ним по любым вопросам. И так Чанёль узнаёт, что до Бэкхёна никто никогда на самом деле не спрашивал, на какое свидание он хотел бы сходить. Никто из его бывших не интересовался тем, куда бы он хотел пойти и чем заняться. Чанёль вспоминает, что с детства мечтал о свидании на набережной. Сейчас ему двадцать шесть, а у него до сих пор не было свидания мечты. Просто всем было плевать, чего на самом деле хочет Чанёль, другого объяснения просто не получалось найти. Свидание на набережной — это ведь такая элементарная вещь. А Бэкхён даже вёл список мест, о которых Чанёль ему рассказывал или даже просто с воодушевлением упоминал, чтобы потом точно знать, куда вести на свидание и где ему точно понравится. Но сейчас у Бэкхёна нет ни сил, ни энтузиазма жить. Хочется только изображать мертвого лебедя до конца своей жизни и уныло смотреть в потолок. Но он и правда с самого детства мечтал научиться кататься на лошадях. Такой сложный выбор. — Поуговаривай меня ещё. Конечно, депрессивный эпизод не пройдёт так легко, Бэкхёну сейчас необходимо особенно много поддержки, заботы и хороших впечатлений. — Ещё? — расплывается в хитренькой улыбке Чанёль, понимая, что Бэкхён сдаётся и приглашает его поиграть. — Это каким же образом? — Не знаю, языком, например. — В смысле словами? — Нет, просто я всё ещё не готов встать с кровати, но не против трахнуться в качестве подготовки к этому. — Ага, только после оргазма тебя невозможно поднять даже в душ. — Я просто проверяю, не уменьшаешь ли ты веса в зале, пока я не вижу. — Так, ну всё, ты доигрался…

***

Бэкхёна приходится укладывать спать как маленького. Иногда получается довольно гладко — Чанёль немного возится с ним, и Бэкхён засыпает под боком, убаюканный теплом и мерным дыханием. Но иногда просто не может заснуть и всё. Как бы сильно ни устал. Никакие таблетки не помогают, у него сильно болит голова, глаза дерёт раздражение, и Бэкхён плачет от бессилия и морального истощения. До чего же нужно было довести человека, чтобы он в двадцать семь лет не мог самостоятельно лечь спать? Родители ничему его не научили. Они не общались с ним совершенно, не объясняли ему ничего. Просто силой заставляли делать то, что им было от него нужно. Чанёль до сих пор помнит, как однажды Бэкхён помогал ему загружать стиралку и по просьбе пошёл принести наволочки, потому что оставалось ещё немного места. — Да, сейчас, — скрылся тогда Бэкхён за дверью и через полминуты растерянно появился в проходе: — Я не понял только, почему наволочки, она же вроде одна… Чанёль, до этого занятый засыпанием порошка, поднял голову, лицезрея Бэкхёна, принёсшего ему простынь. — Это простынь, Бэкхён. Наволочка — это то, что на подушке. — Чёрт… — Нет-нет, давай сюда. Её всё равно тоже пора стирать. Чанёль уже привык не удивляться таким вещам, зная, какими были его родители. Даже в какой-то мере удивительно, что они хотя бы алфавиту его научили. И на том спасибо. А Бэкхёну ведь до слёз обидно. — Не переживай насчёт этого, — ласково притягивает его в объятия Чанёль. — Ты корни квадратные в уме извлекаешь, а тут наволочка какая-то. — Хуявлочка. — Вот именно. Его матери вообще всегда было абсолютно плевать, выспался её сын или нет, как он в принципе себя чувствует. Плохое самочувствие — не предлог не идти в школу. «Ты и так дебил, какие могут быть прогулы?» А заболел — так это только твои проблемы. Пиздуй, значит, в школу с температурой и головной болью. Во время спортивных сборов и соревнований было особенно тяжело, организм банально не выдерживал нагрузки. Соревнования проходили обычно в два или даже три дня, и Бэкхён так выматывался за это время, что никогда не дожидался награждения, уезжал сразу после последнего спарринга. Даже так домой он попадал не раньше одиннадцати, а нужно было сделать ещё всю домашнюю работу. Медали и грамоты тренер потом просто отдавал ему на следующей тренировке. Мать каким-то образом абсолютно искренне удивлялась, когда её вызывали в школу, потому что Бэкхён снова потерял сознание прямо на уроке. Её вызванивали с работы и просили забрать его домой, дать ему отдохнуть, просто отлежаться в кровати хотя бы до конца недели. С нескрываемым неудовольствием мать уводила под руку бледного шатающегося Бэкхёна, и на следующий день он, естественно, был уже в школе. Ей каким-то образом было просто всё равно на его состояние, Чанёль не понимает, что могло быть в голове у этой женщины, когда она так поступала. Но очевидно её даже не волновало, научится ли её сын заботиться о себе, ощущать свои потребности, чтобы быть в состоянии соблюдать режим и не быть вечно уставшим и разбитым. Когда на дом им задавали писать сочинения, для Бэкхёна начинался его персональный ад. Он был всего лишь маленьким ребёнком, которому всю его коротенькую жизнь запрещали чувствовать и иметь собственное мнение, а теперь ему нужно было изящно изложить какие-то мысли на бумаге, и ещё чтобы мать — взрослая женщина — удовлетворилась уровнем написанного. Что он мог написать о картине, напечатанной на странице учебника? Или о прочитанной книге? Может быть, он мог бы написать о том, как он, рыдая навзрыд, не мог успокоиться и продолжить читать, потому что на страницах этой дурацкой книги в реке тонул потерявший хозяев котик, а мать стояла рядом и снова орала на Бэкхёна за то, какой же он тупица. Даже спустя восемнадцать лет для Бэкхёна так и осталось загадкой — что именно в этой ситуации делало его тупицей? Похоже, он так и умрёт, никогда не узнав ответ на этот вопрос. Хорошо, что хотя бы книгу он дочитал и за котика не болела душа: тот ухватился за ветку и спасся, а ещё спустя страниц сто всё-таки нашёл своих хозяев. Бэкхён не понимал, что от него хотят. Не понимал, почему у всех всё так легко получается, а он не может из себя выдавить ни строчки. Потому что внутри у него пустота. Ничего. Совсем. Ни слова или образа. Он не понимал, откуда он должен взять все эти переживания и чувства, ощущая себя ужасно неполноценным и глупым. Мать заставляла его писать всю ночь, сидела над ним, иногда задрёмывая рядом на диване. Ослабленный недосыпом детский организм зяб даже от комнатной температуры. Даже утром её, естественно, не удовлетворял результат, но Бэкхёну уже пора было идти на первый урок. Она выпинывала его в школу, спящего на ходу, заплаканного, трясущегося то ли от слабости, то ли от нервов. А Бэкхёну было девять лет. Зная всё это, Чанёля просто не могут бесить его проблемы, даже когда он сам очень сильно устаёт, а тут ещё Бэкхён устраивает ему концерт. Чанёль просто думает о том, что Бэкхёна никто никогда не укладывал спать, никогда ему не читали вечером книжек, не гладили по спинке, не говорили с ним, не успокаивали, не целовали на ночь. Ничего этого просто не было. Утерянного уже никогда не восполнить, но понимание ситуации хотя бы даёт ему силы не срываться, а быть рядом и делать всё, что в его силах, чтобы хоть как-то облегчить Бэкхёну жизнь. Чанёль замечает, что к вечеру он часто становится более тревожным. Может метаться в неосознаваемой панике по квартире, намывать ванную или полы, или и то и другое одновременно. Сердце каждый раз сжимается в комок от этой картины. Бэкхён оборачивается зашуганно, будто и не узнаёт вовсе, когда Чанёль подходит к нему со спины, чтобы обнять. — Мне кажется, ты перетруждаешься, Бэкхён. Бросай это всё, тебе уже пора в душик и спать. — Я не могу. Ему мучительно стыдно за то, что он не справляется. Он говорит себе, что должен стараться больше, что диагноз ничего не значит, это лишь отмазка, он просто должен стараться больше. — Почему? — У меня не выходит ничего. Ты устанешь от меня. Тебе рано или поздно надоест и ты уйдешь. Чанёль вообще не понимает, откуда это взялось. Всё ведь было нормально, спокойно, не было никаких происшествий. Они не ссорились, всё было как обычно. Но иногда Бэкхёна накрывает ни с чего. У него меняется реальность, остановить и отследить которую у Чанёля не получается. Бэкхён становится неконтактен и не понимает его, он невменяемый абсолютно. Его просто нужно уложить спать — утром будет легче. — Бэкхён, у тебя всё получается. Уже почти пять месяцев, — твёрдо, но ласково успокаивает Чанёль. — Всё хорошо, у нас всё хорошо, — Чанёль делает попытку развернуть его к себе, но тот лишь уворачивается. И сразу срывается на плач. А Чанёль даже не знает, почему. Снова всё идёт по кругу, изматывая их обоих. Но нельзя позволять ему разойтись на ночь глядя, иначе он не заснёт. — Бэкхён… — Пожалуйста, не надо, я не хочу, — скулит он, слабо пытаясь отпихнуть от себя руки, оказавшись прижатым к телу. — Всё хорошо, Бэкхён, всё хорошо. Всё правда хорошо. Пожалуйста, тише, — Чанёль пытается совладать с отбрыкивающимся Бэкхёном, в страхе прижимая его маленькое тело к своему. — Я не могу тише, я не понимаю, зачем всё это? Что я могу дать тебе? Это же смешно. Я ничего не могу, я только и делаю, что выношу тебе мозг… Бэкхён постоянно ставит Чанёля в неловкое положение своими формулировками. Чанёль ведь не может ему врать, отрицая проблему. Но если он скажет правду — Бэкхёна это очень сильно ранит. Потому что больше всего на свете Бэкхён не может выносить, когда что-то делает не так. — Это нормально, Бэкхён. Иногда ты выносишь мне мозг. Иногда мы устаём от жизни. Иногда раздражаемся из-за пустяков, которые не имеют никакого значения. Это всё нормально. Мы можем с этим справиться. Чанёль не говорит «всё хорошо». Он говорит — «мы справимся». Чанёль не винит его ни в чём. Чанёль считает его частью своей команды. И это даёт Бэкхёну силы бороться. — Плохие моменты пройдут. А мы с тобой останемся, помнишь? — Я всё делаю не так. Даже переживаю не из-за того, из-за чего надо. Чанёль не понимает, что он имеет в виду. Может быть то, что он не всегда даёт реакцию соразмерную ситуации? Но разве он сам замечает это? — Ты сказал, что плохо себя чувствуешь, а я убираю квартиру вместо того, чтобы быть рядом. — Я всего лишь устал на работе, Бэкхён, тебе ничего не нужно с этим делать. Я просто хотел полежать отдохнуть. И спасибо, что убрался. Всё хорошо. Я знаю, ты переживаешь за меня, но тебе не нужно страдать со мной, чтобы доказать свою любовь. Всё в порядке, я взрослый мальчик и могу сам себя успокоить, правда. — Ну, а я тебе тогда зачем? — Ни за чем. Просто я тебя люблю. — Ты даже никогда ничего не говоришь мне… — В смысле не говорю? Я постоянно говорю, пожалуйста, сделай то или сделай это. Но ты не должен делать за меня мою работу. Нести ответственность за мои эмоции и приглаживать их. Бэкхён только всхлипывает в его объятиях, зябко дрожа, стараясь унять разошедшуюся под рёбрами истерику. Не получается не верить, когда кто-то любит тебя так, как Чанёль. Когда тебя любит кто-то такой, как Чанёль. — Я очень сильно люблю тебя, — пальцы трепетно поглаживает чуть взмокший затылок. — Разве я хоть раз говорил тебе, что с тобой что-то не так? Бэкхён отрицательно мотает головой, снова всхлипывая. — Я знаю, что за меня это делает болезнь. Но пожалуйста, слушай меня, Бэкхён, ладно? Идём. Тебе давно пора спать.

***

Чанёлю как-то непривычно искать ручку на столе у Бэкхёна, потому что у них не сговариваясь, вышло так, что уголок с рабочим столом — это неприкосновенная личная зона. И хоть он спит в его комнате, Чанёль всегда обходит его вещи на почтительном расстоянии, не пытаясь в них влезть или тем более навести там порядок. Последний раз он трогал тут что-то, когда вешал над столом полку, чтобы на ней можно было разложить бумаги Бэкхёна и те не мешались ему под руками. Чанёль вообще постоянно треплется о том, какой классный торшер он недавно нашёл по скидке в интернет-магазине, а Бэкхён не понимает в чём разница между лампой и торшером, и зачем он им вообще нужен, но Чанёль выглядит таким радостным и воодушевлённым, когда занимается всем этим, что Бэкхёну остаётся только слушать, растекаясь в умильной улыбке, и на всё соглашаться. Ему самому подобное кажется роскошью и излишками. Бэкхён без дискомфорта может долго и нудно есть одно и то же, не добавляя в еду ни соли, ни сахара, будто совсем не чувствуя вкуса или совсем не пытаясь его почувствовать, чтобы попробовать получить удовольствие от еды. Но стоит Чанёлю его накормить чем-то кроме обычного риса, как он тут же просветляется вселенской сущностью комфорта и проникается к нему уважением. Сейчас Чанёлю нужны только листочек и ручка, чтобы погадать на новеньком наборе астрономических карт. У Бэкхёна пунктик на доказательную науку, и казалось, что он будет не в восторге от колдовских замашек Чанёля, но почему-то он не считает, что гадания это бессмысленно. Бэкхён говорит, что наложение советов карт на собственный опыт может натолкнуть на интересную мысль, потому что их слова каждый человек воспринимает через призму собственного опыта и интуиции. Какие бы выводы ты не сделал — карты в любом случае позволят тебе посмотреть на проблему под необычным углом. Он даже с каким-то интересом относится к приколам своего домашнего шамана, который верит в звёзды и выращивает целебные травы на балконе. Чанёль тот редкий тип людей, у которых никогда не умирают растения. Он рассказывал, как на какой-то пьянке самые буйные выдрали из клумбы папоротник, Чанёлю стало его жалко и он притащил его домой. Тот до сих пор жив и цветёт в квартире у мамы. На одной из стопок лежит какой-то исписанный вдоль и поперёк листок, Чанёль не придаёт ему значения и не собирается рыться в чужих записях, но когда глаза случайно выхватывают в заголовке его имя, сопротивляться любопытству становится слишком сложно. 1) Мне нравится, что ты не боишься проявлять свои эмоции 2) Я никогда не думал, что буду восхищаться кем-то так сильно, как тобой Стоп. Чанёль же не может читать чужие записи, тем более он начинает догадываться, о чём они были. Он быстро возвращает листок на место, отвернувшись. Но ведь он всё равно предназначался ему? Чанёль тут же снова хватает его, принимаясь жадно бегать взглядом по строчкам. 3) Ты всегда даёшь мне много пространства, свободы и никогда не давишь 4) Мне нравится, как мы дополняем друг друга. Я был удивлен, когда понял, что тебя не бесят наши различия. Это ты научил меня тому, что различия это даже здорово 5) — Мне нравится, что ты такой высокий. Ты прямо как моя мечта — Я люблю твои мягкие губы и большие глаза — Люблю твой голос. Я переслушиваю все твои голосовые сообщения минимум два раза — Ты чувствительный и легко возбуждаешься 7) Меня восхищает то, чем ты занимаешься 9) Ты всегда знаешь, что нужно сказать 10) Ты никогда не пройдёшь мимо, если кому-то нужна твоя помощь. Иногда мне кажется, если было бы можно, ты бы и слона домой притащил 11) Я знаю, что как бы сильно я не накосячил, ты всегда первым придёшь мириться. Мне стыдно за это, но вместе с тем очень спокойно от этого 12) Меня всегда вымораживали люди с заниженной самооценкой. Но тебе мне очень хочется помогать, чтобы ты преодолел свои страхи. Я знаю, тебе тоже было нелегко. И сейчас тоже 13) Ты вообще никогда меня не бесишь. Даже когда я злюсь или обижаюсь 14) Я часто боюсь, что ты меня не поймёшь. Назовёшь больным и бросишь. Но ты всегда понимаешь. И никогда не говоришь ненужной херни 15) В тебе так много потенциала, что мне даже представить страшно, где ты будешь через 5, 10 лет 16) Я бы хотел быть как ты 17) Я всегда могу положить голову на твоё плечо Ну почему это настолько в стиле Бэкхёна? И с каких пор вообще Чанёль считает все эти списки и попытки объяснить то, что по идее не нужно объяснять, такими милыми? Вряд ли всё это милое само по себе, просто это Бэкхён милый. Он действительно стал больше говорить ему всяких приятных вещей в последнее время, просто Чанёль этого как-то не заметил. Тяжело заметить что-то хорошее, когда и так все прекрасно. Чанёль немного устыдил себя. Бэкхён всегда старается для него, он должен уметь ценить это. Всё написанное так приятно, что хотелось плакать. Чанёль даже не может поверить, что это всё о нём. Что это всё думает о нём Бэкхён. Ему действительно было это нужно. И теперь он чувствует себя таким неприлично счастливым, что даже стыдно. 18) Ты самый сексуальный, когда делаешь то, что у тебя хорошо получается (а хорошо получается у тебя вообще всё) 19) Я уссыкаюсь с твоих шуток 19,5) Ты вкусно готовишь 20) Ты вдохновляешь меня на то, чтобы быть лучше 21) Ты очень внимательный. Особенно когда дело касается меня. Ты помнишь обо мне то, чего не помню даже я 22) Ты всегда думаешь обо мне. Как будто вообще всегда. Я это чувствую Все поля изрисованы мелкими рисунками и нервными зигзагами. Чанёль может представить, как Бэкхён сидел старался, пыхтел. Он на ходу объединял пункты, в итоге совершенно запутался в нумерации, и последние приписки шли уже потоком сознания. 24) Я на тебя не жалуюсь даже своему психотерапевту 23) В дневнике благодарности практически всё о тебе Благодаря тебе я забываю, что болен Благодаря тебе я впервые чувствую себя нормальным. Я впервые думаю, что могу прожить нормальную жизнь. Просто спасибо. Ты совершил для меня чудо. Когда-то я даже не мог и мечтать о нормальной жизни и семье. Но сейчас у меня они есть. Спасибо за всё, что ты сделал для меня. Моё сердце болит пока я пишу всё это, потому что я очень счастлив, что ты со мной. Ты самый лучший. Я очень сильно люблю тебя. Вот тут не разныться было уже невозможно. Чанёль конечно знал, что любит Бэкхёна, но не знал, что настолько. Бэкхён раскрывается с каждым днём всё больше, и это такое непередаваемое ощущение, когда ты восхищаешься всё сильнее, и кажется, что любить больше уже невозможно, но оказывается, что можно, да. Чанёль вытирает слёзы и не знает, откуда в нём, в простом смертном столько чувств. Чем он вообще это заслужил? Хотя теперь он знает, вот же есть список. Почти документ. Бэкхён находится в гостиной на ковре, увлечённо раскладывающим пасьянс из таро. Чанёль падает рядом, обнимая и утыкаясь в шею мокрым носом. — Чанёли? — Бэкхён почти в ужасе. — Что случилось? — Я тоже уссыкаюсь с твоих шуток… — Уссыкаешься?.. — Чанёль никогда не использовал этого слова. — Подожди, ты что, читал мой список? — Прости, я случайно. — Случайно прочитал целиком исписанный альбомный лист? Это девятнадцатый пункт. Ты бессовестный. — Я каюсь… но на самом деле ни о чём не жалею. — Мне теперь придётся писать новый. — Не надо новый, мне старый нравится. Я искуплю вину. — Как, интересно? Просто ужином на этот раз ты не отделаешься. — Ну, знаешь, ужин — это не единственный способ доставить тебе удовольствие… — Так, мистер я-заставлю-тебя-кончать-всю-ночь, — Бэкхён отклоняется от лезущего к нему Чанёля, — охладись, ты ещё не прощён. — Ну так ты скажи, как мне заслужить твоё прощение, — Чанёль всё равно опрокидывает его на спину, нависая сверху. — Хочешь, я встану на колени? Я люблю стоять на коленях, ты же знаешь…