***
Бэкхён не помнит, как давно он уже не спит и бездумно наблюдает за потолком. Сознание заволакивает ватой, словно небо медленно плывущими облаками. Время тянется бесконечно. Минуты капают, как раствор в капельнице: вязко, тошно-сладко. И с каждой минутой он чувствует всё меньше, будто погружается глубже под воду. Бэкхён вроде бы помнит, что было вчера. Но эмоционально не понимает, что на самом деле произошло. Словно и не было ничего вовсе. Ну посадят его на пару лет — плевать. Как говорится, кобыле легче. Чувства потери тоже не было. Бэкхёну настолько никак, что не ощущается даже пустоты. И он точно знает, что это не от таблеток. Такое состояние у него всегда случается после тяжелых переживаний. Казалось, что с каждым сеансом психотерапии он становится лучше, осознаннее, уравновешеннее. Но стоило случиться какому-то недопониманию, как его сорвало снова. Раньше Бэкхён в такие минуты открывал специально созданную папку на телефоне, где хранил скрины их с Чанёлем переписок. Перечитывал сообщения, стараясь вспомнить, что не всегда был ненужным, брошенным и непонятым. Но сейчас телефона под рукой нет. Бэкхён выкинул его в мусорное ведро, задолбавшись слушать насквозь лживые слова. Бетонная плита, которую приподняли предыдущие месяцы их короткого счастья, рухнула, прижала, Бекхёну не пошевелиться и не выплыть. Он её физически ощущает. На руке, где раньше было кольцо, теперь пустота. Может, и не существовало никогда никакого Чанёля? Так случается — когда люди придумывают себе воображаемых друзей, чтобы не сойти с ума от тоски. Локоть ломит. Тот, в который поставлена капельница. Возможно от того, что руку неудачно скрутил охранник, а может быть потому, что игла слишком толстая. Бэкхён чувствует её у себя в вене. На соседней кровати женщина намазывает кашу себе на лицо. Ах да, Бэкхён же псих. И Чанёль считает так же. Бэкхён понимает. Он бы тоже не стал с собой возиться. Здесь ему самое место.***
Скучно. Джиён откидывается на кресле, закидывая ноги на стол. Интересных пациентов в этой клинике не было уже примерно миллион лет. Изо дня в день на госпитализацию поступали одни и те же подростки с суицидальными наклонностями, да бабульки-дедульки с деменцией. Даже пациенты с эпилепсией — уже невиданное разнообразие в здешних краях. Джиён не для того шесть лет училась в медицинском, чтобы потом возиться на работе с однотипными случаями, похожие один на другой, как две капли воды. Сейчас всё мысли заняты предстоящим отпуском, но потом она обязательно подумает о переводе в другое отделение. Или, может быть, даже о смене профиля. Развернувшись в кресле, она окидывает взглядом внутренний двор больницы, где сейчас находились на прогулке пациенты «из острого». Её внимание привлекает молодой человек, сидевший на лавочке чуть поодаль от всех остальных. Симпатичный, — мелькает в голове. — Надо записать его на себя. Пока кто-нибудь другой не забрал. Как долго он здесь находится? В какой день он прибыл к ним? Позавчера? Или уже два дня назад? Джиён краем уха слышала суматоху на первом этаже, когда его привезли, но была слишком занята, чтобы лично стать свидетелем событий. Лишь потом в списках увидела фамилию новенького. Похоже, он устроил какой-то дебош, раз его определили к буйным. Так по виду и не скажешь — такие в «остром» не лежат. Новенького не видно и не слышно. Джиён даже успела забыть о его существовании, и это при том, что здесь мертвецки скучно. Обычно новоприбывшие ещё не раз дают о себе знать в течение следующих нескольких дней после поступления, прежде чем их состязание стабилизируется. И после этого их либо сразу выписывают, либо переводят в первое отделение, которое среди персонала получило кодовое название «санаторий». Туда для верности переводят стабильных пациентов, которым не помешает дополнительное наблюдение. Ограничений там по минимуму. Если новенького определят туда, у Джиён появится шанс провести с ним беседу. Пафосно глянув на наручные часы, она покидает свой кабинет. До конца прогулочного времени ещё почти двадцать минут. Так что у Джиён ещё есть немного времени, чтобы без суматохи узнать, возможен ли перевод приглянувшегося пациента под её крыло. В ординаторской находится практикантка, которой распределили новенького. Та опасалась выписывать его сразу, несмотря на то, что вел он себя очень прилежно, поэтому собиралась в скором времени передать его под наблюдение в «санаторий». Она могла бы сделать это и сразу, потому что состояние новенького достаточно выровнялось для перевода в лёгкое отделение, но у неё были сомнения на этот счёт. Потому что тот в первый же день выдернул капельницу и залил им венозной кровью весь пол в отделении. Такое на практике врачей было впервые. Как до этого вообще можно было додуматься? Пациентов в психозе действительно иногда приходится долго уговаривать и даже связывать, чтобы поставить укол или капельницу, но новенький спокойно отнёсся к факту лечения и спокойно переносил все процедуры после. Договориться о переводе не составило труда, так же как и найти папку с личным делом новенького — единственный Бён легко отыскался среди вековых завалов Кимов и Паков. Да ещё и папка такая увесистая, какая не у всех собирается и за целую жизнь — не заметить сложно. Джиён усаживается поудобнее в кресло, собираясь читать. «Бён Бэкхён. 1992 года рождения. Работает старшим научным сотрудником в центре когнитивного моделирования и искусственного интеллекта. Не женат. Детей нет. Психический статус: при поступлении правильно ориентирован в месте, времени, окружающей обстановке. Возбуждён и рассеян, но к своему состоянию относится с критикой. На собственное имя не реагирует, во время разговора в лицо собеседника не смотрит. Слабо контактен, на вопросы отвечает с трудом. Безуспешно пытался вспомнить номер телефона хотя бы одного родственника. Неврологический статус: отклонений нет». Джиён смотрит дальше, перебирая справки. По взятым при поступлении анализам — никаких отклонений. В возрасте 10 лет получил сотрясение мозга. Расстройства пищевого поведения с 12 лет. В подростковом возрасте наблюдались регулярные обморочные состояния, начавшиеся с 4 лет. В 14 лет была диагностирована эпилепсия, но через год диагноз сняли, признав ошибочным. Джиён достаёт вложения со всеми анализами и исследованиями, которые имелись. Миллион ЭЭГ-мониторингов, начиная с дошкольного возраста и заканчивая последним скринингом, сделанным пару лет назад. Есть даже ночные, но толку. Чисто. С такой активностью головного мозга исключена не только эпилепсия, но и обмороки в том числе. Какой-то бред. Показатели в абсолютной норме. Хоть завтра этого Бёна в космос отправляй. Неудивительно, что все врачи, наблюдаашие его за это время, могли лишь развести руками. Даже прицепиться не за что. На фМРТ снова чисто. Джиён поднимает на свет шесть рентгеновских снимков головного мозга с разных ракурсов, разглядывая их, но не замечает никаких поражений, опухолей или патологического скопления кровеносных сосудов. Анатомия в полном порядке. В заключении других врачей всё то же самое. Какая-то чертовщина с этим новеньким. В графе «диагноз» значится «пограничное расстройство личности», поставленное психиатром по месту жительства. Диагнозу почти год. Бён даже проходит индивидуальную психотерапию и групповую (диалектико-поведенческую). Препараты выписаны не были. Пока складывается ощущение, что диагноз скорее всего поставлен верно. Никаких противоречий незаметно. ПРЛ хорошо вяжется с причиной его попадания сюда и общим вменяемым состоянием. Проблема людей с этим диагнозом не в том, что они не осознают реальность, а в том, что они не умеют с ней взаимодействовать. Они всё прекрасно понимают, но во время срывов эмоции перехлёстывают и они уже не могут себя контролировать. Пограничников во врачебной среде, откровенно говоря, недолюбливают. Психотерапевты так вообще с них воют. И начинают сами после сеансов с такими пациентами ходить к психотерапевту. А по возможности вообще стараются не брать на себя такую ответственность. Люди с ПРЛ едва ли не самые тяжёлые пациенты из всех. Они импульсивные, неуправляемые, строптивые, как подростки в самый плохой свой период, и едва ли контактные. Хуже того — они больше кого бы то ни было склонны к суициду. Работа с ними невероятно медленная, и часто идёт по принципу — шаг вперед, десять назад. А ещё ПРЛ никогда не приходит одно. У пациентов почти всегда миллион сопутствующих проблем: депрессии, фобии, алкоголь, наркотики, разрушительные отношения с родителями и партнёром. Полная жесть по всем фронтам, и ноль понимания происходящего в голове. Одно хорошо — такие люди редко проявляют агрессию к другим, чаще направляя её внутрь себя. Некоторые могут быть настолько безобидными и незаметными для окружающих, что из-за плохой компетенции врачей будут проходить просто как депрессивные лица с низкой сопротивляемостью стрессам. Бён Бэкхён… Джиён смутно кажется, что она видела где-то это имя. У него должны быть публикации в научных журналах, всё-таки степень предполагает. Его профиль искусственный интеллект… Ей попадались статьи о вычислительной психиатрии, там было что-то про более объективные подходы в оценке психического состояния пациентов с помощью программ, которые могут распознать шизофрению по коэффициенту связности речи или депрессию по скорости движения зрачков. Возможно какая-то из этих статей и была написана Бёном В психиатрии до сих пор не существует такого анализа, который можно было бы сдать, чтобы точно определить, есть психическое заболевание у человека или нет. Все эти диагностические тесты, которые Джиён шесть лет училась проводить в университете, по большому счёту просто гадание на кофейной гуще. И возможно через пару лет она вообще останется без работы с этими математиками, которые со своим искусственным интеллектом заменят все существующие профессии. Если это действительно он, значит, медицина не основной профиль Бёна, но для работы в его направлении необходимо иметь хотя бы минимальную подготовку в ней. А значит, он обязан был знать, что если резко дёрнуть катетер из вены — будет фонтан крови. А ещё будет просто адски больно. Осознанное самоповреждающее поведение налицо. Действительно очень похоже на ПРЛ. Непростой пациент. Джиён начинает сомневаться, не зря ли она всё это затеяла. Может быть, имеет смысл не ввязываться во всё это и отдать новенького кому-то поопытнее? Вот только врождённое любопытство снова берёт верх и она продолжает чтение. «Пациент ни с кем из близких родственников не общается, поэтому те не смогли предоставить актуальную информацию». Джиён удалось найти лишь показания матери, которые она давала почти десять лет назад: «Во время родов у пациента произошло кровоизлияние в мозг. Никаких подтверждающих документов не найдено, далее всё со слов матери пациента. С заключения врачей, кровоизлияние было серьёзным, но лечения для него не существовало. Оставалось только ждать и наблюдать, как оно поведёт себя дальше. Родственникам сказали, что велика вероятность, что ребёнок в будущем будет иметь отклонения, вплоть до умственной отсталости и ДЦП-подобных заболеваний. Мать пациента испугалась диагноза, который могли поставить врачи, поэтому попросила не записывать ничего в его детскую карту. Когда пациента забрали домой — тот плакал, не останавливаясь, три месяца. Через год при очередном обследовании никаких серьёзных патологий уже выявлено не было. Бён рос смышлёным ребёнком. Рассказывал наизусть детские рассказы. Отличался замкнутостью, не участвовал в детских играх, ни с кем не дружил. Всегда был капризным, особенно в возрасте до пяти лет. Не любил, чтобы его касались, обнимали, трогали волосы даже родители. Часто отказывался носить определённую одежду, потому что ему в ней было неприятно, и это доходило до истерик. Основные конфликты с родителями были по поводу еды. Постоянно врал, что поел. Но когда мать спрашивала, что он ел, называл продукты, которые кончились ещё на прошлой неделе». Непростой случай, это очевидно. Но Джиён будет не Джиён, если хотя бы не попытается.***
— Здравствуйте. — Здравствуйте, мистер Бён. Заходите. Присаживайтесь, пожалуйста. Говорят, хороший медицинский психолог должен уметь поставить диагноз за то время, пока больной заходит в кабинет и садится на предложенное место. Джиён дожидается, пока мистер Бён нерешительно подойдёт ближе и осторожно сядет напротив. — Я ваш психолог. Меня зовут Джиён, но вы можете звать меня замуж. Ноль реакции. Бён только моргает. Как будто не услышал. — Вы всем пациентам это говорите? — спустя несколько длинных секунд, подаёт он голос, не понятно, то ли спрашивая, то ли констатируя факт. — Нет. Только тем, кого считаю симпатичным. Бён с запозданием, невпопад пожимает плечами. — Вы совсем никогда не смеётесь? — старается поддерживать заинтересованный вид Джиён. — Смеюсь. — Когда? — Когда мне смешно. Мда, ну логично в принципе. — Хорошо, тогда в следующий раз я постараюсь лучше. Договорились? Бён кивает, но взгляд у него всё такой же грустно-отстраненный. — Вы какой-то бледный. У вас ничего не болит? — Разве психиатры задают подобные вопросы? — А что вас смущает? — Да просто… странный вопрос. — Почему странный? Из Бёна приходится едва ли не насильно вытягивать слова, как будто у него стоит на них счётчик, и ему потом придётся расплачиваться за каждое. — Обычно психиатры формулируют вопрос о самочувствии по-другому. — Я психолог. Не психиатр. Так что мы можем говорить с вами просто как обычные люди, а не как врач и пациент. Бён кивает, но смотрит всё так же мимо. Выглядит он немного помято, но чисто и опрятно. На нём гражданская одежда, несмотря на то, что в стационаре все пациенты без исключения предпочитают ходить и спать в одном и том же — в голубой рубахе, которая выдаётся всем при поступлении. Всё же психиатрия чем-то похожа на гадания. Главный секрет в том — чтобы подмечать детали, и на их основе формировать представление о человеке. Джиён хватает на это пары секунд. Бён немного сутулит напряжённые плечи, съёжившись на стуле, но под свободной одеждой угадываются правильные очертания фигуры. Он явно занимается каким-то сортом. Возможно даже серьёзно. Это сразу видно по пропорциям. А ещё у него симпатичная стрижка, вряд ли подобранная наугад, и аккуратное русое окрашивание. Явно дорогие брендовые очки, очень идущие ему. Красивая кожа, ухоженные руки, хоть Джиён и замечает свежие ранки вокруг ногтей. Костяшки суховатые, а кожа на них — истончившаяся и обезвоженная, видимо, от частого мытья. Психи не выглядят так. Даже не каждый здоровый человек выглядит так. Интересно, каково ему быть тут среди слабоумных, наркоманов и алкоголиков? — Как вы вообще себя чувствуете в отделении? Ваши соседи по палате вас не беспокоят? — Да нет. Мне как-то всё равно. — Но вы ведь и не общаетесь ни с кем? Общение с ними тяготит вас? — Немного. — Почему? — Общение в принципе меня тяготит. — А чем вы тогда обычно занимаетесь здесь в свободное время? — Ничем. — Совсем ничем? Может быть всё-таки что-то делаете? Думаете же о чём-то? — Ну… я немного читал. — Что? — Нашёл Юнга в библиотеке. Давно хотел почитать для общего развития. — Интересное у вас конечно «общее развитие». И как вам? — Мне нравятся всякие странные теории, объясняющие необъяснимое,, — на лице Бёна на секунду мелькает тень улыбки. — У Юнга ведь была шизофрения? — Вероятно. А почему такой вопрос? — Странно, что об этом особо не говорят, хотя очевидно, что нормальный человек такое не придумает. — Ну, никто пока не может сказать, что норма, а что нет. Вы как, готовы решать задания? — Наверное. — Переживаете? — Вроде нет. — Ну и правильно, мы просто поиграем. Мне нужно лишь проверить вашу память и всякое такое. Ничего особенного. — Только память? — Бён вроде бы удивляется, но мимика и тон голоса остаются ровно неизменными. Сообразительный какой. — Да, только память, — абсолютно естественно врёт Джиён. — И вашу дееспособность в целом. Вам что больше по душе: тесты или задачки? С чего начнём? — Не знаю. Без разницы, наверное. — Хорошо, давайте тогда начнём с задач, чтобы вам не пришлось потом делать их уставшим после теста. Тест длинный, но простой, и его, если что, можно перенести на потом. — Хорошо. — Вы как, любите решать задачки? — Это мой единственный талант, — грустно улыбается Бэкхён. — Уверенна, что это не так, — Джиён пытается приободрить его ласковой улыбкой. — А тесты вам как? — Не очень. — Почему? — Они всегда максимально топорные, и их легко взломать. — Вот как. Ну у нас тут необычные тесты, так что, надеюсь, скучать вам не придётся. Абсолютное большинство пациентов не может взломать их с первого раза. — Ладно. — Тогда начнём с самой сложной задачи. Я вам сейчас два раза зачитаю шестнадцать слов и словосочетаний, а вам нужно будет их все запомнить и повторить в произвольном порядке через какое-то время, хорошо? Вот вам листочек, — Джиён протягивает обычный альбомный лист и ручку, — можете делать на нём для себя какие-то пометки в виде рисунков, чтобы ничего не забыть. Запрещено только писать слова и буквы. — Не нужно, — тут же отказывается Бён. — Я запомню и так. — Уверены? А вдруг всё же что-то забудете? — Джиён пытается надавить. Это должно сработать на такой тревожной личности, как мистер Бён. — Будет очень обидно. По заданию поблажка разрешена. И она не ошибается — тот принимает листок и ручку из её рук, готовый зарисовывать. — Делайте пометки прямо подряд, одну за другой, чтобы потом самому не запутаться. Потому что Бэкхёну совершенно не нужно знать, что на самом деле это задание на проверку мышления, а не памяти. — Готовы? Бён кивает. — Хорошо. Читаю первый раз, — Джиён запускает таймер, одним движением повышая до максимума серьёзность мероприятия, на деле же — просто чтобы удобнее было делать между словами одинаковый интервал. — «Весёлый праздник». Бён быстро делает несколько движений, будто штрихует что-то. Джиён ориентируется на его темп работы, потому что для этого задания нет ограничения по времени. Она старается подгадать так, чтобы промежутки были примерно равны, но не оставалось слишком много времени раздумывать над нарисованным или наоборот, чтобы его не было слишком мало. — «Вкусный ужин». «Тяжелая работа», — продолжает надиктовывать Джиён. Бён стопорится на последнем и в итоге пропускает. — «Болезнь». «Счастье». «Печаль». «Любовь». «Развитие», — а вот абстрактные понятия у него, кажется, идут лучше, с ними не возникает никаких проблем. — «Обман». «Справедливость». «Дружба». «Победа». «Разлука». «Сомнение». «Вражда». «Подвиг». Джиён зачитывает список во второй раз. Но место для «тяжелой работы» так и остаётся пустым. — Вы закончили? — она дожидается утвердительного кивка. — Отлично. Отложите пока листок на какое-то время, мы сделаем ещё пару заданий, а потом вернёмся к нему. Бён послушно переворачивает листок и откладывает его немного в сторону. — Поделаем теперь задачки на классификацию. Я дам вам распечатки, на каждой из них — четыре предмета. Вам нужно будет определить, какой предмет лишний, а оставшейся группе дать название. Понятно в чём заключается задание? — Да. Перед Бёном кладут стопку листов, на которых симметрично изображены четыре карточки с изображениями. На первом — автомобиль, корабль, самолёт и воздушный шар. — А что сделать надо? — неуверенно переспрашивает он. — Найти один лишний предмет и дать остальной группе название. Бён бегает глазами по распечатке. Начинает заламывать пальцы. Трёт веки. Снова опускает пустой взгляд на распечатку. Не может сосредоточиться. Тревога кроет все попытки подумать. — Как-то неочевидно… — Не думайте слишком долго. Лучше, если вы будете говорить первое, что в голову придёт. — Ну тогда… я думаю, машина лишняя. — Почему? — Ну… я могу для каждого предмета сказать, почему он лишний, но самое очевидное — это то, что машина перемещается в пространстве за счёт силы трения, а остальные предметы — за счёт разницы давлений. — Я думала, машина двигается за счёт двигателя. — Ну они как бы все двигаются за счёт механической работы двигателя. Просто это другой системный уровень. Кроме воздушного шара, правда. — И? — Ну… шар тоже может быть лишним. — Почему? — Потому что у него нет механического двигателя. Ну да, он же только у дирижабля есть. У шара нет. — Ладно, хорошо. Давайте с другой стороны. Что общего между чайником и пароходом? — Пар. Свист. Оба не тонут. Бэкхён может придумать хоть миллион таких задачек. Ботинок и часы — оба ходят. Стол и одуванчик — к обоим можно провести касательную в некоторых точках поверхности. Солнце и ножницы — состоят из одних и тех же кварков. — А между гоночным болидом и торнадо? — У двигателя машины есть момент вращения, — Бэкхён не задумывается ни на секунду. — И торнадо вращается тоже. — А что ещё? Бён не находит ответа. — Смотрели когда-нибудь Формулу-один? Болиды движутся по круговой трассе, как и торнадо движется по кругу. — Ну да, — соглашается Бён, не понимая подвоха. — Тоже вариант. Хотя менее очевидный, конечно. Только для Бёна, правда. — Ладно, давайте что-нибудь ещё. Что общего у кошки и яблока? — наугад называет предметы Джиён. — Ну с точки зрения биохимии у них вообще почти всё общее. — Ничего, — выдыхает Джиён, — у них нет ничего общего. — Почему? — Ну, кошка — это живое существо. Яблоко — нет. — Но яблоко состоит из живых клеток. — Хорошо, я не так выразилась. Кошка — это одушевлённый предмет, а яблоко — нет. Понимаете? Вот что общего между птицей и самолётом? Джиён упрощает задачу, предлагая найти сходства, которых очевидно меньше, чем различий, которые можно перебирать бесконечно. Бэкхён сказал бы, что общее у них как минимум то, что самолёты сконструированы по строению птиц, чтобы иметь возможность парить в воздухе. То есть общее у них — аэродинамические формы. — Ничего, — в итоге говорит он. — Правильный ответ — ничего. — Почему? — По логике. — Какой? — По логике задания. Джиён вопросительно вскидывает бровь. — Ну как минимум потому, что на предыдущий странный вопрос ответ был «ничего». От улыбки становится сложно удержаться. — Вы всё сказали верно. А теперь сможете объяснить, почему? — Вы называете предметы, у которых различные главные признаки, и поэтому у них, получается, нет ничего общего. Но в условии задания не было сказано, что нужно искать главный признак. Задание звучало так, что нужно просто найти общее. — Искать общее — это и значит искать главный признак. — Почему? — Потому что начинаем всегда с главного. Бэкхён сдаётся. Он не любит спорить и что-то кому-то доказывать. — Давайте теперь по этому принципу вы мне разложите карточки на группы, — Джиён достаёт небольшую стопку карт, похожих по форме на игральные. — Вот, возьмите их и составьте группы на основе общих признаков. Группы можно формировать как угодно, только помните, что потом я попрошу дать им название. И судя по тому, как Бэкхён растерянно выкладывает карточки, оглядывая их напряжённым взглядом, пояснения о том, что «нужно разложить по главным признакам» совершенно ему не помогают. Комбинаторика позволяет создать здесь бесконечное количество вариантов, и откуда Бэкхёну знать, какой признак правильно считать главным, а какой — нет? Джиён видит, как у него в панике разбегаются глаза. Ну ещё бы, если он минутой ранее умудрился найти сходство у кошки и яблока, его мозг генерит сейчас бесконечное число неважных взаимосвязей. Если человек не умеет обобщать, то мир для него мир состоит из множества несвязанных между собой вещей. Они не разложены по полочкам и создают бесконечный бардак в голове. Мозг таких людей всё время работает на больших оборотах, и это тоже может провоцировать развитие психических расстройств. Бэкхён подобные задания на классификацию ещё на первом курсе своим нейронным сетям давал. А теперь его самого с абсолютно серьезными намерениями пытаются тестировать этим же заданием в психушке. Смех да и только. — А то, что это всё карточки — недостаточно главный признак? — интересуется он саркастически. — Не выёживайтесь, мистер Бён. Раскладывайте, — в тон ему отвечает Джиён. Слова были сказаны раньше, чем она успела подумать об их уместности. Но Бён только коротко, почти незаметно, улыбается. Он её спровоцировал. Спровоцировал на эмоции. Он хотел этого. Хотел, чтобы разговор стал более неформальным. А теперь, довольный, радуется, что получилось. Бён ответил ей симпатией на симпатию. Незнакомому человеку. Непонятно совершенно, что за специалист до этого его тестировал, что умудрился написать про «эмоциональную неоткликаемость». Да Бён самый эмоционально откликаемый пациент из всех, что ей доводилось встречать в жизни. — Давайте, я дам вам подсказку: группы должны быть большие. — Большие… — эхом повторяет Бэкхён. — Две? — Две? Почему две? — Ну вот тут есть карточки с цветными рисунками, а есть с чёрно-белыми, — он в надежде демонстрирует ей свою находку. — Так неправильно? — Цвет карт тут не главное, — терпеливо объясняет Джиён, делая пометку в голове. — Постарайтесь сосредоточиться на самих предметах, изображённых на картах. — Ладно, хорошо… Немного подумав, Бён кладёт к собаке кошку. Потом медведя. И снова ступор. Из потенциальных карточек на столе остаётся ещё гусь. — Я не понимаю, — сдаётся он. — Попробуйте сформулировать название для группы, — пытается помочь Джиён. — Может быть тогда вам будет легче. — Ну… нет, я не знаю. — Почему бы вам не положить в вашу группу гуся? — Просто гусь — он же умеет летать. И он ходит на двух лапах, а не четырёх. И у него перья, а не шерсть. И только у него есть киль… — Это всё мелкие признаки. Постарайтесь определить главный. Вы правильно положили в одну группу кошку, собаку и медведя. Кто они все? Что их объединяет? — Они млекопитающие. — А гусь чем вам не угодил? — Гусь — это птица. Это другой класс. — Назовите тогда вашу группу просто «животные». С пару секунд Бён пытается процессоровать то, что ему сказали. — То есть лучше делать группы по царствам? По классам уже слишком мелко? — Ну в данном случае — да. Вздохнув, он кладёт гуся к остальным животным. А потом почти сразу докладывает туда учительницу и следом врача и строителя. — А их почему туда? — Ну человек ведь тоже животное. И не поспоришь же. В таком духе они возятся с карточками ещё какое-то время, но эффекта от этого мало. Бён просто не понимает, что от него хотят. — Давайте закончим с карточками, не буду вас больше мучить. — Теперь я официально псих? — спрашивает Бён, грустно наблюдая за тем, как Джиён собирает и убирает их. — Пока вы меня вводите в ступор, мистер Бён. Не понимаю, псих вы или просто слишком умный. — Мне часто так говорят, — на губах расползается невесёлая усмешка. — Простите, не хотела говорить вам то, что вы и так отовсюду слышите. Давайте теперь с вами сделаем ещё одно задание на проверку общего интеллекта. — Это тот, который якобы на айкью? — Да, тот самый. Он наверняка вам знаком, и вы проходили его уже когда-то, скорее всего даже ни один раз. Джиён выдает Бёну книжку, размером с половину офисного листа, но внушительно толстую. — В школе точно один раз подходил, — открывает первую страницу. — И он тоже был в такой книжечке. — Отлично, помните суть задания? — Да, нужно понять логическую закономерность и выбрать элемент, который подходит в рисунок. Задания выглядят, как матрица три на три. Нужно понять, по какому принципу в ней расположены узоры и подставить нужный вариант в нижний правый угол. — Всё верно. Таймер я ставить не буду, ограничений по времени нет. Можете делать всё в вашем темпе. Приступайте. Пока сложно определить, делает ли Бэкхён наугад или просто быстро соображает. У Джиён есть все основания полагать, что второе. Джиён поглядывает за ним и пишет заключение, которое она не могла писать во время беседы, потому что пациент не должен знать, что буквально каждый вопрос — проверка, а все произнесённые им слова будут потом иметь вес при постановке диагноза. По времени проходит где-то минут двадцать. Писать заключение Джиён закончила и теперь может сконцентрироваться на пациенте. И чем больше она это делает, тем сильнее ей кажется, что мистер Бён совершенно не выглядит, как пациент психиатрической клиники. А подвох задания в том, что на самом деле никакие это не матрицы Равена, а только что-то издалека похожее. Однотипные задания с одним паттерном решения на всю эту кучу задач, которой хватит, чтобы сидеть над ними весь день. С астенией, аутизацией и некоторыми нарушениями мышления у Бэкхёна уже всё понятно, и имеет ещё смысл выявить факт наличия сниженной инициативы. Джиён видит, что Бён устал, ему тяжело. Задания не слишком простые, хоть и одинаковые по смыслу, в них приходится задействовать пространственное мышление и постоянно держать в напряжении внимание, что быстро выматывает любого человека. Но Бён упрямо продолжает переворачивать страницу за страницей, кусая губы. За всё это время он даже не спросил, обязательно ли ему нужно прорешать всю книгу, как сделал бы любой другой человек. Он даже не проверил, будет ли там ещё что-то, может быть, другие задания или даже ответы, а просто послушно продолжал выполнять то, что ему сказали. Даже если это очевидно глупое и бесполезное занятие. Это жестоко, но для чистоты эксперимента Джиён приходится молчать и делать вид, будто всё идёт как надо. Но напряжение всё равно в какой-то момент прорывается. Бён всхлипывает, быстро смахивая слёзы рукавом. — Мистер Бён, можете не делать дальше, этого достаточно, — мягко произносит Джиён, немного сбитая с толку такой реакцией. — Я доделаю, если нужно… — Нет, не нужно больше. Мне будет этого достаточно. Вы хорошо справились. Он правда искренне старался. Джиён давно не чувствовала такую горечь от обычного тестирования. — Давайте я отпущу вас отдыхать. Не страшно, если мы закончим в следующий раз. Мне бы не хотелось, чтобы вы перетруждались. — Всё нормально, правда, — Бён снова трёт глаза. — Надо же ещё первое задание доделать… — Справитесь? — Наверное. — Хорошо, — немного поколебавшись, соглашается Джиён. — Берите тогда ваш листок. И как будете готовы, назовите мне все слова, что сможете вспомнить. Бён называет все шестнадцать понятий верно. — Вы не нарисовали никакой картинки для «тяжёлой работы»? — Я не знал, что нарисовать. — А сейчас, может быть, сможете придумать? — Не знаю. Не могу… — Ну для вас конкретно «тяжёлая работа» — это что? — Не знаю. — Ну хорошо, ничего страшного. Вы позволите мне взглянуть на остальное? Бэкхён протягивает ей свой листок. — Что вы такое нарисовали для «весёлого праздника»? — интересуется Джиён, глядя на несколько слабых штрихов, больше напоминающих буран. — Ну это всё бегают, сутетятся. — А «вкусный ужин» — почему торт? — Ну сладкое — это всегда вкусно. Понятно. Значит, завтрак или ужин не являются для Бёна опознавательными моментами времени. И дальше всё в таком же духе. Бён как будто живёт в другом измерении — у него совершенно извращённые представления даже о самых простых, базовых вещах. Джиён пока не знает, что это значит, но того, что она увидела, ей хватит на долгие часы обдумывания.***
На прогулке Бэкхён снова сидит на своём привычном месте подальше от всех остальных. Но больше в одиночестве он не остаётся — к нему каждый раз приходит Джиён. Они много говорят и встречаются теперь не только на сеансах. Джиён ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы их беседы когда-нибудь заканчивались. Бэкхён каждый раз скованно улыбается, когда она подходит ближе, чтобы сесть рядом. С Джиён ему комфортно и безопасно, как ни с кем другим. Раньше он и мечтать не мог о том, что однажды кто-то сможет понять его так, как она. Иногда Бэкхён даже думает, что они могли бы подружиться, встреться они при других обстоятельствах. Одной лишь ей он рассказывает о своих суицидальных мыслях, и на удивление Джиён не говорит, как все остальные, что суицид — не выход. Она соглашается, что это точно такой же выход, как и многие другие. Точно такое же решение, как и те, что человек принимает на протяжении своей жизни. И другие не в праве осуждать его за такой выбор. Джиён видит перед собой одарённого, интересного человека с очень большим потенциалом, но при этом забитого, бесконечно уставшего и подавленного. Тяжёлые личностные особенности, непростое детство и физические травмы — всё это привело к тому результату, который есть. Расстройство личности — это не болезнь, что имеет свои начало и конец, и не то, что можно вылечить или проработать с психотерапевтом. Это пожизненный диагноз. Это настолько глубоко прорастает в психику, что становится частью личности. И с этой частью необходимо научиться справляться. Бэкхён ведёт внутри себя непрерывную борьбу в попытках научиться управлять своим непростым и в определённой степени болезненным личностным потенциалом. Удивительно то, что с такой кучей диагнозов он ещё может хоть как-то жить. Не каждый здоровый человек может выполнять тот объем работы, который выполняет Бэкхён. Джиён поражает та энергия, с которой он движется по жизни, несмотря на сложности. Как он целенаправленно и последовательно движется вперёд, создавая свой собственный мир и меняя внешний через свои исследования и разработки. Она даже готова нарушить субординацию ради того, чтобы получить хотя бы шанс. — Может быть, возьмёте мой номер телефона? — невзначай как-то спрашивает Джиён. — На случай, если вдруг что-то понадобится, когда вас выпишут? Но Бэкхён давно понял, к чему она клонит. Он не хочет. Он уже принял решение больше не приближаться к людям. Мальчики, девочки — какая разница? Всё одно и то же. Реальность смотрит на Бэкхёна холодными глазами, говоря, что отношения просто не для тебя. — Простите, но не нужно. Спасибо. Джиён понимает. — Вам здесь нечего делать, — вдруг негромко снова говорит она. — Ваше лечение — это психотерапия, которую здесь не обеспечивают. Попросите родителей написать отказ и возвращайтесь домой.***
Чанёль оборвал им все телефоны, чтобы не пропустить момент выписки. — Подскажите, пожалуйста, когда выпишут Бён Бэкхёна? — Как полное имя, вы сказали? — уточняет девушка, громко печатая на клавиатуре. — Бён Бэкхён. — Простите, но его выписали еще в четверг. — Выписали? — Да. Родители написали отказ от госпитализации под свою ответственность и забрали его.