***
С того самого дня внутри Бэкхёна теплится надежда на то, что он сможет обрести сестру. Может быть, она окажется хорошим человеком и у них выйдет подружиться. А у Бэкхёна, наконец, появится близкий человек, которого так болезненно не хватает. На днях он заезжает к отцу и ему даже удается поговорить с сестрой один на один, несмотря на то, что у неё уже есть дети. Она рассказывает, как завидовала Бэкхёну и его брату из-за того, что им достаётся всё внимание отца, а ей — только в выходные пару раз в год. Но она не знает, что братьям не доставалось даже этих редких походов в кино. Отец всегда был рядом — смотрел телевизор в соседней комнате. Он считал, этого достаточно, чтобы присутствовать в жизни детей. У Бэкхёна нет желания делиться с ней своей историей, да она и не спрашивает. Ей просто хочется выговориться, а Бэкхён хороший слушатель. Он и сам это знает. Просто думает о том, насколько разное у них с сестрой было детство и насколько у обоих оно было одиноким. Бэкхён надеялся, что отец был хорошим папой хотя бы для сестры, а с мамой Бэкхёна у него просто не задалось. Но нет. Он на самом деле хуевый отец. Хуевый отец для них обоих. Сестра говорит, отец изменял её матери направо и налево. Бэкхён даже не хочет знать, откуда она это знает. — Да, он любит попиздеть… Об этом. Такой же болтливый как и я. Отец сам рассказал? Бэкхён никогда не хотел знать ничего подобного о своём отце. Это просто отвратительно. То есть они обсуждают с ней такое, а с Бэкхёном отец не мог обсудить его проблемы в старшей школе? Раньше отец был для Бэкхёна чем-то недосягаемым — человеком, посвятившим себя карьере. А теперь он был просто кобелём. Они тут все друг с другом общаются и все друг друга обсуждают. Бэкхён не хочет в этом участвовать. Он просто хочет вернуться в свою тишину. С чего он вообще решил, что они могли бы подружиться? У него вся семья ебанутая. Разочарование придавливает. Снова. Когда Бэкхён уходит от неё, по ощущениям на него налипла какая-то грязь. Было так тошно, что хотелось сдохнуть. Лечь где-нибудь в грязной подворотне и сдохнуть, как собаке. И Бэкхёну совсем не было себя жалко. Ему это сейчас казалось самым гармоничным и правильным из всего, что он мог сделать.***
В последующие дни состояние такое же — паршивее некуда. Бэкхён ложится рано и спит почти до шести вечера. Каждые несколько часов просыпается, но остаётся в кровати и вскоре снова засыпает, лишь бы не чувствовать. Пустота внутри такая, что хочется разбить себе пальцы молотком, чтобы ощутить хоть что-то. Только к вечеру Бэкхён выползает из кровати на кухню, где уже давно гремит посудой мама. Он помнит, что врач выписывала ему какие-то таблетки. Надо было взять рецепты и сходить бы за ними. Бэкхён не знает, что конкретно ему выписали — все заключения и справки отдали родителям — но чем раньше он начнёт — тем раньше станет легче. — Мам, дай мне, пожалуйста, рецепты на лекарства, — просит он. — А зачем они тебе? Я их выкинула, — легко отзывается она. — В смысле «зачем»? — хмурится Бэкхён, не веря, что она действительно могла так поступить. — Мне их выписал врач. Значит, мне нужно их пить. — Таблетки нужны только психам. Ты ведь не псих. — Врач и не говорила, что я псих. Она сказала, что мне нужны таблетки для того, чтобы моё настроение стабилизировалось. — А что у тебя с настроением? Я не замечала, чтобы у тебя были какие-то проблемы. — Ну… Бэкхёна будто вышвырнули на грязную обочину. Тот мир, что он успел собрать по крупицам за последние несколько дней, рассыпается вдребезги. Он снова напарывается на непреодолимую стену непринятия. Дыхание спирает от обиды в груди. Мать опять отгораживается от реальности забором «все хорошо». Потому что иначе рухнет годами выстраиваемый фасад благополучной семьи. За Бэкхёна снова всё решили. Ему обидно и беспомощно до слёз, но что-то внутри сопротивляется этим словам. Вот только ему не хватит сил защититься. Почему он должен доказывать что-то? Почему должен чувствовать неловкость и вину за то, в чём не виноват? — Сынок, тебе не нужны никакие таблетки. От них знаешь побочек сколько? Только гробить себя ими. — Ладно… — Бэкхён уже не слушает. Проходит мимо комнаты брата, влезает в кроссовки в прихожей и выходит из квартиры. За ним никто не следует, оно и к лучшему. Разум отгораживается от того, что только что произошло. Потому что слишком тяжело осознавать, что твои родители — лишь картонки, декорации в этом спектакле. Что они никогда не будут заботиться о тебе больше, чем о своих переживаниях. Предательство бьёт так, что реальность для Бэкхёна снова меняется. Умирать не хочется, но ему снова темно и безвыходно. Он поднимается заученным путём по лестнице на крышу и презирает себя за то, что снова поверил матери. Снова поверил в то, что он может быть ей важен. Сколько лет ещё должно пройти, чтобы он, наконец, понял: поддержки и любви от неё не будет? Ведь ей куда важнее верить в то, что она прекрасная мать. Потому что других идентификаций у неё для себя нет. И это затмевает даже Бэкхёна. Она не могла родить больного ребёнка. Не могла что-то сделать не так в его воспитании. Она прекрасная мать. И за её иллюзии успешного родительства опять расплачивается Бэкхён. Он беспрепятственно попадает на крышу, как и почти десять лет назад. Сильный порыв ветра сбоку едва не сбивает с ног. Умирать так страшно. Но Бэкхён упрямо подходит к краю, перелезая через ограду и крепко держась за неё трясущимися руками. Ветер дует в лицо, срывая с ресниц слезы. Бэкхён думает о том, как сделает шаг вперёд. Представляет, как хрустнет позвоночник, переломавшись в нескольких местах. Как вывернуться в неестественную сторону суставы. Как раздробятся кости черепа. Несколько секунд свободного падения — и всё закончится. Ветер на высоте треплет волосы и одежду, но внутри у Бэкхёна абсолютный штиль. Наконец-то. Близость смерти всегда дарит успокоение. Бэкхён может закончить это. Если станет совсем невыносимо — он всегда может уйти. Сдаться. Отказаться от борьбы. У него всегда есть выбор закончить это. И не нужно будет больше терпеть пустоту и страдания, не нужно будет вставать по утрам и барахтаться в этой грёбаной жизни. Это всегда можно закончить. Море внутри успокаивается. Потом Бэкхён просто возвращается в квартиру, берёт телефон брата и набирает одно-единственное сообщение: «Пожалуйста, забери меня».***
Чанёль приезжает за ним сразу же, сорвавшись с работы. Ловит дежавю: Бэкхён такой же замученный, как и в первую их встречу. Вся радость от воссоединения моментально испаряется. Чанёль смотрит на убитого Бэкхёна и собирает себя по кусочкам, потому что должен. Всю дорогу до дома хочется нарушить это больное молчание, воцарившееся между ними. Чанёль несколько раз порывается что-то сказать, но в последний момент одёргивает себя, потому что даже представить себе не может, что Бэкхён пережил в своей голове за это время. Он и не знает, как спросить об этом. Не знает, что с ним могли сделать врачи и родители. Бэкхёну видеть Чанёля невыносимо. Невыносимо вспоминать всё то, что между ними было, особенно теперь, когда он знает правду. Мерзко. Бэкхён чувствует себя использованным, грязным, отвратительным. А Чанёль как назло особенно молчаливый и услужливый. Делает вид, что любит, что готов ради Бэкхёна на всё, а на самом деле… он его даже за полноценного человека не считает. Бэкхён уходит в свою комнату и весь вечер плачет. Психиатр говорит, что не нужно сдерживать слезы. Нужно плакать неделями, если понадобится. Пока боль не уйдет. Но это совершенно бесполезный совет, потому что боли не становится меньше. Ей конца края нет. Не достигнуть дна. Кажется, что Бэкхён лишь сильнее тонет, мучая себя и свой организм. Но нужно просто плакать. Говорят, однажды станет легче. — Бэкхён, пожалуйста… — Чанёль не знает, что «пожалуйста», но он ведь не может сказать просто «успокойся». — В том, что произошло, виноват я. Я и только я. Ты ни в чем не виноват, Бэкхён. Прости меня. Я позволил этому случиться. Ты пострадал из-за меня, — тихо втолковывает ему Чанёль, пытаясь заставить голос не дрожать и не срываться. «С чего ты вообще взял, что я виню себя?» — недоумевает внутри себя Бэкхён. Потому что злости на себя уже не осталось. К вечеру он кое-как успокаивается. В основном благодаря тому, что садится за работу. Чанёль не знает, что именно Бэкхён делает, но что-то читает и клацает на клавиатуре. — Может быть поешь? — снова заходит в его комнату, находя Бэкхёна на кровати с ноутбуком. — Не хочу. — Бэкхён, ну пожалуйста. — Я не хочу есть. — А что хочешь? — Ничего. — Бэкхён… — Оставь меня, — даже не поднимает взгляда от экрана. Чанёль уже не знает, за что ему можно зацепиться. — Мы ляжем вместе спать? Уже поздно. — Нет. — Ладно… я пока не ложусь, буду у себя. Можешь написать мне, если захочешь. Молчание. — Может, мне совсем уйти? — от отчаяния Чанёль уже не знает, что делать. — Уйди. — Ты серьёзно? — Да. Уходи. — Бэкхён, пожалуйста, давай мы… — Давай без твоих давай, Чанёль. Просто уйди уже. — Одна встреча с врачом. Если ты не передумаешь, я оставлю тебя в покое. Обещаю. — Нет. — Что нет? — Я никуда не пойду. — Тебе нужно к врачу. — Схожу когда-нибудь. — Когда? — Когда захочу. — А если никогда не захочешь? — Ну и земля пухом. — Бэкхён, блять… ты понимаешь, что я не могу оставить тебя в таком состоянии? — Ты уже оставил. Теперь просто уйди. — Я не могу уйти, пока тебе так плохо. — Я в порядке. — Ты не в порядке. Ты просто не видишь себя со стороны. Бэкхён щурится даже в очках из-за жжения в досуха выплаканных глазах. От голубого свечения экрана кожа выглядит совсем серой. Либо она такая и есть. Тени под глазами разрослись так, что видно даже за стёклами. — У меня всё отлично. — Ты не в порядке, — пытается достучаться Чанёль. — Тебя вытягивает только твоя работа, тебе больше ничего не интересно и не нужно. — Лучше заткнись, — Бэкхён говорит это так, что становится страшно за свою жизнь. Это было за гранью, Чанёль понимает, но что ему ещё делать? — Бэкхён, пожалуйста… — Сам иди к врачу. Не знаю, в каком мире ты живёшь, что ты думаешь, будто у нас всё может быть хорошо. — Бэкхён, пожалуйста… Ты же всё понимаешь, а я опять уговариваю тебя, как маленького. — А как ты хотел? — холодно и совершенно серьёзно спрашивает он. Бэкхён отдаёт себе отчёт в том, что происходит. Он всё прекрасно понимает, но при этом нихрена не понимает совершенно. Чанёль теряется от этого диссонанса. Это жутко. Просто жутко. — С чего ты вообще взял, что проблема во мне? — Бэкхён неожиданно сам обращается к нему. — Почему проблема не может быть в тебе? Мне прекрасно жилось до тебя. — У тебя со всеми людьми одно и то же. Если ты ничего не изменишь, все твои отношения будут заканчиваться так. Чанёль впервые говорит ему правду, не опасаясь за его состояние. Хуже уже не будет, а второго такого шанса может и не быть. — Мне не нужны больше никакие отношения. Это была моя ошибка, что я согласился на них. — Ты же не можешь всю жизнь быть один. — Могу. — Я не хочу, чтобы ты был один. — Я тоже много чего хочу. Чанёль длинно выдыхает. Это бесполезно. Тут уже даже не на что злиться — Бэкхён не с ним и не на этой планете. — Один сеанс с врачом — и я отстану, — обещает Чанёль. — Хорошо, — сдаётся он. Они никогда не ссорились настолько, чтобы не сказать друг другу «спокойной ночи» и «доброе утро». Впервые Бэкхён лёг спать один не потому, что замёрз и устроил в комнате сауну. А потому, что не хотел, чтобы Чанёль был рядом. И Чанёль позволил. Не хотел давить. Он и сам плакал в ту ночь. Что он мог сделать? Ничего. Чанёль снова так ужасно отчётливо ощутил своё бессилие. Хотелось выть, как животному, потерявшему своё дитя.***
— Так это… всё? — неверяще спрашивает Чанёль. — Мне очень жаль, — говорит психотерапевт. — Я видела, как вы старались. Но иногда так случается. Бэкхёну нужно ещё много времени на восстановление. Это сильно надорвало его силы, вы же видите и сами. Мне правда жаль. — Я обещал, что не буду больше пытаться наладить с ним отношения, если после разговора с вами он не передумает. — Я знаю. И мне правда жаль. Вы не виноваты, мистер Пак. Это не ваша вина и не вина Бэкхёна. Просто так сложилось. Никто не виноват, но они не могут остаться вместе. Это нечестно. — Но я люблю его. — Мне жаль, — повторяет врач в третий раз, и теперь это больше не звучит искренне. Чанёль не может даже осознать произошедшее в полной мере. Они ведь так легко выходили раньше из всех недопониманий. Они даже ни разу не ссорились. Почему эта ссора должна была стать первой и последней? — Я постараюсь ещё поговорить с ним о вас. Обсудить. Но вы сами все видели. Я не могу заставить его. Чанёль идёт на выход. Бэкхён, сидящий в холле, молча присоединяется к нему, но даже не смотрит в его сторону. Горло перехватывает. Они приехали на одной машине. Наверное, в последний раз, и от этого больно. В таком же молчании они доезжают до дома. Точнее до квартиры Бэкхёна, откуда Чанёлю нужно съехать как можно быстрее. На автомате ведя машину, Чанёль думает о том, что можно сделать, чтобы Бэкхён не уходил из его жизни насовсем. Они ведь могут хотя бы остаться друзьями или возобновить отношения позже, когда Бэкхёну станет лучше. — Бэкхён, — наконец решается обратиться он, — мне бы не хотелось терять с тобой связь совсем. Ты хороший человек, и моё отношение к тебе не поменялось. Для меня вообще ничего не изменилось. Ты всегда можешь обратиться ко мне, если вдруг тебе понадобится какая-то помощь. Я это к чему… может, мы не будем обрывать общение совсем? Останемся друзьями, а потом мы могли бы продолжить встречаться, когда тебе станет лучше. Конечно, Чанёль не хочет его терять. Бэкхён слишком удобный: лояльный и принимающий, ничего от него не требующий. Он просто появился в его жизни и сделал её лучше, а Чанёль даже толком не сделал ничего, чтобы добиться его. Бэкхён жутко устал уже от этого эгоизма и липучести Чанёля. Что от него не получается избавиться ни одним способом, хотя Бэкхён уже миллион раз сказал ему «нет». Тормоза внутри Бэкхёна отказывают, ломаются. Или это он ломается окончательно в этот самый момент. — А зачем ты мне тогда? — с нескрываемым раздражением спрашивает он. — Когда мне станет лучше? Если я разберусь со своим ментальным здоровьем, у меня вообще не останется никаких проблем. И я смогу найти себе кого-то получше, чем просто бедного музыканта, который кроме своей любви мне больше ничего предложить и не может. Чанёль не намерен терпеть подобное в свой адрес. Это уже слишком. — Если ты в состоянии говорить мне такое, значит, не такой уж ты хороший человек. Я в тебе ошибся. — Вот мы всё и выяснили. Прекрасно. — Я счастлив, — резюмирует Чанёль. Бэкхён только убеждается в том, что принял верное решение. Чанёль с ужасом понимает, что совсем не злится. Потому что когда Бэкхён такой — он защищается. Не нападает. И его просто нужно успокоить. Но он больше не позволяет Чанёлю подойти столь близко.***
— Ты опять собрался пить? — недовольно интересуется Сэхун, заходя на кухню. — Одного раза недостаточно? — Меня парень бросил. Я в запое, — с мрачным видом отвечает Чанёль, отвинчивая крышку бутылки. — Как бросил — так и подберёт, — изрекает Сэхун, будто что-то знает об этом мире, — это же не повод напиваться второй вечер подряд. Чанёль не реагирует. — Ладно, хорошо, — делает Сэхун одолжение. — Можешь рассказать, что у вас там случилось. Чанёль тяжело вздыхает и собирается уже влить в себя алкоголь, но Сэхун не даёт — просто отбирает бутылку. И ставит обратно на стол. — Так что случилось? — снова спрашивает он. — Всё сложно. — Что у вас там может быть такого сложного? — Ну… — Чанёль пытается найти причину попроще, которую Сэхун сможет хотя бы понять. — Бэкхён сказал… что я навязываюсь. — А, — понятливо кивает Сэхун, совершенно не удивившись, — ну ясно. Есть у тебя такая проблема, да. — В смысле? — собирается уже обидеться Чанёль. — В прямом. Вы не подходите друг другу в этом плане, не совпадаете как люди. Ты — социальная блядь, которая в состоянииь своим обществом кого угодно утомить, а Бэкхён — самый интровертный интроверт из всех, что мне доводилось встречать. Сэхун не понимает. — Но ты и сам прекрасно понимаешь, это не самое страшное, что может быть в отношениях, — продолжает он. — Бэкхён же тебе этого не предъявляет? — Нет. Он вообще ничего мне по этому поводу не говорит. — А ещё ест твою еду. Не знаю, где ты ещё одного такого парня найдёшь. — А что не так с моей едой? — Ну… она не очень. — Это в смысле? — Да в самом прямом. Я каждый раз тебе это говорю, но ты почему-то думаешь, что я шучу. Не знаю, кто тебе сказал, что ты вкусно готовишь. Ну Бэкхён твой, очевидно. — Да что ты прицепился… — Давай проверим, хочешь? — Ну и как? — Ты приготовишь что-нибудь отвратительное, и посмотрим, что скажет Бэкхён. Естественно, он скажет, что вкусно. Я вообще не понимаю, как ты мог умудриться с ним поссориться? Он ест твою еду, зарабатывает деньги, катает тебя на своей машине. Ты когда вообще последний раз по счетам платил? Или хотя бы кино и кафе расплачивался? — Бэкхён говорит, ему не важно, сколько я зарабатываю. — И ты просто ему поверил? Чанёль, очнись, тебе уже не пятнадцать. Не прокатит больше просто раз в месяц купить шоколадку. И если твой Бэкхён счастлив только этим, то это уже твоя проблема. Сэхун во всем прав. Чанёль даже злиться на него не может. И это бесит неимоверно. — Ты должен был меня хвалить и успокаивать, а не унижать и критиковать. — Бэкхён твой пусть тебя успокаивает и хвалит. Я реально не знаю, почему наши общие знакомые так удивляются, что мы с тобой никогда не встречались. Да хотя бы вот поэтому. Ты сам не подарочек, Чанёль. И не прекрасный принц, о котором мечтает каждый мальчик или девочка. У меня и то шансов больше. — Сэхун… — А что? Ты сам подумай. Я красивее тебя, успешнее, у меня есть своя квартира, — начинает перечислять Сэхун, загибая пальцы. — Ты вообще готовить не умеешь. С какого ты мне тогда предъявляешь? — А зачем мне готовить? Я буду Бэкхёна по ресторанам водить. — Бэкхён домашнюю еду любит. — Ну да, ну да, — поясничает Сэхун. — И ты снова просто ему поверил? Откуда ты знаешь, может, он французскую кухню любит? А не знаешь, потому что у тебя на неё денег нет. Чанёль понимает, что Сэхун просто издевается. Да даже если он и попробует добиться расположения Бэкхёна — у них ничего не выйдет. Потому что Бэкхён очень домашний человек, который нуждается в тишине, уюте и почти родительской заботе. Рядом с Сэхуном ему будет холодно, неприютно и очень страшно. Потому что Сэхун не из тех, кто будет бесконечно заботиться и возиться. Сэхуну нужен кто-то равный. Кто-то такой, к кому не нужно будет прислушиваться, потому что этот человек сам будет говорить достаточно громко. И заставит со своим мнением считаться. Бэкхён просто не сможет выдержать таких правил игры. Он едва ли решиться что-то сказать, если у него об этом не спросить. Бэкхёну нужно, чтобы его состоянием интересовались, чтобы были внимательны, чтобы замечали самые крохотные изменения. Были трепетны в движениях и ещё более осторожны в словах. Потому что Бэкхён очень чувствительный и тонкий человек. Которого нужно защищать и оберегать от агрессивной социальной жизни. А Чанёль… Чанёль наворотил дел. «От себя защищал бы лучше, придурок», — говорит он сам себе. А что если Сэхун реально влюбится? Что ему помешает просто подстроиться под Бэкхёна? Под комфортный для него стиль общения? Что если Сэхун научится прислушиваться и быть обходительным? Чанёль зыркает на него уже со злостью. — Только попробуй. — А то что? — Ничего. Получишь по морде, если полезешь к нему. — А что, если Бэкхён сам выберет меня? Его же ты бить не будешь. — Хватит провоцировать меня, — говорит раздражённо Чанёль, понимая, что Сэхуну просто весело и он так дразнит его. — Боже, я ему такого наговорил… — И что ты ему сказал? — Сказал, что он маленький беспомощный ребёнок. — Ой, да ладно тебе. Люди, когда ссорятся, и не такое говорят. Тебе просто нужно извиниться. Не знаю, купи цветы, встань на колени, заплачь. Придумай что-нибудь. Сэхун не понимает. С Бэкхёном всё это никак не прокатит. — Он не хочет теперь меня видеть. — Ему просто нужно время. Дай ему немного пространства. Сэхун не понимает. — Подожди хотя бы пару дней, не написывай ему каждые две минуты. Ты же видишь, что он не отвечает. Напишет сам, когда захочет. — Ему же одиноко… — Чанёль смотрит на экран с их перепиской несчастным взглядом. — Слушай, если всё действительно было так, как ты рассказал, и ты напросился к Бэкхёну домой через пару часов после того, как вы познакомились… Как бы, знаешь, извини, конечно, но лично я бы уже от тебя бежал до северокорейской границы. Сэхун ничего не понимает. — Чанёль, просто сбавь обороты. Такого внимания никто не выдержит. А Бэкхён очень мягкий и любит тебя. Он слова тебе не скажет поперёк, чтобы не дай бог не расстроить и не обидеть. Он не сможет сказать тебе «нет». Поэтому следи за этим сам. — Ты не понимаешь… Бэкхёна нельзя оставлять. Нельзя. Нельзя. Что бы ни происходило, он никогда не должен оставаться один. — Я так люблю его… — Ну всё, не реви, — неловко похлопывает его по плечу Сэхун. — Ты же мужчина, Чанёль, ну. Неожиданно на запястье вздрагивают электронные часы. Сэхун так редко переписывается с Бэкхёном, что постоянно забывает поставить их диалог на беззвучный режим. Только в последние пару дней писал больше обычного, рассказывая, как Чанёль страдает, чтобы Бэкхён побыстрее забрал его обратно. Ничего личного. — Сейчас вернусь. Сэхун выходит из кухни, чтобы дойти до входной двери, глянуть в глазок, и открыть её. — Только цветы? — расстраивается он, глядя на Бэкхёна с букетом ирисов. — А чё торт не купил? Я хотел торт, конечно, ну ладно, проходи, — разрешает Сэхун и подаёт он тапочки, — он на кухне. Когда Чанёль видит в проходе Бэкхёна с цветами, его мозг отказывается складывать события в логическую цепочку. Он видит только любимые заплаканные глаза. — Чанёль, пожалуйста, прости… А потом Бэкхён срывается в объятия и долго плачет у него на груди. — Прости, прости… только не бросай меня… — ему за столько всего нужно попросить прощения. Бэкхён чувствует эту неправильную, больную привязанность. Ему так херово. А без Чанёля ещё хуже. Достаточно только подумать о том, что он откажется от него, как накатывает с новой силой. Так мерзко от себя. За то что, что он снова втягивает Чанёля в этот сценарий. За то, что Чанёль опять ему всё простит, а Бэкхён опять сделает больно. — Прости за всё… «За то, что ушёл на улице». «За то, что наговорил». «За то, что опять порезал себя». «За то, что я без тебя не выживу». Чанёль неправ. Бэкхён не просто беспомощный ребёнок. Он хуже. Бэкхён пользуется добротой Чанёля, потому что он мразь. Потому что все остальные давно послали его нахуй. — Мне так жаль… — «что я такой». «Что я эгоистично не могу избавить тебя от себя. И никак не могу прекратить эти отношения». — Это я взбесился из-за хуйни, — едва шепчет Чанёль. Его немного кружит и тошнит от облегчения. — Больше никогда тебя от себя не отпущу. Никогда. Ему хватит произошедшего на всю жизнь. Это всё того не стоит. Это всё слишком реально для Бэкхёна. — Прости, что я тебе наговорил, — побито скулит он. — Я не считаю, что есть кто-то лучше тебя. Я просто это придумал, чтобы ты обиделся и бросил меня. Я совсем так не думаю. — Я знаю. Чанёль прекрасно видит, как путаются мысли Бэкхёна. Видит, как он страдает. — Как я могу на тебя обижаться? — с нежностью шепчет, гладя по волосам. Как обижаться, когда Бэкхён в слезах извиняется, глядя на него, как на какое-то божество? — Ты должен… Я просто издеваюсь над тобой. Знаю, что не имел права приходить, но мне так плохо… Прости, прости, прости… У Бэкхёна теперь дрожат не только плечи, он трясётся весь, неизвестно как ещё стоя на ногах. Пытается держаться, но Чанёль уже знает, что сейчас будет истерика. — Бэкхёни, отпусти меня на секунду, — как можно мягче просит он. — На одну секунду, я никуда не уйду. Аккуратно отстраняется от разжвшего объятия Бэкхёна и лезет в морозилку, чтобы проверить, нет ли там льда. Сэхун любитель виски, поэтому, возможно, он там есть. В формочке как раз находится несколько кубиков и Чанёль, вытащив их, вручает в руки Бэкхёну. — Держи. Он послушно сжимает их в ладонях, стискивая со всей силой и чувствуя прожигающую до локтя боль. Упрямо не разжимает, даже когда по всей руке пробегаются судороги. Потому что ненавидит себя. Потому что это меньшее, что он может сейчас сделать. По предплечьям обильно стекает вода, Чанёль чувствует, как намокает ткань на груди. — Тебе не нужно плакать, — продолжает успокаивать он, не смущаясь дрожи в голосе, — Всё хорошо. Это я сорвался на ровном месте. С тобой всё в порядке. Я всегда так думал и думаю. И мне нравится заботиться о тебе, ты же знаешь. Я не собираюсь тебя бросать и не собирался. Всё хорошо, — снова повторяет. — Я люблю тебя, солнышко. Бэкхён всхлипывает.