Вагаса

      Поцелуй. Поцелуй. Снова поцелуй.       Естественное состояние Зеницу на протяжении многих лет — морщиться, отчаянно растирая щёки. Кожу нестерпимо жжёт, и так каждый день, без расписания, начиная с рождения, хотя он помнит себя только лет с пяти. И эти «пощечины судьбы» (для его родственной души — поцелуи) вызывают зависть пополам с дикой тоской.       Он — сирота. По счастливой прихоти судьбы в двенадцать лет попал в семью немолодого полицейского. Жена дедули Джихана умерла год спустя в аварии вместе с дочерью и зятем, и их семья пополнилась таким же осиротевшим внуком. Который, разумеется, терпеть не мог Зеницу, ибо тот не отличался ни амбициями, ни пробивным нравом.       Нет, он почти не жаловался: только ночью в подушку, да и то не от невыносимой жизни. Просто... просто хотелось до одури, чтобы хоть раз его родственная душа, где бы ни была, ощутила такое же жгучее прикосновение. Но когда растёшь в мужском коллективе, а твоя популярность в школе летит в минус бесконечность, шансов никаких. Зато вот его второй половинке внимания отсыпали с избытком.       Зеницу, когда апатия откатывала на задний план, нравилось гадать, кто и почему прикасается к его родственной душе. А с недавних пор ему становилось по-настоящему страшно: она (точно она! Иначе быть не могло) целовалась в губы, да так жарко, что у него всё лицо пылало. И младшему Куваджиме в такие моменты очень хотелось послать в адрес небесного бюро распределения душ красочное и сочное ругательство.       Существовала и другая проблема. Танджиро (будь он неладен!) решил, что не существует идеи лучше, чем познакомить новых друзей в старшей школе с младшей сестричкой. И вовсе не подумал, будто расшатанный внутренний мир Зеницу может рухнуть до основания, ибо он, по всем канонам дешёвых дорам, влюбился с первого вздоха.       Она была не то чтобы особенная. Большие глаза, чистое округлое личико, приветливая улыбка, волосы длинные, до самой поясницы. При желании этот миловидный типаж можно найти в каждой школе хотя бы по одному экземпляру, но Зеницу взял и пропал. Для него винного оттенка глаза были самые яркие, улыбка — самая обворожительная, голос — самый чистый, а характер — лучше не придумать. Она заканчивала среднюю школу, занималась плаванием и, кажется, могла найти общий язык едва ли не со всеми.       И вот какие были шансы устоять?       Впрочем, взлелеянная мечта о возможном поцелуе, который наконец оповестит его родственную душу, что на том конце не сыграли в ящик, с треском порушилась от будничного замечания Танджиро: у Незуко есть парень. Зеницу готов был в тот момент задушить его за по-свински бестактное отношение к чужим чувствам, но вовремя вспомнил: ни одна живая душа, особенно старший Камадо, не подозревает о его любовных метаниях.       Правда, спустя три недели игры в ванной (только здесь можно было спрятаться от возбуханий Кайгаку и стуков соседей) Зеницу худо-бедно смирился с неудачей, забивая разочарование учёбой и бесконечными переигрываниями нотного текста. Как итог, беситься на зацелованную родственную душу сил почти не оставалось, и жизнь казалась почти прежней.       А потом она резко крутанула фарватер.       Дело было сентябрьским вечером около пяти. Зеницу, которому сегодня нужно было идти на дополнительные, в ожидании играл, сидя на коврике для йоги возле окна. Репетиция давно закончилась, но надышанное, по-особому пахнувшее тепло напоминало о недавнем столпотворении. Сизое предгрозовое небо низко висело над городом, в школьном дворе расползалась сумеречная дымка, и на душе у Зеницу, как и всегда, когда он оставался наедине с музыкой, царило удивительное умиротворение.       Пальцы зажимали струны, перебегали по грифу, плектр высекал острые, пронзительные и одновременно мелодичные звуки, а настроение произведения как нельзя лучше отвечало приглушённому освещению классной комнаты с выключенными потолочными лампами. Зеницу прикрыл глаза, запрокидывая голову и от души наслаждаясь.       А на середине второй части губы внезапно обожгло, да так хлёстко, что он, дёрнувшись, исторг из старенького сямисена омерзительнейший аккорд, от которого едва не завяли уши. Пришлось закусить губу, чтобы отчаянно не застонать в голос.       Четыре дня затишья, и вот опять!       «Да тебе там не надоело целоваться?!»       В коридоре раздался подозрительный шум. Зеницу, рефлекторно оборачиваясь к двери, прислушался: кому взбрело в голову носиться по школе в такое время? Хотя, может, Тенген-сан пытался сцапать нерадивого ученика при попытке слинять с дополнительного урока по архитектуре Индии? А торопливые шаги тем временем приближались, отдаваясь глухим стуком по линолеуму, на секунду стихли, перетекая в скрип металлической ручки, и дверь с размаху распахнулась, являя нарушителя дисциплины. Зеницу замер, разинув рот.       Бывают же случайности.       Раздался смачный хлопок, который наверняка долетел до учительской на этаже, и встрёпанная девушка, роняя увесистый рюкзак, прижалась спиной к двери. Кажется, она не заметила его из-за падавших на лицо волос, а Зеницу продолжал молча таращиться, опустив руку с плектром и снимая пальцы с позиции на грифе. Незуко выглядела рассерженно-взволнованной, дышала громко, со странным присвистом, и насторожённо косилась на дверь, которую подпирала.       — Н-незуко-чан?       Изящная головка дёрнулась, и девушка испуганно обернулась, подавившись воздухом. Но, узнав всего-лишь-друга-Танджиро, облегчённо выдохнула и, видимо, не посчитала нужным отвечать. Зеницу поднялся, аккуратно отложив инструмент, и машинально поправил ворот рубашки.       — Эм, я… Может, тебе помочь ка-       — Тц! — она резко отпрянула от входа и бросилась ему навстречу, прижимая палец к губам. Звонкий голос сорвался в шёпот. — Молчи!       Они оказались так близко, что он мог разглядеть каждую ресничку и крохотные тёмные точечки на коже возле крылеьв носа. У Незуко дрожали губы, глаза на жгуче-розовом лице сверкали нервно-злым блеском, и на долю секунды ему показалось, что в их уголках скопилась влага. Слова застыли комом в горле, а по коридору вновь прокатились шаги — торопливые и тяжёлые.       Ручка на двери повернулась со знакомым ворчащим скрипом, а Незуко обернулась, вздрогнув всем телом и стиснув руки в кулаки. Её плечи угрожающе приподнялись, губы сжались в линию, и очнувшемуся от созерцательного ступора Зеницу определённо показалось, что она хочет куда-нибудь спрятаться, но мешают гордость да отсутствие подходящих мест.       А на пороге, спотыкаясь о рюкзак, появился какой-то старшеклассник.       Шикнув и перепрыгивая обронённые Незуко вещи, он почти сразу наткнулся взглядом на их хозяйку. Устало выдохнул, проводя рукой по коротко стриженным волосам, и если до этого у Зеницу оставались вопросы в духе «что стряслось?» или «от кого ты прячешься?», то теперь они отпали сами собой: не узнать похитителя собственных надежд надо постараться.       На него прищурились с заметным холодком, и Мэдока сухо, почти с пренебрежением, качнул головой:       — Парень, будь добр, пропади, а? Нам поговорить надо.       Собственно, это было стандартное начало беседы, когда Зеницу случайно или нет оказывался в эпицентре любовного силового поля. К сожалению, только в двух амплуа: тщетно надеявшегося или третьего лишнего.       — Не о чем нам с тобой разговаривать! — вдруг ощерилась стоявшая рядом Незуко, резким жестом указывая парню на дверь. От души изумлённый Зеницу уловил дрожь в её руке, но голос девушки звенел отнюдь не робостью: она была в бешенстве, хотя старалась не выпячивать отвращение настолько очевидно. — Оставь меня в покое, Мэдока-кун. Всё кончено, ясно?       Её выпад проигнорировали: старшеклассник, дёрнув бровью, нахмурился и вновь принялся методично буравить дырки в Зеницу, который довольно быстро догадался о подоплёке происходящего, посему теперь в его душе зрели два настроения: ликование и нежелание паковать вещи.       Да что там, он едва не просиял на радостях.       — Парень, уши греть долго будешь?       Зеницу, сказать честно, понятия не имел, кто этот Мэдока как личность: он доселе существовал лишь на периферии образа Незуко, и о нём, таким образом, можно было почти не вспоминать. Увы, не замечать очевидное сложно, когда оно угрожает в лоб, и дремавшая решительность отстаивать позиции наконец изволила зашевелиться, неслабо подстёгнутая присутствием напрягшейся девушки.       Вообще-то, убираться из класса, отведённого под музыкальный кружок, следует отнюдь не тому, кто в этом самом кружке занимается.       — Она с-сказала, что не х-хочет с тобой разговаривать, — увы, самообладание немного опоздало на встречу века: голос предательски задрожал, и слова чуть не превратились в вязкую кашу. Зеницу ненавидел свою привычку запинаться в стрессовых ситуациях вроде этой, но был бессилен её подчинить. Тем не менее, язык продолжал активно поворачиваться: дедуля всегда говорил, что надо пытаться, несмотря ни на что. — И-и н-никуда я отсюда не пойду, у меня... репетиция.       — Хочет или нет, тебя не касается, усёк? — его смерили таким уничижительно-опасным взглядом, что очень захотелось поддаться, однако бросать в беде сестру друга и возлюбленную Зеницу не мог: это как надо уронить себя в собственных глазах. А Мэдока между тем повернулся к главной виновнице сыр-бора, делая шаг навстречу и не скрывая покровительственного сарказма: — Незу-чан, хорош драму разводить на пустом месте. Как в детском саду прямо: прятки-догонялки, все дела.       — Не трогай её! — тело среагировало быстрее, чем он успел подумать. Потянувшаяся к Незуко рука оказалась стиснута чуть ли не до хруста: Зеницу выскочил перед девушкой, загораживая ту собой. Тремор из голоса внезапно пропал, оставляя чистый, решительный звук. Путь и немного детский, как весь его взъерошенный, воробьиный вид. — Мнение девушки надо уважать.       — А хлюпикам бы не надо встревать в чужие отношения, — чёрные, злые глаза сощурились, и стало ясно: грядёт побоище, после которого придётся врать всем и каждому, кто ж его так отделал. Но Незуко дышала в спину, а этот спереди явно что-то ей сделал и пусть обломится теперь со своими претензиями. — Руку отпустил, музыкант.       — Незуко-чан, уходи отсюда, — сердце частило, гоняя кровь с бешеной скоростью. Смотреть в глаза тому, кто может с одного удара повалить тебя на колени или разбить лицо, было страшно, но Зеницу храбрился, призывая на помощь мысли вроде школьного устава и благодарности Незуко. Будь что будет, лучше ходить разукрашенным, чем выглядеть трусом в её глазах. — Не бойся, я с ним разберусь.       Его обдало ледяным смешком, в котором нахальство причудливо смешивалось с изумлением. Ну, Зеницу Мэдоку, конечно, понимал: против капитана баскетбольной команды музыкант — такой себе противник.       — Парень, последний раз предупреждаю, не встревай. Чем играть потом будешь?       — Хватит, Мэдока-кун, — младший Куваджима, лихорадочно пытавшийся придумать способ не ударить лицом в грязь и не пасть смертью храбрых, неожиданно обнаружил, что Незуко выросла между ними, задевая его худым плечом и ткнув тонким пальцем прямо в лицо бывшему парню. — Тронешь его — всё расскажу учителю. И добавлю кое-что про твои проделки с друзьями, хочешь?       Мэдока замер. Зеницу не без приятного удивления увидел, как от его лица медленно отливает краска, и оно становится словно восковым. Одна проблема: если метафорический баллон с газом взорвётся, мало не покажется никому. Рука, дрожа, сжалась в кулак — только бы успеть оттолкнуть Незуко, если он посмеет замахнуться.       Но Мэдока, лишь процедив воздух сквозь зубы, ухмыльнулся уголками губ, да так неприятно, что всерьёз захотелось вломить тому от души. Жаль, сямисен этого не переживёт, а купить новый ему не по карману.       Чужая кисть дёрнулась в захвате. Зеницу машинально отпустил её, а сам шарахнулся назад, поспешно утаскивая девушку на безопасное расстояние. Споткнувшаяся Незуко с писком вцепилась ему в плечо, а Зеницу, которому одно это прикосновение внезапно придало безмерное количество борзости, уставился на старшеклассника с немым предостережением даже близко не соваться. Атмосфера повисла тяжёлая, разреженная, словно воздух в грозу.       — Нда-а, хорошо, когда есть, кем прикрыться, м, Незу-чан? — саркастически портянул Мэдока, складывая руки на груди. — Не боись, герой, девочек не бью. Особенно своих.       — Бывших, — сухо бросила Незуко, продолжая хмуриться под весьма сомнительной защитой, но её, кажется, это ни капли не пугало. — Иди уже отсюда, сколько раз повторять?       Повисла короткая пауза: Зеницу косился то на одну, то на второго, а те молчали, не сводя друг с друга выжидающих взглядов. Явно задеваемая его надменностью девушка сердилась, глубоко дыша, а её бывший явно ожидал, что ему таки подарят второй шанс.       Вот дурак.       — Ладно, как знаешь. Не пожалей потом, — и... Мэдока сдался первым: раздражённо махнул рукой и развернулся на подошвах ботинок, поняв, что фамильное камадовское упрямство ему не по зубам. Зеницу про себя выдохнул сразу как от облегчения, так и от злорадного удовольствия. — Стоящие парни на дорогах не валяются.       Его фигура сзади дышала напыщенностью, и даже прощальный жест претендовал на снисхождение. Тряхнув волосами, он гордо прошествовал в коридор, для пущей выразительности хлопнув дверью, и они с Незуко наконец остались в гордом одиночестве. Девушка, давая волю чувствам, возмущённо топнула ногой.       — Вот пижон! Мог же мне такой нравиться! — и обернулась, нервно одёрнув юбку. Столкнулась с ним взглядом, отчего-то смешалась, и её голос стал чуть спокойнее, когда она согнулась в коротком поклоне. — Извини за спекталь, Зеницу-кун. Я сейчас уйду, не буду тебе мешать.       — Ой, да я всё равно заканчивал! Ты вовсе не помешала, — без зазрений совести соврал Зеницу, замахав руками и стараясь улыбнуться максимально буднично. И не краснеть, как дурак. На самом деле, он был зол, а ещё ему было жаль Незуко, которая выглядела ужасно расстроенной и вымотанной. Желая как-то подбодрить её, он тихо добавил, неуверенно кладя руку ей на плечо: — И, Незуко-чан, он тебя не стоит.       Незуко недоумённо хлопнула ресницами, но почти сразу слабо просияла в ответ. По-птичьи наклонила голову, отзываясь слишком уж ровно для девушки, которая совсем недавно была влюблена:       — Спасибо тебе. Если честно, я уже не знала, как от него отвязаться.       Он машинально пожал плечами, не зная, будет ли нормально сказать «да всегда пожалуйста». Было, конечно, любопытно расспросить, чем её обидел этот павлин, но чувство такта перевесило, и Зеницу сменил тему, делая вид, что ничего не случилось. Тем более предлог был крайне благовидный.       — Незуко-чан, хочешь шоколадку?       Она ответила почти без колебаний, радостно кивнув:       — Давай! Но только если это не твой перекус.       — Нет-нет! Она с обеда осталась. Погоди, сейчас! — Зеницу, поспешно огибая несколько парт, расстегнул рюкзак и принялся копаться в нём в поисках заветной плитки. За спиной раздался скрипучий звук отодвигаемого стула. — Ты же любишь молочный?       — Очень, особенно с розой, — задумчиво отозвалась девушка и тяжело вздохнула. — Прости ещё раз. Мне так стыдно, что тебе пришлось слушать этот фарс.       — Да всё нормально, правда. Тебе от этого досталось больше меня, — Зеницу обернулся и добродушно протянул Незуко упаковку с шоколадом. Навязчивый вопрос продолжал крутиться на языке, и вроде даже момент был подходящий, так что он решил рискнуть, осторожно продолжая: — Незуко-чан, а вы... давно расстались?       — Несколько дней назад. Жалею, что раньше не додумалась, — зашуршав упаковкой, девушка помолчала и разломала большую плитку. Подала обратно приличных размеров кусок и вновь приподняла уголки губ: — Давай напополам, так будет честно.       Зеницу молча, хотя и с неохотой, кивнул, забирая свою долю и чувствуя, что снова предательски краснеет под приветливым, обращённым лишь к нему, взглядом. Правда, на сей раз выдавить из себя нечто связное удалось без запинки, хотя сердце привычно пошло танцевать чечётку.       — Ну, неудачный опыт тоже опыт. Дедуля так говорит.       — Да-а, Танджиро меня в том же убеждал, — с тоскливым вздохом отозвалась та, глядя на складки помявшейся юбки. Длинные волосы с апельсиновыми кончиками струились по спине, закрывали лицо, и выражение лица Незуко Зеницу разглядеть не удалось. — Я и сама понимаю, но просто... всё равно обидно. Ещё спасибо, что родственной душой не оказался.       Она вдруг фыркнула, поднимая голову, и младший Куваджима невольно улыбнулся в ответ, исподтишка любуясь ею. Винного оттенка глаза смотрели без всякого намёка на грусть, а на зрачках играли весёлые блики.       — Надеюсь, он своего не встретит до конца жизни. Кому нужен такой подарочек...       — Ну нет, интересно же узнать, с кем ты связан судьбой, — Незуко покачала головой, искренне не соглашаясь. И заметила, впрочем, скорее с иронией, чем с надеждой, косясь на окно: — Да и... может, он хороший друг, когда с девушками не встречается.       Оба переглянулись и громко прыснули. Как говорят мудрецы, надежда умирает последней — что ж, он и сам в это верит на протяжении многих лет, иначе как объяснить тот факт, что мечта встретить родственную душу не перешла в разряд несбыточных?       — Кстати, Зеницу-кун, а что ты играл? — внезапно поинтересовалась Незуко, отсмеявшись всласть и звонко кусая шоколадку. В её взгляде засквозила искренняя заинтересованность: кажется, сямисен на коврике был ей куда интереснее какого-то там Мэдоки. И это, что отнекиваться, крайне льстило душе влюблённого музыканта.       — Да так... — Зеницу машинальным движением взерошил волосы на затылке, хотя они и так пребывали в полном беспорядке. — Партия к концерту.       — О, здорово! А можно послушать, когда доедим?       Сердце ёкнуло от неожиданности, и руки взмокли. Зеницу, едва не подавившись шоколадом, недоумённо поглядел на Незуко, прочитал на её лице всю ту же искреннюю заинтересованность и мигом просиял, сбивчиво кивая.       — К-конечно! Но у меня не то чтобы там что-то внушительное... Без оркестра не то, если честно, и второго голоса не хватает...       — Неважно, — настойчиво оборвала та, и он сразу замолк. — Сыграй, Зеницу-кун!       Кажется, когда-то он уже так думал, но... И вот какие были шансы устоять?

***

      Никто ведь, в сущности, не знает, суждено ли родственным душам встретиться и будут ли они предназначены друг другу больше, чем друзья. Ну, и пускай он малодушничает: ему не хватает терпения дождаться, но за семнадцать лет в душе развивается рациональный эгоизм, и невольно пытаешься удержать в руке синицу, а не ловить журавля в небе.       Так рассуждал Зеницу, крутя в руках стопку из двух айдзобанов, бережно завёрнутых в бумажный пакет и перевязанных веревочкой. Никогда он бы не подумал, что отдаст кому-то несколько драгоценных коллекционных изданий любимой манги, на которые старательно копил в своё время, но для Незуко-чан что ни сделаешь. Тем более, глядя на её книжки без единых вмятинки и залома, сомневаться в сохранности реликвий не приходилось.       К слову, спасибо Мэдоке: Незуко общалась с ним теперь куда ближе, и Зеницу, хотя чувствовал в себе тихую зависть к Танджиро, которого сестра звонко чмокала в щёку, но игриво не позволяла при мальчишках делать то же в ответ, радовался. Когда знаешь, что нужен любимому человеку, и ему с тобой хорошо, на душе становится намного теплее.       А ещё (какое облегчение!) его родственная душа перестала вечно целоваться в губы до потери пульса.       Незуко, вооружённая набитым рюкзаком, торопливо выбежала из дверей яркого, хотя и обветшалого, здания бассейна. За ней показалось ещё несколько девочек, шумно и звонко зазывавших её с собой, но она только рукой помахала, со смехом прыгая по ступенькам.       Зеницу, отрываясь от сиденья лавочки, поднялся, выжидательно глядя на девушку, а та, едва увидев его, устремилась навстречу, сияя, что солнце в жёлтых кронах.       — Зеницу-кун, привет! Прости, пожалуйста, я припозднилась.       — Да н-нет, всё нормально, это я рано пришёл, — Зеницу поспешно замотал головой и быстро (словно мог передумать, но какое там?) вложил ей в руки толстенький свёрток. Сердце глухо бухнуло в груди, вызывая приступ лёгкой краски: они случайно соприкоснулись пальцами. — В-вот, я п-принёс. Если тебе понравятся, у меня и другие тома есть.       Незуко тотчас плюхнулась на скамейку, с жадным любопытством крутя плотно запакованные айдзобаны. Вдоволь налюбовавшись ими со всех сторон, счастливо улыбнулась севшему рядышком Зеницу, и тот положительно решил, что сегодняшняя пятёрка по английскому безвозвратно меркнет.       — Спасибо огромное! Обещаю беречь их и поскорее вернуть!       — Можешь не торопиться, — не смеяться ей в ответ было невозможно. Зеницу любовался озорным блеском в винных глазах, ямочками на щеках, искренним счастьем от того, что ей в руки попали не какие-то там, а коллекционные издания, и ценность собственных сокровищ внезапно выросла раз в десять. — Читай, сколько хочешь! Я их все почти наизусть знаю.       — Правда? Спасибо! Только я всё равно всё заглотаю! Никогда у меня не получается медленно читать, — она звенела, точно колокольчики на музыке ветра, и Зеницу мечтательно вздохнул, не переставая чувствовать себя бесконечно благословенным. А Незуко засыпала его вопросами по самую макушку, раскрасневшая и оживлённая, словно тренировка в бассейне ни капли её не вымотала: — Кстати, ты уже читал новую главу «Зверей»? Я из-за неё полночи заснуть не могла, а Танджиро, вредный, спать завалился. Не с кем даже было обсудить!       Несмотря на то, что где-то на земле живёт его родственная душа, сейчас он, не колебаясь, променял бы встречу с ней на любовь Незуко. Такую же сильную и чтобы навсегда. И плевать на звёзды или распределение душ.       Кому вообще нужны звёзды, если тот самый человек сидит с тобой рядом?