Пустошь

Киришима прежде никогда не бывал в городе. Отец никуда его не отпускал, даже в соседнее село на ярмарку. Поэтому события последних дней яркими пятнами отпечатались в памяти парня. Главный тракт, ведущий к Мусутафу, был заполнен людьми, обозами и животными. Киришима старался не отставать от Бакуго, который ловко пробирался через все это столпотворение. В спину им летели ругань и проклятия, главным образом из-за невыносимого характера мерина Кацуки. Конь то и дело пытался кого-нибудь укусить, иногда вполне успешно. Бакуго только похлопывал коня по шее, кажется, будучи абсолютно довольным поведением мерина. Крепостные стены города серой громадой вздымались над окружающими Мусутафу полями. Солнце слепило глаза, и Эйджиро с трудом мог разглядеть множество бойниц и зубчатых башенок, украшавших собой крепость. Мерин стащил с проезжавшей мимо телеги яблоко и с аппетитом его съел. Торговец, сухонький старичок, промолчал: то ли не заметил пропажу яблока, то ли испугался вида меча Кацуки. Бакуго хрипло рассмеялся. – А мне все больше нравится эта зверюга! Эй, Киришима, можешь мне в кое в чем подсобить? – Конечно! – с жаром воскликнул Эйджиро. За все время их совместного путешествия ему так и не удалось ничем отплатить Бакуго за свою спасенную жизнь. Оказать даже незначительную услугу. Бакуго в штыки воспринимал любое предложение о помощи. – Какого цвета мой конь? – Что? – немного опешил от вопроса Киришима. – Я спросил, какого цвета мой конь? – медленно, чуть ли не по слогам, протянул Кацуки. – Чёрный. – Значит, назову тебя Чёрным, – буднично протянул Бакуго и хлопнул коня по шее. – Чёрт, судя по звукам, мы проторчим здесь до захода солнца. Киришима привстал на стременах, приложив ладонь козырьком ко лбу. Кацуки был прав: огромная толпа различного рода путников продвигалась вперед чрезвычайно медленно. Таким темпом им придется заночевать где-нибудь у стен Мусутафу. – Что ж, это не входило в мои планы, но... – едва слышно пробормотал Бакуго и слегка повернул голову в сторону Киришимы. Лицо парня практически полностью скрывал чёрный капюшон плаща: из-под темной плотной ткани было видно только нижнюю половину лица. Эйджиро невольно задался вопросом, как Бакуго ещё не перегрелся на такой жаре. Кацуки вдруг крепко схватил поводья его коня и повел следом за собой все ближе к краю тракта. Чёрный фыркал, прядил ушами и толкал других лошадей. Полная торговка харкнула на дорогу и прокричала им вслед витиеватое ругательство: Чёрный так сильно пихнул её мула, что тот чуть было не перевернулся. – Бакуго, подожди, – нервно забормотал Эйджиро, – путникам же запрещено приближаться к городу не по тракту. У нас могут быть проблемы со стражей. – Киришима заправил прядку волос за ухо и шумно сглотнул вязкую слюну. Патрульных пока не было видно, но они могли появиться в любую минуту. А Кацуки, каким бы великолепным воином он бы не был, не сможет справиться с целым отрядом стражи. – Тц. Успокойся, – они, наконец-то, выбрались из людской толпы. Под копытами коней захрустела пожухлая трава. – Держись лучше покрепче. Бакуго с силой ударил Чёрного пятками: мерин с места сорвался в галоп. Конь Киришимы, утягиваемый за поводья, ринулся следом. При резком переходе в галоп, Эйджиро ударился о седло: боль прострелила копчик, да так что у него слезы на глазах навернулись. Чёрный летел вперед стрелой, только клубы пыли вырывались из-под его копыт. Эйджиро мог только диву даваться тому, где покойный торговец смог найти такого коня, да ещё и посмел запрячь в телегу. Оставшееся расстояние до Мусутафу они преодолели за несколько минут. Но, как и предполагал Киришима, все не могло закончиться так хорошо. Впереди маячил отряд, по крайней мере, из десяти стражников. Кацуки отпустил поводья и остановил Чёрного. Киришиме пришлось, резко натянув поводья, затормозить своего коня, чтобы не затоптать ближайшего к нему стражника. Его пегий конёк присел на задние ноги, и Эйджиро чуть было не перелетел через голову коня. – Да как смеете вы нарушать незыблемые законы нашего города!? – глубоким басом зарычал один из стражников с густой чёрной бородой. Кацуки раздраженно сдвинул темную тряпицу, прикрывавшую его левое запястье в сторону и грубо сунул руку под нос стражнику. Глаза-бусинки бородача съехались к переносице, но буквально через секунду лицо его просветлело: – Что же вы не предупредили нас о своем приезде, милостивый господин! Мусутафу и его наисветлейшая княгиня всегда были рады сынам и дочерям Крепости. – Я здесь проездом, – небрежно бросил Кацуки. – К сожалению, не могу задержаться в славном Мусутафу по ряду причин. – Конечно-конечно. Дела Крепости превыше всего, – бородатый стражник закивал головой как болванчик. – Но вам в любом случае нужно было заранее известить нас, чтобы не тащиться со всей этой чернью. Прошу, следуйте за мной, милостивые господины. За несколько секунд Киришима испытал целый спектр разнообразных эмоций. Сначала его горло сжала когтистыми лапами обида. Он простой деревенский парень и если бы не Кацуки, то тоже был бы частью черни, на которую с таким пренебрежением смотрел стражник. Но на смену обиде быстро пришло любопытство. Киришиме никогда прежде не приходилось слышать о Крепости. Да и что за знак был у Бакуго на запястье, что стражник мгновенно начал лебезить? Бородатый стражник же направился к Главным вратам Мусутафу. Своей огромной пикой он расталкивал зазевавшихся путников. Эйджиро даже испугался, что какому-нибудь нерасторопному крестьянину не повезет, и бородатый стражник насадит его на свою пику как поросенка на вертел. К счастью, опасения Киришимы оказались беспочвенны. – Прочь, прочь, пошли прочь! – орал во всю глотку стражник. У распахнутых Главных врат стражник почтительно поклонился Кацуки и растянул рот в щербатой улыбке. – Да сопутствует вам удача, светлый сын Крепости. – Благодарю. Не зевай, Киришима! Эйджиро поспешил за Бакуго. Они въехали под высокую каменную арку Главных врат. От серых камней тянуло благодатной прохладой. – А что за знак ты показал стражнику? – полюбопытствовал Киришима. – Тебе эта информация ни к чему, – отрезал Бакуго и машинально поправил тряпицу на запястье. Киришима обиженно засопел. В принципе он и не рассчитывал на ответ, но все равно ведь было жуть как интересно. Кацуки свернул с главной дороги и поехал какими-то проулками. Киришима поежился в седле. Мусутафу представлял собой просто разительный контраст: снаружи залитая солнечным светом крепость, внутри – узкие улочки, с кривым строем нависающих сверху домов. Из-за этого казалось, что сейчас уже сумерки, а не середина дня. А ещё в городе нестерпимо воняло. Городская канализация не справлялась с тем количеством отходов, которые ежедневно спускали в неё многочисленные жители Мусутафу. Киришима даже натянул ворот рубахи, прикрывая рот и нос. Правда, все его попытки не увенчались успехом. Вонь стояла жуткая. Такой не было даже в свинарниках его родной деревеньки. Эйджиро обратил внимание, что Бакуго крепко натянул поводья, заставляя Чёрного идти медленным шагом. Сам парень явно чувствовал себя не в своей тарелке и очень часто крутил головой. Пазл в голове Киришимы сложился, и он чуть было не хлопнул себя по лбу: как он мог сразу не понять такой очевидной вещи!? Бакуго не любил рассказывать о себе, но по его поведению и коротким репликам, даже дурак смог бы понять, что отсутствие зрения он компенсирует обонянием и слухом. Причем, как казалось Киришиме из его личных наблюдений, основной упор Кацуки все же дел на свой нюх. А в этих узких проулках так невыносимо воняло, что Бакуго, наверняка, было тяжело передвигаться. – Давай, я помогу тебе, – с улыбкой проговорил Киришима и протянул руку к поводьям Чёрного. Бакуго дернулся в сторону, да так резко, что чуть было не свалился с седла. Крепко сжав бедрами бока мерина, Бакуго зло прошипел: – Я не нуждаюсь в поводыре! – Прости, я не хотел тебя обидеть. Я... – растерянно залепетал Эйджиро. Бакуго промолчал. Дальше они ехали в абсолютной тишине. Киришима больше не порывался помогать Бакуго. Конечно, слепота должна была уязвлять гордость такого сильного воина как Кацуки. Но у Киришимы бы язык не повернулся назвать его калекой. Но, он покусал верхнюю губу, о таких актах помощи придется навсегда забыть и зарубить это себе на носу. Иначе Бакуго точно его прогонит. Бакуго остановил Чёрного напротив широкого переулка. Оттуда на парней полыхнуло жаром и сухим воздухом. Слышались такие родные слуху Киришимы удары молота о наковальню. – Кузнечный ряд. Мог бы устроиться там к кому-нибудь в подмастерья, – хрипло проговорил Кацуки. – Прогоняешь меня, да? – Эйджиро низко опустил голову и уперся взглядом в гриву своего коня. Он не хотел оставлять Бакуго. Во-первых, он так и не успел отплатить ему за свою спасенную жизнь, а, во-вторых, с Кацуки было связано так много вопросов. Он бы хотел найти ответ на каждый из них, узнать этого загадочного человека поближе. – Нет, – Кацуки оперся рукой о луку седла. – Но никто в здравом уме не пошел бы следом за мной. – Это ты меня так дураком назвал!? – взвился Киришима, но тут же прикусил язык. Чёрт, теперь точно прогонит. Бакуго вдруг хрипло лающе рассмеялся. Его смех ввел Киришиму в ступор. – Ну что же, пошли тогда. Налезающие друг на друга жилища простых горожан медленно сменялись на каменные дома с широкими фасадами и ажурными кованными заборами. Здесь вонь канализации уже практически не чувствовалась. В воздухе витал аромат множества цветов, которые выращивали на высоких балкончиках купеческие жены. Теперь солнечному свету ничто не мешало, и яркие блики красиво играли на витражных окнах, черепичных крышах, ровно уложенной брусчатке. Купеческие дома неожиданно расступились, и Эйджиро увидел круглую площадь, посреди которой стрелой взмывалась в небо белоснежная башня. Больше на площади ничего не было. Горожане обходили площадь, даже не приближались к её начищенным до блеска плитам. Кацуки подвел Чёрного практически вплотную к пегому коньку Киришимы, так что они соприкоснулись коленями. Правой рукой Кацуки крепко сжал предплечье Эйджиро. Ладонь Бакуго была вся покрыта мозолями. Почему-то от этого прикосновения кожу Эйджиро прошили острые иголочки, и он невольно сильнее сжал бедрами круп коня. Бакуго же ухватил зубами краешек тряпицы на левом запястье, слегка сдвигая её в сторону, после чего прикоснулся к знаку на коже губами. Как бы Киришима не пытался, разглядеть он ничего не смог. – Теперь идем, только медленно. Кони запрядили ушами. Чёрный заржал и начал кусать мундштук. Киришиме передалась нервозность животных, но перечить Кацуки он не стал. На краткий миг ему показалось, что воздух вокруг них вибрирует, ощупывает тонкими щупальцами каждый миллиметр тела. Но как только копыта коней ударили об плитку площади, странное ощущение исчезло. Кацуки жестом показал Эйджиро спешиться. – Мы оставим коней здесь? – Киришима недоуменно почесал затылок. – Не бойся, здесь их никто не тронет, – Бакуго погладил шею Чёрного и ухмыльнулся. – Мы в гостях у одной моей давней знакомой. И поверь, об имуществе своих гостей она умеет заботиться. Перед конями из ниоткуда возникли кадка с овсом и родниковой водой. Киришима коротко вскрикнул и чуть было не упал. Бакуго откинул с головы капюшон и снова рассмеялся своим лающим смехом. – Это же колдовство! – Оно самое, – Бакуго чуть ли не за шиворот поволок Эйджиро к башне. Резные двери отворились перед ними сами собой. Внутри небольшого темного коридора, ведущего в полукруглую залу, стояла статуя горгульи. Каменная пасть существа была оскалена, и Киришима поежился, невольно раздумывая, как бы ему отвертеться от посещения знакомца Бакуго. Наверняка это старый горбатый колдун. Страшный как смерть. – Ну и какого дьявола, Тога, ты притащила сюда эту страхолюдину? – криво усмехнулся Кацуки. – Не будь таким занудой, Кацуки. Она дополняет интерьер, да и потом я частенько использую горгулью как вешалку для плащей, – в ответ на слова Кацуки раздался высокий женский голос. Посреди залы стояла миниатюрная светловолосая девушка. На ней было чёрное шелковое платье в пол. По обеим сторонам платья тянулись вертикальные разрезы до середины бедер. Глубокое декольте абсолютно не скрывало маленькую грудь девушки и часть кружевного нижнего белья. Девушка растянула накрашенные карминовой помадой губы в улыбке. Её золотистые глаза по-кошачьи прищурились. – И друга с собой привел! Красный как вареный рак Киришима старался не смотреть на девушку. Потому что взгляд невольно цеплялся за её декольте. На него пахнуло ароматом клубники и вишни – её духами. Блондинка приблизилась к Кацуки практически вплотную, погладила кончиками пальцев его щеки. – Так что тебя привело в мою скромную обитель? – мурлыкнула девушка. Тога очертила пальцами брови Бакуго, погладила переносицу. Киришима крепко сжал кулаки. Тога прижалась к Кацуки грудью и хитро улыбнулась. – Хотела кого-нибудь полапать, наняла бы себе проститута, – грубо отрезал Кацуки и дернул головой, уходя от прикосновений девушки. Тога чуть отступила в сторону и, откинув гриву светлых волос за спину, мелодично рассмеялась. – Грубиян. Впрочем, как обычно. Но я повторю свой вопрос, – девушка отошла к тонконогому столику из красного дерева, изящно покачивая бедрами. – Зачем ты приехал? – Мне нужны деньги, – Бакуго скрестил руки на груди. Тога взяла из хрустальной вазы грушу, откусила кусочек: сок брызнул во все стороны. – О, мой милый, вынуждена тебя огорчить, – Тога слизала липкий грушевый сок с пальцев. Помада на её губах смазалась, – но твоя кредитная линия у меня окончена. Кацуки до хруста сжал зубы. На его лице заиграли желваки: – Чёрт побери, Тога, мне нужны деньги! Не хочешь давать так, тогда используй как наемника для какой-нибудь работы. – Я ждала этого предложения,– Тога мило улыбнулась. – На кладбище за Ястребиными вратами поселилась одна молоденькая медуза горгона. Мне нужна её голова. – Голова горгоны? На кой она тебе? – Яд змеиных голов горгоны используется во множестве эликсиров. В том числе для прерывания нежелательной беременности. Быстро, безопасно, эффективно. Даже на больших сроках. Дочурки местной знати любят пошалить с бравыми солдатиками, а потом готовы щедро одарить того, кто поможет им избавиться от их проблемы. – Я знаю для чего используется яд горгоны! Но это не совсем твоя специализация, Тога. – Скажем так, я хочу обновить свой гардероб. Я посылала на кладбище много наемников, но все они были обращены в камень. Но тебе, Кацуки, с твоей особенностью, проклятие горгоны не грозит. Лицо Бакуго все перекосилось от гнева, и он страшно оскалился. У Киришимы дыхание перехватило от страха. За все короткое время их знакомства, он впервые видел Кацуки в таком состоянии. Эйджиро даже показалось, что из раскрытых ладоней Бакуго с растопыренными пальцами потянулись тонкие струйки темного дыма. – Прости-прости, – Тога небрежно махнула ладошкой. – И прекрати беситься. Не хочу, чтобы на моем новом восточном ковре остались подпалины. Все просто, Кацуки. Убиваешь горгону – получаешь деньги. Идет? Бакуго сжал кулаки, медленно вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Тога смотрела на Кацуки, хитро прищурив свои кошачьи глаза. Несмотря на её хрупкое телосложение, от Тоги веяло опасностью и силой, от которой ноги подкашивались. Девушка растянула губы в улыбке, обнажая маленькие, блестящие от слюны, клычки. – Ладно. Плевать. Я убью горгону, – Кацуки поправил меч в ножнах и, круто развернувшись на пятках, направился к выходу. – Но ты присмотришь за Киришимой. У него-то нет шансов против проклятия горгоны, без моей, – Кацуки оскалился, – особенности. – О, так красноволосый малыш остается? – Тога хлопнула в ладоши. – Только не обесчесть его, будь добра. – Для себя бережешь? Кацуки фыркнул и показал Тоге неприличный жест средним пальцем. Эйджиро покраснел до кончиков ушей и закрыл лицо ладонями под мелодичный смех Тоги.

***

Кладбище находилось в миле от Ястребиных врат. Кацуки знал, что горгоны предпочитают вечернюю прохладу, поэтому позволил Чёрному идти неспешным шагом. Кладбище оказалось заброшенным. За невысокой каменной оградкой виднелись гранитные и мраморные плиты, поросшие мхом. От некоторых остались только лишь проржавевшие металлические остовы. Бакуго завел коня в сень молодых дубков и, стреножив, оставил лениво пощипывать траву. Кладбищенскую тишину разрывали только редкие трели птиц. Не было слышно шороха полевых мышей и других грызунов. И неудивительно. Эти зверьки жуть как боялись горгон и обходили места их обитания десятой дорогой. Сочная зелёная трава доставала практически до колен Кацуки. Бакуго повел носом, улавливая тяжелый мускусный запах. К нему примешивалась слабая ягодная нотка. Да, горгона определенно была молода, Тога не соврала. Судя по запаху, только вошла в пубертат. В высокой траве стали появляться окаменевшие фигуры мужчин: кто-то навеки застыл в воинственной позе, у кого-то на лице отпечатался ужас. Бакуго присел за высокий памятник, бесшумно доставая меч. Горгона не заставила себя ждать. Она появилась из полуразрушенного склепа, с мраморными канефорами. Горгоной оказалась невысокая девушка в коротком голубом платьице. У неё была тонкая светлая кожа, под которой виднелись зеленоватые прожилки вен. На круглом личике горгоны горели ярко-малиновые глаза с вытянутым по-змеиному зрачком. Копна изумрудно-зелёных змеек на её голове постоянно шипела. Бакуго прислушался к шипению, на слух оценивая расстояние до медузы. Поудобнее сжав ладонь на рукояти меча, Кацуки выскочил из-за памятника и повернул лицо к горгоне. Медуза сладко улыбнулась, но её улыбка тут же исчезла. Горгона попятилась назад, губы её задрожали. Она смотрела в лицо Кацуки, не скрытое капюшоном плаща, в его глаза, поддернутые матово-белой пленкой. В глаза слепца. Бакуго плавно скользнул в сторону. Горгона сдавленно всхлипнула. Своим нечеловеческим зрением она видела, что слепота не мешает Бакуго. Он слышит её. Чувствует. – Мама, мамочка... – тоненько прошептала горгона и, развернувшись, бросилась бежать. Пригнувшись и направив острие меча назад, Бакуго ринулся следом. Оттолкнувшись от памятника, Бакуго поджал колени в прыжке, а потом резко выпрямил ногу, мощно пиная горгону в спину. Коротко вскрикнув, последняя кубарем покатилась по земле. Подол платьица порвался, с ободранных ног, рук и щек медузы текла кровь с неестественным зеленоватым отливом. Она перевернулась на спину, дезориентированная, попыталась привстать, отплевываясь от забившейся в рот травы. Но Бакуго не позволил горгоне встать. Опустив колено её на грудь, Кацуки пригвоздил горгону к земле. Та зарыдала, змеей заелозила под ним, стараясь выбраться. Бакуго сильнее надавил на её грудь коленом. Змеи безуспешно жалили его руки, по локоть затянутые в перчатки из толстенной буйволиной кожи. Не зря, с полгода тому назад, он выменял их у циркача, работающего с дикобразами, на мешочек серебряных безделушек. – Пожалуйста, не надо, не убивайте меня! Я никого не убила. И т-тех людей я не... не х-хотела превращать в к-камень! – по грязному исцарапанному лицу горгоны текли слезы. – Они просто посмотрели на м-меня. Мы не можем это контролировать! – дико взвыла горгона, пытаясь выискать хотя бы капельку сострадания на лице Кацуки. – Скоро на землю опустится Пустошь, и я уйду домой! В свой мир! И никогда-никогда сюда не вернусь! Я... Кацуки не дал горгоне договорить. Он вложил в свой удар всю силу, с одного раза перерубая шейные позвонки. Змеи на отрубленной голове горгоны продолжали шипеть. Бакуго вытер клинок о кладбищенскую траву и вытащил из-за пазухи свернутый в рулон холщовой мешок. Положив голову горгоны в мешок, Бакуго ещё с минуту постоял над её обезглавленным телом. – Я знаю, что ты никого не убила. Но мне просто нужны деньги, вот и все.

***

Тога сидела в широком кресле, обитом красным бархатом, закинув ноги на подлокотники. Её платье задралось, обнажая красивые стройные ноги. Киришима старался смотреть куда угодно, только не на Тогу. Лицо парня буквально горело: то ли от смущения, то ли от выпитого вина. – Ты такой молчаливый, – Тога покрутила пузатый бокал, наблюдая за переливами темно-красного вина, – что это уже становится скучным. А я так не люблю скуку. Эйджиро нервно потер ладонью шею. Он не знал, о чем он, деревенский парень, может разговаривать с самой настоящей колдуньей. Да и потом он выпил так много вина, что ему казалось, что кресло под ним слегка покачивается. – Ну что же, – Тога вздохнула, – значит выпьем ещё раз. – Она щелкнула пальцами, и бокалы сами по себе до краев наполнились вином. – Ой-ой, я, кажется, переборщила, – колдунья хихикнула. Вино было сладким как виноградный сок. Эйджиро впервые в жизни пил так много. Отец был очень категоричен в отношении алкоголя. Киришиме позволялось выпить лишь немного пива или бражки, да и то по каким-нибудь праздникам или торжествам. Поэтому он очень быстро опьянел. Глаза сами собой закрывались, а комната начинала все сильнее кружиться. Эйджиро посмотрел на Тогу из-под полуопущенных ресниц. Теперь она не казалась ему такой страшной и опасной как в начале знакомства. В конце концов, даже если он сморозит какую-нибудь глупость, она же не откусит ему голову. Эйджиро вдруг хихикнул, облизал губы, сохранившие привкус вина. Тога хитро улыбнулась, подперла голову ладонью. – Алкоголь поистине творит чудеса. Вот и наша снежная королева оттаяла. А теперь, расскажи мне, как же так получилось, что ты путешествуешь вместе с Кацуки? – Он спас мне жизнь! Если бы не Кацуки, меня бы сожрало чудовище. Скорпионохвостка... кажется, так её назвал Кацуки, – Эйджиро залпом выпил остатки вина и смущенно улыбнулся, – А можно...? – Конечно, малыш, – Тога щелкнула пальцами, и бокал в руках Киришимы снова наполнился вином. – Значит, спас жизнь, да. Тога легко поднялась с кресла, отставила бокал с вином на столик. Обойдя кресло, на котором сидел Киришима, она приобняла его, склонила голову набок. – Малыш, ты можешь обманывать себя сколько угодно, но меня не получится. Ты идешь следом за Кацуки, как послушный песик, не только из-за желания отплатить ему за свое спасение. Вся расслабленность, которую принесло вино, мигом слетела с Эйджиро. Он шумно сглотнул. От Тоги снова веяло той холодной силой. Она чуть сильнее сжала руки, обвитые вокруг его шеи, улыбнулась. Несмотря на то, что она выпила намного больше него, Тога не была пьяна. Её золотистые кошачьи глаза смотрели цепко и жестко, с легкой ноткой издевки. – Ты передо мной как на ладони. Я все знаю о тебе. Все твои маленькие великие тайны, малыш, – она холодно рассмеялась. – Как там звали сына бортника? Ах да, Тецутецу. Сердце Эйджиро с удвоенной силой забилось в груди, грозясь проломить ребра и выскочить наружу. – Тебе так нравилось смотреть на его руки, его ноги, его тело, то, как двигаются его мускулы, когда он помогает отцу, – Тога провела пальцами по одеревеневшим плечам Эйджиро. – Я же говорила, я знаю о тебе все. О, малыш, я знаю истинную причину, почему ты идешь за Кацуки. Такой сильный, такой загадочный, спаситель, рыцарь на белом, простите, чёрном коне. Знаешь, Кацуки не привередлив, – Тога отстранилась, но Киришима чувствовал, что она по-прежнему стоит за его спиной. Колдунья потрепала его по волосам. – Когда мы учились в Крепости, Кацуки, скажем так, поспособствовал смерти одного мальчишки. Абсолютно бесталанного, так, ничего не значащий мусор. Но Кацуки вбил себе в голову, что он ответственен за его смерть. Даже ринулся спасать этого дурака, но не смог, и в итоге, – голос Тоги понизился, завибрировал как у рычащей кошки, – даже лишился зрения. Он ушел из Крепости в стремлении искупить свою вину. Было бы что искупать! И тут попадаешься ты, – Тога больно сжала пальцами плечи Киришимы. Эйджиро боялся даже пошевелиться. Аура колдуньи буквально пригвоздила его к креслу, пришпилила как бабочку иголкой – мальчишка, нуждающийся в спасении. Кацуки просто видит в тебе свой шанс на искупление. Ничего больше, слышишь. Может, когда-нибудь, он и отымеет тебя где-нибудь на обочине большака под кустом. Но не больше. Дверь в грохотом отворилась, ударившись об стену, и в залу вошел Кацуки. Тога тут же отошла от белого как мел Киришимы. – О, ты так быстро управился. – Забирай свою дрянь, – Кацуки небрежно швырнул мешок к ногам Тоги. Колдунья присела на колени, открыла мешок, критично осмотрела голову горгоны: – Даже моложе, чем я думала. Великолепно, Кацуки. – Когда расколдуешь тех бедняг, что попали под её проклятие? – спросил Бакуго, устало потирая переносицу. – Перед заданием я давала им специальное зелье. Месяца через два-три снова станут людьми. А пока пусть разнообразят скучный кладбищенский ландшафт. Киришима осторожно посмотрел на Кацуки, крепко сжимая ладони между коленей. Бакуго покрутил головой, сморщил нос: – Какого чёрта, Тога!? – Ты сказал не обесчестить малыша. Про споить и слова не было. Кстати, милый, – Тога улыбнулась,– может быть тоже выпьешь вина? – Бабская бурда. – Хам! – Я устал как собака, Тога, – Бакуго широким шагом подошел к Эйджиро, схватил его за шкирку как нашкодившего котёнка. – Не откажусь от водки. И мяса. Жрать хочу. – Будет исполнено. Гостевая уже готова, – расчесывая пальцами волосы, пропела Тога. Киришима с трудом передвигал ватными ногами. В голове до сих пор крутились слова Тоги, щеки и кончики ушей горели словно бы натертые острым перцем. Гостевая оказалась круглой комнатой с широкой двуспальной кроватью. Скинув Эйджиро на постель, Кацуки устало потянулся. На столике у кровати уже стоял поднос с кувшином, двумя рюмками и тарелкой буженины. Бакуго сел на краешек кровати, хрустнул шейными позвонками. Наполнив рюмку, Кацуки выпил и закусил куском буженины. Снова устало выдохнул. Эйджиро покусал нижнюю губу, а потом потянулся ко второй рюмке. Бакуго молчал, прислушиваясь к его движениям. Киришима коротко выдохнул, как это делал Бакуго, и выпил. Водка обожгла язык и горло, горячим комком прокатилась по пищеводу. Эйджиро закашлялся, прижав ладонь к горлу. – Не можешь пить – не пей, – Бакуго усмехнулся и похлопал его по спине. Эйджиро сам не понимал, что им двигало. Он просто прильнул к Кацуки, прижался щекой к его шее, коротко горячо выдохнул. Медленно провел пальцами по груди Кацуки, закрывая глаза. Эйджиро вздрогнул, когда почувствовал легкое поглаживание на своем бедре. Он чуть шире раздвинул ноги. Прикосновение мягко перешло на внутреннюю сторону бедра. Киришима прерывисто выдохнул, обнял Бакуго поперек груди. А потом Кацуки аккуратно отстранил его. – Проспись. От одного единственного слова Бакуго к горлу Эйджиро подкатил колючий горький комок. Эйджиро лег на бок, подтянул колени груди и сильно зажмурился. Кровать под ним закачалась во все стороны как палуба корабля. Затошнило. Кацуки с силой перевернул его на спину, погладил по голове. – Не лежи на боку, пьяница несчастный, если не хочешь здесь все заблевать. Тебе нужно поспать. Больше Кацуки не проронил ни слова. Киришима ещё какое-то время лежал с закрытыми глазами, слыша, как плещется в кувшине водка, которую Бакуго уже, кажется, пил из горла. А потом он уснул.