***
Честно говоря, Чуя все еще не был уверен, верно ли он поступил, когда предложил Дазаю встречаться с ним и — о боже! — даже предложил провести его течки у него дома. Накахара все еще сомневался, потому что не считал себя традиционным альфой с его безумно подавляющей аурой и плещущим изо всех щелей тестостероном, но Осаму, казалось, действительно не обращал внимания ни на его миниатюрность, ни на маленький рост, ни на слишком красивую и сладкую, как для альфы, внешность, ни на излишнюю женственность. Честно говоря, если бы рыжий был хотя бы бетой, его положение не было бы настолько плохим, как ему казалось. Но вся проблема как раз-таки была в том, что он совершенно не походил на нормального альфу. И… шатену правда на это все равно? Ему все равно на то, что Чуя ниже его на полторы головы? На то, что он ярче и красивее него? На то, что он не любит конфликты (Дазай исключение) и всеми возможными способами старается избегать их? На то, что ему не хочется ни над кем доминировать (опять-таки, Осаму исключение). На то, что, порой, именно его нужно защищать? Чуя не то, чтобы сомневался, но… Его это и правда устраивает? Тот ведь, если подумать, мог бы легко выбрать кого-нибудь другого. Более знатного и богатого, более высокого, более умного, более мужественного, более… альфу, в конце-то концов. Неужели того и правда действительно устраивает Чуя, как его партнер? — Чиби, я же говорил, что ты меня полностью устраиваешь. — тихо говорит Дазай, крепко прижимаясь к Накахаре со спины и притискивая к себе. Ему плакать хочется от того, что это умилительное создание (с первого взгляда ни за что не скажешь, что он — альфа!) все еще постоянно сомневается в нем (и ладно бы только в нем — в самом себе!), даже несмотря на наличие метки на самом Осаму, а в общественных местах и вовсе шарахается, как черт от ладана, потому что — видите ли — беспокоится за безопасность шатена, чтобы его за связь с врагом никто не стал обижать. Дазаю бы хотелось посмотреть, как кто-нибудь попробует это сделать. Может, он и был всего лишь омегой, но именно он властвовал на факультете «Слизерина». И никто — слышите? — никто не посмел бы на него даже взгляд поднять в неуважение. В конце-то концов, его верные друзья Федор и Николай тщательно следили, чтобы их дорогую принцессу («Кровавую» — всегда добавлял Достоевский) никто не пробовал избивать. Во избежание смертей некоторых идиотов, разумеется. Дазай же звереет. Его миниатюрный альфа обычно такой милый и спокойный, что к нему то и дело липнут всякие омежки, которые хотят привлечь его внимание к себе. Конечно, Чуя этого даже не замечает, потому что комплексы, которые Осаму случайно вырастил своими неосторожными словами (ему до сих пор иногда хочется вернуться в прошлое и отрезать самому себе язык, чтобы не болтать лишнего), не дают ему осознать, насколько он на самом деле красив и привлекателен. Осаму ненавидит то, что не может постоянно быть с Накахарой двадцать четыре на семь и постоянно контролировать его общение с окружающими, потому что его каждую минуту на части рвет от мучительных мыслей о том, что рыжий может кем-то заинтересоваться и от него уйти. Шатен понимает, что это полнейшая глупость, потому что сам Чуя верен до последнего и, если признает что-то своим, никогда не уйдет и не покинет, но глупое сердце… Глупое сердце загнанной пташкой колотится в груди, когда он в очередной раз просыпается от кошмара, где родные и любимые глаза смотрят с таким равнодушием и холодом, что умереть хочется. — Чиби, ты ведь любишь меня? — Дазай неизменно в такие дни пораньше отлавливает Чую и утаскивает в какую-нибудь пустую комнату — ну, или, хотя бы нишу — чтобы выпрашивать у того еще одно признание или целоваться до потери пульса. Обычно у Накахары так мило краснеет лицо, а уши полыхают, как у младшеклассника, который впервые признался понравившейся ему девочке, которая потом робко чмокнула своего героя в щечку. Осаму хочется верещать от восторга, потому что эти сильные и искренние чувства направлены именно на него. А еще он очень рад и, пожалуй, даже гордиться тем, что в их паре именно он чаще всего принимает роль ведущего и доминирующего. Возможно, это слишком странно для омеги, но ведь их пара далека от стандартов нормальности. Обычно рыжий альфа был слишком тихим, спокойным и, возможно, даже робким, чтобы уверенно доминировать, хотя у того иногда все-таки проглядывались инстинкты альфы, которые не забывают намекать, что перед тобой не милая омежка или бета, а именно сильный и непоколебимый альфа, которого злить все-таки не стоит. — Л-люблю… — соглашается Чуя, который знает, насколько важно его признание Дазаю. Иначе бы карие глаза не сверкали так лихорадочно, а объятия и поцелуи не были бы такими отчаянными и страстными, будто Осаму очень боится, что это последняя возможность сделать это. Накахаре все еще очень странно, что шатен настолько сильно хочет быть с ним, но он… и правда рад. — Ты же знаешь, что люблю. Осаму, тебе не нужно волноваться об этом. — Прости, но я не могу. — говорит тот, в очередной раз сгребая свое рыжее чудо в крепкие объятия и наслаждаясь его запахом. Иногда он очень жалеет о том, что собственнические метки ставят только альфы, а омеги этого делать не могут. У него каждый раз, когда он смотрит на красивый изгиб тонкой шеи возлюбленного, буквально зубы зудят от нестерпимого желания пометить его. Но он терпит, потому что Чуя этому не обрадуется, а значит, скорее всего, они снова поссорятся. Вот только Накахара, долго и внимательно изучавший его, однажды хватает его за руку и утаскивает в один из пустых классов, где склоняет голову набок, открывая шею: — Можешь кусать. — говорит он Дазаю, глядя на него невероятно красивыми голубыми глазами. Осаму отчаянно хочет, чтобы их дети имели именно этот потрясающий оттенок бесконечного голубого неба. Он жизнь готов положить за то, чтобы его мечта сбылась. — Но, чиби, ты ведь… — бормочет шатен, с жадностью поглядывая на молочно-белую кожу, но не имея сил ее укусить, потому что… А вдруг тот все-таки разозлится и откажется иметь с ним дело. — Осаму, кусай! — настойчиво повторяет Чуя, дергая Дазая за руку, чтобы ниже наклонить его к своей шее. — Я же знаю, что ты хочешь. Шатен судорожно вздыхает, ведя по тонкой шейке своим носом, а потом действительно изо всех сил вцепляется в нее зубами, чтобы оставить настолько глубокий след, насколько вообще может. Накахара прав, он действительно хочет. Настолько безумно, что у него аж зубы сводит. А раз рыжий разрешил, то почему бы и не воспользоваться? Ведь каждый должен знать, кому именно принадлежит этот очаровательный миниатюрный альфа. Дазай, может быть, и омега, но он — собственник еще тот. Своим не будет делиться ни с кем!***
— Чу-Чуя… — жалобно выдохнул Дазай, сильнее сжимая простыни в руках, когда мучительная тянущая боль в очередной омыла его. Чуя отсутствовал, так не вовремя ушедший за заказом продуктов, а еще для того, чтобы отдать несколько приказов домовым эльфам, чтобы те не беспокоили их. Осаму снова заскулил, чувствуя, как внизу его живота просто нестерпимо горит огнем, а витающий вокруг безумно любимый и обожаемый запах его альфы лишь сильнее разогревает его желание. — Чуя… Чуя… Чуя… Ему кажется, что он бредит, но у него просто нет сил рассуждать здраво. Отчаянная потребность почувствовать Накахару в себе настолько сильна, что шатену кажется, что он сойдет с ума, если этого сейчас не произойдет. Но рыжего, как назло, нет рядом с ним, и Дазай жалобно всхлипывает, подтягивая ноги к животу, чтобы хоть немного приглушить боль. Он кусает губы и судорожно нюхает подушку, отчего знакомый запах окутывает его с ног до головы, немного притупляя боль и взамен разжигая дикое желание. — Чуя… — снова прошептал Осаму, проникая собственными пальцами внутрь себя, чтобы хоть немного удовлетворить. И, хотя в него проникло уже четыре пальца и те растягивают его, этого так мало… недостаточно… просто недостаточно… Ему нужно… нужно… Чуя… пожалуйста… ему нужно… Он жалобно всхлипывает, стараясь думать о том, когда уже придет Накахара, но у него просто сил нет думать про это, и его мозги отчаянно плавятся, когда он мучительно фантазирует о том, что именно произойдет, когда тот вернется. — Чуя… — стон получается уже более требовательным, а пальцы внутри него двигаются быстрее, жестче и проникают куда глубже, но этого все равно недостаточно. Просто потому, что это не член его альфы. Потому, что внутри него не находится его чиби, что так разочаровывает. Дазаю кажется, что еще немного, и он заплачет, как маленький ребенок от обиды. Но тут вовремя раздаются шаги и хлопает дверь: — Осаму, уже началось? — шатену хочется скулить и ползти к нему, как какой-то течной суке, когда нежный и ласковый голос Чуи проникает ему в уши. Он даже пытается сделать это, но Накахара мгновенно оказывается рядом с ним и надавливает на спину, не давая упасть с кровати. — Осаму, милый, успокойся. Дазай не может, но он так счастлив от того, что его альфа касается его и гладит, как будто он его милый и маленький ребенок, которому нужна только забота, любовь и тепло. Осаму жалобно скулит, выпячивая задницу вверх, потому что ему просто не терпится, чтобы Чуя наконец вошел в него. С каждым мгновением, кажется, пожар внутри становится все более нестерпимым, грозясь сжечь его дотла. — Чиби, пожалуйста… — Тебе не кажется, что это немного странно. — хмыкает тот, ощупывая задницу Дазая и проникая в него одним пальцем. Осаму задохнулся и тут же выгнулся в беззвучном крике, приходя, кажется, только от одной мысли, что внутри него наконец-то оказалась хоть одна часть его возлюбленного. Не член, конечно, но и палец неплох. — Ты такой нетерпеливый… — Ч-Чуя, п-пожалуйста! — отчаянно проскулил шатен, оглядываясь на Накахару с покрасневшим лицом. Тот нежно улыбнулся, видя лихорадочный румянец, помутневшие карие глаза, налипшие на лоб прядки волос и текущую из уголка рта слюну. Они еще не начали, а тот уже выглядит так, будто его трахали, не переставая. Рыжий не может отказать себе в удовольствии и наклоняется, чтобы поцеловать с готовностью подставленные губы. — Хорошо-хорошо. Повернись ко мне, любимый. — нежно сказал Чуя и начал расстегивать молнию на своих штанах, наконец-то полностью уверенный в том, что он делает. Дазай действительно много времени потратил на то, чтобы доказать ему, что своим альфой он видит только его, Накахару, и поэтому рыжий никогда не собирался разочаровывать Осаму. В конце-то концов, они друг друга стоят, потому что и шатена точно нельзя назвать типичным омегой. Чуя полностью избавляется от штанов и нижнего белья, после чего несколько раз проводит по своему члену, видя, как все сильнее туманной пеленой затягиваются лихорадочно блестящие глаза Дазая, когда он наблюдает за этим, безвольно приоткрыв рот, будто хочет отсосать ему. Накахара внезапно понимает, что эта мысль на диво соблазнительна для него. Хм… Возможно, когда они закончат и Осаму не сможет продолжать принимать его, ему стоит воспользоваться его ротиком? — Что скажешь, принцесса? — говорит он, обращаясь к шатену, хотя и понимает, что тот сейчас в таком состоянии, что согласится вообще на что угодно, лишь бы его альфа наконец-то проник в него. — Все… что угодно… — как он и думал, сейчас в глазах Дазая почти нет разума, а вся сущность отдана на откуп инстинктам. — Чуя… пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… — Хорошо, любовь моя, тебе не нужно просить. — говорит Накахара, чувствующий, что Осаму нужно как можно больше слов любви для успокоения. Он разводит ноги шатена в сторону и прижимает головку члена к сомкнутому и блестящему от масла колечку мышц, собираясь толкнуться. Но он не успевает даже сделать вдох, как омега под ним внезапно толкает бедра назад так, чтобы член оказался внутри него, а потом с довольным громким стоном окончательно насаживается, поскуливая. Рыжий охает и сдавленно стонет, после чего не может сдержаться от ехидства. — А ты так нетерпелива, принцесса моя… — З-заткнись! — раздраженно всхлипывает Дазай, после чего самостоятельно начинает двигать бедрами, насаживаясь и освобождаясь от члена, хотя ему и непросто это сделать. — Давай, Чу! — Как скажешь, милый. — говорит Чуя. Осаму просто не успевает сказать ничего ехидного в ответ, когда он давится воздухом и собственным стоном, когда Чуя, крепко перехватив его бедра и сжав, начинает сильно и толкаться него, постоянно тараня простату. Шатен только и может, что растечься безвольной лужицей по кровати, чувствуя постоянно омывающее его удовольствие, комкая одеяло в руках и поджимая пальцы на ногах. — Ч-чу… Д-давай… сильнее… жестче… ах!.. — он кричит и красиво выгибается, когда Накахара, не сдержавшись, особенно сильно двигается в нем и вгоняет узел, пропитывая изнутри и заставляя кончить. — Чуя такой большой. Я чувствую себя таким полным. — слабо шепчет Дазай, закрывая глаза от удовольствия. Рыжий довольно усмехнулся, хотя и полыхал отчаянно ушами, и слегка помассировал Осаму узлом, заставляя того забиться от удовольствия и зарыдать. — Тебе нравится, солнце? Нравится же, да? — низким голосом спрашивает Чуя, наклоняясь к покрасневшему ушку шатена, чтобы слегка прикусить его. А потом, провести поцелуями влажную дорожку вниз, чтобы мучительно медленно прижаться губами к метке на шее омеги, целуя ее. — Чуя… — слабо хнычет Дазай с полузакрытыми глазами, чувствуя себя по-настоящему полным и удовлетворенным. — Я рад. — тихо говорит тот, на этот раз нежно целуя в губы. — Ну, как я думаю, для первого раза вполне неплохо. — Мммм… верно. — соглашается Осаму, а потом на миг снова становится привычным ехидным засранцем, потому что тянет так сладко, почти мурлыкая. — Судя по тому, что ты не одел презерватив, ты готов взять ответственность? — О чем ты вообще говоришь, дурак? — фыркает Накахара, слабо ударяя шатена по плечу и чувствуя, как его уши отчаянно полыхают. Но потом он все-таки признает, хотя ему и странно говорить подобное. — Конечно готов. В конце-то концов, это ведь ты! — Да. А это — ты. — ехидно хмыкает Дазай, но чувствует себя абсолютно счастливым. — Не волнуйся, Чиби, в ближайшее время родителями мы не станем. Я принял таблетки. — Тогда зачем ты?.. — Чтобы точно знать, что ты не сбежишь. — легко признается Осаму в своих сомнениях, потому что перед ним именно Чуя, а не кто-то другой. — Дурак. — фыркает беззлобно Накахара. — Твой дурак. — признает шатен, потому что по-настоящему глупо думать о том, что рыжий от него когда-нибудь откажется. Вот если бы думал, что это во благо ему, то это да (хотя Дазай сделал все, чтобы Чуя не смел даже помышлять о таком), а так… — Мой. — соглашается он, а потом наклоняется, чтобы крепко поцеловать своего омегу. Оба уверены, что вместе они обязательно станут полностью счастливыми. Интересно, если бы они однажды просто не поговорили и не расставили все по полочкам, было бы возможно это счастье? Они не уверены, и тем радостнее от мысли, что они все-таки нашли в себе смелость и силы на тот откровенный разговор.