***
— Ты издеваешься, сволочь?! — громко кричит Чуя, глядя на мокрого, как мышь, Дазая, которого он совсем недавно вытащил из воды. Этот мудак буквально пару минут назад сиганул с моста, совершенно не задумываясь о том, что он, вообще-то, уже женат на своем омеге, который — между прочим!!! — беременен от этого мудака. Конечно, Осаму об этом не знает, да Накахара и сам даже не представляет, как это сказать шатену. Да и какая у них семья получится? Оба — истинные, но они сбегаются и разбегаются, проводя течки и гоны вместе, но на этом обычно их взаимодействие, как альфы и омеги, заканчиваются. Рыжик вообще не мог представить, как будет, как совершенно обычный омежка, вставать пораньше, готовить завтрак и воспитывать детей? Впрочем, последний пункт можно вычеркнуть, потому что Чуя как раз-таки беременен уже больше двух месяцев и все это время совершенно не представляет, как сказать об этом гребаному сиуициднику. Да и стоит ли ему об этом вообще говорить?! Какая семья вообще у них может получиться, учитывая, что один — Исполнитель Портовой мафии, а второй — суицидник, который может в любой момент выкинуть что-то ненормальное, если ему вожжа под хвост стеганет. В общем, Накахара не был уверен, что хочет быть с ним семьей, особенно если учитывать тягу к самоубийству детектива, но он готов был попробовать. У него был стимул. Но только если в ответ будет получать хоть какую-то отдачу, а не вечный игнор и тупые шутки. Рыжик вообще не был уверен, что Дазай умеет любить, и поведение альфы это полностью подтверждало. — Да ладно тебе, Чу… — противно тянет Осаму, и у Накахары нервно бровь подергивается. Сейчас рыжик испытывает такие сильные и непередаваемые эмоции, помноженные на гормоны. С одной стороны ему хочется въебать шатену и все-таки помочь ему совершить его гребаную мечту, а с другой — сесть и заплакать, как маленькому ребенку. Но он лишь стискивает зубы, кусая свои губы чуть ли не до крови, и несколько раз глубоко вздыхает и выдыхает, стараясь не сорваться. — Ты же обещал. — говорит мафиози, кривя губы в злой усмешке. В его груди сердце кровью обливается, но выглядит он при этом так зло, как только может. Его суицидальный альфа действительно клялся, что больше не будет совершать суицидов, но, видимо, Чуя зря детективу поверил. Возможно, Накахаре давно стоило смириться с тем, что Дазай — та еще сволочь, которая совершенно не держит своих обещаний, а рыжика и вовсе ни во что не ставит. Ну естественно, этой сволочи куда важнее Ода, который уже умер больше семи лет назад. Омеге правда было жалко бету, ведь они неплохо общались, но он совершенно не понимал, почему Осаму считают Сакуноске — единственной важной вещью в своей жизни, а на свою пару просто плюет, будто до него ему и дела нет. Чуе хочется рыдать, но он не готов сделать это. А вот въебать тупому Дазаю, чтобы его мозги встали на место, очень даже да! — Чу… Неужели ты и правда поверил? — Осаму округляет глаза, и Чуя в них замечает искреннее недоумение. Зло фыркает, но все-таки не может не сказать: — Ты. Мне. Обещал. — Соврал. — шатен лишь закатывает глаза, говоря так наплевательски, будто в этом и нет ничего особенного. Будто он не является частью их семьи. — Соврал, чтобы я с тобой согласился быть парой? Или… чтобы было удобнее через меня похищать данные о мафии? — Накахара выгибает бровь, скрещивая руки на груди. Он видит, как этот суицидник вздрагивает, будто его бьют наотмашь, и зло усмехается. — Неужели я угадал?! — Чуя, ты… ты нифига не знаешь, а ведешь себя как… как… — Как? — спрашивает рыжик. Он видит, как Дазай отводит глаза, и не может не рявкнуть. — А ничего я не понимаю, потому что ты мне ничего не говоришь! Как я должен узнать, что ты думаешь? Я мысли читать не умею. — Потому что Чу глупый… — насмешливо тянет Осаму, но в его голосе слышна еле сдерживаемая паника, будто все пошло не по плану. — Не то что я! — Действительно. Куда мне. — закатывает глаза мафиози, брезгливо рассматривая свою мокрую и грязную одежду. Он поверить не может, что нырнул за шатеном, хотя обещал себе не делать этого. Но чувства оказались сильнее разума. Еще одна причина ненавидеть самого себя за слабость. — Поверить не могу, что согласился быть твоей парой. — Ну Чу… — Я ведь знал, что ты мне соврешь, но доверился. — Чуя устало вздыхает и отводит взгляд, зарываясь пальцами в мокрые волосы, которые липнут к его лицу и шее. «В который уже раз» — повисает непроизнесенное между ними. Накахаре кажется, что альфа виновато отводит глаза. Он видит, как детектив откуда-то достает пачку сигарет (почему та сухая, а не мокрая?) и протягивает ему одну из них, после чего брезгливо морщится и отказывается. — Не подноси их ко мне. Я бросил. — Ты говоришь так уже три месяца. — недовольно говорит Дазай, жадно затягиваясь. Рыжик усмехается, и по его безразличному и немного сердитому лицу совершенно не видно, как сильно у него в этот момент колотится сердце. Осаму недовольно морщится, спрашивая. — С каких это пор ты стал таким правильным? — А тебе-то что? — ехидно спрашивает омега, зябко обнимая себя за плечи и переминаясь с ноги на ногу. Ему холодно, а насквозь мокрая одежда точно не прибавит ему тепла. Как бы он не заболел, учитывая все произошедшее. Но уйти он все еще не может, сам ожидая непонятно чего. — Просто… это странно. — говорит шатен, снова затягиваясь. — Раньше ты курил, пил, гонял на мотоцикле на бешеных скоростях, бодрствовал сутками, почти не ел и пил много кофе, а в последнее время стал заботиться о своем здоровье и распорядке дня. — он остро смотрит на него, и в его глазах мафиози видит что-то отдаленно похожее на ревность. — За своего заместителя наконец-то взялся Мори-сан? — Ну, кто-то же должен, раз тебе все равно. — не может не отпустить шпильки Чуя, усмехаясь. Если честно, ему выебы альфы до лампочки, но он почему-то стоит и слушает, как школьница, готовая провести со своей любовью сколько угодно времени, совершенно не обращая внимания на его отношение к ней. Это… бесит. Дазай бесит особенно сильно. — Мне кажется, что ты потерял к нашим отношениям интерес, и стал злиться на меня куда сильнее. — говорит Осаму, и Чуя не может не признать, что тот прав. Если раньше он жил тупо надеждой и готов был ждать шатена сколько угодно, то сейчас у Накахары просто нет на это времени. Его ребенок… его ребенок не заслуживает жить в страхе вечного ожидания, вскроется ли его отец сегодня или пронесет. Рыжик никому не посоветует жить в подобном страхе, хотя он сам остается с альфой несмотря на это. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею полное право. — пожимает плечами омега, хмыкнув. — Я устал играть в одни ворота, Дазай. Я отдаю тебе почти все, но в ответ получаю лишь жалкие крохи, которые ты кидаешь мне с таким видом, будто огромное одолжение делаешь. — Да, но я не понимаю, почему ты тогда остаешься со мной. — недовольно говорит суицидник. Он устал от ссор на эту тему. Неужели мафиози просто не понимает, что семейная жизнь и отказ от суицидов — не для него? — Если тебе не нравятся наши отношения, ты просто можешь от них отказаться! — Именно поэтому я и говорю, что я играю в одни ворота. Если я испытываю к тебе хоть что-то, ты же ко мне совершенно равнодушен. Тебе плевать, буду я рядом с тобой или нет. — Чуя вздыхает. — Наши отношения, если их можно так назвать, зашли в тупик. Когда-то давно он действительно мечтал о том, чтобы построить семью с этим человеком. Впрочем, учитывая все произнесенное здесь и произошедшее, Накахара уже и сам не уверен, что хочет оставаться вместе с этим альфой. Конечно, жаль, что ему в одиночку придется воспитывать ребенка (а это он еще Мори ничего не рассказывал, хотя и подозревал, что тот догадывается, ведь за последние месяцы его ни на одно опасное задание не посылали), но это лучше, чем если бы у ребенка один из родителей был суицидник, который может умереть в любой момент из-за того, что вскроет вены или повесится. И ладно, если это будет где-то далеко, а если именно ребенок первым обнаружит труп своего отца? Это же испорченная психика для него на всю оставшуюся жизнь! Конечно, рыжик не мечтал, как все остальные омеги, стать папочкой как можно скорее (трудно об этом мечтать, когда ты состоишь в мафии), но раз уж это произошло, то ничего не поделаешь. Чуя все еще не до конца уверен, но он действительно любит эту маленькую жизнь внутри себя. Если нужно будет, он сам сможет и в одиночку воспитать этого ребенка, особенно если обратиться за помощью к Ане-сан (а еще он не думает, что Босс откажет ему). Осталось только расставить все точки над «и» с Дазаем, чтобы тот больше не пытался его искать. Накахара вообще сомневался, что Осаму стал бы его искать, но перестраховаться ему не помешало бы. Особенно если учитывать причину, почему именно он скоро исчезнет совершенно со всех радаров. — Хорошо. — невероятно спокойно говорит рыжик, и шатен чувствует, как его сердце почему-то замирает, а потом начинает колотиться быстро-быстро, а в животе сворачивается что-то очень неприятное, что он никогда не чувствовал. Словно он стоит на обрыве и готов вот-вот прыгнуть вниз без парашюта, когда лететь уже больше сорока с лишним метров. Он не понимает, почему чувствует страх, ведь это неправильно. — Если ты будешь выбирать между мной и суицидами, ты ведь выберешь суициды, верно? — Чуя… — нервно произносит Дазай, пытаясь дотянуться до него и тронуть за руку, чтобы успокоить, но его руку просто отбивают одним резким ударом. — Суициды, верно? — настойчиво повторяет омега, глядя в глаза своему альфе невозможно голубыми глазами. Детектив вздрагивает и молча кивает, не в силах оторвать взгляд от своих рук на коленях и взглянуть на Чую. — Я не слышу, Осаму. — Ты же и сам все прекрасно понимаешь, так зачем спрашиваешь? — говорит шатен, внутренне умирая. Почему-то он невероятно боится, что Накахара от него уйдет, но он не может ему лгать. Он уже не представлял свою жизнь без суицидов и селфхарма, и не был уверен, что сможет от них отказаться хоть когда-нибудь. — Я никогда не смогу отказаться от этого. Ты прав. — Я знаю. — медленно кивает рыжик, присаживаясь рядом с альфой и нежно поглаживая его по щеке. Он видит панику в карих глазах, но знает, что это не из-за любви или того, что он боится его потерять, а из-за того, что в жизни детектива исчезнет стабильность, которая заполняла его нерабочее время. Но омеге в этот раз тоже надо побыть эгоистом: не для себя, так для своего ребенка. Он не может вечно оставаться с детективом, если это тому даже не нужно. — Именно поэтому нам нужно сделать это сейчас, пока еще не слишком поздно. Он поднимается и засовывает руки в карманы, бросая через плечо: — Надеюсь, ты все-таки будешь счастлив со своим суицидом. — он медленно удаляется, стараясь сморгнуть слезы и сглотнуть ком в горле. Он с трудом заставляет себя не произнести «без меня», чтобы не сорваться на позорный всхлип. Он не думает, что это кому-нибудь нужно, а ненавидеть себя еще сильнее за слабость и любовь к этому мудаку, когда тот так наплевательски относится к нему, Чуе не хочется. Накахара уходит быстрым шагом, и поэтому не слышит, как сердце Осаму падает и разбивается на мелкие осколки. Он не видит, как сильный альфа, которого никогда никому не удавалось победить, горбится и беззвучно воет, как раненая собака, отчаянно и надрывно. Он зарывается пальцами в каштановые пряди и с силой сжимает их так, словно хочет вырвать с корнем. Дазаю даже плевать на боль, потому что такой идиот, как он, это заслуживает. Только сейчас он понимает, чего именно лишился по своей глупости и гордости. Что именно разрушил. Что потерял. Он царапает ногтями лицо и горло в кровь, сотрясаясь в беззвучных рыданиях и самоненависти. Осаму смотрит прямо в гордо выпрямленную спину, широко расправленные плечи, будто его омега готов сражаться со всем миром, и ярко-рыжие локоны, которые в лучах заката кажутся особенно прекрасными. Он машинально смотрит на простое серебряное колечко на безымянном пальце и вспоминает про такое же, но только меньше, которое рыжик только что швырнул на землю перед ним. Шатен думает, что никакой он не гений, а конченый идиот, который довел даже до конца преданного и верного ему Чую. Потому что не любил, не ценил, не уважал, не обращал внимания. Вел себя так, будто ему совершенно все равно, а Накахару воспринимал просто как должное. Вот только он так привык к нему, что просто не мог себе представить, что будет делать, если тот однажды уйдет. Дазай разрушил все, что только можно. И свою жизнь тоже.***
— Я бросил. — равнодушно говорит Чуя, откидываясь в кресле и закидывая ноги на журнальный столик. Он сидит в своем кабинете и разбирает очередную стопку отчетов, которых в последнее время слишком много. Ну, или ему это просто кажется из-за усталости, но Накахаре как-то все равно. Ему сейчас вообще на многое все равно. Он продолжает очень тщательно заботиться о своем здоровье, есть вовремя, пить положенные витамины и спать столько, сколько рекомендуют врачи, но делает он это без огонька. В меланхолию и депрессию не впадает, но стал заметно тише и спокойнее, если не сказать равнодушнее. С тех пор, как он расставил все точки над «и» с Дазаем, мир потерял свои краски. Прошло уже больше месяца, а он до сих пор не может смириться. Понимает, что так лучше для них всех, но все равно не может. Слишком сильно, оказывается, он любил этого дурака. Впрочем, почему любил? Любит до сих пор. — Что именно? — со смехом спрашивает Акутагава, стараясь не обращать внимания на немного странное начальство. И пытается разрядить атмосферу. — Пить? Курить? Или, может быть, Дазай-сана? Он понимает, что спросил что-то не то, но не может понять, что именно. — Все это. — также равнодушно бросает рыжик, заправляя выбившуюся прядь за ухо и утыкаясь в очередной отчет. Он старается не обращать внимания на то, какое именно ошеломленное молчание было вокруг него. Он закатил глаза, потому что на него смотрели так, будто именно он тот, кто заслуживает жалости. — Перестань на меня смотреть так, будто хоронишь меня. Ты ведь прекрасно знал, что мы не из тех, кто будут образовывать семью. — Да, но… — Рюноске бросает взгляд на живот семпая, который потихоньку начал округляться, и тут же одергивает себя. Он, как омега, быстро уловил изменение в запахе начальника и еще быстрее понял, что к чему. Он до сих пор не может поверить, что Накахара Чуя действительно носит ребенка от Дазай-сана. Сталкивается с внимательными и испытующими голубыми глазами и отводит взгляд, виновато вздыхая. — Я знаю, что ему это не нужно. — хмыкает Чуя, снисходительно глядя на кохая. Вот вроде бы они с Ацуши уже сколько лет ходят кругами вокруг друг друга, а пока дальше поцелуев и свиданий дело не дошло. Даже мило, насколько на самом деле они еще наивны. — Я знаю, что тебе трудно понять меня, но я просто решил все закончить до того, как стало слишком поздно. — Но разве Дазай-сан не стал бы брать ответственность? — спросил Акутагава, который все еще слишком сильно идеализировал бывшего семпая. Взгляд Накахары стал еще более снисходительным, а еще в нем мелькнуло нечто похожее на сочувствие: — Возможно. Но в отличии от тебя я прекрасно знаю этого мудака. Я не собираюсь удерживать его ребенком. Вот если бы он сам хотел, тогда да, но Осаму это не нужно. Рюноске, ты можешь думать о нем все, что угодно, но он не семейный человек. К тому же… я не хочу, чтобы ребенок жил в постоянном страхе за жизнь отца и думал, что это из-за него тот постоянно хочет покончить с собой. Я никогда не позволю ему чувствовать это. Лучше в одиночестве, чем так. Брюнет покорно кивает, смотря на то, как в кабинет Чуи заходит Кое, неся на подносе множество еды и полезные витамины. Когда та узнала, что ее милый воспитанник беременен, сначала порывалась найти Дазая и отрезать ему все, что только можно (и нельзя тоже), но была остановлена. Зато сейчас с огромной радостью хлопочет вокруг Накахары, который с некоторой снисходительностью, но радостью отвечает на эту заботу. Тому даже приятно, что о нем так беспокоятся. А уж как со своим Исполнителем носится Мори-сан, которому очень любопытно, что именно получится из генов Соукоку, вообще лучше не вспоминать. Сейчас рыжик ходит на работу (ну, как ходит… его отвозят на машине с личным водителем) лишь пару раз в неделю и занимается исключительно бумажками в специально оборудованном для этого кабинете, ведь его способность гравитации начала барахлить и отключаться, чтобы не навредить ребенку, а Порчу он теперь и вовсе использовать не может. Ну, не то чтобы омега этим сильно расстроен. Он переехал на другой конец города, проживая там, где его никто не смог бы найти, потому что эта маленькая квартирка принадлежит двоюродной бабушке Тачихары, который благородно предложил там своему кумиру пожить, войдя в его положение. Акутагава вздыхает и, мысленно извиняясь перед Чуей-саном, останавливает запись аудио и отправляет по почте Ацуши. Накаджиме уже давно надоело смотреть, почему Дазай-сан больше похож на ходячий труп, чем на нормального человека. Конечно, во время его депрессии в офисе стало куда тише и спокойнее, но абсолютно все считали, что лучше бы он был привычным шумным придурком. Так его хотя бы пнуть или ударить было можно, а сейчас он такой несчастный и ко всему равнодушный, что даже страшно. Его даже самоубийство теперь совершенно не интересует, а ест он только тогда, когда его насильно кормят с ложки. Рюноске из любопытства как-то пришел в офис, чтобы посмотреть на Осаму, так как ему было очень интересно. Посмотрел. Впечатлился. Шатен оживился только тогда, когда Рампо стал расспрашивать брюнета о мистере Модная шляпка, хотя и старался этого не показывать. Акутагава правда не хотел помогать детективам, но ему было очень жалко Ацуши, Чую и Дазая (именно в таком порядке). Именно поэтому он, скрипя сердцем, все-таки пообещал им выполнить свою часть плана, предварительно заручившись поддержкой Огая и Фукудзавы, которых тоже очень волновало состояние их подчиненных.***
— Ну и какого? — растерянно спрашивает Чуя, обнимая себя руками за живот в защитном жесте и вообще не вдупляя, почему Дазай находится рядом с ним, вцепившись так, словно боялся его исчезновения. Мозг Накахары все еще плавал в остатках тумана снотворного, поэтому он пока достаточно спокойно смотрел на все происходящее, так как еще не все осознал. Рыжик моргнул, откинув голову на плечо Осаму и оперевшись об него. Он морщится и пытается привести мысли в порядок, но они слишком медлительны и неповоротливы, поэтому не удается так просто сделать. Он так сильно погружается в себя, пытаясь все осознать и разложить по полочкам, что совершенно не замечает, как объятия шатена становятся все крепче и тот отчаянно утыкается в его волосы, судорожно вздыхая любимый цитрусовый запах и чувствуя, как по щекам текут горькие слезы. Дазай всегда был равнодушен и никогда не думал, что ему настолько важен рыжик, которого он воспринимал только как должное. Теперь же, когда он действительно потерял его, то понял, что просто не может без него жить. Просто не может. Но одновременно он не мог и покончить с собой, потому что только при мысли об этом перед глазами вставало знакомое лицо с нахмуренными рыжими бровями, укоряющими голубыми глазами и поджатыми губами. Осаму не может жить без своего омеги, и именно в момент потери он осознал это пугающе остро. Он просто не может жить без Чуи, без которого его жизнь даже существованием назвать нельзя. Он просто не может. Он с нежностью смотрит на то, как Накахара хмурится и пытается вспомнить, как именно оказался здесь (Мори-сан был очень настойчив в своем желании сделать его счастливым и переманить на свою сторону Дазая, который без сомнения сделал это, когда ему сказали, что он получит возможность снова быть с рыжиком). Он зацеловывает его лицо, сжимая в крепких объятиях, и понимает, что не сможет расстаться с ним. А значит, когда омега придет в себя, он будет перед ним на коленях стоять, но вымолит прощения и возможность находиться рядом. Как возлюбленный и как отец ребенка. Он больше никогда не сделает того, что расстроит Чую и заставит его задуматься о том, что пора покинуть альфу. Дазай никогда не позволит Накахаре уйти. А пока… — Я выбираю тебя, мой смысл жизни. — шепчет он сорванным голосом, снова целуя рыжика в щеки и в лоб. Осаму счастлив и никогда не позволит отнять у него это счастье. Костьми ляжет, но не позволит.