***
В большом-большом портовом городе Йокогама, где столько домов и людей, что далеко не всем хватает места для нормального жилья и хотя бы маленький садик, жили двое детей. Они не были братьями и даже не были родственниками, но они росли вместе и очень сильно любили друг друга, как настоящих братьев, которых у них не было. Их квартирка была совсем маленькая — всего около четырех с половиной татами, которая промерзала насквозь зимними ночами, ведь старые рассохшиеся и потрескавшиеся ставни свободно пропускали зимнюю стужу. Они жили в одной квартире, ведь их родители умерли пару лет назад, а их на воспитание взяла бабушка одного из них. Неплохо жили. Конечно, часто ссорились и иногда даже обижались, но никогда не забывали вместе ухаживать за цветами в горшке — двумя кустами роз красного и белого цвета. Им не всегда хватало еды, а ночью в квартире стоял просто невероятный дубак, от чего они спали все вместе на старом татами, накрывшись несколькими теплыми залатанными одеялами, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть. Раньше их родители жили в каморках под крышей в двух соседних домах. Кровли их домов сходились, и между ними тянулся водосточный желоб. Здесь-то и смотрели друг на друга темные чердачные окошки. Именно здесь они познакомились, а после и подружились. Раньше они жили в квартирках напротив, однако после того, как их родители умерли, дети стали жить с бабушкой лишь в одной квартирке, а вторую сдавали за деньги — совсем копейки, но и это неплохо. Бабушка была старая и ворчливая, но делала все от себя зависящее, чтобы дети не замерзли и не умерли от голода. Она покупала шерсть и вязала теплые шарфы и свитера, которые потом и продавала. Конечно, они не были красивы и утонченны, как того хотели модницы Йокогамы, но они были добротны и очень теплы. Они не пользовались слишком большой популярностью, но их неизменно покупали. Это был скромный заработок, но тем и жили. Оба мальчика старались помогать бабушке, как могут, но они были еще малы и не приспособлены для этого. Шестилетний Чуя старался вязать, хотя и довольно быстро уставал. Да еще у него были непослушные пальцы. Но он гордился, что вносил свою лепту в их семейный достаток. Одиннадцатилетний Дазай часто дразнил младшенького, но именно он был горой за рыжика, если того обижали из-за необычной внешности. Осаму не хотелось работать, но он понимал необходимость подобного. Именно поэтому он был мальчиком на побегушках у городского доктора Мори, который ему благоволил за его ум и сообразительность. Иногда шатен просто не мог удержаться от того, чтобы не подразнить Чую. Просто эта его злость выглядела настолько мило и забавно, что губы сами собой разъезжались в улыбке. Чуя дулся, плакал, обижался, но неизменно робко приходил к Дазаю в объятия, потому что безопаснее и теплее места в мире просто не существовало. После работы летом и весной, когда светит солнышко и воздух теплый, они вместе отдыхали на крыше, где специально для них был расстелен плед, и стояли два прямоугольных ящика с землей, где и стояли их кусты роз. Белые были Дазая, а красные — Чуи. Но Накахара куда чаще ухаживал за обоими кустами, потому что ему очень нравилось, как красиво и ярко они цветут, благоухая вкусным ароматом. Осаму помогал ему и любовался счастливой улыбкой на детских губах, искорками в ярко-голубых глазах и нежным детским румянцем. Он сильно любил своего названного брата и был уверен, что тот — самый красивый мальчик на всем свете, но, разумеется, признаваться в этом не спешил. Лишь наоборот подкалывал того насчет низкого роста, трусости и слишком милого поведения. И его совсем не останавливало, что тому всего шесть. — Будто девчоооонка… — это было любимое издевательство шатена, которое тот произносил так часто, как только мог. Его друзья — Ода и Анго частенько говорили ему, чтобы тот не обижал малыша Чую, ведь против генов не попрешь. Да и нечестно это. Но Дазай продолжал корчить тому рожи и издеваться. — Смотри. Доиграешься ведь однажды. — качал головой Сакуноске, глядя на расстроенного и поникшего Накахару, которого в это время утешал Сакагучи. — Да ладно тебе! — пожимал тот плечами. — Он ведь от меня никуда не денется! Да и простит скоро. — А вот и не прощу! — всхлипывая, бормотал рыжик. Но оба знают, что через несколько минут именно он прибежит мириться, чтобы Осаму снова обнимал его и успокаивал. Как мы уже говорили, летом и весной мальчики часто сидели у себя на балкончике или гуляли с друзьями, когда у них выдавалось свободное время после работы и они не были особенно уставшими. Они и осенью гуляли, пусть и делали это гораздо реже, ведь уже было холодно и сыро, а у Чуи было слабое здоровье. А без него шатен просто не хотел гулять, ведь прогулки теряли половину привлекательности. Даже встречи с Одасаку без него уже не те. А вот зимой… Зима клала конец этой радости. Окна зачастую совсем замерзали, а на улицу просто невозможно было выйти, если не хочешь заболеть, поэтому дети сидели по домам. В такие дни они жались к друг другу, накрывшись одним пледом, чтобы было потеплее, нагревали на печи медные монетки и прикладывали их к замерзшим стеклам. От этого на стекле оттаивали небольшие кружочки, и они вместе смотрели на улицу, ежась от того, как завывает вьюга. Летом и весной они могли пойти куда угодно, а сейчас им приходилось сидеть дома, чтобы не замерзнуть. Они скучали по друзьям, но не могли их навестить. Бабушка бы не отпустила Чую, чтобы он не заболел, а Дазай не любил холод и не хотел идти без младшего братишки. В чудесные оттаявшие отверстия они могли смотреть на белый-белый город, снующих туда-сюда жителей и падающий вниз снежок. — Это роятся белые пчелки! — говорила старая бабушка. — А у них тоже есть королева? — недоуменно спрашивает Дазай, вскидывая брови. В его голосе полно скептицизма, но он не пытается оспорить слова бабушки. Ведь не зря говорят, что снег — это те же пчелы, но белые-белые и холодные-холодные. Накахара ежится и ныряет ему под руку, а Осаму обнимает его за плечи, прижимая к себе. Он знает, что рыжик боится сказки, которая начинается с этих слов. Это очень смешно, ведь шестилеток так легко напугать, но шатен не смеет поднимать эту тему. Знает ведь, что это табу. А тогда Чуя окончательно обидится и ни за что не простит, пока перед ним не извинишься. А Дазай извиняться не любил. — Есть! — отвечала бабушка. — Снежинки окружают его густым роем, но он больше их всех и никогда не присаживается на землю, вечно носится в черном облаке. Часто по ночам пролетает он по городским улицам и заглядывает в окошки, вот оттого-то и покрываются они морозными узорами, словно цветами. — Но разве королева не должна быть женщиной? — робко спрашивает Накахара. Бабушка смеется и гладит его по волосам морщинистой рукой: — Конечно, должна. Но Снежный король — проклят, от того он так неправильный. Но на самом деле, говорят, что настоящая Снежная Королева — заточена где-то среди царства вечного холода, среди снегов и льдов. Она ищет горячее и любящее сердце, которое сможет забрать, чтобы освободиться от оков и заморозить весь мир. А Снежный Король — ее слуга и самый преданный сторонник, который летает по всему миру и ищет такое сердце. Рыжик ежится и всхлипывает, стараясь поближе прижаться к Осаму. Тому хочется сказать что-то не слишком приятное, но он молчит. Лишь посильнее обнимает младшего, успокаивающе поглаживая по голове. — А сюда Снежный король не может войти? — спрашивает Чуя дрожащим голосом чуть погодя, когда немного успокаивается. — Конечно не может! — фыркает шатен. — Потому что их не существует! Он тут же закатывает глаза и заходится хохотом, чувствуя, как Накахара немного успокаивается в его руках. Бабушка неодобрительно качает головой, но ничего не говорит. — Ну, а вдруг… вдруг… — стоит на своем рыжик, съеживаясь. Дазай покрепче обнимает его и издевательски тянет: — Трусишка… — Я н-не т-трусишка! — от возмущения Чуя даже заикаться начал. — А кто же ты, если не трусишка? — снисходительно тянет Осаму, которого просто жуть как раздражает постоянная уверенность Накахары в том, что Снежная королева со своим Снежным королем существует. Вот уж точно верит в сказки. Глупышка. — В сказки веришь и боишься! — Но… н-но… н-но… — у рыжика задрожала нижняя губа, после чего он разревелся, вывернулся из объятий и убежал к татами, где накрылся одеялом с головой, после чего изнутри раздались короткие всхлипы. — Ты доволен? — укоризненно спрашивает бабушка, и шатен не может не опустить виновато взгляд в пол. Он знает, что виноват, но не хочет это признавать. Лишь обиженно фыркает и вскидывает подбородок, будто в этом ничего такого и нет. Будто он прав, хотя это и не так. — Ты слишком горд, Осаму. В этом ничего хорошего нет. Извинись перед Чуей. — Вот еще! — упрямится тот, но тем не менее взволнованно поглядывая в сторону татами, где под одеялом прячется Накахара. Он слышит, что тот еще плачет. Сердце колет болью и виной, но он стоит на своем. — Я сейчас уйду на несколько часов. Сначала торговать, а потом схожу в магазин за продуктами и для того, чтобы купить вам по прянику к празднику. В твоих же интересах помириться с Чуей до этого момента. — строго говорит старушка, начиная собираться. Шатен открывает рот, собираясь сказать, что не будет это делать, но потом еще раз смотрит в сторону рыжика, виновато вздыхает и кивает. Он уверен, что сможет помириться с ним. Ведь обычно Чуя быстро его прощает и идет на попятную. Он уверен, что и в этот раз будет точно также. — Хорошо, бабушка. — И помни, что вам нельзя выходить на улицу. Даже когда закончится вьюга! — строго напоминает та. Дазай кривится, но кивает: — Но я ведь хотел встретиться с друзьями! — Осаму, у Чуи слишком слабое здоровье. Надеюсь, ты помнишь, что не должен оставлять его одного. — напоминает она. — Но это бесит! Я не могу никуда сходить, чтобы встретиться с друзьями на праздник, просто потому, что у него слабое здоровье! — кричит тот, всплескивая руками. Нет, он любит Накахару, но иногда его жутко бесит, что из-за него он лишен нормального общения с друзьями, ведь он всегда вынужден брать его с собой. А зимой он вообще не может выйти, потому что рыжик, видите ли, может заболеть! — Осаму! — строго окрикивает его старушка, и шатен тут же замирает, поджимая губы и оборачиваясь к татами, где царит тишина. Сердце падает от вины, но он все равно делает вид, что он тут совершенно не причем. Если кто и виноват, то только сам Чуя из-за его слабого здоровья. — Но я ведь правда хочу… — Осаму. — настойчиво говорит та, и Дазай замирает, опуская голову вниз. — Пожалуйста, пообещай мне, что присмотришь за Чуей и никуда не уйдешь. Он кривится с обидой, но обещает: — Хорошо, бабушка. — покорно кивает тот, а сам строит планы, как все-таки улизнуть. Если бабушка уходит на несколько часов, значит она идет сначала торговать, а потом по магазинам. Значит, у него есть около пяти часов. Поэтому он сможет сбегать к друзьям, когда Чуя заснет. Это ведь ненадолго. Всего лишь на двадцать минут. Тот даже проснуться не успеет. — Я рассчитываю на тебя. — строго говорит та, подхватывает товар и выходит за дверь. Дазай ждет, пока дверь закроется, а потом ложится рядом с Накахарой, собираясь подлизываться. К удивлению Осаму, рыжик действительно очень обижен, поэтому вымолить у него прощения получается лишь через пятнадцать минут, после чего они лежат вместе на татами, накрывшись пледом, и тихо переговариваются. Шатен гладит его по волосам, ерошит рыжие волосы и рассказывает сказки, пока Чуя через некоторое время не засыпает, утомившись. Дазай выжидает еще десять минут, чтобы убедиться, что тот действительно крепко заснул, а потом аккуратно поднимается с кровати, тепло одевается и выскальзывает за дверь, напоследок обернувшись. На секунду ему показалось, что в окно заглядывает какой-то мужчина с длинными белыми волосами, но он решил, что ему почудилось. Ведь это девятый этаж! — И все-таки ты еще тот трусишка, мелкий. — он мотнул головой и вышел. Дверь тихо хлопнула. От окна повеяло холодной свежестью, а по стенам комнаты начал распространяться иней.***
Честное слово, Дазай не хотел задерживаться. Он правда был уверен, что выходит всего лишь на двадцать минут, чтобы поздороваться с друзьями и немного пообщаться с ними. А потом он обязательно бы вернулся к Чуе, пока тот не проснулся. Вот только он, встретив их, солгал им, сказав, что с Накахарой осталась бабушка, поэтому и получил предложение поиграть вместе. Осаму так сильно мечтал о том, чтобы перебрасываться с ними снежками, что не смог отказаться. Он действительно очень сильно наслаждался игрой, а когда опомнился, уже стемнело. Зажглись фонари. Шатен быстро понял, что слишком заигрался, потому что на главных городских часах время подходило к семи вечера. До возвращения бабушки осталось всего двадцать минут, поэтому он махнул друзьям и припустился к дому. Он со страхом думал, что именно ему устроит рыжик, когда он вернется. Но куда сильнее его беспокоило, как попросить того о том, чтобы он ничего не рассказывал бабушке. Та будет ругать его и лишит сладкого, если узнает. Дазай не то чтобы любил пряники, но этот медовый вкус означал праздник. И ему очень нравилось есть их вместе с Чуей, сидя под одним пледом и слушая сказки от бабушки. Он был уверен, что Накахара не захочет лишать его этого, а значит ничего не расскажет. Главное хорошо его об этом попросить, и все будет нормально. Он быстро поднимается по ступенькам, перепрыгивая через одну, влетает в квартиру, собираясь радостно закричать что-то нежно-издевающееся, а потом замирает, когда навстречу ему выходит совсем не Чуя, а бабушка. У той недовольный взгляд и поджатые губы. Она оглядывает его, раскрасневшегося от мороза и со снегом на одежде, после чего говорит: — Надеюсь, Чуя с тобой. — Что? — глупо спрашивает Осаму, распахивая глаза. — Нет, он же трусишка! Он не мог выйти в метель. Я… — Его нет дома, Осаму. Сердце шатена замирает и он останавливается, мгновенно переставая улыбаться. — Где же он? — спрашивает дрожащим от страха голосом. Чуя всегда ждал его дома, когда Дазай отлучался, никуда не выходя. Всегда! Так почему… — Это я хотела у тебя спросить. — та будто мгновенно постарела и подряхлела, тяжело опускаясь на стул. — Он не с тобой? — Нет. — Осаму мотнул головой, а потом начал снова с остервенением натягивать теплые вещи. — Куда ты? — Я… Я пойду поищу Чую. Я… я… — тот всхлипывает, все еще надеясь, что это дурацкая шутка. Но в квартире кроме них двоих совсем никого. А теплые вещи Чуи и забавные перчатки в виде пингвинчиков, над которыми шатен так часто издевался, исчезли. — Это бесполезно, Осаму. — та устало вздыхает. — Раздевайся и иди греться… — Нет! — истерично закричал тот, смотря на нее, как на предательницу. — Он же там… один. Он замерзнет и заболеет. Он же… — Мы ничего не сможем сделать в такую метель. — тихо говорит та. — Я тоже надеюсь, что с ним ничего не случится, но… — Нет! Нет-нет-нет-нет! — отчаянно мотает тот головой. — Нет! Мы ведь должны найти Чую! Мы… Мне нужен Чуя! — Осаму, я понимаю тебя, как никто, ведь я была на твоем месте, но… Кто пропадает в такую метель и в такой буран, тот сгинет навсегда. — тихо говорит та, расстроенно вздыхая. — Я ведь не просто так просила тебя приглядывать за ним. И не просто так рассказывала о Снежном Короле. Дети до десяти лет не имеют против этого защиты, поэтому… — Нет! Я не верю! — тот отчаянно мотает головой, обрывая ее яростным взглядом. — Не верю. — Так пропал мой младший брат. — она вздыхает. — Такое случается каждую зиму, Осаму. Видимо, сейчас пришел черед Чуи. Жаль что я, как бы ни старалась, не смогла его уберечь. Шатен смотрит на нее с широко распахнутыми глазами, чувствуя нарастающий звон в ушах. Он глупо хлопает ресницами, пытаясь осознать. То есть Чуя… Не вернется? Никогда-никогда? Больше не будет обнимашек, пряников, обид. Его просто… не будет? — Нет. — твердо говорит он. — Мне не нужна такая жизнь! Я найду его! Старушка что-то пытается ему сказать, но Дазай яростно встряхивает головой и вылетает за дверь, чувствуя, как к горлу подкатывает дикая паника. Сердце набатом бухает в груди, а от самого себя становится очень противно. В голове вообще ни одной здравой мысли, а лишь отчаянное желание найти Накахару и убедиться, что с ним все в порядке. Он даже думать не хочет над тем, что произойдет, если и правда окажется, что он никогда-никогда не сможет обнять рыжика и поговорить с ним. Что его больше не будет в его жизни. Осаму бегает по всему городу, борясь со снегом и ветром, оглядывается по сторонам и отчаянно выкрикивает всего одно имя, которое в это время кажется самым важным и жизненно необходимым. Рыжика нигде нет, и от этого шатену невероятно страшно. За Чую в сотню… нет, в тысячу раз страшнее, чем за самого себя. — ЧУЯ! — отчаянно кричит он, уже не особенно обращая внимание на то, что где-то потерял шапку, а снег попадает в глаза и рот, мешая видеть, кричать и дышать. Это все неважно. Это… это так неважно! Вскоре он понимает, что это бесполезно, но бредет дальше, оглядываясь по сторонам и все еще отчаянно выкрикивая родное имя. Он не думает, что сможет простить себе, если Накахары больше не будет в его жизни. Он же такой маленький и глупый… Трусишка, который боится Снежного короля и выходить на улицу в снег. Он… Он… Он… Неужели Дазай его действительно потерял? И на этом… все? Осаму останавливается и замирает, смотря на свои ботинки. Он чувствует, что его губы отчаянно дрожат, потому что ему нестерпимо хочется плакать. Куда рыжик мог пойти? Куда? Его будто бьет молния, и он срывается с места, направляясь в то единственное место, где может находиться Чуя. Про себя он отчаянно молится и просит, чтобы тот был там. Несмотря на густой снегопад, он замечает знакомую маленькую фигуру сразу же и припускается еще быстрее. Ему кажется, что перед маленьким Чуей, который сидит на качелях, стоит высокая и статная фигура могучего мужчины с длинными-длинными белыми волосами, которые будто сливаются со снегом. Он протягивает руку, собираясь коснуться опущенной от страха головы, которую Накахара прикрыл дрожащими руками. Шатен твердо уверен, что после всего лишь одного касания все перестанет иметь смысл. Он резко бросается между ними и прикрывает пискнувшего рыжика собой, чтобы его нельзя было и пальцем коснуться. Дазаю кажется, что в его грудь впивается что-то безумно холодное, которое буквально замораживает ему сердце. Но ему все равно. Его просто трясет от счастья, что Чуя, живой и здоровый, пусть и замерзший, теперь в его руках. Лед из груди пропадает просто мгновенно, тает под силой его чувств и эмоций, и Осаму кажется, что Снежный король, который стоял за его спиной и пытался забрать его сердце, с воем боли исчезает. К сожалению, не навсегда, ведь он, как Буря или Метель, бессмертен, но до следующего предновогоднего снегопада. В этот раз ни Снежная королева, ни Снежный король не смогли забрать свою жертву. — Чу… Чуя… — сбивчиво шепчет он, похлопывая того по ледяным щекам. Чуя распахивает глаза, всхлипывает и бросается к нему с объятиями, явно собираясь заплакать. Но потом вспоминает, что на морозе это — не лучшая идея. Дазай поспешно подхватывает его на руки и тащит домой, потому что неизвестно сколько тот мог сидеть на холоде. И так ясно, что заболеет, но есть шанс избежать совсем уж сильных последствий. Бабушка дома облегченно плачет, когда видит этих двоих живыми и здоровыми. Она тут же велит Накахаре раздеваться и отогреваться. Осаму идет делать тоже самое, чтобы дарить ему дополнительное тепло своим телом. Рыжик все-таки заболевает, и не дает шатену спать слишком громким кашлем. Он плохо спит, потому что нос заложен, и постоянно ворочается с боку на бок. Дазай лишается медового пряника, потому что не заслужил, и всю неделю выполняет работу за двоих, потому что наказан. Также он под домашним арестом до конца зимы. Это раньше разозлило бы его, однако это кажется таким незначительным, когда он смотрит на маленького братишку, который некрепко спит рядом и которого он чуть не потерял. По своей же глупости. По поводу трусости Чуи и его боязни снега он больше не шутит. Иногда Осаму смотрит в замерзшие окна, и ему кажется, что тот беловолосый мужчина находится там и с жадностью рассматривает Накахару, желая забрать его маленькое, но самое горячее в мире сердечко. Шатен клянется самому себе сделать все, чтобы этого никогда не произошло.