***
Дазай — один из сотни роботов-киборгов, которые были некогда созданы из обычных людей, но в итоге умерли по каким-то причинам и получили еще один шанс на жизнь. Хотелось бы сказать на «нормальную жизнь», но… «Нормальная жизнь» — понятие даже у людей относительное, а у таких, как он, и вовсе… Не сказать, что Осаму скучал по тому времени, когда был человеком… Он вообще теперь смутно представлял себе, что именно значит «скучать», но иногда ему хотелось снова дни, полные эмоций, снова хотелось поговорить с людьми, которые некогда были его друзьями, снова хотелось посидеть в баре и выпить что-то типа виски — этот привкус до сих пор приятно горчит на языке, пусть шатен и понимает, что технически не должен ничего такого ощущать. Подобное просто не прописано в его программе. В его программе прописано, как идеально выполнять задания, как убивать и защищать с наибольшей эффективностью, как владеть совершенно любым оружием и не важно, умел он это делать раньше или нет — в базе, которую ему вживили, есть абсолютно все. В его программе написано, как легко свернуть шею так, чтобы жертва даже не дернулась. В его программе есть сотни и сотни видов убийств, от большинства которых у любого нормального человека появилась бы рвота. Но Дазай и не является нормальным человеком. Больше нет. А значит, ни тошноты, ни дрожи от страха, ни волнения. Он не чувствует больше ничего из этого. Лишь то, как сжимается слабое и чувствительное сердце, когда он убивает снова и снова, хотя, наверное, ему это только кажется. Его создатель утверждает, что его сердце создано исключительно из самого твердого и нерушимого железа, которое ни за что не разрушится, чтобы не случилось. Лица людей, которых он временно защищает, расплываются в одну неразличимую линию — достаточно того, что их определяет система, давая временный доступ, самому Осаму до этого дела нет совершенно. Защита и убийства — вот основной профиль, которым он занимается. Его создатель улыбается довольно-довольно и радостно-радостно говоря, что шатен каждый раз приносит ему очень кругленькую сумму. Дазай лишь смотрит на него пусто и равнодушно, темно-карими матовыми глазами, в которых давно уже нет матового блеска. Еще с тех пор как… Дальше Осаму даже не пытается думать, потому что все его системы идут в разлад, а сам он глючит. Его создатель с какой-то грустью и странным пониманием улыбается, но ничего не говорит. Лишь снова все налаживает, из раза в раз пытаясь завести какой-либо разговор, но не решаясь. Шатену все равно — его устраивает то, как он живет. Хотя, разумеется, словно «устраивает» ему не подходит совершенно. Он — робот. Он — киборг. Он — пустая и равнодушная машина, которая просто не умеет чувствовать, потому что с куском железа в груди чувствовать не получается от слова совсем, но тем не менее… Дазай почему-то еще не до конца равнодушный и пустой. Он совсем не похож на тех киборгов, которых видел раньше. Те действительно поистине равнодушны, словно пустые механизмы, у которых нет совершенно ничего и их ничего не волнует. Завораживающее, но одновременно очень пугающее зрелище. Иногда Осаму мечтает… о чем-то, думает… о чем-то, ему хочется схватить и обнять… что-то крепко-крепко, прижать к себе и никогда не отпускать. Ему снятся рыжие волосы и ярко-голубые глаза, а их обладатель настолько прекрасен, что его впору сравнивать только с каким-нибудь Богом. На этом слове сердце шатена предательски ёкает, и он… По щеке почему-то течет слеза, когда он пустым и равнодушным взглядом смотрит в окно. Киборги не должны чувствовать себя одинокими, но Дазай почему-то чувствует. Таким одиноким, что хочется железное сердце из груди вынуть и сжать, разламывая в мелкую стружку. Киборгу не должно быть больно, но Осаму чувствует эту бесконечную боль — она в костях, она в крови, она в мягких тканях, она в воздухе, который он вдыхает, от чего тот тут же затвердевает в острые стекла, вспарывая его легкие изнутри. Больно-больно-больно-больно. Верните-верните-верните. Пожалуйста, верните. Шатен не знает, что он хочет вернуть, но знает, что хочет просто нестерпимо. Без этого «что-то» ему просто даже не нужно пытаться существовать дальше. Верните ему то, что забрали.***
У человека перед ним волосы самые рыжие в мире — не только на голове, но и брови, и ресницы. Система сканирует нового (очередного временного) хозяина и пусто отмечает, что этот цвет натуральный. У человека перед ним глаза самые яркие и голубые-голубые, которые Дазай сравнил бы с небом, если бы был человеком. Однако, он — киборг, и все, что он может сказать, это то, что они очень чистые. У человека перед ним нежная бледная кожа и много-много веснушек. Про таких, кажется, люди говорят, что их солнце любит. Осаму не знает этого человека — совершенно точно не знает — но сердце пропускает предательское ёканье и колотится-колотится-колотится. Так громко и сильно, как, кажется, никогда не колотилось раньше. Даже на самых опасных и сложных заданиях. — Этот твой временный объект охраны — Накахара Чуя. — говорит его создатель, грустно улыбается чему-то своему. Шатен видит, что голубые глаза шокировано расширяются и в них мелькает какое-то странное чувство. Если бы он был человеком, то сказал бы, что это было «узнавание» и «недоверие». Однако, Дазай — не человек. Он — киборг, поэтому для него эта эмоция остается все такой же непонятной, пусть от нее сердце колотится еще быстрее и громче. Системы бесконечно сильно сбоят, а шумы и помехи мельтешат перед глазами. Осаму теряется и не знает, как реагировать. Знает лишь то, что еще немного, и он просто отключается от перегрузки. Так и происходит. Включается он лишь через некоторое время после того, как его создатель снова все настраивает. Его време… Чуя стоит и внимательно смотрит на него. У него искусанные губы, а глаза немного покраснели. Дазай знает, что это признаки того, что человек плачет, но он не понимает, почему именно это произошло. — Вы… уверены, что он сможет быть рядом со мной и нормально… охранять меня? — тихо говорит Накахара, делая паузу перед словом «охранять». Последние два слова выделены с какой-то странной интонацией, словно сама мысль о подобном была… крайне нелепой. Киборгу должно быть все равно, что именно о нем думает временный охраняемый объект, но Осаму почему-то бесконечно страшно. И потому, что от него откажутся, и потому, что именно может рассказать его создатель. — Ну… Думаю, что сможет. — говорит создатель, и в хриплом голосе мелькают какие-то странные нотки. Рыжик лишь смотрит на него, но кивает, после чего переводит все такой же внимательный и пронзительный взгляд голубых глаз на шатена. Тот почему-то снова испытывает то странное «волнение». После чего его системы в очередной раз отключаются из-за сбоя, вызванного слишком сильными и яркими чувствами.***
Чуя спит спокойно и безмятежно, устроившись поудобнее в чужих худых, но очень сильных руках, которые без малейшего затруднения могут перемолоть гранит в пыль голыми пальцами. Лежать на жестких руках, которые прячут под собой не менее жесткие и твердые мышцы, лишь слегка прячущиеся под шелковистой кожей, не слишком удобно, но для Накахары, который на ногах больше трех суток, из которых спал всего пять часов от силы, кажется, удобнее и мягче постели просто нет. Дазай внимательно всматривается в лицо человека, своего охраняемого объекта, который ему доверил его создатель, и сильнее, но не менее аккуратно прижимает того к себе. Тот чуть возится и утыкается холодным носом в шею, опаляя кожу горячим дыханием. Сердце Осаму снова предательски ёкает и колотится, словно у простого человека, которым он был когда-то давно — ну, или недавно. Шатен не помнит почти ничего, хотя это и неудивительно. Превращение в киборга — такой стресс, что было бы странно, если бы он вообще хоть что-то помнил. Однако, Дазай помнит. У него осталось смутное ощущение чьих-то теплых объятий и хрупкого тела, которое он изо всех сил сжимал в руках, почему-то отчаянно боясь. Сейчас, когда рыжик в его руках, Осаму почти все равно, что происходит вокруг. Самое важное, это его тепло, тихое дыхание, мягкое сердцебиение. Чуя — самое важное, что у шатена есть. Плевать, что это странно звучит для киборга. Плевать, что это странно звучит, учитывая, что Накахара — лишь «временно охраняемый объект». Плевать. Почему-то Дазай уверен, что рыжик — самое постоянное, что вообще может существовать в этой вселенной. Пусть он смутно помнит свою человеческую жизнь, пусть им еще предстоит многое пройти, пусть однажды ему придется стрясти ответы с его создателя, пусть… Самое главное, что Чуя всегда будет с ним. Когда они разберутся с происходящим, то обязательно поговорят. А потом возьмутся за руки крепко-крепко и вместе получат ответы на все вопросы. Все остальное не важно совершенно. Киборги не умеют чувствовать — не должны уметь это совершенно, но Осаму почему-то чувствует так много всего. Этих чувств и ощущений слишком много, но из всего этого хаоса ярко проступает только одна — он точно не сможет жить без Накахары теперь, когда они встретились. Если рыжик окончательно уйдет, то шатен окончательно сломается, и в этот раз без возможности на дальнейшую починку. Самое важное в киборге — это его хрупкое и человеческое сердце, которое помогает существовать всему организму. Если оно окончательно разобьется от горя… Дазай не может допустить того, чтобы Чуя погиб — на себя и свое сердце ему плевать, но Чуя… Нет, вот уж кто действительно должен жить. Почему-то Осаму твердо убежден, что его создатель тоже кровно заинтересован в том, чтобы они оба жили вместе — долго и счастливо. Он до последнего будет охранником Накахары — верным псом в его ногах, который готов пойти на все, что угодно, и перегрызть глотку кому угодно, чтобы добиться для него благополучия. Киборги не умеют бояться или жалеть, но даже если бы и умели… Шатен никогда бы не испытал подобного. Его чувства к рыжику — самое правильное и пьянящее, что вообще может быть на этом свете. А значит, все обязательно будет хорошо.