Глава 15. Родственная душа
20 июля 2020 г. в 20:44
Решение не разрушать дружбу с Энакином Асока приняла на одних чувствах, руководствуясь старой и привычной связью, без которой ей очень трудно было бы жить. Это будет сравнимо с тем, как если бы ей ампутировали какую-то часть тела, вернее, сказали бы, что это сделать необходимо. Какими в таком случае были бы первые мысли Тано? Скорее всего о том, что ей этого ужасно не хочется, а вопрос был бы о том, можно ли этого избежать. Вот именно такие чувства Асока и испытала, когда возникла возможность потерять Энакина и их дружбу.
Она понимала, что вместе с ним потеряет часть себя, ту, что вырастили они вдвоём, которой потом никогда больше не будет. Именно такой же, имелось ввиду. Да, потом будут другие друзья и другие впечатления, которые со временем затянут рану от потери и отвлекут от вызванной ею боли, но только всё равно это будет не то. Не тот человек и не те отношения, вернее, второе будет по причине первого. И это всё в сумме заставило Асоку отказаться от первоначального плана расстаться со Скайуокером. Хотя, не напрасно хирурги порой так настаивают на ампутации, ссылаясь на то, что несмотря на стресс от потери конечности, организм понемногу восстановиться и пусть не станет прежним, но сможет чуть позже вполне нормально жить. Не то, что в противном случае, когда, по настоянию пациента, врач идёт у него на поводу и сохраняет приговоренную конечность. В случае этого решения пациент часто сожалеет о том, что отказался от ампутации, мучаясь болью в несовершенной конечности и страдая от её неполноценности.
Так и Асока сейчас, решив, несмотря ни на что сохранить дружбу с Энакином, не знала теперь, что ей со всем этим делать. Всего день прошёл с того момента, а сомнения уже начались. Утренняя совместная тренировка прошла довольно удачно, в том плане, что у тогруты неплохо получились все элементы боя, и Энакин ничем не показал ей своего недовольства недавним поведением Тано. Но плохо в отношении того, что он опять при каждом удобном случае рассказывал ей про Падме, и Асока с недовольством для себя, поняла, что её это по-прежнему раздражает, независимо от всех обещаний, данных самой себе.
«А ты думала, что достаточно будет в чём-то себя убедить, и твоё отношение станет иным?» — спросил бы у неё психолог, если бы Тано к нему пошла, — «Ведь убедить себя — не значит действительно принять это обстоятельство и начать жить в соответствии с ним и считаясь с тем, что оно есть».
Но ни к какому психологу Асока не обращалась, ибо не имела вообще такой привычки, поэтому пыталась сама понять для себя, как ей теперь жить. Когда закончилась тренировка, Энакин пошёл на встречу с Падме, а Тано, не зная, что ей делать, решила привычно прогуляться, полюбив в последнее время эти одинокие прогулки с их возможностью побыть наедине с собой при полной смене обстановки.
Мысли так же привычно и почти уже по-родственному вертелись вокруг Энакина, прокручивая их знакомство с самого начала и до последнего дня. Всё у мастера и падавана было прекрасно и замечательно, они общались про всё на свете, гуляли вместе, ходили в парк или в кафе. И главное, были верны друг другу, готовые порвать всех и вся, что посмеет причинить вред кому-то из двоих. Сплоченность. Доверительность. Близость души. И всё это медленно, но верно начало разрушаться с недавних пор, с тех самых, когда в их жизни появилась Падме.
Нет, она была там и раньше, но где-то на периферии, появляясь иногда и существенно на обстановку не влияя. А теперь же Амидала не просто появилась, а нагло и бесцеремонно влезла между друзьями, постепенно оттирая одного от другого. Невыносимо было это осознавать, как и быть тем, кто остался в этой ситуации не в плюсе.
— Вот было бы здорово, если бы Падме опять куда-то делась, — сказала Асока вслух, удивляясь сама себе, — Как было бы круто, если бы они расстались, и всё было бы как раньше.
И неожиданно эта мысль показалась Асоке невероятно сладкой и упоительной. Ведь только в ней одной виделось ей спасение и возможность вернуть утраченное счастье. Но этого состояния хватило Тано лишь на несколько минут, в которые она продумывала, что именно ей надо сделать, дабы разлучить парочку, однако когда дело дошло до планирования случайной смерти возлюбленной друга, ей внезапно сделалось очень стыдно. Просто до боли в душе и отвращения к себе самой за одну только возможность возникновения у себя подобных желаний. Их не должно быть у джедаев и уж точно не следовало быть у верных друзей.
Тогрута просто представила себе, что будет в случае, если хоть одно из пожеланий Асоки сбудется. Да, Энакин останется тогда один, и они снова будут общаться только вдвоём, да только вот при этом он испытает очень сильную боль, которая непременно отразиться на характере Скайуокера. Нет, такой ценой Тано этого не нужно. Только не строить своё счастье на чужом горе. Никогда. Этого тогрута никогда не сделает, она не такая. Она не дрянь и не законченная сволочь, а просто девушка, желающая любви и внимания.
— Прости меня, Энакин, — проговорила она снова, глядя на пустую детскую площадку, — Живи и будь счастлив. А я... Проживу как-нибудь, если получится.
Жаль, что на этом благочестивые попытки тогруты закончились, и на их смену пришла злость на саму себя за то, что она переживает факт невольной измены Энакина. Те негативные эмоции, что Асока, несмотря ни на какие старания, продолжает испытывать по этому поводу. Они сидели в её сердце и просто поедали его изнутри, грозясь рано или поздно вылезти наружу и уничтожить весь мир, как зомби из параллельного мира в недавно просмотренном фильме ужасов.
А между тем эти самые эмоции отчаянно требовали выхода, не желая больше сидеть внутри. Злость тряслась в душе и заставляла Асоку испытывать неприязнь ко всему, что она сейчас видела, слышала и ощущала. Но более всего раздражало собственное несовершенство. Выход был только один во всем этом — сходить на крутую тусовку и отчаянно повеселиться, будто в последний раз. Но для тусовки нужна компания, в качестве которой неплохо подойдут бойцы из родного 501 легиона.
Тано тут же набрала контакт Рекса, но к сожалению никто из них не мог сегодня поставить компанию тогруте. Что делать, пришлось, как последней алкашке, идти одной в первое попавшееся заведение и, купив бутылку водки, начать не спеша распивать её, параллельно вспоминая свою жизнь и заливаясь беспомощными злыми слезами бессилия. Такой она сейчас казалась сама себе — жалкой и бесполезной. Асока словно бы наблюдала себя со стороны — плачущую, ничтожную, в обнимку с бутылкой прозрачной едкой жидкости. Как должно быть ужасно она выглядит на фоне других посетителей, праздно сидевших за столиками и мирно беседовавших о своих делах, прерываясь на поцелуи и нежности. И только Тано явилась сюда одна, хотя, нет, вон там, за последним столом от дверей сидел в одиночестве молодой и довольно симпатичный тогрут примерно её возраста или немного постарше, одетый в рубашку болотного цвета и чёрные брюки, сейчас он заканчивал ужин и, вытерев губы салфеткой, попросил счёт. Но когда официант подала ему кожаную папку с чеком, пошёл вовсе не на выход. Вернее, сперва он и правда хотел уйти, но, заметив кое-кого невдалеке, решил задержаться. Этим обстоятельством стала юная тогрута, столь отчаянно плакавшая. Очевидно ей нужна была помощь и, преодолев небольшое стеснение, мужчина присел на второй стул и слегка дотронулся до руки Асоки.
— Простите, леди, с вами всё в порядке?
Тано хотела сперва ответить с видом оскорбленной гордости, что у неё всё замечательно, и более всего она желает, чтобы к ней никто не лез, но выпитая водка и давно сдерживаемая боль заставили поступить иначе, обернуться и, не перестав реветь, выпалить на одном дыхании:
— Нет, не в порядке! Всё плохо! Всё просто ужасно! Меня никто, совсем никто не любит! Я одинока и отвержена всеми!
— Что за ужасные вещи вы говорите? — прервал её тогрут, поражённый такими речами, — Вы так молоды и так красивы, что просто не может быть того, чтобы вас никто не любил.
— Но это так! — вырвалось у Асоки с новой чередой рыданий, — Я всем только мешаю! Я лишняя! Ненужная! Никто меня не любит!
И, упав на стол головой, начала отчаянно всхлипывать. У тогрута при виде этого сжалось сердце, и, не в силах сдерживать себя, мужчина обнял дрожащие плечи и прижал к себе вздрагивающее тело. Асока доверительно припала к тёплой груди незнакомца и, обхватив его обеими руками, уткнулась головой в мужественное плечо тогрута. Он в ответ тоже обнял её и погладил по спине, прижимая ещё крепче.
— Ну не надо так плакать, — сказал он как можно ласковее, — Никакая вы теперь не одинокая, мы же встретились, значит нас теперь двое. Давайте познакомимся для начала. Меня зовут Итен Югранд, я офицер Корусантской гвардии. А как ваше имя?
Обычно Тано не знакомилась в общественных местах, но в этот день похоже всё складывалось не по её обычному плану. Ведь в голосе незнакомца показалось столько непривычного в последнее время участия и сочувствия, что она не стала изображать из себя гордую девушку с принципами и ответила, едва подняв лицо от груди Итена:
— Асока Тано, джедай-падаван.
— Вот, значит, как! — искренне восхитился Югранд, — Если ты падаван, то где же твой учитель?
Итен надеялся этой невинной шуткой разрядить обстановку, но вышло только хуже. Асока сильнее разрыдалась и, взяв тогрута за руку, выкрикнула с рвущим душу отчаянием:
— Я ему не нужна! Он меня предал! Бросил!
И так, слово за слово, Тано неожиданно рассказала всё, что столь тяжким грузом лежало на её душе. Югранд слушал девушку и слово за слово проникался состраданием. Оно и заставило в конце-концов притянуть Асоку снова к себе и, положив её голову себе на плечо, крепко обнять, желая хотя бы отчасти уменьшить её горе. Потом, не отпуская её, он сделал новый заказ, в этот раз на коньяк, а Асока всё говорила. Итен при этом, не отрываясь, глядел в лицо девушки, бывшее по-прежнему красивым, несмотря на слезы, таким, каких он никогда до этого не видел. И когда недавним знакомым принесли заказ, и они выпили по рюмке, Итен, сам не ожидая от себя, снова притянул новую подругу к себе и, набравшись наглости, поцеловал в губы. И неожиданно получил не пощёчину.