Потерянная «дружба»

      Итен и сам себе не мог объяснить, почему он сделал это. Просто взял и поцеловал едва знакомую девушку. И не куда-то там в щеку или в лоб, что было бы ещё вполне невинно, а прямо в губы. Да мало того, что это всё до ужаса неприлично и даже пошло, так ещё и совершенно не в характере тогрута. Ведь до сих пор молодой Югранд считался среди сначала сокурсников по Республиканской академии, а потом и однополчан товарищем довольно скромным и немного стеснительным, хотя безусловно очень добрым и отзывчивым.       Что же творилось теперь? Вернее, что послужило причиной столь резкой и необоснованной перемены в молодом гвардейце? Может быть это было выпитое вино, которое он употреблял редко, а уж злоупотреблял и вовсе в исключительных случаях. А возможно и то, что когда он увидел плачущую в одиночестве землячку и инстинктом доброй, трепетной души устремился на помощь, заметил, насколько она хороша. Да, в то время, пока Асока так доверительно к нему прижималась, Итен, не отрываясь, смотрел на её лицо и никак не мог ни признать, что до сих пор ни разу не видел такой красивой девушки. А она была красивой, несмотря на слёзы и совершенно убитый вид. И плюс ощущал тепло её тела, а руки, обнимавшие тогруту, чувствовали все изгибы стройности и юности. Всё это в сумме дало Итену понять в скором времени, что именно эта девушка и есть та, которую назначила ему судьба, и данный факт вызвал в душе невиданные ею доселе чувства, выразить которые Югранд не мог и не умел. Поэтому в конце-концов все они собрались в комок и вышли наружу в виде этого внезапного и бесцеремонного поцелуя.       Итен даже не успел испугаться и внутренне сжаться, готовясь к неизбежному в таких случаях удару по лицу, и потому не сразу понял, что ожидать нечего и не сразу почувствовал, что ему ответили. Робко, неумело, едва ощутимо. Но ответили. Ответа на вопрос почему это случилось объяснить не мог тоже никто, за исключением самой Асоки, поведшей себя в этой ситуации ничуть не более странно, чем Югранд. Ведь любой, кто знал Тано чуть более ближе, чем простого товарища по Ордену, мог ответственно заявить, что да, она особа бойкая, острая на язык, часто ведущая себя вызывающе, но при этом при всём моральные принципы имела высокие, никому незнакомому не позволяя даже просто коснуться себя, не то, что целовать. Особенно в губы, это вообще через край.       Что же сейчас с ней случилось? Да ничего особенного, просто устала от полного равнодушия окружающих и того, что лучшему другу до неё нет дела. А в голосе и манерах этого едва знакомого ей мужчины тогрута неожиданно увидела и ощутила вдруг такое непривычное и почти забытое участие и внимание к себе, которого, к тому же, было так много и раздавались они так щедро, что всё существо Тано рванулось в один миг к этому горячему источнику чувств. Таких болезненных, когда они недоступны, и таких сладких, когда они наконец получены. И, словно встречая этот порыв, навстречу ему бросился этот поцелуй. Асока восприняла его как протянутую ей руку помощи и ухватилась за неё, ответив касанием губ. Сперва оно было неумелое и боязливое, но с каждым последующим мигом в ней всё сильнее начинал играть дух отчаянного противоречия. Обида и желание оторваться за былую отверженность.       «Вот так-то, Энакин», — подумала она в неизъяснимом злорадстве, — «Думаешь, только ты способен был счастливым? Милуешься со своей Падме, делаешь с ней всё, что она позволит, так вот и я ничуть не хуже. Видишь? Меня тоже могут любить и любят. Вот!»       И это самое злорадное чувство не отпустило её и после, позволив, а вернее, толкая Асоку не ограничиваться одним только поцелуем, а разрешить невольному партнёру зайти и дальше, если он сам захочет этого. А Итен хотел и тоже не желал останавливаться, поцелуй подогрел возникшее желание, а выпитый коньяк сорвал остатки былой робости, потеряв которую хотелось тут же показать и другим, что их больше нет.       И сразу же, немедля ни секунды, мужчина, не разрывая поцелуй, принялся углублять его, параллельно давая рукам свободу. И те, явно обрадовавшись ей, принялись быстрыми, судорожными движениями ощупывать стройное тело тогруты, так доверчиво прильнувшей к нему. Итен проводил ладонями по спине Асоки, спускался ниже, к талии и тому, что было после неё.       Оба не замечали смотревших на них посетителей и официантов, которые косились с явным неодобрением, продолжали со сбившимся от возбуждения дыханием исследовать друг друга. Пока наконец Итен не поймал рядом с собой взгляд официанта, едва не пронзивший его насквозь. Тогда до него только и дошло, что они с Асокой явно заняты чем-то не совсем подходящим для публичного просмотра (вот же коньяк проклятый, не зря до этого его не пил) и, склонившись к монтраллу новой знакомой, шепнул на него:       — Пойдём на верх... Если ты не против, конечно, — поспешил добавить Югранд, на секунду протрезвев, но не менее, чем он, пьяная тогрута не оценила эту деликатность, а лишь нетерпеливо дернула его за руку и громко выкрикнула:       — Идём же! Идём скорее! Я вся уже просто горю!       Итен воспринял это как знак к решительным действиям и, подхватив Асоку поперёк талии, на глазах у всего зала потащил наверх. Там были номера для таких же вот, как они, желающих уединения. Ему и невдомек было, что на самом деле Тано попросту боится передумать и потому так торопит его с близостью, ведь остаточные сомнения продолжали ещё копошиться на дне её совершенно пьяной души. И, совсем перестав их слушать, тогрута, ещё до того, как дверь номера была достигнута, продолжила вести себя развратно и грязно, как никогда до этого. Она висела на своём спутнике, обнимала его ногами, покрывая поцелуями лицо и играя пальцами со свисающими лекку Итена, при этом неся какой-то безумный бред, от которого у всех встреченных людей просто кровь в жилах застывала:       — Милый, какие классные у тебя штучки! Можно я поиграю с ними? Можно я буду у них первой? Дорогой, какой ты красивый, я так мечтаю познакомится с твоим младшеньким!       Итен её не останавливал, ему было всё равно, ибо от крайнего возбуждения он ничего не слышал и не воспринимал, а тело его и вовсе жило сейчас отдельной от разума своей жизнью. Руки продолжали сжимать стройный стан, постепенно залезая под тунику Асоки, почти срывая её. Губы путешествовали по её лицу и лекку...       Вот наконец и дверь номера. Югранд открыл её пинком и закрыл точно так же, не желая отрываться от подруги хоть на секунду. И стоило им только остаться одним, как те в буквальном смысле этого слова, набросились друг на друга, словно никогда в жизни не знали и не видели ничего лучшего и важного.       Губы снова соприкоснулись, жадно прикусывая друг друга, чтобы слиться воедино в этом поистине страстном пьяном безумии, на которое их хозяева вряд ли решились бы в трезвом состоянии. Одежда срывалась ими друг с друга с такой поспешностью, что рисковала быть разодранной на части. Оставшись наконец полностью голыми, партнёры взглянули друг на друга и едва не выкрикнули хором от переполнивших обоих эмоций.       Итен, лишь увидев эту изящную фигуру с небольшой, но такой даже на вид упругой и красивой грудью, плоским животом и стройными бёдрами, сразу почувствовал небывалую, просто до боли острую эрекцию. Асока же, заметив это, ехидно хмыкнула и взяв обе его руки в свои, положила ладони тогрута поверх её округлостей, давая ощутить всю их упругость и твёрдость коричневых сосков. Мужчина от этого невинного движения чуть с ума не сошёл, а уж когда эта маленькая нахалка, словно играясь, задела рукой его стоящий сигнальным маяком член, так, что головка стукнулась о его пресс, и вовсе озверел и с диким, воинственным криком повалил тогруту на кровать, прямо поверх красного покрывала.       Эта выходка просто вывела его из себя, подняв со дна души инстинкты доминирующего самца, который приходит к женщине не отдавать чувства, а брать причитающееся ему по праву рождения существом сильного пола. Итен начисто забыл сейчас, будучи под властью этих инстинктов, про хотя бы минимальное удовольствие и комфорт своей партнерши, а так же о каких бы то ни было прелюдиях.       Да они Асоке сейчас были и не нужны, она была так же движима инстинктами, только своими, зовущими как можно скорее соединиться с существом другого пола, тем самым невольно утверждая его власть над собой, заставляя перестать принадлежать другому хотя бы телом. Сейчас и этого было достаточно, чтобы разорвать узы болезненной привязанности, никому не нужной, кроме неё самой. Раз это так, то и смысла нет её лелеять и оберегать, как сокровище, дороже которого не существует, ведь его уже не раз успели растоптать и обесценить. И потому то, что происходило сейчас более напоминало изнасилование, до того всё происходило грубо и бесцеремонно, хотя можно ли было назвать так то действие, которого страстно желали оба участника.       Итен повалил Асоку на покрывало и, упав сверху, резко, в одно касание, вошёл в неё на всю глубину, не ощутив даже никакой преграды, о которой даже сама Тано не успела ему сообщить. Впрочем, сейчас она была настолько пьяна, что ей было неважно и даже резкой боли, неизбежной при разрыве, особенно такой грубом, она не ощутила, как и Итен не заметил как под ними на покрывале расплылась небольшая красная лужица. Да и не мог, ибо цвет покрывала был почти одинаковый с кровью. Он не стал прерываться, а, продолжив бешеную скачку, по итогу всего упал прямо на Тано и громко захрапел, она тоже присоединилась к нему спустя минуту, думая о чём угодно сейчас, только не о том, что ожидает её утром.