Амортенция пахнет тобой

Лютик ещё долго сидел здесь, поглаживая мозолистую ладонь. Он с жутким волнением наблюдал за тем, как размещают на дальних койках бесчувственного Проуса и его приятелей, как что-то обговаривают вполголоса Поттер, Малфой и мадам Помфри, косясь в их с Геральтом сторону. Он только теперь ощутил, что и сам ослабел от боли, испытанной от заклятия Круциатус, от пережитого ужаса, страха за себя и ещё более сильного страха за жизнь Геральта. Он понимал, что, по-хорошему, ему бы попросить у целительницы какое-нибудь восстанавливающее зелье, принять его, — и уснуть, но он ни за что не собирался оставлять сейчас Геральта одного. Пусть даже тот не слышит и не видит его. — Юлиан, — раздался непривычно тихий голос Малфоя. — Подойди сюда, пожалуйста. Он вздрогнул, выпустил из рук ладонь Геральта, бросил на него взгляд и медленно подошёл к профессорам и целительнице. Они всё ещё стояли возле коек, на которых лежали когтевранцы, и Лютика передёрнуло при одном взгляде на своих неприятелей. Малфой коснулся его плеча и кивком указал следовать за ним. Он привёл его в небольшой кабинет, находившийся прямо в больничном крыле, заставленный шкафами с бесчисленными склянками, зельями, бинтами… Здесь, догадался Лютик, занималась работой мадам Помфри. В дальнем углу кабинета стояли ширма и небольшой стол с двумя стульями. Малфой посмотрел на Лютика, покачал головой и вышел за дверь. Лютик устало опустился на один из стульев. Профессор вернулся уже через пару минут вместе с мадам Помфри, которая подошла к Лютику и, несмотря на все его протесты, завела его за ширму и заставила раздеться до белья. Он больше всего на свете не хотел, чтобы она увидела те самые синяки, оставшиеся на нём с того дня, когда его почти изнасиловали. Или не почти? Лютик долго думал: считается ли то, что произошло с ним, настоящим изнасилованием? Или, может, он слишком глупо теперь ведёт себя, шарахаясь от всех подряд и ощущая гематомы отвратительным клеймом на коже? А потом вдруг осознал: да. Считается. Лично для него — да. И пусть он выкрутился тогда, пусть не дал Проусу закончить начатое, пустив в ход зубы, — это всё равно оставило неизгладимый след в его душе. Далеко не побои и удушение произвели на него такой эффект, а грязное осознание того, что над ним надругались, воспользовались им, как последней шлюхой. Ему до сих пор было тяжело чувствовать на себе чужие прикосновения, — пожалуй, чьи угодно, кроме Геральта. Несмотря на всё, что тот совершил, несмотря на то, что именно по его вине с Лютиком случилось всё это, — Геральт был единственным человеком, прикосновения которого не пугали. Прикосновений которого он всё ещё хотел. — Давно на тебе эти синяки? — голос мадам Помфри вернул его в реальность, вырвав из жутких воспоминаний. Она озабоченно смотрела на его шею, грудь и живот. — Несколько дней, — сдавленно ответил Лютик. Она нахмурилась и достала волшебную палочку. Он инстинктивно съёжился, на что целительница тяжело вздохнула: — Успокойся. Я просто кое-что проверю. Кончик её палочки прикоснулся к шее Лютика, проскользил до солнечного сплетения. Он вздрогнул от прикосновения холодного дерева к коже, но мадам Помфри неожиданно отвела палочку в сторону. Лютику показалось, что он заметил вырвавшееся из неё красноватое свечение. Мадам Помфри покачала головой. — Профессор Малфой поговорит с тобой. Одевайся. Она вышла из-за ширмы и что-то тихо прошептала Малфою. Лютик не разобрал, что именно, но смог уловить слово «Круциатус». Он медленно оделся, словно стараясь оттянуть момент разговора. Момент, когда ему придётся всё рассказать. Когда Лютик наконец вышел, мадам Помфри протянула ему стакан, наполненный чем-то оранжевым, напоминающим апельсиновый сок. — Что это? — спросил он. — Восстанавливает силы. Пей. Легче станет, — целительница поставила стакан на стол и, открыв дверцу одного из шкафов, вытащила баночку с белой мазью. Точно такую же, как дал ему Геральт. — Это от синяков. Мазать два раза в день. Утром и вечером. Твои должны окончательно сойти через пару дней. — У меня есть такая, — не подумав, сказал Лютик. И смутился. — Откуда? — хором спросили Малфой и Помфри. — Мне… дал её один знакомый, — он смутился ещё сильнее. Целительница понимающе хмыкнула, поставила мазь на стол, переглянулась с Малфоем и покинула кабинет, оставив их наедине. — С ним… всё будет в порядке? Он же очнётся? — вдруг выпалил Лютик, разом растеряв всю свою сдержанность. Он чувствовал, что сейчас может быть с профессором самим собой. Что Малфой не станет осуждать его, да и в принципе никогда не стал бы. — Да. Не волнуйся. Мадам Помфри сказала, что мы подоспели вовремя. Ещё бы чуть-чуть, и… — Малфой осёкся, глядя, как округляются от ужаса синие глаза. — Всё будет хорошо, Лютик. — Что? Откуда вы знаете? — Лютик не представлял даже, что его забавное прозвище, его имя может быть известно преподавателям. И не думал, что когда-нибудь один из них назовёт его так. — К тебе все так обращаются. Все твои друзья, — улыбнулся Малфой. — А сейчас, Лютик, позволь мне быть тебе другом, — он выдохнул и серьёзно сказал: — Садись. Рассказывай. Всё без утайки. С самого начала. Он тяжело опустился за стол напротив Малфоя, зажмурился и сделал первый глоток зелья. Оно было сладковатым, но не приторным, и по вкусу тоже напоминало апельсиновый сок. По венам сразу же заструилось тепло. Профессор не торопил его. Молча смотрел, ожидая, когда он будет готов рассказать. И Лютик заговорил. Сначала скованно, сбивчиво рассказал о конфликте в конце прошлого года, утаив лишь имя Сабрины, за которую тогда так глупо заступился. Потом рассказал, как Проус набросил на него паутину в сентябре, и как Геральт впервые пришёл на помощь. Как в одно из воскресений ноября Проус и его шайка прижали его к стене в пустом коридоре, и Геральт снова помог ему. Он порозовел, вспомнив, что именно произошло после той драки, когда Геральт затащил его в пустой кабинет и пытался научить самообороне. Губы будто кольнуло призрачным воспоминанием об их первом поцелуе. По венам разлилось тепло, — такое же, как после глотка зелья. Только вот зелье уже давно стояло на столе без внимания. Лютик рассказал, как после концерта Проус снова прижал его к стене, когда в коридоре вовремя появился сам Малфой. О предательстве Геральта он умолчал: это было сейчас странно далёким. И, потом, чересчур личным. Он начал было говорить обо всей этой истории с пустым коридором, Летучемышиным сглазом, погоней и затхлым кабинетом возле туалета Плаксы Миртл, но вдруг болезненно запнулся на полуслове, — на том моменте, когда его связали верёвки. Он не мог сказать это. Не мог. — Лютик? — тихо сказал Малфой. — Что случилось? Лютик молчал. Не мог произнести ни слова. Он рвано выдохнул и закрыл лицо руками. — Позволь помочь тебе, — всё так же тихо проговорил профессор. На его лице отразилось понимание. — Я знаю, как тебе тяжело сейчас. Просто ответь мне: да или нет. Можешь просто кивнуть или покачать головой. Они… изнасиловали тебя? Лютик вздрогнул и кивнул, всё так же пряча лицо в ладонях. А потом помотал головой. И снова кивнул. Он не знал, как охарактеризовать произошедшее. Он не мог поднять голову, не мог посмотреть Малфою в глаза. Он ощущал себя отвратительным, грязным, испорченным, — всё, что так долго терзало его изнутри, что он так долго пытался забыть и подавить в себе, — всё это всплыло на поверхность, выплеснулось наружу неконтролируемыми рыданиями. Он устал плакать. Устал чувствовать себя жалким. Но эмоции были сильнее. Малфой встал из-за стола, подошёл к Лютику и мягко прижал его к себе. Он вздрогнул, — и вдруг доверчиво уткнулся в мантию профессора, хватаясь за мягкую ткань, как ребёнок, выплакивая всю свою боль, всё своё напряжение. Малфой по-отечески гладил его по голове и молчал. Где-то на задворках сознания Лютик ощутил, что его прикосновения не вызывают уже ставшего привычным страха. Лютик, наконец, совладал с собой, успокоился, и Малфой отстранился от него, вернулся на прежнее место и тихо сказал: — Выпей ещё зелья, пожалуйста. Он подчинился, практически залпом допил сладковатое снадобье и несколько раз глубоко вздохнул, окончательно приходя в себя. Силы понемногу возвращались. — Ты готов продолжить? — спросил профессор. Лютик кивнул. — Можешь не рассказывать, что было в тот день. Мне достаточно того, что я знаю. Он благодарно кивнул, но всё-таки рассказал. Опустив сам момент надругательства, он сразу перешёл к тому, что его пытались задушить, и внезапная магическая волна отбросила от него обидчиков. Говорить об этом, почему-то, было куда проще. Малфой нахмурился. — Тебе нужно научиться управлять этой силой. Чтобы она не навредила когда-нибудь самому тебе. Я поговорю с Гарри… — он вдруг смутился, заметив, что сказал лишнего, и поправился: — С профессором Поттером. Возможно, он знает, что делать. Лютик, глядя на него, не смог сдержать глупого смешка. Эта осечка Малфоя была настолько забавной, насколько асбсурдной, что Лютик вдруг захихикал. Абсолютно беззлобно, по-детски, зная, что ему за это ничего не грозит, тем более, что Малфой, посмотрев на него, тоже вдруг рассмеялся. И на фоне того, о чём они сейчас говорили, это ощутилось глотком свежего воздуха. Успокоившись, Лютик продолжил свой рассказ. Наконец добрался до сегодняшних событий, до Непростительных заклятий и ядовитого паука, до того, как спас его Геральт, как заслонил собой от этого жуткого заклинания, а парень, метнувший его, сбежал. Малфой внимательно дослушал его, помолчал несколько минут, затем посмотрел ему в глаза и произнёс: — Спасибо, Лютик, что рассказал мне это. Мне нужно было знать. Профессор Флитвик, как декан Когтеврана, разберётся и непременно узнает, кто именно применил это заклинание. Боюсь, Проусу и его приятелям окончить Хогвартс не суждено: за всё, что ты рассказал, их ждёт заключение в Азкабан. — А Геральт?.. — Лютик похолодел. — У него будут проблемы? Он ведь спасал меня, но всё же слишком сильно его избил. Я могу доказать, я расскажу всю правду, его же не могут… тоже… Слово «Азкабан» было слишком страшным по отношению к Геральту. Малфой внезапно улыбнулся: — Нет, нет, что ты, — он покачал головой и ободряюще коснулся ладонью его плеча. — Мы все расскажем всю правду, если вдруг у суда будут вопросы. Геральт спас тебе жизнь. Лютик кивнул, чувствуя, как ком в горле ослабевает. Но было ещё кое-что… — Профессор, — тихо сказал он. — Вы… вы же не расскажете им о том, что… что случилось со мной? Малфой замялся, помолчал и ответил: — Не расскажу. Я понимаю твои чувства. Применения Непростительных заклятий и покушения на убийство вполне хватит, чтобы упрятать их в Азкабан надолго. Но, пожалуйста, помни одно: отвратителен не ты, а человек, который сделал это с тобой против твоей воли. И грязь от содеянного — не на тебе, а на нём. Лютик вздрогнул и одними губами прошептал слова благодарности. — Я ещё хотел сказать тебе… Касательно тебя и Геральта. Я знаю, что за отношения связывают вас. И лишь хочу попросить: никогда не слушай тех, кто говорит тебе, что так быть не должно. Что это ненормально. Любовь — это великое чувство. И любовь соединяет совершенно разных людей. Мужчину и женщину. Двух женщин. Двух мужчин. Раз уж мы так откровенно говорим с тобой, Лютик, раз уж я знаю пару твоих секретов — я тоже поделюсь с тобой кое-чем. Мы с профессором Поттером очень долго к этому шли. Сквозь глупую вражду во время обучения в школе, сквозь войну по разные стороны баррикад. Мы слишком долго выстраивали потом по крупицам всё, что между нами есть сейчас. И слишком много времени упустили, пока бегали от собственных чувств. Я к чему говорю всё это… не потеряйте друг друга. Не упустите то, о чём будете потом жалеть. Не потеряй его, Лютик. Ты нужен ему. И он тебе — тоже. — Спасибо, профессор… — произнёс Лютик. Он и вправду был безмерно благодарен ему за весь этот разговор. За поддержку и возможность выговориться. За понимание и тёплые слова. — А что теперь будет — со всем этим? Будет суд, да? — Да, безусловно, будет суд. И тебе придётся быть там, потому что ты — потерпевший. Я буду помогать тебе и поддерживать тебя. И Геральта. Пусть он и не наш студент, но он твой… друг, если можно так сказать. И я сделаю всё, чтобы вам было как можно легче пройти через всю эту историю. А теперь — иди. Отдыхай, — Малфой улыбнулся и потрепал его по голове. — Я ещё побуду с ним. Можно? — Лютик смертельно устал, но не мог даже на секунду допустить мысль о том, чтобы пойти сейчас в спальню, когда Геральт всё ещё не пришёл в себя. — Можно. Лютик поблагодарил профессора, вздохнул и покинул кабинет. Поттера в больничном крыле уже не было. Мадам Помфри сидела недалеко от постелей когтевранцев и не сводила с них глаз; парни всё ещё были без сознания, на теле Проуса и вовсе не осталось живого места, и Лютик на секунду снова забеспокоился, что у Геральта будут проблемы. Решив, что подумает об этом позже, он, стараясь не смотреть на своих неприятелей, подошёл к койке Геральта. Тот всё ещё не приходил в себя, но дыхание выровнялось окончательно, и Лютик облегчённо выдохнул и опустился на табурет рядом с ним, неотрывно глядя на него, взял в руку его ладонь, мягко погладил шершавую кожу. Он до сих пор боялся за его жизнь: пусть Малфой и залечил раны на его теле, пусть мадам Помфри и обработала все повреждения бадьяном и сделала перевязки, пусть они и уверяли, что всё будет хорошо… Лютик не мог успокоиться. Он хотел увидеть, как Геральт откроет глаза, чтобы лично убедиться в том, что он будет в порядке. Спустя какое-то время в больничное крыло вошли профессор Поттер и профессор МакГонагалл. Нахмурившись, директор посмотрела на Лютика, который всё так же держал Геральта за руку, и тот, даже забыв поздороваться, с каким-то вызовом поднял на неё взгляд, готовясь выслушать нотацию о неправильности своего поведения, о неприемлемости таких отношений, но вместо этого с удивлением увидел, что МакГонагалл едва заметно приподняла уголки губ и направилась туда, где уже ждали её и Поттера Малфой и мадам Помфри. Лютик следил за их беседой. Они говорили долго, то и дело озабоченно посматривая на него. На лице МакГонагалл эмоции сменяли одна другую: удивление, настоящий шок, гнев, тревога… Она нахмурила брови, потёрла пальцами переносицу, поправила очки и что-то спросила у мадам Помфри, та кивнула, и Минерва подошла к кровати, на которой лежал Проус, посмотрела на него, как-то странно прикоснулась рукой к губам и покачала головой. Затем вышла из прохода между койками и направилась к Лютику. Профессоры и целительница двинулись следом. — Здравствуйте, профессор, — Лютик учтиво вскочил с табурета. МакГонагалл подошла к нему, опустилась на соседнюю пустую кровать, внимательно посмотрела на Геральта, который так и не пришёл в себя, на самого Лютика, растерянного и вымотанного, и спокойно сказала: — Сядь, Юлиан. Профессор Малфой рассказал мне, что произошло. Как ты себя чувствуешь? Лютик едва сумел скрыть удивление. МакГонагалл, которая отчитывала его за каждый проступок и явно питала к нему неприязнь, сейчас так заботливо интересуется его самочувствием. Очевидно, вся эта история действительно поразила её. — Спасибо, уже лучше, — ответил он, снова сев на табурет у постели Геральта. — Завтра сюда прибудут твои родители, — сказала МакГонагалл. — К сожалению, я не могу не сообщить им об этом инциденте. Как ты и сам, наверное, понимаешь, Проуса и его друзей ждёт суровое наказание, которое определит Визенгамот. Тебе придётся присутствовать в зале суда, как потерпевшему. Тебе и… — она посмотрела на Геральта. — Беллегарду. До тех пор, пока судебный процесс не завершится, вы оба будете освобождены от занятий. МакГонагалл повернулась к мадам Помфри и профессорам. — Сообщите директору Краму. Я пока не стала его тревожить. Хотела лично убедиться. Поттер кивнул и покинул больничное крыло. МакГонагалл поднялась с койки и тоже собралась уходить. Она что-то ещё говорила Малфою, а мадам Помфри вдруг обратилась к Лютику. — Юлиан, иди к себе. Ляг, отдохни, — сказала она. — Нет! — выпалил Лютик. И, смутившись, добавил: — Простите… Можно мне остаться с ним? Пожалуйста. На всю ночь. Я буду помогать вам, делать всё, что вы скажете, только, пожалуйста, позвольте остаться, — он умоляюще посмотрел на мадам Помфри, и та, нахмурившись, уже открыла рот, чтобы его осадить, но вдруг… — Можно, — сказала профессор МакГонагалл, глядя на Лютика. И тот от удивления поперхнулся воздухом. — Но, Минерва… — попыталась возразить мадам Помфри. — Поппи, — остановила её МакГонагалл. — Пусть остаётся. Поспит на соседней кровати. Лучшей сиделки для Беллегарда ты не найдёшь. Она посмотрела на Лютика и едва заметно улыбнулась ему. Он чуть не забыл поблагодарить её: всё это было слишком странно. Удивительно. Невероятно. МакГонагалл лично разрешила ему остаться. Когда директор и профессор Малфой покинули больничное крыло, а мадам Помфри отошла к постелям когтевранцев, Лютик, оглядевшись по сторонам, на секунду коснулся губами лба Геральта, затем, не сводя с него глаз, опустился на соседнюю койку. Он точно не собирался сейчас спать, нет… Он должен был дождаться, когда Геральт очнётся, откроет глаза, но слабость и усталость давали о себе знать, голова медленно склонилась к подушке, и он, как был, в рубашке и брюках, опустился на одеяло и задремал. Сквозь дрёму он слышал, как в больничное крыло вошёл Виктор Крам, слышал, как он подходил к постели Геральта и говорил с мадам Помфри, но в голове отпечатались лишь отдельные фразы: — Когда он очнётся? — Не могу сказать. Он потерял много крови. Но всё будет в порядке. Нужно время. В лазарет приходил и профессор Флитвик, который долго беседовал с мадам Помфри, и МакГонагалл заглядывала ещё раз, и Малфой. Раздавались чьи-то голоса, шаги, шорохи и скрипы, Лютику почудилось, что где-то в отдалении прозвучала фраза «больница Святого Мунго»… Он слышал всё это будто сквозь подушку, продолжая дремать, и звуки всё затихали и затихали, как вдруг… — Лютик! Лютик, проснись! Он вздрогнул и открыл глаза. На его постели сидела Йеннифэр. — Ты как здесь оказалась? — спросил он, потирая лицо руками и выпрямляясь. — Мне Малфой всё рассказал. Ох, ну и дурья же ты башка… — она порывисто обняла его. — Я так за тебя волновалась! И я ведь говорила тебе: поставь в известность МакГонагалл, так нет же! Молчал! А теперь пострадал не только ты, но и Геральт! — Йен, пожалуйста… — Лютик похолодел. Он только теперь осознал, что Геральт действительно пострадал из-за него. Что, если бы он тогда переступил через себя и рассказал о случившемся хоть кому-нибудь из преподавателей, ничего бы не случилось… Он закусил губу и посмотрел на Геральта. Тот всё так же лежал с закрытыми глазами, даже не шевелясь. — Ладно уж, — вздохнула Йеннифэр. — Я принесла тебе тут. С ужина. Поешь, пожалуйста. Она протянула ему корзинку, в которой были глиняный горшочек с какими-то овощами и мясом, бутылка сока, овсяное печенье и даже сливочная помадка. Лютик подумал, что обязательно отдаст её Геральту, когда… когда всё будет хорошо. — Спасибо, Йен, — поблагодарил он, только сейчас вспомнив, что не ел ничего с раннего утра и теперь умирает от голода. Он принялся за еду. Йеннифэр молча сидела рядом с ним. — Слушай… — он вздрогнул, заметив, что кровати когтевранцев опустели. — Проуса нет. И его дружков. Надо срочно сказать Малфою. — Успокойся, — Йеннифэр похлопала его по руке. — Их ещё днём, пока ты спал, отвезли в изолятор, который находится в больнице Святого Мунго. МакГонагалл послала сову в Министерство, и из Лондона приехали, чтобы забрать их. Это мне Малфой сказал. Ужинай спокойно. И не болтай с набитым ртом. От сердца отлегло. — Ужин, — Лютик вдруг задумался. — Это, выходит, сколько же я проспал? — Не болтай с набитым ртом, — с улыбкой повторила Йен. — Не знаю, во сколько ты уснул, но сейчас девять вечера. Мадам Помфри со скрипом пустила меня к тебе, так что, вообще-то, мне пора уходить. Держись и не раскисай. Утром принесу тебе завтрак, если сам не явишься. — Спасибо! И прекрасной ночи вам с Цири, — не удержался Лютик. — Иди ты, — бросила она. Встала с кровати, чмокнула его в щёку и покинула больничное крыло. Лютик вздохнул и допил тыквенный сок. Он думал, что будет теперь. Приедут его родители. Что им сказать? Как себя вести? После того, как МакГонагалл рассказала им в письме о неподобающем внешнем виде их сына на концерте, они ограничились коротенькой запиской, впрочем, не предвещающей ничего хорошего: «Поговорим при встрече, Юлиан». И сейчас Лютику этой встречи ужасно не хотелось. А ещё Лютик думал о Геральте. Как быть с их отношениями? Что теперь делать? Помнит ли Геральт то, что в страхе говорил ему Лютик, когда он истекал кровью у него на руках? Слова профессора Малфоя эхом прозвучали в голове. «Не потеряйте друг друга». И всё-таки Лютик был не готов. Не готов думать об этом сейчас, когда столько всего вдруг навалилось. Всё, что он знал — он просто хочет быть рядом. А уж о том, что делать с их отношениями теперь, они поговорят… когда-нибудь. Когда вся эта суета закончится. Мадам Помфри давно ушла к себе. Лазарет освещал приглушённый свет нескольких магических ламп. Лютик опустился на колени возле кровати Геральта — точно так же, как ранним утром после второго соревнования. Внимательно смотрел на спокойное лицо, на трепещущие веки. Осмелился провести указательным пальцем по его переносице. А потом глубоко вдохнул родной аромат лукового хлеба и костра, уткнулся носом в подушку, на которой лежал Геральт, и закрыл глаза. Слова Йеннифэр то и дело всплывали в памяти. «Пострадал не только ты, но и Геральт». Лютик винил себя в том, что произошло. Он не мог не думать о том, что Геральт вновь находился на грани жизни и смерти из-за него. Что он снова стал причиной его боли, его ранений. Внутренний голос напоминал, что Лютик, вообще-то, тоже настрадался из-за Геральта, но сейчас это было совершенно неважно… Тишину прорезал смутный полустон-полувздох. — Геральт! — Лютик тут же поднял голову и с беспокойством всмотрелся в его лицо. — Геральт, ты меня слышишь? Геральт слабо пошевелился и с хриплым стоном открыл глаза. — Боже, наконец-то… — бормотал Лютик, зарываясь носом в его плечо. — Я так волновался… Всё напряжение разом схлынуло. Он очнулся. Всё будет хорошо. Всё точно будет хорошо. — Лютик… — проговорил Геральт. — Где я? — В больничном крыле. Ты… как ты себя чувствуешь? Ты что-нибудь помнишь? — Ну… — голос Геральта зазвучал увереннее. — Последнее, что я помню — как поцеловал тебя. Лютик покраснел и уткнулся взглядом в пол. — Прости меня, Геральт, — тихо сказал он. — Ты опять пострадал из-за меня. Если бы я ещё тогда, при первом нападении… рассказал кому-нибудь… ничего бы не случилось. — Дурак ты, Лютик. Геральт мягко накрыл ладонью его кисть. Лютику стало тепло, хотя он по-прежнему сидел на ледяном полу. — Почему? — только и спросил он. — Потому что ты — самое дорогое, что есть в моей жизни. Лютик, не помня себя, потянулся к его губам, но Геральт слабо упёрся ладонью ему в ключицу. — Нет. — Почему? — снова выдохнул Лютик. — Это сейчас не ты, а твои эмоции. Не хочу, чтобы ты пожалел об этом. Я помню разговор у дерева. Геральт притянул его к себе за затылок и мягко поцеловал в лоб. Было заметно, что решение остановить Лютика далось ему с трудом. Лютик с усилием отвёл от него взгляд, стараясь игнорировать болезненный трепет сердца. — Хочешь пить? — заметив, что Геральт облизнул пересохшие губы, он схватил с прикроватной тумбочки пустой стакан, который выдала ему мадам Помфри, направил на него палочку и произнёс: — Агуаменти. Стакан наполнился чистой водой, и Лютик, приподняв Геральта за затылок, осторожно помог ему напиться. — Спасибо, — Геральт устало улыбнулся. — А что с этими… когтевранцами? Лютик принялся рассказывать всё, что знал — о том, как Геральт вообще оказался в больничном крыле, о будущем суде, о том, что Проуса с компанией забрали в изолятор, о том, что им обоим придётся участвовать в судебном процессе… Когда он, наконец, закончил говорить, Геральт уже спал. Вымотанность и слабость от потери крови сделали своё дело. — Спи, спи… — зачем-то сказал Лютик, перебирая пальцами его волосы и слабо осознавая, что, несмотря ни на что, хотел бы делать это до конца жизни. *** Кабинет профессора МакГонагалл никогда не вызывал у Лютика особой радости, а теперь и вовсе нагнетал ужасную тоску и тревогу. Он пришёл сюда сразу после того, как они с Геральтом позавтракали в больничном крыле, и теперь со страхом ожидал встречи с родителями. Они вот-вот должны были появиться в камине. Сама МакГонагалл сидела в кресле и выжидающе смотрела на часы, Малфой был тут же — сидел недалеко от Лютика, который теребил края мантии и старался не думать о предстоящей беседе. В камине резко полыхнуло зелёное пламя, и из него вышел высокий темноволосый мужчина лет сорока, одетый в длинную изумрудную мантию. Альфред Леттенхоф. Отец Лютика. Вслед за ним из камина показалась и его мать, Елена, — стройная блондинка с бледной кожей и синими, как у сына, глазами. Оба были явно встревожены, хотя держались ровно и с достоинством и ничем не выказывали своих эмоций — Лютик заметил их состояние лишь потому, что слишком хорошо их знал. И он ненавидел весь этот аристократизм. Да, так его воспитали, да, он к этому привык, но всю жизнь между ним и его родителями была огромная пропасть, которая с каждым годом становилась всё больше. Он был обеспечен всем необходимым и никогда ни в чём не знал отказа, его семья была богата, отец занимал пост главы Отдела Международного Магического Сотрудничества, с самого детства его окружали няни, гувернантки, танцы и классическая музыка, сдержанность и изысканность, невыносимая правильность, и Лютика это бесило. Шёл двадцать первый век, а ему всё казалось, что его семья застряла где-то в восемнадцатом. Он поднялся со стула и подошёл к родителям. Скованно поздоровался с ними, отец слегка сжал его плечо, мать — сдержанно обняла. И Лютик вспомнил, что настоящие тёплые объятия за всё детство были у него только с няней. Профессор МакГонагалл поздоровалась с Леттенхофами и предложила им чаю. Они сели к её столу, на котором по взмаху волшебной палочки появились чайник и несколько чашек, и Минерва начала невесёлый рассказ. Лютик молча слушал, дрожа всем телом: зная своих родителей, он был почти уверен, что они будут винить в произошедшем его самого. Больше всего на свете он боялся, что Малфой всё-таки рассказал о том, что пытался сделать с ним Проус в заброшенном кабинете, и что об этом знает уже и МакГонагалл, но она упомянула в разговоре только драку, магический всплеск, — и сразу перешла к вчерашним событиям. Лютик благодарно посмотрел на Малфоя, и тот незаметно улыбнулся ему краешками губ. Родители слушали молча. Мать, сжав губы в тонкую линию, смотрела то на мужа, то на Лютика, отец не отрывал взгляда от МакГонагалл. Она сообщила им о суде, о том, что их сын обязан присутствовать на нём как потерпевший. Они кивнули. Задали несколько уточняющих вопросов. Поднялись на ноги. Лютик нервничал. Он прекрасно знал, что это ещё не всё. — Где мы можем поговорить с сыном наедине? Вот оно. Вот этого Лютик и боялся. — Прямо здесь. Я и профессор Малфой сейчас отправимся в больничное крыло: нужно будет поговорить с родителями Беллегарда. Они тоже в Хогвартсе. — Беллегард? Это ещё кто? — нахмурился отец Лютика. — Это Геральт. Который спас меня вчера, — Лютик и сам не ожидал от себя этой фразы. Отец странно посмотрел на него, его взгляд скользнул по выбеленной пряди в его волосах, и ему стало не по себе. Когда МакГонагалл и Малфой покинули кабинет, родители растеряли всю свою сдержанность. Отец гневно сверкнул глазами и подошёл к Лютику вплотную. — Что же ты делаешь, а? — прошипел он. — Почему ты ввязываешься в такие истории? Если бы ты вёл себя нормально, ничего бы не случилось! — Я не виноват, что вокруг полно подонков, — жёстко ответил Лютик. — Придержи-ка язык! — подала голос мать. — Чтобы я от тебя таких слов больше не слышала. В обычный момент Лютик бы извинился, но сейчас он и не подумал этого сделать. — Ты для чего на концерте весь этот маскарад устроил? Что с твоими волосами? Зачем ты их перекрасил? — не унимался отец. — Я не имею права делать то, что хочу? — вспыхнул Лютик. — Нет! — хором ответили родители. — Ты — Юлиан Леттенхоф. Ты — потомок древнего магического рода. Ты должен… — начал отец. — Да-да-да, — саркастично протянул Лютик. — Я всегда должен заботиться о чести и достоинстве и вести себя как подобает истинному аристократу. Великодушно извините, что мне на это плевать. Он, кажется, впервые позволил себе так разговаривать с родителями, но сейчас праведный гнев сжигал его изнутри. У всех семьи как семьи, все друг за друга горой, а эти… приехали, когда их сын подвергся нападению и едва избежал смерти, и теперь обвиняют во всём его же? — Прекрати паясничать и хамить! Как ты посмел? Ты опозорил весь наш род своей выходкой. И ещё удивляешься, что на тебя напали! После того, как ты накрашенный и одетый как… вышел на сцену?! — Одетый как кто? — зачем-то спросил Лютик. Ему захотелось взбесить отца, заставить его сказать хоть одно грубое слово. — Как… человек нетрадиционной ориентации! — рявкнул отец. Лютик едва сдержал горький смешок. Вот они — его родители. Для них слово «гей» является отвратительным оскорблением. А уж что произойдёт, если они узнают… Об этом Лютик старался не думать. — Если бы ты вёл себя нормально, ничего бы не случилось, — теперь это сказала уже мать. — Что тебе мешало одеться как подобает? — Отсутствие желания? — едко предположил Лютик. Она вскипела: — Ты хоть понимаешь, что ты сам виноват, что на тебя напали? Тебе просто захотелось — и ты вырядился как в магловский ночной клуб сомнительной репутации! Накрасился, как девчонка! Ещё скажи спасибо, что эти мерзавцы тебя не изнасиловали! Словно удар под дых. Лютик крупно вздрогнул всем телом. Внутри что-то перемкнуло, отвратительные воспоминания и гнев захлестнули с головой. Он не выдержал. — Это нормально, по-вашему?! — закричал он. — Это нормально, когда человека пытаются убить, а его родители вместо того, чтобы защитить и посочувствовать, обвиняют его в случившемся? У нас никогда не было нормальной семьи! Только и повторяете всю жизнь: держись достойно, Юлиан, веди себя прилично! Да плевать я хотел на ваши приличия! Я не хочу больше так жить! Почему в других семьях все держатся друг за друга? Ни одни родители не обвиняли бы своего сына в том, что его чуть не убили! Почему у Йеннифэр нормальная семья? Почему её родители знают, что она встречается с девушками — и поддерживают её? Почему я должен всю жизнь делать то, что вы скажете? Я имею право делать, что нравится, одеваться так, как считаю нужным и любить того, кого хочу! Последняя фраза вылетела сама собой. Лютик вдруг замолчал и гулко сглотнул, прекрасно чувствуя, что родители всё поняли. Повисла напряжённая тишина. — Мне кажется, Юлиан, — ледяным тоном произнёс отец. — Или ты сейчас хочешь сказать, что ты… Терять было уже нечего. — Да! — выпалил Лютик. — Да, мне нравятся парни! Довольны? Можете отказаться теперь от меня, мне всё равно! Родители смотрели на него с нечитаемым выражением лица. Он не отводил от них взгляда и задыхался от злости. — Увидимся на суде, Юлиан, — абсолютно чужим голосом сказала мать, взяла мужа за локоть, и оба они направились к камину. Отец даже не взглянул на него напоследок. Лютик не стал ждать, пока они покинут кабинет, развернулся на каблуках и вылетел за дверь. Он сразу направился в больничное крыло. Ему нужно было остыть. Поговорить с Геральтом, убедиться, что он хорошо себя чувствует, посидеть рядом и успокоиться. На входе в лазарет он столкнулся с профессором МакГонагалл. Малфоя с ней уже не было. — Родители уже отбыли? — уточнила она, глядя на его раскрасневшееся от злости лицо. Он кивнул. — Я напишу им письмо, когда нужно будет явиться в суд. Ты пока отдохни от всего этого. Всё в порядке, Юлиан? — Да. Спасибо, профессор. Лютик проскользнул мимо неё и хотел было подойти к Геральту, но тот был не один. С ним сидели мужчина и женщина — темноволосые, но в целом похожие на него: у мужчины — такой же волевой подбородок и нос с едва заметной горбинкой, слегка пробивающаяся седина в волосах, у женщины — тот же разрез глаз. Сомнений не оставалось: это точно были его родители. Геральт что-то говорил им, потом поднял голову и оборвался на полуслове, увидев Лютика. Мужчина и женщина тоже посмотрели на него, потом — на сына, и тот кивнул, глядя на них. — Ладно, Геральт. Мы пойдём. До скорого, — мать поцеловала его в лоб. Отец ласково взлохматил белые волосы. Они поднялись с кровати и прошли мимо Лютика, бросив на него короткий взгляд. — Привет, — Лютик почему-то охрип. — Как ты себя чувствуешь? Он подошёл к Геральту и опустился на соседнюю кровать — ту, на которой спал ночью. Злость постепенно испарялась. Грудь наполняло странное чувство: какая-то тоска, перемешанная с теплом, которое он испытывал рядом с Геральтом. — Хорошо, — улыбнулся Геральт. — Завтра меня выпишут. — Это же… твои родители? — спросил Лютик. — Если да, то у меня два вопроса сразу. — Задавай оба, — Геральт усмехнулся, и в его глазах будто мелькнули солнечные зайчики. По крайней мере, Лютику так показалось. — Почему они так странно на меня посмотрели? Ты ещё и кивнул им. Что это значит? — Ну… Они ведь должны были знать, почему я вообще ввязался в эту драку. Я рассказал им про тебя. — И… что ты им сказал? — Что люблю тебя. Сердце пропустило удар.  — Ты… что? — задохнулся Лютик. Он не мог поверить, что Геральт способен рассказать о таком кому-либо. И трепет от вновь услышанного признания наполнял его до краёв. — Я сказал им, что люблю тебя, — повторил он. — Нет, не переживай, я… говорил только за себя. Внутри неприятно кольнуло. Лютик понял: Геральту тяжело даётся эта недоговорённость между ними. Но нет. Не сейчас. Лютик всё ещё был не готов. — И… Они что, нормально к этому отнеслись? — Ну, удивились, конечно. Но не больше. Сказали только, что я идиот, раз полгода бегал от собственных чувств. И что ты наверняка очень хороший, потому что в плохого человека я бы не влюбился, — Геральт улыбнулся. Как показалось, немного грустно. — Так, ладно… — Лютик запустил пальцы в собственные вихры, пытаясь осмыслить услышанное. — А второй вопрос? — напомнил Геральт. — А, да… Почему у тебя такие волосы? И жёлтые глаза? Я думал — семейное, а теперь вижу, что нет. — Когда я обучался анимагии, что-то пошло не так, и волосы побелели. Ну, и глаза тоже — стали жёлтыми, как у волка. — А раньше какие были? — Волосы — как у родителей. Глаза — карие. А почему ты спрашиваешь? — Просто интересно, — он пожал плечами и добавил, слегка порозовев: — Мне нравятся твои глаза. Такими, какие они есть. И волосы тоже. — И именно поэтому ты решил выкрасить в такой же цвет прядь на своей чёлке? — Геральт усмехнулся. Лютик смутился и покраснел сильнее, осознавая, что Геральт прав. — Вообще-то, мне просто это нравится, — сказал он и вдруг спросил: — А тебе — нет, судя по всему? — Я этого не говорил, — тёплая улыбка. Геральт мягко коснулся ладонью его волос и осторожно намотал на палец выбеленную прядь. По спине и рукам пробежали мурашки. Лютик снова чуть не потянулся к его губам, но вовремя остановился: во-первых, в больничном крыле находилась мадам Помфри, а во-вторых… он понимал, что сейчас — не время. Что, прежде чем поддаваться порыву, он должен сам решить для себя — хочет ли он сказать «да»? Может ли снова доверять? Даже то, что Геральт защитил его, рискуя собственной жизнью, не могло убедить до конца: он и раньше сначала спас его в Запретном лесу, а потом… случилось всё вот это. Да, Геральт увидел боггарта и всё осознал, боялся его потерять, говорил искренне и плакал, стоя перед ним на коленях, раскаивался, и Лютик очень хотел поверить. Но что-то ему мешало. Да и потом… Геральт вряд ли понимал, на что идёт, заслоняя его от этого жуткого заклинания: сам Лютик впервые узнал о нём на уроке ЗОТИ полгода назад. Поттер сказал тогда, что оно мало кому известно, но им вполне можно убить, и что сейчас он пытается добиться того, чтобы внести «сектумсемпра» в список Непростительных заклятий… Но слышал ли обо всём этом Геральт? Ему захотелось спросить Геральта, знал ли он, что, приняв заклинание на себя, может погибнуть, но отчего-то понял: не сейчас. Потому что, если Лютик услышит ответ, ему нужно будет принять решение. А этого он сделать сейчас не мог. Они посидели вместе ещё немного. Лютик рассказал Геральту про ссору с родителями. Про то, что они обвинили во всём его. Про то, что признался им в своей ориентации. Геральт внимательно слушал, иногда поглаживая кончиками пальцев его ладонь. Потом они заговорили о предстоящем суде, и Лютик совсем помрачнел. Ему ужасно не хотелось участвовать во всём этом, не хотелось, чтобы все знали, что он подвергся нападениям, чтобы весь Хогвартс сплетничал об этом и сочувственно смотрел на него: ему хватило. А ещё больше Лютика коробило осознание, что придётся снова проживать все эти события, вытаскивать на поверхность отвратительные воспоминания, которые он всеми силами старался затолкнуть поглубже. Что приедут сотрудники Министерства и станут допрашивать его, что на суде он снова столкнётся с родителями, которых сейчас хочется видеть меньше всего. И Лютику отчаянно захотелось теплоты. Хоть чего-то светлого и беззаботного. Будто бы ничего не случилось, будто бы не навалилась на них вся эта история. Он пересел на кровать Геральта и прижался к нему плечом. Геральт правильно понял его состояние. — Давай поговорим о чём-нибудь другом, — ободряюще сказал он. — Ты знал, что Пушки Педдл в этом году вышли на вершину турнирной таблицы? — Что? — выдохнул Лютик, подавившись смехом. Эта команда по квиддичу всегда была аутсайдером. — Они что, сменили весь состав и выпили десять котлов Феликс Фелицис? Продолжая хихикать, он мягко ткнулся лбом в плечо Геральта. И всё было так спокойно и легко в тот момент. Было тепло — так же, как прежде, когда не было всех этих волнений, когда Лютик был счастлив просто быть рядом с Геральтом, говорить с ним, заглядывать в любимые глаза и ощущать на языке призрачную медовую сладость. Было уютно. И Лютик хотел бы остановить время, потому что прекрасно знал — дальше начнётся ад. И ад начался. На следующий день в Хогвартс прибыли сотрудники Министерства Магии из Отдела Обеспечения Магического Правопорядка, и Лютика снова вызвали в кабинет директора, где два степенных мага в строгих одеяниях очень долго расспрашивали его о случившемся. Уточняли, с чего началась вражда с Проусом, как часто происходили стычки, дотошно просили его описать каждую из них вплоть до последней, спрашивали, как в потасовку ввязался Геральт и кем он вообще ему приходится… Лютик устал отвечать на вопросы. По десять раз повторять одно и то же: стычки были тогда-то и тогда-то, Геральт — друг, вражда началась с обычного недопонимания… А работники Министерства словно не верили ему. Словно хотели найти во всём случившемся его вину. Лютик вспомнил, что отец Проуса возглавлял Отдел Регулирования Магических Популяций, и, вероятно, теперь его сына хотят обелить. Когда они, наконец, закончили свой допрос с пристрастием и сказали, что вопросов больше нет, Лютик поднялся с места, учтиво попрощался и, покинув кабинет директора, на пороге столкнулся с Геральтом, которого должны были допросить следом. С ним были Поттер и Крам, но даже в их присутствии Геральт сделал то, за что Лютик был ему бесконечно благодарен: ласково посмотрел ему в глаза и на секунду взял его за руку, слегка сжав подрагивающие пальцы. Этот простой жест поддержки согрел, словно огонь в камине. Лютик одними губами пожелал Геральту удачи. Они встретились уже после. Долго, долго обсуждали, какие вопросы им задавали, что будет дальше, поверили ли в виновность Проуса сотрудники Министерства… — Геральт… — Ммм? — Они же спрашивали тебя… кто мы друг другу? — Да. — И… что ты сказал? — Сказал, что мы друзья. Ты не был бы рад, если бы я всё решил за тебя. — Спасибо. Рукопожатие вышло совсем не приятельским: они долго не могли отпустить ладони друг друга, — просто стояли и молча смотрели глаза в глаза. *** Лютик ужасно устал. В зале суда он чувствовал себя ещё более отвратительно, чем на допросе в кабинете МакГонагалл и во время ссоры с родителями, которые, кстати, тоже были здесь: держались поодаль и даже не подходили к нему; только бросали полные недовольства и холода взгляды. Геральт сидел на скамье рядом с ним, и Лютик чувствовал от него невероятно сильную поддержку — они не касались друг друга, но даже во взгляде янтарных глаз сквозила забота, от которой почему-то не хотелось убегать. Мрачная атмосфера, стены, сложенные из тёмного камня, тусклый свет нескольких факелов… Министр магии. МакГонагалл. Флитвик. Крам. Поттер и Малфой. Родители Геральта. Семьи обвиняемых. Полный состав Визенгамота. Дементоры, дежурящие у входа. Проус и все его приятели сидели в креслах, и их руки были прикованы к подлокотникам цепями. Все четверо смотрели на Лютика в упор, и он, хоть на душе и было паршиво, смело смотрел в ответ: они заслужили это. Ему не было жаль. Ни капли. Он только хотел, чтобы всё это как можно скорее закончилось, и он наконец смог выдохнуть и побыть наедине с собой. Или поговорить с Геральтом. Лишь бы покинуть это жутковатое помещение и вернуться в Хогвартс. Сперва допросили Лютика. Снова он, довольно сильно нервничая, рассказал всё, что уже озвучивал сотрудникам Министерства в кабинете МакГонагалл. Когда он опустил момент надругательства над ним, Проус удивлённо приподнял бровь, но промолчал: в конце концов, кто же станет свидетельствовать против самого себя? Следом вызвали Геральта. Он держался ровно, спокойно говорил о случившемся, практически слово в слово повторяя рассказ Лютика. А Лютик… просто смотрел на него и осознавал, что в этом мрачном зале, в этой жуткой давящей атмосфере Геральт является для него единственным лучиком света. Что он с каждой минутой всё больше и больше хочет поверить ему. Что всё больше и больше верит. И от стены, возведённой между ними, почти ничего не остаётся. Геральт закончил говорить. Министр магии сказал, что вопросов к нему больше нет, и Геральт, вернувшись на своё место рядом с Лютиком, опустился на скамью и взял его за руку. Вот так, при всех. И Лютик не отнял руки. Не смог. Да и не хотел. Потом вызывали МакГонагалл, Малфоя, Поттера, Крама, родителей Геральта, родителей Лютика, обвиняемых и их семьи… Лютик уже перестал вникать во всё это. Всё, чего ему хотелось — убедиться, что Проус получит своё наказание, — и никогда больше не возвращаться в это жуткое место. — …за применение Непростительных заклятий, покушение на убийство и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью… Ещё немного — и всё закончится. –…приговариваются к заключению в тюрьму Азкабан сроком в десять лет. Удар молотка. Всё. Лютик сжал в ладони руку Геральта, которую так и не отпустил. Рыдали матери Проуса и его дружков, что-то кричал Проус-старший… Лютик уже не слушал. Ему не было никакого дела до тех, кто сделал с ним всё это. До тех, кто чуть не убил Геральта. Они заслужили своё. Лютик смутно помнил, как вышел из зала суда — только осознал, что уже находится в Атриуме, откуда должен теперь отправиться обратно в Хогвартс. МакГонагалл задержалась по каким-то своим делам, и сейчас Крам, Поттер и Малфой ждали их с Геральтом у каминов, чтобы сопроводить обратно в Хогвартс. Геральт разговаривал со своими родителями. Лютик стоял поодаль, с грустью вспоминая, что его отец и мать сразу после заседания сдержанно попрощались с ним и трансгрессировали, даже не оставшись поговорить на несколько минут. Впрочем, было ли, о чём разговаривать?.. — Ну, до встречи? — голос матери Геральта донёсся издалека и вырвал Лютика из невесёлых мыслей. Он увидел, как она крепко обняла сына и поцеловала в щёку. Отец сделал то же самое. Беллегарды направились к камину, но на полпути вдруг остановились и подошли к Лютику и, прежде чем он успел что-либо сообразить, отец Геральта произнёс: — Были рады познакомиться, Юлиан. И улыбнулся. Они оба улыбнулись ему. Невероятно. *** Лютик возвращался после ужина в подземелье. По прибытии в Хогвартс им с Геральтом так и не удалось поговорить: обоих заставили как можно скорее отправиться на ужин и пойти отдыхать, и сейчас он с радостью нашёл бы Геральта и поблагодарил бы его за всю поддержку, но отчего-то боялся быть навязчивым. Он уже подходил к двери гостиной, когда пространство вокруг наполнилось странным серебристым свечением, и ему в бедро уткнулось что-то тёплое. Он вздрогнул и отскочил в сторону, но бояться было нечего: прямо перед ним по воздуху носился Патронус-волк. Лютик обернулся. Геральт с тёплой улыбкой стоял у лестницы и смотрел на него. И ему захотелось разбежаться и броситься ему на шею, нырнуть с головой в его объятия… Но вместо этого он только подошёл вплотную и выдохнул: — Спасибо тебе. — За что? — За всё. За то, что спас меня. За всю твою поддержку. За то, что ты есть. — Ты же знаешь, что я не мог и не хотел иначе. Извини, что поймал тебя здесь. Тебе нужно отдохнуть, но я не мог не сказать тебе: я рад, что всё закончилось. И ты держался молодцом. — Спасибо, — снова сказал Лютик. И вдруг вспомнил о том, что мучило его уже очень давно. — Геральт… — Ммм? — Я давно хотел спросить… когда ты заслонил меня от этого заклинания, ты… знал, как оно действует? Сердце отчего-то заколотилось как бешеное. — Да, — просто сказал Геральт. — Мы в начале года его с профессором Поттером изучали. Он сказал это совершенно спокойно, как будто это само собой разумеется — вот так взять и броситься под заклинание, от которого можешь погибнуть. И у Лютика внутри что-то перемкнуло. — Иди спать, Лютик, время позднее, — как сквозь пелену, донёсся до него голос Геральта. — Что.? — он словно оцепенел. — А… спать. Да. Спокойной ночи. Лютик машинально взялся за ручку двери, пробрался в гостиную, опустился на диван и попытался всё осознать. Геральт понимал, что это заклинание может его убить. Он знал, на что идёт. В голове снова прозвучал голос Малфоя: «Не потеряй его, Лютик. Ты нужен ему. И он тебе — тоже». И Лютик вдруг осознал, что единственным человеком, которому он отныне может доверить себя и свою жизнь, является Геральт Беллегард. И стена рухнула. Рассыпалась в мелкую пыль. Исчезла.