Амортенция пахнет тобой

Осознание пришло внезапно, накрыло с головой, окатило волной мурашек и лёгкой дрожью. Геральт готов был пожертвовать собой, чтобы спасти его. Готов был умереть. Только бы Лютик не пострадал. И Лютик не знал, как себя вести. С одной стороны, сейчас, когда стена пала, когда он снова поверил, ему безумно хотелось забыть обо всём и окунуться в свои чувства, отбросить все сомнения и просто насладиться временем, которое у них осталось, провести его вместе, но вот с другой… Он сомневался в том, что их отношения выдержат разлуку. Он не был уверен, что стоит сейчас бросаться в омут с головой: он в какой-то степени уже привык к отсутствию Геральта в его жизни, и сейчас, если он снова почувствует его рядом, наконец получит то, чего так долго хотел, то может потерять самого себя, когда всё это слишком быстро оборвётся. Студенты Дурмстранга скоро покинут Хогвартс. И Лютик снова останется один. И, может быть, даже никогда больше не увидит Геральта. Мало ли, как жизнь повернётся. Нет, в том, что он будет любить Геральта несмотря ни на что, сомнений не было. Его чувства уже пережили слишком много всего, чтобы вдруг исчезнуть даже в долгой разлуке, но Геральт… сможет ли он любить его и дальше? И захочет ли? Вдруг это станет для него обузой? Лютик не мог перестать об этом думать, и именно поэтому был невероятно благодарен Геральту, когда тот поймал его перед завтраком на следующий день после суда. — Я не тороплю тебя с ответом, Лютик. У нас ещё есть время. Тебе нужно сейчас отдохнуть от всего этого, — тихо сказал Геральт, мягко сжимая ладонью его плечо. — Когда ты уезжаешь? — Двадцать третьего февраля. Из-за всей этой истории с судом наше пребывание в Хогвартсе продлили. Двадцать третьего февраля. Осталось чуть больше двух недель. На завтраке все вокруг возбуждённо шептались, то и дело поглядывая на Лютика и Геральта, и спустя несколько минут Лютик понял, почему. Йеннифэр, закатив глаза, швырнула на стол свежий номер «Ежедневного пророка», едва не сбив на пол чашку с чаем. — Нет, ну совсем уже… — сквозь зубы проговорила она. — У них нет никакой совести. На первой полосе газеты красовались волшебные фотографии: Министерство, зал суда, обвиняемые… и Геральт, который сидит рядом с Лютиком и снова и снова берёт его за руку. — Бля-я-ядь… — прошипел Лютик. Перед глазами пестрили броские заголовки в духе бульварного чтива: «Сын главы Отдела Регулирования Магических Популяций — последователь Пожирателей Смерти?» «Шокирующие обстоятельства судебного заседания: в Хогвартсе снова стало небезопасно?» И напоследок, в углу страницы, ровно под той фотографией, где Геральт держал Лютика за руку: «Запретная любовь: роман учеников двух школ. Наследие Ромео и Джульетты?» Лютик, не переставая материться, развернул газету. На второй полосе была размещена статья о судебном процессе, а вот на третьей… «Скоротечный роман с главным секс-символом Турнира Трёх Волшебников? Или история настоящей любви с трагичным исходом? Роман двух учеников Хогвартса и Дурмстранга стал для всех неожиданной новостью. Победитель Турнира Трёх Волшебников Геральт Беллегард, на которого толпами заглядываются девушки, попал под очарование миловидного мальчика-слизеринца Юлиана Леттенхофа. Их отношения стали главной темой для обсуждения после того, как на судебном заседании они заявили о своём романе, взявшись за руки. По слухам, всё началось ещё до первого испытания Турнира, и молодые люди то расставались, то сходились вновь. Так что же это? Окончательное воссоединение, или всего лишь затишье перед бурей?» — Сука, — снова выругался Лютик, скомкав в руках газету. — Нет, ну что они себе позволяют? Это же полный пиздец, Йен. Лютик с опаской покосился на Геральта. Тот, хоть и выглядел напряжённым, достаточно спокойно говорил о чём-то с Эскелем, несмотря на то, что весь гриффиндорский стол то и дело переводил взгляды с него на Лютика и обратно. — Это Рита Скитер, — со вздохом сказала Йеннифэр. — Она ещё и не такое пишет. — Теперь все будут об этом судачить. Да они уже судачат, вон, смотри, — Лютик злобно кивнул на сидящих за столом. — Весь Хогвартс теперь говорит о том, что мы с ним встречаемся. Это ещё хуже, чем то, что было после концерта. — Лютик, — подала голос Цири. — Не обращай внимания. Правда. Понимаю, что это сложно, и что тебе очень обидно, но… — Дело не во мне, — покачал головой Лютик. — Мне, откровенно говоря, плевать, что они пишут. Но я не хочу потом снова получать от родителей: мне хватило их реакции на мою ориентацию. Что они скажут, когда прочитают статью? О том, что их сын встречается с парнем, теперь знает каждый, кто видел «Пророк». Грандиозный скандал. И… я из-за Геральта переживаю. Ему наверняка всё это очень не нравится. Он со вздохом принялся завтракать, хотя кусок в горло не лез. Казалось, он слышал своё имя отовсюду. «Леттенхоф… Беллегард… Леттенхоф…» Кто-то обсуждал прочитанное в «Пророке» шёпотом, косясь на Лютика и Геральта, кто-то — вообще не стесняясь, вслух рассуждал об их отношениях. — Мне кажется, что ему-то, как раз, всё равно, — хмыкнула Цири. — Посмотри: он совершенно спокоен. Но Лютик слишком хорошо знал Геральта. Тот, конечно, не был взбешён так, как он сам, но явно злился и раздражённо поводил плечами. Прикончив тарелку овсянки, Лютик залпом допил тыквенный сок и вскочил с места. Ему необходимо было поговорить с Геральтом прямо сейчас. — Ты куда? — удивилась Йеннифэр. Но Лютик только мотнул головой и, сорвавшись в сторону гриффиндорского стола, по дороге налетел на Геральта: тот шёл ему навстречу. Перешёптывания тут же стихли, все взгляды устремились на них. Оба, не сговариваясь, поспешно покинули Большой Зал и завернули за угол. — Геральт, — Лютик заговорил, едва они оказались в более-менее безлюдном коридоре. — Прости меня, пожалуйста. Это из-за меня теперь пишут о нас всю эту чушь. Из-за того, что… — Лютик, — мягко перебил его Геральт. — Успокойся. Это я должен извиниться перед тобой. Это я взял тебя на суде за руку, прекрасно зная, что за нами буквально следят журналисты. Мне это было необходимо тогда. И я зря поддался своему желанию. Теперь у тебя будут проблемы. Теперь нас обсуждают абсолютно все. Лично меня это не волнует, но вот ты… В общем, это моя вина. — Что ты… — покачал головой Лютик. — Не думай так. Мне тоже… было это необходимо. И мне совершенно плевать, что обо мне пишут. Я только боялся, что тебя это раздражает. — Точно? — в янтарных глазах отразилось облегчение. — Точно. — Тогда и мне плевать. Геральт тепло улыбнулся. Лютику безумно захотелось хотя бы обнять его, но он сдержал свой порыв. Для начала нужно было всё взвесить. *** Несколько дней пролетели почти незаметно: Лютик действительно отдыхал от всей этой истории с судом и с усердием догонял в учёбе своих однокурсников. Он сильно отстал по истории магии и заклинаниям, а трансфигурация и вовсе шла из рук вон плохо, но преподаватели с пониманием отнеслись к его ситуации и не торопили со сдачей материала. Об отношениях с Геральтом Лютик, безусловно, тоже думал, но так и не мог сделать свой выбор. Они редко общались: Геральт, очевидно, счёл нужным дать ему время на отдых и принятие решения; но общались они тепло. Иногда пересекались в перерыве между занятиями и обменивались последними новостями, иногда - встречались взглядами в Большом Зале или на общих уроках и улыбались друг другу, и тогда Лютик смущённо краснел и опускал глаза. Он снова чувствовал себя безумно влюблённым, как прежде, - до мурашек и трепета в сердце, и всё, что сейчас мешало ему быть с Геральтом - болезненный страх окончательно сломаться, когда они попрощаются - так скоро и неизбежно. Потому что они могут попрощаться навсегда. В один из дней, войдя в Большой Зал на завтрак, Лютик заметил, что всё вокруг почему-то украшено розами, а с зачарованного потолка, подобно снегу, слетают конфетти-сердечки. — День святого Валентина, — пояснила Йеннифэр, когда Лютик опустился на своё место рядом с ней. — Сегодня всех отпускают в Хогсмид. Ты пойдёшь? — Смеёшься? Вокруг будут гулять парочки, а я буду мучиться от так и не принятого решения, — Лютик пожал плечами и занялся яичницей с беконом. В Большой Зал, как обычно, влетели совы, разносящие почту. Их было куда больше, чем в обычный день, и почти все держали в клювах небольшие коробочки, перевязанные розовыми и красными лентами. — А у меня для тебя тоже кое-что есть, — до ушей Лютика донёсся тихий смущённый голос Цири, которая, оглядевшись по сторонам, протянула Йеннифэр коробку сдобных котелков и розовую валентинку. Йеннифэр порозовела и что-то прошептала ей на ухо. Цири тоже залилась краской и улыбнулась. И Лютику впервые не захотелось подшутить над ними. Даже по-доброму. Он просто смотрел на девушек и безумно радовался за них, лишь немного ощущая лёгкую тоску: ему тоже хотелось вот так. Тоже хотелось счастья, тем более, что теперь счастье было так близко: только руку протяни. Но если их отношения не выдержат разлуки, если они больше никогда не увидятся… Он может уже не стать прежним собой. А ещё ему вдруг вспомнились слова Йеннифэр, которые она сказала, застав их с Геральтом в пустом кабинете после их первого поцелуя. Тогда она тоже боялась собственных чувств и тоже не хотела страдать из-за расстояния. И когда всё это успело измениться..? В реальность Лютика вернул лёгкий укол в запястье. На столе рядом с его рукой, недовольно ухая, сидела белая сова, к лапе которой атласной лентой была привязана небольшая картонная коробка. — Лютик, смотри, к тебе прилетела, — ухмыльнулась сидящая неподалёку Трисс. Все вокруг тут же обратили внимание на него: школа до сих пор без остановки обсуждала их с Геральтом отношения. — Да ладно тебе, — скептически бросил Лютик. — Ошибка какая-то. Сова снова клюнула его в запястье. Йеннифэр и Цири подавились смехом. — Лютик, не мучай птицу, — хихикая, сказала Йен. — Отвяжи посылку и отпусти её. — Говорю же, это какая-то… — Лютик машинально перевернул записку, привязанную к коробке, и осёкся на полуслове. Ровный, красивый почерк Геральта. «Надеюсь, это скрасит твой день». Лютик покраснел и закрыл лицо руками, сгорая от смущения под любопытными взглядами окружающих. Сова, лишившись возможности снова клюнуть его, лишь громко и недовольно ухнула. Он наконец отвязал коробку. Птица улетела, едва не снеся крыльями пару стаканов с соком. Всё ещё смущаясь, Лютик развязал ленту и открыл посылку. Внутри оказалась сливочная помадка - та самая, которой он кормил Геральта в больничном крыле. Сердце ёкнуло. Он помнит. Он не забыл. Однако под сливочной помадкой лежало ещё что-то, и Лютик, вынимая её из коробки, увидел свёрток с медовыми леденцами. Внутри пушистым котёнком поселилось тепло. Приятные мурашки побежали по кончикам пальцев, мягкой волной прокатились по плечам и спине. Лютик поднял голову и наконец посмотрел на Геральта, краснея так сильно, как не краснел, кажется, ещё ни разу. Его уже не заботили ни наблюдающие за ними студенты, ни перешёптывания, - важно было только одно: взгляд янтарных глаз, которые смотрели прямо на него, отливая ярким золотом и закатным солнцем. Геральт слегка изогнул бровь и игриво улыбнулся ему, и Лютик, смущённо улыбнувшись в ответ, одними губами произнёс «спасибо». Геральт его понял. А Лютик подумал о том, что, наверное, сделает ответный подарок. Нет, точно сделает. Обязательно. Каждый день будет дарить Геральту свою ласку и теплоту, готовить ему чай или кофе по утрам, писать для него стихи и песни, делать сюрпризы - по поводу и без. Непременно узнает, какой у Геральта самый любимый десерт, и станет постоянно покупать его в ближайшей кондитерской, даже если это будет обычный магловский торт-медовик. Будет за ужином рассказывать ему о прочитанных книгах, а потом, в постели, жарко целовать его губы и отдаваться ему сполна, и будет любить его, и никогда больше не отпустит, никогда… — Мы уезжаем через десять дней, — донёсся до Лютика голос Цири, которая говорила с Йеннифэр. Фантазия растаяла. Лютик мотнул головой, стараясь прогнать наваждение, со вздохом положил в рот медовый леденец, и… чёрт возьми. Кажется, Геральт знал, что делает. Этот вкус слишком напоминал вкус его губ. Призрачно-сладкий, не приторный, с мягким послевкусием — ровно то же самое Лютик чувствовал, когда Геральт его целовал. И так хорошо и больно одновременно стало. Так захотелось снова почувствовать его поцелуи, утонуть в его объятиях и никогда больше не возвращаться в суровую реальность, в которой они должны были расстаться спустя десять коротких дней. А может быть, пошло оно всё к чёрту..? Может, стоит оставить все свои страхи и просто начать жить? Хотя бы оставшееся время провести так, чтобы потом не жалеть о своих сомнениях? Лютик не знал ответа на этот вопрос. Но, всё ещё чувствуя на кончике языка мягкую медовую сладость, прекрасно понимал, чего хочет на самом деле. *** На следующий день после травологии к нему неожиданно подошла Йеннифэр. — Лютик, — тихо сказала она. — Мы можем поговорить? Он кивнул, и она взяла его за локоть и отвела в сторону, пока из теплицы шумной толпой выходили однокурсники. — Что-то случилось? — встревоженно спросил Лютик. — Не то чтобы… В общем, я хочу извиниться перед тобой, — тихо произнесла Йеннифэр. — За то, что сказала тебе, когда застала вас с Геральтом в пустом кабинете. Ещё тогда, давно. Я… Мне правда тогда казалось, что всё это несерьёзно, что чувства можно заглушить, я считала, что забочусь тем самым о тебе, предостерегаю от боли, которая будет неизбежна, когда он уедет. И сама точно так же продолжала забивать в себе чувства к Цири. Но тогда, в лабиринте, на третьем испытании Турнира, я боялась умереть. И мне было так горько, что я так и не решилась отпустить себя и сделать то, о чём мечтала. Я ведь знала, что она чувствует то же самое. Мы говорили об этом. И обе решили, что так будет лучше. Держались, честно держались. А потом, когда мы выбрались из лабиринта, как-то так получилось, что мы метнулись друг к другу, обнялись и сразу же взялись за руки, - и это показалось таким… правильным, что ли. А уже потом, когда мы остались наедине, она сказала, что там, в лабиринте, думала точно о том же. Что мы так и не рискнули поддаться своим чувствам и хоть немного побыть вместе. И мы обе только теперь поняли, как ошибались и как много времени потеряли. Йеннифэр помолчала и обхватила себя руками. Её лицо обрело потерянное выражение. — Это ведь я виновата, Лютик. Если бы я тебя тогда не остановила, ты мог бы быть счастлив весь этот год… Он ведь и правда любит тебя. И ты его тоже любишь. По-настоящему. Я это вижу. И вся эта история, весь этот бред… Это же всё из-за меня, из-за того, что я наговорила тебе… — Йен, успокойся, — Лютик привлёк её к себе и крепко обнял. Она уткнулась в его плечо и вдруг заплакала. — Что ты, Йен, что ты… я не виню тебя. Ты ведь и правда хотела как лучше. Ты же не могла заглянуть мне в душу и понять, что чувствую я сам. — Прости меня, — всхлипнула она. — Мне очень-очень стыдно перед тобой. Пожалуйста. И, умоляю тебя, подойди к нему и скажи, что ты его любишь. Ты ведь любишь его. Любишь? Лютик отстранился от неё, заглянул ей в глаза и твёрдо, но довольно ласково сказал: — Во-первых - я на тебя не злюсь. Ты абсолютно ни в чём не виновата. А во-вторых - да. Люблю. Но, всё-таки, это решение я должен принять сам. Мне действительно страшно за то, что будет дальше. Он снова обнял её и погладил по голове. И они долго ещё стояли вот так, обнявшись, и Лютик почувствовал, что они давно стали не просто друзьями, а братом и сестрой, которые будут вместе, несмотря ни на что. А уже вечером, сидя в слизеринской гостиной и взяв в рот ещё один медовый леденец, Лютик прикрыл глаза и вдруг осознал, что принял решение. *** «После ужина встретимся у дверей Большого Зала. Я готов дать ответ.» Эту записку Лютик отправил Геральту с совой на следующий же день, перед занятиями забежав в совятню, и теперь в невероятном волнении дожидался вечера. По десять тысяч раз прокручивал в голове будущий разговор, был ужасно рассеян на уроках, за что получил лёгкий выговор даже от Малфоя, когда пролил часть сваренного им зелья на стол. Правда, после занятия Драко подозвал его к себе и совершенно другим, мягким тоном спросил: — У тебя всё хорошо? Почему ты нервничаешь? — Мне нужно будет поговорить сегодня с Геральтом. Вечером, — смущённо ответил Лютик, сам не зная, почему говорит профессору об этом. Малфой улыбнулся и сказал практически шёпотом, хоть вокруг не было ни души: — Хорошо. Если вдруг что… Можешь не возвращаться сегодня в спальню. Я тебя прикрою. Будь осторожен. Всё ещё улыбаясь, он ласково взъерошил волосы ошарашенного Лютика и удалился в свой кабинет. А Лютик, едва придя в себя от удивления и выйдя в коридор, снова принялся подбирать лучшие фразы. В общем-то, здесь нет ничего страшного. Просто подойти и сказать: «Геральт, я люблю тебя. Я не знаю, что будет дальше, но сейчас я хочу быть с тобой». Уверенно, твёрдо сказать. Ничего особенного. Он убеждал себя в этом весь день, а на ужине его трясло от волнения всё сильнее и сильнее, так, что это заметила Йеннифэр и несколько раз поинтересовалась, всё ли в порядке. Лютик плохо запомнил, что ел: все его мысли были обращены к предстоящему разговору. Выйдя из-за стола, он поправил на себе мантию, выдохнул и на ватных ногах направился к выходу. Геральт тоже поднялся из-за гриффиндорского стола и последовал за ним. Они подошли к дверям практически одновременно и тут же встретились взглядами. Ужин уже заканчивался, студентов было немного, но все присутствующие, как по команде, повернули головы и теперь с любопытством смотрели на них. Геральт тяжело вздохнул, мягко взял Лютика за локоть и повёл прочь из Большого Зала. — Спасибо, — выдохнул Лютик, когда они наконец вышли в полупустой коридор. — Не за что, — усмехнулся Геральт. — Держу пари, они от нас не отстанут до самого моего отъезда. — Да, это уж точно, — в ответ рассмеялся Лютик. И тут же смутился, едва посмотрев в янтарные глаза. Вся его решимость, которую он усердно копил весь день, куда-то исчезла, испарилась, и он просто дурел от этого пронизывающего взгляда и не мог произнести ни слова. Чувства, которым он снова дал волю после суда, теперь захлестнули его с головой, внутри всё плавилось от осознания, что теперь он может наконец получить то, чего так хотел. Может получить Геральта. Геральт, кажется, заметил его состояние, поэтому предложил: — Прогуляемся? Лютик кивнул, и они медленно направились в сторону движущихся лестниц. Геральт заговорил что-то о квиддиче, потом - о своих родных краях, и нервозность Лютика постепенно сходила на нет. Он знал, что всё-таки должен будет сказать всё, что задумал, но это - когда-нибудь потом, не сейчас… через десять минут. Или через двадцать. Они же никуда не торопятся, верно? Всё так же болтая обо всём на свете, они бродили по Хогвартсу, поднимались по лестницам, и теперь вышли в безлюдный коридор восьмого этажа, залитый ярким закатным солнцем. Их непринуждённая беседа постепенно затихла сама собой. Повисла напряжённая тишина. Лютик понял: Геральт ждёт, когда он заговорит. И он хотел было начать свою речь, но только смотрел на Геральта и молчал. Вместе с волнением в груди теперь отчего-то поселился иррациональный страх, что Геральт снова его оттолкнёт, как оттолкнул во время Святочного бала, и до этого тоже… Лютик не понимал, почему он этого так боится: казалось бы, Геральт уже столько раз доказал свою привязанность, свою любовь, что уже глупо было сомневаться, но неясное опасение всё-таки сжигало его изнутри. Ещё одного отказа он просто не перенесёт. Геральт спокойно смотрел на него. Со стороны могло бы показаться, что ему совершенно всё равно, но Лютик хорошо его знал и потому отчётливо видел его волнение, и от этого ещё больше начинал волноваться сам. Что он ответит ему? Что, если Геральт теперь уже не захочет быть с ним, потому что времени остаётся всё меньше и меньше? Они остановились у окна. Солнце золотило их волосы, купалось в янтарных геральтовых глазах, и Лютик медленно утопал в них, и понимал, что уже ничего не может сказать, ни единого слова… Только сделать. Пошло оно всё к чёрту. Лютик рванулся к Геральту и втянул его в поцелуй. Они неуклюже столкнулись зубами, но уже через секунду Геральт прижал Лютика к себе и перехватил инициативу, целуя глубоко и горячо, обводя его язык своим, вылизывая его нёбо, пропуская сквозь пальцы его волосы. У Лютика кружилась голова. Он ждал этого невероятно долго. Это было слишком восхитительно. Слишком хорошо. Геральт целовался превосходно, но и сам Лютик ему не уступал - они целовали друг друга так трепетно и в то же время жарко, что от этого можно было сойти с ума. Влажные соприкосновения языков, лёгкие покусывания и посасывания, руки, блуждающие по телам друг друга; между ними не было ни миллиметра свободного пространства - они до невозможности тесно прижимались друг к другу, и Лютик почувствовал, что Малфой был прав: он точно не захочет сегодня возвращаться в спальню, потому что всё, чего ему хотелось - это наконец сорвать с Геральта одежду и прикоснуться к нему таким же обнажённым разгорячённым телом, покрыть его грудь поцелуями, впустить его в себя, отдаться ему целиком и полностью. От нахлынувшего возбуждения Лютик застонал в поцелуй, инстинктивно прижался к Геральту бёдрами и застонал снова, почувствовав такую же твёрдость в его паху. И ничто не могло сейчас разделить их, разрушить этот момент, как вдруг… — Лютик, стой. Его будто окатило ледяной водой. Липкий страх, который не покидал его весь вечер, оправдался. Лютик отрешённо отступил от Геральта и хрипло произнёс: — Так и знал. Он медленно попятился, потом резко развернулся, стараясь не сорваться на слёзы прямо сейчас, и быстрыми шагами направился к выходу из коридора, молясь, чтобы Геральт сейчас не пошёл за ним. Чтобы он не увидел результат своего отказа. Слишком больно. Боль расползалась колючим холодом, оцепенением, слёзы не катились по щекам, но застилали глаза пеленой, он изо всех сил держался, только бы не рухнуть сейчас на пол, - настолько лишило его сил произошедшее. Он не понимал, почему и за что ему это, ненавидел Геральта - за всё, что он сделал, за новую ложную надежду и за всю причинённую боль, ненавидел себя - за то, что когда-то сдуру заговорил с хмурым парнем из Дурмстранга, за то, что решил подружиться с ним - просто для того, чтобы враги держались от него подальше. За то, что влюбился в него. — … да подожди же ты! Лютик! — откуда-то издалека донёсся до него голос Геральта, и в следующую секунду тот схватил его за плечи и развернул к себе, аккуратно прижав спиной к стене и обхватив ладонями его лицо. — Что тебе нуж… — Лютик задохнулся, когда Геральт снова его поцеловал. Он покрывал поцелуями его губы, нос, щёки и лоб, слизывал с прикрытых век так и не пролитые слёзы и шептал: — Прости меня, Лютик, прошу тебя, я совсем не то имел в виду… Я люблю тебя. И… я тебя хочу. Очень хочу. Я побоялся причинить тебе боль своим возбуждением - я ведь помню, что… недавно с тобой случилось. У меня и в мыслях не было тебя оттолкнуть. Пожалуйста, будь со мной. Прошу тебя. Будь моим. Будь моим. Лютик слегка заторможенно ответил на новый поцелуй, пытаясь успокоиться после резкой перемены эмоций. Страх, боль, облегчение, счастье, желание… Это, вообще, нормально - чувствовать так много всего за несколько секунд? Геральт, оторвавшись от его губ, глубоко втянул носом воздух и прикрыл глаза, словно наслаждаясь ароматом цветов. — Я перестал пользоваться духами… — смущённо произнёс Лютик. — Ты же сказал, что они тебе не нравятся. — Я почувствовал. Твой запах… Боже, Лютик, я ужасно тебя хочу, — Геральт говорил хриплым от возбуждения голосом, прижимался своим пахом к его, зарывался пальцами в его волосы и скользил губами по его шее. И через мгновение оба оказались на полу, потому что стена, в которую упирался спиной Лютик, превратилась во внезапно открывшуюся дверь Выручай-комнаты. — Чёрт возьми, что это было? Ты не ушибся? — Геральт мгновенно поднялся и с беспокойством осматривал Лютика, который потирал ладонью затылок. — Это Выручай-комната, знакомься, — ухмыльнулся Лютик. Он и вправду немного ударился головой, но пол оказался на удивление мягким. Будто бы комната сама помогла ему не разбить затылок. — Я говорил тебе о ней, помнишь? Правда, я и сам не ожидал, что она вот так обнаружится за моей спиной. Дверь за ними захлопнулась. — Это та, что появляется только тогда, когда нужна? — Ага. И в ней всегда есть всё необходимое, — Лютик откровенно смеялся, следя за ошарашенным взглядом Геральта, который осматривал большую кровать с балдахином и полки с какими-то хрустальными флаконами. — Что, не видел такого в своём Дурмстранге? — Ах ты… зараза! — Геральт наконец отмер и сгрёб его в охапку, навалившись сверху прямо на тёплом полу и покрывая поцелуями его шею. — Эй-эй-эй, подожди, — Лютик с сожалением выскользнул из-под его тела и весело, но капризно произнёс: — Ты серьёзно? Здесь есть огромная кровать, а ты хочешь сделать это на полу? Геральт привлёк его к себе и поцеловал, рывком вздёрнул на ноги и, не отрываясь от его губ, потянул к постели. И только когда оба оказались на ней, Геральт вдруг отстранился от него, коснулся рукой его лица и, глядя прямо в глаза, задал вопрос: — Ты точно этого хочешь? После того, что… — Геральт, — Лютик потёрся щекой о его ладонь. — Я хочу тебя. Всегда хотел. Янтарь в глазах Геральта будто вспыхнул огнём. Именно такими глазами, полными вожделения, он смотрел на Лютика на Святочном балу, - особенно в тот момент, когда прижимал его к стене и ласкал его член сквозь брючную ткань. И так сладко потянуло у Лютика внизу живота, - от воспоминаний, а ещё больше - от осознания того, что вот сейчас, наконец-то, Геральт полностью его, они - друг друга, и совсем скоро Геральт ему это докажет, войдёт в него, присвоит, оставит на нём свой запах. Головокружительный поцелуй выбил из груди весь воздух. Геральт опрокинул его спиной на постель, развязывая его галстук, потираясь о его пах своим. Лютик дрожащими пальцами расстёгивал его кофейную рубашку, хныкал и задыхался под его губами, скользящими по шее, прихватывающими кожу. Ему было необходимо это сейчас - как можно скорее соединиться с Геральтом, слиться воедино, стать одним целым. Он слишком долго этого хотел. Галстук полетел на пол. За ним последовали мантия и обе рубашки. Лютик застонал, когда Геральт прижался к нему разгорячённым телом и провёл языком от мочки уха до ключицы. Он буквально тонул в запахе лукового хлеба и костра, который был повсюду, стал ярче, чем когда-либо. Его хотелось вдыхать бесконечно. Дышать только им одним. Дышать Геральтом. Внизу живота тянуло всё сильнее и сильнее, член почти болезненно упирался в ширинку, и Лютик беспорядочно вскидывал бёдра, стараясь потереться о член Геральта, получить хоть немного таких нужных сейчас прикосновений, но Геральт не спешил. Он тягуче-медленно и горячо целовал его в губы, покусывал кончик его языка и прижимал своим телом к кровати, крепко держа в руках его запястья, скользя кожей по коже, грудью по груди, и Лютик готов был кончить от одной мысли о том, что Геральт настолько превосходит его силой, что может защитить от всего на свете, а потом придавить к постели и оттрахать до потери пульса. — Геральт, пожалуйста… — простонал он, сам до конца не понимая, о чём просит. Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь. Хватка на запястьях ослабла. Геральт скользнул языком по его подбородку, несколько раз укусил за шею… И снова вернулся к губам. Он явно хотел довести Лютика до изнеможения. — Пожалуйста..! Не мучай меня, прошу. Хриплый смешок пустил по спине очередную волну мурашек. Лютик задохнулся, когда Геральт, прикусив мочку его уха, медленно провёл языком по шее до самой ключицы, затем спустился ещё ниже и обхватил и втянул губами один сосок, слегка надавив ногтем на второй. — Чёрт-чёрт-чёрт! — забормотал Лютик, выгибаясь навстречу поцелуям, вцепляясь в серебристые волосы и жадно хватая ртом воздух. Слишком сладко. Слишком мучительно. Дрожащими руками он потянулся к ремню Геральта и требовательно дёрнул за пряжку. На большее он был сейчас не способен. — Чего ты хочешь? — хриплым от вожделения голосом спросил Геральт, насмешливо приподнимая бровь. И возбуждение Лютика достигло каких-то заоблачных пределов. Он и представить не мог, что это возможно — до такой степени хотеть кого-то. Геральт и сам явно держался из последних сил: он уже давно бесстыдно потирался членом о пах Лютика, но то, с каким деланным равнодушием он задал вопрос, было чем-то невероятно горячим. — Сними их, чёрт тебя дери! — только и смог простонать Лютик, снова дёрнув за пряжку ремня. Он буквально задыхался от желания. Хотелось всего - покрыть поцелуями это мощное тело, вылизать каждый сантиметр бледной горячей кожи, и, пока Геральт приподнялся на одной руке и второй наконец начал расстёгивать свои брюки, Лютик зачарованно водил ладонями по его груди, скользил языком по соскам, и Геральт вздрагивал от его прикосновений, хрипло постанывал, и его стоны были похожи на рычание. И Лютик сходил с ума. Долгие несколько месяцев он мечтал прикоснуться к этой мускулистой груди, почувствовать упругость кожи и перекатывающиеся под ней мышцы, но в реальности всё было в тысячу раз лучше, чем в самых смелых фантазиях. Лютик сжимал ладони на широких плечах, прикусывал и посасывал соски, вцеплялся ногтями в грудь, и желание разгоралось всё жарче и жарче, хотя, казалось бы, ещё жарче уже невозможно. Брюки полетели на пол вместе с бельём. Лютик сдавленно застонал, глядя на крупный член Геральта, увитый тонкими венами, с розовой, блестящей от смазки головкой. — Какой… ты… красивый… — выдохнул он, пожирая глазами обнажённое тело. Геральт навис над ним, глубоко поцеловал, грубо врываясь языком в его рот, сжимая ладонью его член сквозь одежду. Лютик захныкал в поцелуй и приподнял бёдра, стараясь прижаться к его руке как можно сильнее, но Геральт тут же придавил его к кровати, не давая пошевелиться. — Не торопись, Лютик… — горячо прошептал он в его шею. — Не торопись. Влажными поцелуями Геральт спустился к его груди, лизнул и прикусил сосок, двумя пальцами обхватил второй. Языком проскользил по рёбрам - с одной стороны, потом с другой. Лютик загнанно дышал и выгибался навстречу ласкам. Он был уже на пределе; казалось, он может кончить даже без прикосновения к члену, но Геральт явно не собирался дать ему это сделать. На смену нежным прикосновениям губ и языка приходили укусы и грубые втягивания кожи, почти мгновенно расцветающие яркими засосами. Геральт помечал своё. И Лютик хотел быть помеченным. Быть только его. Губы Геральта коснулись кожи ровно над ремнём брюк. Лютик снова дёрнулся навстречу, прерывисто вздохнул и скороговоркой выстонал: — Прошу-пожалуйста-сними-их-я-тебя-умоляю! И Геральт послушался. Не прекращая целовать его живот, медленно расстегнул ремень, застёжку, осторожно стянул брюки вместе с бельём, отбросил их на пол и резко укусил Лютика за выпирающую подвздошную кость. Лютик вскрикнул. Это было не больно. Это было потрясающе. А потом Геральт обхватил губами головку его члена. И в голове взорвались звёзды. Горячая податливая влажность, бархатный язык, ласкающий напористо и мягко, пальцы, сжимающие член у основания - всё это было настолько восхитительно, что Лютик потерял всякую связь с реальным миром. Он множество раз, лаская себя по ночам, воображал этот момент, но не мог даже на секунду представить, что это будет настолько прекрасно. Геральт вобрал член в себя так глубоко, что головка упёрлась в его глотку, приподнялся, выпустил его — и снова впустил до основания. Лютик захлёбывался стонами, вскидывал бёдра навстречу, Геральт помогал себе рукой, свободной ладонью поглаживая шов на яичках и промежность, плотно обхватывал ствол губами и обводил внутри языком, и в какой-то момент Лютику показалось, что он вот-вот кончит. — Геральт… я сейчас… — задыхаясь, проговорил он. И Геральт не отстранился, нет. Только выпустил член изо рта, сжал его пальцами у основания, задерживая оргазм, провёл языком от головки до яичек, по очереди мягко вобрал в рот каждое из них, скользнул к промежности, приподнял бёдра Лютика, развёл его ноги чуть шире… и припал губами к его анусу. — Чё-ё-ё-рт… — простонал Лютик. Он не мог и вообразить, что Геральт захочет… вот это… И не мог увидеть даже в самом сладком сне, как это будет потрясающе. Геральт несколько раз широко лизнул сжатое колечко мышц, всё ещё лаская одной рукой член Лютика, а потом мягко толкнулся языком внутрь. Непривычные ощущения накрыли Лютика с головой. Это было и до мурашек приятно, и странно, и смущающе, и так восхитительно-прекрасно, что он не сдержался и со стоном подался навстречу, стараясь насадиться на входящий в него язык. Геральт, аккуратно вылизывая его изнутри, поглаживал край дырочки указательным пальцем, и, почувствовав движения Лютика навстречу, медленно протолкнул кончик пальца внутрь, присоединив его к языку. Лютик заёрзал: ощущения стали ещё более странными. Лёгкий дискомфорт смешался с удовольствием, но удовольствие было сильнее. Хотелось ещё и ещё. И Геральт, будто уловив его состояние, ввёл палец ещё на фалангу, продолжая ласкать его языком, прихватывая губами чувствительную кожу вокруг ануса и до умопомрачения медленно и плотно проводя свободной рукой по его члену. Лютик совсем потерялся в этих ощущениях. Он непременно бы кончил, если бы Геральт, очень хорошо чувствуя его, не сжимал основание его члена каждый раз, когда он был близок к оргазму. Они будто были единым организмом: Геральт так точно понимал, чего хочет Лютик, так правильно ласкал его, как если бы Лютик говорил об этом вслух, но из его горла уже очень давно не вырывалось ничего, кроме надрывных стонов. Прошу тебя, Геральт, войди в меня. Лютик произнёс это в своей голове, но Геральт услышал. Он ненадолго отстранился от него, оставив влажный поцелуй на головке члена и слизнув выступившую смазку, и повернулся к полке с флаконами, стоящей прямо рядом с кроватью. — Там… наверняка должно быть какое-нибудь масло… — тяжело дыша, проговорил Лютик. Геральт взял первый попавшийся флакон, откупорил его и поднёс к носу. — Ты же не против ромашкового? — улыбнулся он. И тонкой струйкой вылил масло на свою ладонь, снова устраиваясь между разведённых ног Лютика. Юноша глубоко вдохнул и зажмурился, когда первый палец в одно движение оказался внутри. Язык Геральта снова коснулся головки его члена, и теперь обводил её по кругу и мягко вылизывал, отвлекая от неприятных ощущений. Палец медленно двигался внутри, растягивая тесные стенки, Лютик постанывал и ёрзал: ему одновременно хотелось толкнуться вперёд и прижаться головкой к языку и насадиться на палец и впустить его в себя глубже. — Готов? — спросил Геральт, приставив к отверстию второй палец. Лютик кивнул, так и не открыв глаза, и тихо заскулил от несильной боли, когда два пальца медленно погрузились внутрь. Геральт остановился, ласково целуя его бёдра, слизывая с его члена капельки смазки, давая привыкнуть, и Лютику было так жарко и так щемяще-тепло одновременно - нежность и похоть Геральта в одном флаконе были чем-то странно завораживающим. Геральт ни на секунду не переставал его удивлять. Неприятные ощущения отступили. Лютик почувствовал, что готов. И Геральт снова понял его без слов. Медленно, на пробу, протолкнул пальцы глубже, осторожно развёл их на манер ножниц, несколько раз повторил, не переставая ласкать языком головку. А потом согнул их внутри так, что Лютик задрожал и выгнулся дугой, жадно хватая ртом воздух. — Боже, что это..? — простонал он. — Сделай так ещё, пожалуйста… А-а-ах! Ощущения были невероятными. Казалось, в голове взрываются фейерверки, по кончикам пальцев бегут мурашки, и Лютик снова оказался на грани, и Геральт снова сжал основание его члена. — Как… как ты это делаешь? — выдохнул Лютик. — Почему ты так точно понимаешь, когда я могу кончить? — Я просто слишком хорошо чувствую тебя, — Геральт на секунду вобрал в рот его головку и одновременно с этим ввёл внутрь третий палец. Лютик застонал, подаваясь навстречу. Несмотря на боль, ему больше всего хотелось сейчас раскрыться настолько, чтобы принять в себя член Геральта, чтобы он наконец-то вошёл в него. Чтобы окончательно и бесповоротно сделал своим. Три пальца медленно скользили внутрь и обратно, Геральт дразнил поцелуями и касаниями языка член Лютика, и тот, иногда открывая глаза и наблюдая за ним, сходил с ума, замечая, что Геральт вжимается бёдрами в матрас, что он настолько возбуждён, что сил держаться у него почти не осталось. — Геральт, хочу… — простонал Лютик, когда пальцы внутри снова надавили на чувствительную точку. — Пожалуйста, войди в меня. — Попроси ещё раз, — хрипло усмехнулся Геральт, а затем опять согнул пальцы и одновременно впустил глубоко в горло член Лютика. — Пожалуйста! — Лютик почти закричал, до треска сжимая в руках простыню. И пальцы выскользнули из него. Геральт поднялся и навис над ним, целуя его раскрытые губы, лаская его язык своим, вжимаясь членом между его ягодиц. — Клянусь, Геральт, — задыхаясь, проговорил Лютик между поцелуями, — я убью тебя, если ты не трахнешь меня прямо сейчас. Геральт глухо зарычал, оторвался от его губ и, одной рукой вцепившись в бедро Лютика, второй дотянулся до отброшенного в сторону пузырька, вытащил пробку зубами, вылил остаток масла на свой член и приставил головку ко входу. — Готов? — Да. Да, да, всегда да. Готов на всё, только будь со мной, Геральт. Головка медленно погрузилась внутрь. Лютик вскрикнул и зажмурился. Это было намного больнее, чем он ожидал. Тело будто разрывало изнутри, но, чёрт возьми, это был Геральт, и ради него Лютик готов был вытерпеть многое. И хотел вытерпеть многое. Он знал: это пройдёт. Нужно только подождать. Но пока он лишь тихо поскуливал и комкал в руках простыню, утыкаясь носом в спадающие вниз серебристые волосы, вдыхая родной успокаивающий запах. — Тише, тише… — шёпот Геральта обжигал шею. Он замер, не двигаясь, чтобы дать Лютику привыкнуть, сжал в руке его ладонь и переплёл их пальцы. — Держись за меня. Сожми мою руку. Будь со мной. Я люблю тебя. Люблю тебя. Я люблю тебя. Будь со мной. Лютик вцепился в его пальцы своими и, не открывая глаз, слепо ткнулся губами вперёд, прося поцелуй, и Геральт понял его, провёл языком по его нижней губе, втянул её, прикусил и втянул снова. И медленно двинул бёдрами, прогибая тесные стенки и входя чуть глубже. Стон. Новый поцелуй, дольше и жарче прежнего. Горячее загнанное дыхание. Геральт осторожно начал совершать короткие толчки, не переставая шептать успокаивающие нежности, и Лютик с каждым из них ощущал, как боль постепенно уходит, как удовольствие накатывает пока ещё жгучими от неприятных ощущений волнами, но это уже было то, чего хотелось ещё и ещё. В голове между фрикциями слабо мелькала мысль, что в следующий раз… наверное… лучше будет растянуть до четырёх пальцев… Но при особенно удачном толчке член так хорошо задел простату, что это стало последней оформленной мыслью в лютиковой голове. Он застонал от только что испытанного удовольствия и подался навстречу, стремясь уловить это ощущение ещё раз, и Геральт отвёл бёдра назад, поцеловал его губы и в одно медленное движение, снова скользнув по простате, впервые вошёл до основания. Лютик вскрикнул, дрожа от возбуждения, но теперь уже почти не ощущал боли: чувство наполненности, осознание, что Геральт сейчас рядом с ним, вокруг него, внутри него — всё это сводило его с ума. Геральт подался назад и снова толкнулся внутрь, погружаясь на всю длину. Из груди Лютика вырвался протяжный стон. И время остановилось. Они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, не разрывая зрительного контакта даже во время поцелуев, двигаясь в едином ритме - медленном и обжигающе-сладком. Комнату заполнили стоны: Лютик почти кричал при каждом удачном толчке, когда член задевал простату, Геральт хрипло постанывал и шептал ему на ухо что-то ласковое, и всё в этот момент было таким потрясающе-правильным, словно они действительно были единым целым, двумя половинками, которые наконец соединились в один организм, нашли друг друга, слились воедино. И Лютику захотелось большего. Захотелось, чтобы Геральт грубо прижал его к постели и вытрахал из него всю душу, чтобы не сдерживался и вонзался в него так резко, как ему хотелось бы - до пошлых шлепков кожи о кожу, до синяков на бёдрах от сжатых на них пальцев. Он обхватил талию Геральта ногами, скрестив их у него за спиной, вцепился пальцами в его поясницу и подался навстречу, резко вдавив его член в себя до основания. Не больно. Не неприятно. Превосходно. Геральт рыкнул, прижал запястья Лютика к кровати, - точно так же, как в самом начале, - и принялся вбиваться в него быстрыми, размашистыми движениями, и Лютик плавился и дурел, подчиняясь, подставляясь ему, глядя в подёрнутые пеленой похоти янтарные глаза, терял всякую осмысленность от хриплых стонов, слетающих с его губ. Ему напрочь сносило голову от того, что в Геральте иногда просыпалось нечто звериное, и теперь это впервые проявилось настолько остро: Геральт, словно хищник, кусал и покрывал засосами его шею, глухо рычал, вколачиваясь в него, его зрачки почти полностью затопили жёлтые радужки, всё его тело будто говорило, чего он хочет сейчас больше всего: присвоить. И Лютик точно так же хотел отдаться. И он отдавался, и подмахивал, царапая широкую спину Геральта ногтями, выстанывал его имя, умолял не останавливаться, кричал всё громче, потому что Геральт дошёл до слишком невыносимо-жаркого темпа, обхватил ладонью его подрагивающий член и принялся ласкать его с той же скоростью, с какой трахал его, и спустя пару минут Лютика захлестнула волна невероятно сильного оргазма. — Чёрт, Гера-а-альт! — закричал он, кончая так, как не кончал никогда в жизни, забрызгивая спермой свой живот, руку Геральта и его живот тоже, плотно сжимаясь на его члене, и Геральт с громким стоном толкнулся в него до основания, заполняя своим семенем, сделал ещё несколько движений и рухнул на него, едва успев выставить вперёд руку. — Бо-же… — спустя несколько минут, пытаясь отдышаться, проговорил Лютик. — Это… Это было… Ох… — Согласен, — пробормотал Геральт куда-то в его плечо. А потом приподнялся и поцеловал его. И этот поцелуй отчего-то показался Лютику самым невероятным из всех, что были между ними сегодня: в нём была тёплая, трепетная нежность, та самая медовая сладость, обволакивающая всё тело. Губы мягко касались губ, языки переплетались медленно и тягуче. Разгорячённые, мокрые от пота тела прижимались друг к другу, вживлялись друг в друга. Оба старались выровнять дыхание в едином ритме: казалось, даже воздух был один на двоих, и они передавали его друг другу сквозь поцелуи. Член Геральта всё ещё был внутри, и Лютик впервые в жизни ощущал себя настолько целостным. И, оторвавшись от обветренных губ, было так правильно сказать: — Я люблю тебя, Геральт. И со сладкой истомой в сердце услышать: — Я тоже, Лютик. Я тоже.