Амортенция пахнет тобой

Просыпаться с кем-то в одной постели было непривычно, но безумно приятно. Утопать в сонных ленивых объятиях, чувствовать размеренное чужое дыхание. Ощущать родной запах, проникающий повсюду. Лютик, первым открыв глаза, долго любовался умиротворённой картиной: расслабленный, спящий Геральт; слегка приоткрытые губы, ресницы, иногда подрагивающие во сне. Его ладонь собственнически покоилась на ягодицах Лютика, тот, в свою очередь, закинул ногу Геральту на бедро. Свет магических канделябров мягко очерчивал изгибы их тел, они всё так же были обнажены, тесно прижимались друг к другу, и Лютик вдруг задал себе вопрос: а не так ли выглядит настоящее счастье?.. Он приподнялся на локте и восхищённым взглядом окинул мускулистую грудь Геральта, его точёный пресс и возбуждённый с утра член, который уже давно упирался Лютику в живот, пачкая светлую кожу капельками выступившей смазки. Будить Геральта не хотелось, но Лютик не смог сопротивляться своему желанию. Аккуратно провёл пальцами по переносице и губам, потом, заметив, что реакции не последовало, осмелел и коснулся ладонью груди, огладил, сжал пальцами один сосок, потом другой… Геральт едва слышно застонал во сне. И Лютику захотелось большего. Он обхватил ладонью член Геральта и несколько раз провёл по нему вверх-вниз, — так же, как обычно ласкал себя. Потом смочил пальцы слюной и принялся водить ими по крупной розовой головке, смешивая слюну со смазкой, лёгкими влажными прикосновениями дразня уздечку, и так увлёкся, что не уловил момента, когда ладонь Геральта накрыла его собственный колом стоящий член, а губы приникли к его шее. Лютик тихо застонал и толкнулся в его кулак, ни на секунду не прекращая движений своей руки на чужом члене. Геральт перехватил его запястье, прижал к матрасу, перекатился на него, оказавшись сверху, и впился поцелуем в его губы, одновременно раздвигая его ноги коленом. — Ты нарываешься, — хрипло протянул он, разорвав поцелуй. — А может, я хочу нарваться? — Лютик сгорал от желания, глядя в залитые вожделением янтарные глаза. Геральт, скользя по его члену своим, целовал и покусывал его шею, притирался к нему всем телом, словно помечая свою территорию. — Ты пахнешь мной, — довольно проурчал он, проводя носом по ключице Лютика. Как будто он мог пахнуть кем-то ещё. Подумать смешно. Лютику казалось, что он всю жизнь теперь будет пахнуть только Геральтом. Что навсегда останутся на нём отметины от его клыков и губ. И эта мысль была чертовски привлекательной. Геральт внезапно укусил его сосок, тут же зализывая обжигающим языком, и надавил коленом на его член. Лютик застонал, нетерпеливо вскинул бёдра, подался навстречу, шепча какие-то пошлости. — Какой ты горячий, Геральт… Какой большой… Я хочу кончить под тобой, хочу услышать твои стоны, пожалуйста… Лютика вело и крыло. Он и не ожидал от себя такого: только вечером лишиться невинности, а наутро, несмотря на лёгкую саднящую боль в промежности, умолять взять себя и рассыпаться в похабных комплиментах. Колено надавило на член сильнее. — Пожалуйста! — захныкал Лютик. И Геральт приподнялся, долго и глубоко целуя его в губы, оседлал его бёдра и обхватил ладонью оба их члена, тесно прижимая плоть к плоти, размазывая по их головкам выступившую смазку. Медленно ладонь скользила по членам вверх-вниз, Лютик постанывал и толкался бёдрами в ласкающую руку, упираясь своей головкой под чужую, захлёбываясь этими ощущениями, Геральт целовал его шею и грудь, покусывал соски, водил языком по раскрытым губам, и Лютик, вытягивая кончик языка навстречу, ловил им влажные прикосновения Геральта. — Быстрее, прошу, быстрее! — взмолился Лютик спустя несколько минут дурманящей медленной пытки. Геральт, издав тот самый хриплый смешок, от которого у Лютика всегда подкашивались ноги, ускорил движения ладони на их членах: он и сам явно был на пределе. Лютик, хватаясь за его плечи, выгибался навстречу, целовал его шею, слизывая солоноватый пот, дурея от запаха чужого тела, который окутывал его повсюду, и, когда ласкающая их обоих ладонь Геральта сжималась чуть сильнее, Лютик ощущал каждую венку на его большом и толстом члене. И Лютику хотелось взять его в рот. Вобрать в себя. Принять до основания, чтобы головка доставала до глотки, и по подбородку стекала слюна. Чтобы сперма брызнула в податливое горло. Фантазии смешались с реальностью, Лютик задрожал и с громким стоном излился в руку Геральта. Часть капель попала на их животы, и Геральт, не прекращая движений руки, свободной ладонью собрал сперму с живота Лютика, приставил пальцы к его губам и хрипло приказал: — Оближи. Лютик застонал от отголосков оргазма, смешавшихся с волной вновь накатившего от этого приказа возбуждения, и с готовностью вобрал в рот шершавые пальцы, вылизывая их, собирая языком собственную сперму. Геральт, лаская уже одного себя, смотрел на это потемневшими глазами: зрачки затопили почти всю радужку; с его губ один за другим срывались хриплые вздохи, движения его руки стали отрывистыми и резкими, он сдавленно низко застонал и сорвался в оргазм, и Лютик, глядя на то, как сильными толчками выплёскивается сперма, ощутил, что мог бы снова кончить сейчас от одного только этого зрелища. Геральт смазанно поцеловал его в висок и рухнул на кровать рядом, переводя дыхание. Лютик мгновенно подполз ближе, закинул ногу на его бёдра, устроил голову на широкой груди, обхватил его за пояс и, довольно улыбнувшись, закрыл глаза. Послеоргазменная нега растекалась по телу, глубокое дыхание Геральта успокаивало, и Лютик снова начал проваливаться в сон. — Эй-эй, — Геральт поцеловал его в лоб. — Не спать! Лютик буркнул в ответ что-то невнятное и теснее прижался к Геральту, но тот выпутался из его объятий, потрепал его по волосам и сказал: — У тебя занятия. И у меня, в принципе, тоже. И вообще, который час? — А разве это важно? — Лютик зевнул, по-кошачьи потеревшись щекой о плечо Геральта, и снова попытался утянуть его за собой на подушки, но это не увенчалось успехом. — Важно, — отрезал Геральт. — Нам нужно вымыться и пойти на уроки. Подъём. Давай-давай. Лютик состроил обиженное лицо и сел на кровати, показывая Геральту средний палец. И едва удержался от стона, когда тот, усмехнувшись, вобрал его палец в рот и несколько раз обвёл языком по кругу. — Ге-еральт, — на выдохе протянул Лютик, не в силах отвести глаз от сомкнутых вокруг его пальца влажных губ. — Не издевайся надо мной. — Вставай — и не буду издеваться, — хмыкнул Геральт и хищно облизнулся, глядя на порозовевшего Лютика. Лютик со вздохом поднялся с кровати. — Ого! — удивлённо сказал он. — Смотри-ка, тут даже ванна есть. В углу действительно стояла широкая золотистая ванна на четырёх ножках, оборудованная душем, а рядом — висела полка с банными принадлежностями и хрустальными флаконами. — Вот и прекрасно, — Геральт, кажется, уже перестал удивляться сюрпризам Выручай-комнаты. — Не придётся тащить твою задницу в общую душевую. С этими словами он встал с кровати, закинул притворно брыкающегося Лютика на плечо и, как пушинку, понёс по направлению к ванне. Бережно опустил его ногами на дно, включил воду, настроил температуру, забрался следом, взял с полки кусок мыла, намылил мочалку и принялся водить ей по его спине. Лютик нежился под тёплыми струями, упираясь спиной в грудь Геральта, откидывая голову ему на плечо, прикрывал глаза от удовольствия, и так хотелось навсегда остаться здесь, вдвоём: чтобы никого вокруг, чтобы не мешали ни время, ни приближающаяся разлука. Близость любимого тела и пар горячей воды сводили с ума. Мочалка мягко касалась нежной кожи, скользя то по плечам, то по груди, задевая соски, и Лютик почувствовал, как вновь нарастает в крови возбуждение, как напрягается член и как нестерпимо хочется почувствовать Геральта в себе, тем более, что он тоже был возбуждён: поясницы то и дело касалась твёрдая головка. Лютик завёл руку за спину и обхватил ладонью чужой член, и Геральт от неожиданности шумно втянул носом воздух и выронил мочалку. — Лютик, милый… Времени ведь нет… Но Лютику было совершенно плевать. Ему захотелось поиздеваться. Он наклонился, прогнувшись в пояснице, и поднял мочалку, и член Геральта упёрся точно в ложбинку между ягодицами. — Зараза, — на выдохе пробормотал Геральт, толкнувшись бёдрами навстречу. — Что ты творишь? Мне слишком сложно сдержаться. — Так не сдерживайся, — мурлыкнул Лютик, чувствуя свою победу. И, распрямляясь, почувствовал поцелуй-укус между лопаток, затем — на пояснице, копчике; Геральт медленно опустился на колени, покрывая поцелуями его спину, потом провёл языком по одной ягодице, прикусил вторую… — Ге… Геральт… — выдохнул Лютик, чувствуя, как язык начал ласкать сжатое колечко мышц. Он сдавленно застонал и упёрся руками в стену, прогибаясь в пояснице, подставляясь. Геральт толкнулся языком внутрь, сжимая в ладонях упругие ягодицы, разводя их шире, потом добавил к языку один палец. Лютик снова застонал, подался навстречу, Геральт ненадолго отстранился, выключил душ, оставив на загривке Лютика мягкий поцелуй, нашарил на полке склянку с маслом — такую же, какой воспользовался вечером, — и тонкой струйкой вылил содержимое на копчик, и Лютик, обернувшись через плечо, увидел, как заворожённо Геральт смотрит на то, как масло стекает между ягодиц, как входят внутрь уже два его пальца. Новый стон вырвался сам собой — от ощущений и от увиденного. Геральт снова коснулся языком чувствительной кожи вокруг ануса, не прекращая растягивать тугие мышцы двумя пальцами, второй рукой медленно лаская член Лютика, массируя скользкую от смазки головку. Лютику было невероятно хорошо. Он скулил, когда пальцы внутри задевали простату, насаживался, несмотря на то, что между ног ещё немного саднило, а поясницу неприятно тянуло: всё это тонуло в неукротимом желании ощутить член Геральта внутри. Как можно скорее. Геральт растягивал его медленно, словно издеваясь в наказание за провокацию, прихватывал губами нежные края дырочки, иногда входил внутрь языком, и тогда Лютик ещё сильнее прогибался в спине и резко хватал ртом воздух. Ноги дрожали, всё тело окутало предвкушение: уже три пальца двигались внутри, скользя по простате, с губ срывались несдержанные стоны; и странный азарт вскипал в крови от осознания, что они оба не знали, сколько сейчас времени: может быть, раннее утро, может быть, уже полдень. Лютику было совершенно плевать на, возможно, пропущенные занятия, на выговоры, на письма родителей — всё это будет когда-нибудь потом, не сейчас… Сейчас — безумие. Геральт всё быстрее трахал его пальцами, скользя поцелуями и укусами по позвоночнику, жёстко удерживая второй рукой за плечо, и Лютик сходил с ума от этих ощущений и от мысли, что Геральт собирается отлюбить его прямо так, стоя. — А-а-ах… Выеби меня уже! — простонал он, когда пальцы так хорошо надавили на простату. Геральт чертыхнулся, пальцы выскользнули, и в растянутое отверстие в одно движение погрузился член. Лютик вскрикнул. Вспышка боли смешалась с удовольствием. Геральт замер, целуя его плечо и шею, опаляя влажную после душа кожу горячим дыханием. — Тише, тише… — он успокаивал его точно так же, как вечером, только вот голос был совсем иным. В нём слышалась какая-то другая, звериная похоть, и Лютику начисто сносило голову от этих незнакомых прежде ноток. — Тише, мой хороший. Ты сам попросил тебя выебать. Я хочу тебя, Лютик, чертовски хочу. Хочу слышать твои стоны, хочу увидеть, как ты кончаешь. У Лютика подкашивались ноги. Слишком заводил его этот хриплый шёпот с непривычными оттенками голоса, слишком сводили с ума пошлости, слетающие с губ Геральта. Геральт, не прекращая целовать его шею, начал двигаться, толкаясь медленно, но глубоко, проезжаясь головкой по простате, и Лютик несдержанно стонал и подавался навстречу, запрокидывая голову на его плечо. Одна рука Геральта мёртвой хваткой удерживала его за бедро, другая — оглаживала грудь, пальцы задевали и теребили соски, грязные пошлости сменялись нежностью: — Замечательный… Поцелуй в шею. — Самый красивый… Поцелуй в висок. — Мой… Лютик повернул голову и поймал его губы своими. Нежный и одновременно страстный поцелуй прерывался стонами, движения ускорялись, Геральт тесно прижимал Лютика к себе, и Лютик тонул — в запахах, звуках, ощущениях. Геральт увеличил амплитуду толчков, каждый раз выходя почти полностью, чтобы сокращающиеся стенки ануса массировали головку, и снова погружался до основания, шлёпаясь яйцами о мягкие ягодицы. Пошлое хлюпанье масла в растраханной заднице, шлепки кожи о кожу, загнанное дыхание и громкие стоны — все эти звуки смешивались в единую симфонию страсти, и было так хорошо, так сладко, что, казалось, можно потерять сознание от этого бесконечного наслаждения. — Геральт, я… я скоро… не останавливайся, умоляю… — сквозь стоны едва смог выговорить Лютик, и Геральт, рыча от возбуждения, вцепился зубами в его плечо и принялся вбиваться с невероятной скоростью. Было так глубоко, что Лютику казалось, будто член достаёт до ладони Геральта, лежащей на животе. Боль от укуса только ускорила приближение оргазма. Быстрее, ещё быстрее. Только вместе. Давай же. Лютик закричал и излился без единого прикосновения к члену, и Геральт, сделав ещё несколько движений, последовал за ним, со стоном выплёскиваясь внутрь. И всё смолкло. В тишине остались только сорванное хриплое дыхание и два разгорячённых тела, слившиеся в единое целое. И тихие, прерывающиеся вздохами голоса, сказавшие практически одновременно: — Я тебя люблю. *** Эйфория накрывала с головой. Лютик витал в облаках, окрылённый потрясающим чувством. Он едва успел на заклинания после того, как они с Геральтом всё-таки приняли душ, почти не переставая обниматься, оделись и попрощались у дверей Выручай-комнаты с трепетным поцелуем. Травологию он, всё же, пропустил, но Йеннифэр наплела профессору что-то про внезапный приступ головной боли, и тот, помня о недавних событиях с судом, лишь сочувственно причмокнул губами и посоветовал отвести Лютика к мадам Помфри. — Только попробуй ещё раз такое выкинуть. Я уже не смогу тебя прикрыть — не поверят, — прошипела Йеннифэр, когда Лютик втиснулся в душный кабинет и занял своё место рядом с ней за секунду до начала занятия. Вопреки своему строгому тону, она ехидно улыбалась, глядя на то, как светятся глаза Лютика, как играет на его губах безмятежная улыбка. — А ещё вот, возьми, — снова шепнула она и протянула ему под столом тюбик тонального крема. — Это ещё зачем? — удивился Лютик. — Кхм… — Что? — Видел бы ты свою шею, — Йеннифэр хихикнула. — Ой… — в голове вихрем пронеслись воспоминания о прекрасной ночи… и о засосах, которыми Геральт без остановки покрывал его кожу. — Вот именно, — девушка открыла тюбик, выдавила каплю крема на пальцы и со вздохом шепнула: — Давай, помогу, горе ты луковое… — Луковое… — кивнул Лютик, против своей воли расплываясь в блаженной улыбке, вспомнив запах лукового хлеба и костра. — Скажи спасибо, что никто на тебя не пялится, потому что Флитвика ещё нет, и все заняты подготовкой к уроку, — Йен, наконец, закончила наносить крем на его шею. — Спасибо, — он улыбнулся ещё шире и приготовился отрабатывать заклинание превращения уксуса в вино. В голове пели птицы. Во время обеда он ни на секунду не прекращал улыбаться, болтал с набитым ртом, то и дело посматривая в сторону гриффиндорского стола и ловя ухмылку наблюдающего за ним Геральта. Всё было слишком чудесно. Воздушно, легко, хорошо. Будто бы так будет всегда. — Лютик, вот ещё, держи, — Цири протянула ему эклер с шоколадным кремом. — Нет, спасибо, с меня хватит, — улыбнулся Лютик, снова улетая в сладкие воспоминания. — Давай-давай, ешь, — внезапно сказала Йеннифэр, и они с Цири переглянулись и прыснули. — Что происходит? — Лютик удивлённо переводил взгляд с одной на другую. — Цири, скажи ему, — Йеннифэр закрыла лицо руками и захихикала ещё сильнее. — Геральт… В общем, он попросил заняться твоим питанием. Сказал, что тебе нужно больше есть, — Цири смущённо порозовела, но в её глазах всё ещё плясали озорные искорки. — Зачем? — не понял Лютик, чувствуя, как и сам начинает заливаться краской. Йеннифэр наконец отняла руки от лица и почти перестала смеяться. — Другими словами — ты должен немного прибавить в весе, чтобы Геральт мог удобнее ухватиться, — пояснила она с ухмылкой. Лютик, который уже успел глотнуть тыквенного сока, поперхнулся и закашлялся. — Что? Он прямо так и сказал? — красный, как рак, он опустил голову, мечтая провалиться сквозь землю. И всё равно продолжал улыбаться: было хорошо. Он был счастлив. — Как именно он сказал — это уже неважно, — хихикнула Йеннифэр. — Давай, ешь. Лютик, принимая пирожное из её рук, встретился взглядом с Геральтом: он явно следил за ним и тоже улыбался, но по-другому — как-то хищно. А потом в голове у Лютика перещёлкнуло, и улыбка сползла с его лица. И счастье зажалось где-то в уголке. Потому что шуточка «немного прибавить в весе, чтобы Геральт мог удобнее ухватиться» — это не про оставшееся у них время. Это как если бы у них впереди были ещё недели, месяцы, годы. Но никак не жалкие пять дней. Это звучало так забавно, мило и немного пошло, будто они не должны были расстаться так скоро. Но они были должны. Лютик молча прикусил губу, так и не донеся пирожное до рта. Надо заставить себя не думать. Провести это время так, как хотелось с самого начала года. Вдвоём. *** Казалось, весь мир был против них. Дни летели неумолимо, а преподаватели заваливали студентов домашней работой так, будто экзамены ЖАБА были не в следующем году, а уже через неделю. За два дня Лютику и Геральту удалось урвать лишь несколько быстрых поцелуев в тёмных углах пустых коридоров. Из-за нагрузки не было и речи о том, чтобы провести вместе вечер или ночь: пусть Геральту и не нужно было делать домашнее задание, но Лютик явно валился с ног, и Геральт ответил категорическим отказом на его предложение встретиться после ужина, попросив его лечь спать как можно раньше. Они, безусловно, сталкивались на общих занятиях, и это превращалось для Лютика в настоящую пытку: быть так близко, может быть, даже отрабатывать что-то в паре — и не иметь возможности прижаться, поцеловать, хотя бы взять за руку. За ними до сих пор наблюдали во все глаза — новости, прочитанные в газетах, не забываются так быстро, тем более — такие сенсационные, поэтому приходилось следить за собой и стараться ничем не выказывать своих эмоций: вокруг и без того начинали перешёптываться, стоило им оказаться в одном классе. К Геральту тянуло магнитом. Хотелось вечно быть рядом, слушать его голос, и Лютик не мог перестать краснеть и улыбаться в его присутствии. Геральт был куда сдержаннее, лишь изредка поднимая краешки губ, но его выдавали глаза: тёплый янтарь, в котором плескались невероятная нежность и какое-то звериное желание. Именно таким был его взгляд в тот момент, когда он ласкал Лютика, прижимая к кровати, и Лютик прекрасно это помнил. *** На третий день, в субботу, когда Лютик шёл по одному из пустынных коридоров, его вдруг мягко потянули за ворот мантии. Он вскрикнул, но тут же успокоился, почувствовав запах Геральта, и позволил прижать себя к стене в тёмном углу. В воздухе витало возбуждение. Геральт смотрел на него взглядом хищника, нависал над ним, опираясь рукой на стену над его головой, закрывая пути к отступлению, будто загнал жертву в тупик. У Лютика резко закружилась голова, в паху мгновенно стало тяжело и горячо, и Геральт, вздёрнув за подбородок его лицо, накрыл его губы своими, проник языком в его рот, прижался к нему всем телом, целуя глубоко и жарко. Влажный пошлый поцелуй сводил с ума. Их могли увидеть в любую секунду, и это лишь ещё больше разжигало огонь в крови; Лютик судорожно сжимал в пальцах ткань геральтовой рубашки, притирался своим пахом к чужому и тихо постанывал, когда Геральт грубо трахал языком его податливый рот, не давая ни секунды на передышку. Исчез весь мир, исчезли звуки и мысли. Осталось только одно: жгучее желание. И, когда Геральт с хриплым стоном сожаления разорвал поцелуй, протянув между их языками ниточку слюны, Лютик разочарованно выдохнул и умоляюще посмотрел на него. Он прекрасно понимал: нельзя. Но безумно хотел большего. — Привет, — прошептал Геральт, мягко стирая большим пальцем слюну с его лица. — Привет, — улыбнулся Лютик. Глаза Геральта горели тёмным возбуждением, и Лютик очень хорошо видел, как он скучает. Как он хочет его. — Завтра ведь воскресенье, да? — с игривой улыбкой спросил Геральт, застёгивая рубашку на Лютике, которую он сам успел расстегнуть во время поцелуя. Лютик зарделся, осознав, что Геральт начал раздевать его машинально, стоило им оказаться наедине даже ненадолго. — Да, а что? — наконец уточнил он. — Все идут в Хогсмид. — И-и-и? — И мы тоже. Вдвоём. Встретимся у дерева, через час после того, как уйдут остальные. Ты же не занят? Всё-таки, выходной. — Для тебя — не занят, — на этих словах Лютик подмигнул. Геральт довольно хмыкнул, огляделся по сторонам и провёл языком по его шее, а потом прикусил мочку уха. Лютик рвано выдохнул, вцепился в его плечи, и запрокинул голову, подставляясь под новые ласки, но Геральт только легко чмокнул его в губы и отстранился, ехидно ухмыляясь. — Зараза… — прошептал Лютик. — Знаю, — улыбнулся Геральт. — Ну что? Ты согласен? Лютик притянул его к себе и прошептал в самое ухо, не забыв несколько раз провести по коже языком: — Только если потом ты вытрахаешь из меня всю душу. Я ужасно соскучился. — Я тож… — голос Геральта оборвался резким вздохом, потому что рука Лютика скользнула по его ширинке и на секунду сжала возбуждённый член сквозь плотную ткань. — Ты маленький дьявол, Лютик, ты знаешь это? — Знаю, — с гаденькой улыбкой Лютик убрал руку. Ему безумно нравилось видеть, как Геральт мучается желанием. Он снова потянулся к его уху и прошептал: — Буду ждать завтрашней встречи. А ещё больше — того момента, когда мы наконец окажемся наедине. Он чмокнул Геральта в губы, коротко провёл по ним языком, вывернулся из его рук и поспешил на историю магии. Он и сам не ожидал от себя такого. Не мог понять, почему, когда они с Геральтом оставались вдвоём, с него слетало всё смущение, и он, вместо того, чтобы стыдливо краснеть, как это случается обычно в его присутствии, начинал заигрывать и соблазнять, но ему чертовски нравилось это состояние. Ему в принципе нравилось всё, когда Геральт был рядом. На истории магии было скучно. Профессор Бинс, как всегда, нудно рассказывал что-то об участии гоблинов в Первой Магической Войне, плавно скользя по воздуху между партами. Йеннифэр, сидевшая рядом с Цири, о чём-то шепталась с ней, Сабрина откровенно дремала, сидя за одной партой с Лютиком, а вот у него самого вдруг проснулось вдохновение. Ему внезапно захотелось выразить чувства, переполняющие душу, сохранить их в стихах и музыке, и он, обмакнув перо в чернила, принялся записывать на пергаменте приходящие в голову строчки. Сперва получалось сумбурно. Слишком многое хотелось вложить в эти стихи. А потом Лютик просто вспомнил: расплавленное золото в глазах, тёплую улыбку, эту невероятную фигуру, обтянутую формой Дурмстранга. А ещё лучше — вообще без какой-либо одежды… И стихи потекли из-под кончика пера непрерывным потоком. — На сегодня — всё, — повысившийся голос профессора Бинса вывел Лютика из поэтических раздумий. Урок пролетел слишком незаметно. — В понедельник отъезжают наши гости, во вторник вас ждёт контрольная работа. Что? В понедельник? Но ведь это послезавтра. В смысле? Уже?.. Все мысли разом смешались в голове. Лютик смотрел в пустоту, не замечая, как однокурсники покидают кабинет, как постепенно затихают голоса. Послезавтра. Геральт покинет Хогвартс. Они не увидятся ещё очень долго. А возможно — не увидятся никогда. Лютик с силой потёр лицо руками, чтобы непрошеные слёзы не вырвались наружу. Стоп. Стоп. Стоп. Не думать. Есть ещё сегодняшний вечер. Завтрашний день. И завтрашняя ночь. Последняя ночь. Слёзы всё-таки потекли по щекам. Лютик долго ещё сидел в пустом кабинете, закрыв лицо руками. Весь мир будто одеревенел и потерял краски. Он не понимал, как теперь вернуться в то состояние, в котором пребывал до этого осознания. — Лютик? Ты в порядке? Он отнял ладони от лица, услышав голос Йеннифэр. Она молча села за парту рядом с ним и взяла его за руку. Он уже не плакал, а вот в её глазах стояли слёзы. — Ты тоже только что поняла, да? — спросил он. Не говоря ни слова, она уткнулась в его плечо и зарыдала. — Тише, Йен, ну что ты… — Лютик гладил её по голове, удивляясь тому, что сам почему-то больше не плачет. Внутри поселились отчаяние и отчаянность. Такие похожие по звучанию и такие разные по значению. Отчаяние — это закусывать губу и срывать голос от бессилия и невозможности изменить то, что от тебя не зависит. Невозможности заставить время замедлиться или повернуть вспять. Отчаянность — это забыть обо всём и окунуться в свои чувства с головой, наплевать на все страхи и провести оставшиеся два дня так, как хочется. Каждый момент наполнить смыслом, понятным лишь им двоим — Лютику и Геральту. — Йен, — позвал Лютик. Всхлипнув, она подняла голову и мокрыми глазами посмотрела на него. — Вы с Цири обязательно будете вместе. Я знаю. Вы всё сможете. Он хотел бы сказать то же самое и про них с Геральтом, но… было страшно. Было страшно сказать, поверить в сказанное, а потом — разбиться о реальность, если вдруг их отношения не выдержат расстояния. — Вы тоже, Лютик, — проговорила Йеннифэр сквозь слёзы. — Это всего лишь небольшой перерыв. Всё будет хорошо. Но Лютик лишь грустно улыбнулся и покачал головой. За последние полгода жизнь научила его не верить в сказки. Даже если очень хотелось. *** После того случая в кабинете Лютик позволил себе пострадать ровно час. Ему необходимо было переварить в себе осознание скорой разлуки и смириться с ней, заодно убедив себя забыть об этом ровно до тех пор, пока не придёт час прощания. И у него получилось. Лютик, безусловно, изменился с начала года, но одно его качество однозначно осталось прежним. Сейчас — хорошо. Что будет дальше — ещё не наступило. И в данный момент это было очень кстати. До вечера текст песни был почти написан. Музыку, наплевав на домашнее задание, Лютик писал уже после ужина, устроившись в кресле перед камином и задумчиво перебирая струны лютни. Он понятия не имел, как и когда, но точно знал, что споёт эту песню Геральту. Просто чтобы он знал, как сильно Лютик любит каждую его чёрточку. Взгляд золотистых глаз, голос — ласковый и тёплый или хриплый от возбуждения. Все его достоинства и недостатки. Чтобы Геральт запомнил. Чтобы не было даже мысли о том, что у них может что-то не получиться. Может быть, и вправду всё будет хорошо? *** На следующий день Лютик чувствовал себя девчонкой-модницей, и со стороны даже смеялся над самим собой, но ничего не мог поделать: он уже час пытался выбрать между двумя шёлковым рубашками: одна была бордовой, другая — бирюзовой, и ему очень хотелось выглядеть как можно лучше. В мужской спальне было пусто: все ушли в Хогсмид полчаса назад, у Лютика оставалось ровно полчаса, чтобы собраться, а он все ещё стоял, бесцеремонно вывалив часть своей одежды на заправленную кровать соседа и тупо глядя на две рубашки и не зная, какую надеть. — Лютик, я тебя умоляю, он же тебя уже во всех ракурсах видел! — простонала Йеннифэр, откидываясь на кучу одежды. Он попросил её помочь с выбором «буквально на пять минуточек», но пятью минутами это не закончилось. — Во-первых, пока не во всех, а во-вторых… Йен! — Лютик только сейчас понял её намёк и стремительно покраснел. — Оу, — ехидно протянула она. — Так я, всё-таки, не ошиблась? Мой мальчик уже не девственник? — Отстань, — бросил Лютик, пытаясь спрятать улыбку. — Ну-у? И как он в постели? Так же хорош, как ты думал? — Я не собираюсь тебе об этом рассказывать, — он покраснел ещё сильнее. Спрятать улыбку уже не выходило. — А по-моему, собираешься, — хихикнула Йен. — Ну да, да, он прекрасен. Ты это хотела услышать? — он со смехом швырнул в хохочущую Йеннифэр подушкой. — Хватит уже. Лучше помоги мне выбрать. — Мерлин, за что мне это? — девушка мученически взревела, уткнувшись лицом в подушку. В дверь осторожно постучали, и через мгновение в спальню заглянула Цири. — Я не вовремя? — Вовремя! — в один голос сказали Йеннифэр и Лютик. — Цири, спаси меня от него, — притворно захныкала Йен. — Он уже третий час выбирает рубашку. — Не третий, вообще-то, — так же притворно обиделся Лютик. — Ещё и часа не прошло. Цири, какая лучше — бордовая или бирюзовая? В проёме раскрытой двери возник профессор Малфой, зашедший по каким-то делам в гостиную Слизерина. Он бросил скептический взгляд на беспорядок, затем посмотрел на рубашки в руках Лютика. — Простите за это, я уберу, профессор, я просто… — затараторил Лютик. — Бирюзовая, — сказал Малфой. Девушки захихикали. Лютик покраснел. — Спасибо, сэр, — он едва нашёл в себе силы, чтобы ответить. Малфой усмехнулся и покинул гостиную. — Эй! Почему ты сейчас так быстро согласился, а передо мной крутишься уже сто лет? — недовольно спросила Йеннифэр, глядя, как Лютик бросает на свою кровать бирюзовую рубашку и убирает остальные в свой сундук. — Потому что я примерный ученик, а слово профессора — закон, — засмеялся Лютик. — Вот и славно, — Йеннифэр поднялась с кровати и потянула за собой Цири. — В таком случае, наша помощь тебе больше не нужна. — Спасибо! — крикнул Лютик, прежде чем за девушками закрылась дверь. Он стянул футболку и подошёл к зеркалу. По всему телу рассыпались следы засосов и укусов, и эти метки казались чем-то невероятно прекрасным. Это были отпечатки любимых губ. И Лютик очень хотел сохранить их как можно дольше. Он критически осмотрел себя с ног до головы. Неужели он и правда так худощав? Неужели Геральту это настолько не нравится, что он даже попросил девчонок заняться его питанием? В голову вдруг полезли странные мысли. Лютик внезапно задумался: а как он выглядел в момент их любви? Вдруг кости слишком выпирали? Или некрасиво блестела кожа? Или волосы растрепались? Вдруг Геральту с ним не понравилось? Так, стоп. Стоп-стоп-стоп. Лютик, успокойся, ты совсем потерял голову от своих чувств. Если бы Геральту с тобой не понравилось, он бы не целовал тебя в тёмных углах и не приглашал на свидание, явно сгорая от желания. Внутренний голос здравого рассудка успокоил. Лютик понял, что зря начал паниковать. И правда, ведёт себя как влюблённая пуффендуйка. Не зря Йеннифэр назвала его так сегодня утром. Он спокойно облачился в бирюзовую шёлковую рубашку, провёл расчёской по волосам, немного пригладил вихры, с улыбкой намотав на палец белую прядь. Теперь он точно осознавал, что однозначно думал о Геральте, когда перед концертом применял к волосам заклинание. Пусть на тот момент он себе в этом и не признавался. Это было словно частичкой Геральта, которая всегда с ним. Стоило лишь посмотреть на свои волосы — и сразу всплывали в памяти белые волны его волос. Рубашка сидела идеально. Облегала хрупкую фигуру, подчёркивая все достоинства. Лютик удовлетворённо оглядел себя со всех сторон, убедился в том, что тёмно-синие брюки тоже смотрятся отлично, и, набросив на плечи меховую куртку, наконец спустился в гостиную. И замер. Цири и Йеннифэр сидели на ковре у камина и целовались, держась за руки. Они не видели его. Они вообще ничего вокруг не видели и не слышали, судя по всему, и Лютику очень не хотелось рушить эту идиллию, но проскользнуть мимо них незаметно не получилось бы. Судорожно соображая, что делать, он оперся ладонью на спинку одного из кресел, и кресло противно заскрипело. Девушки испуганно отпрянули друг от друга. Проблема решилась сама собой. — А, Лютик, это ты, — Йеннифэр облегчённо вздохнула. Она выглядела куда менее смущённой, чем Цири, которая покраснела до кончиков ушей. — Ну… как я выгляжу? — неуверенно спросил он, закусив губу. — Отлично, — ответила Йен, и Цири энергично закивала. — Правда, отлично. — Спасибо, — искренне поблагодарил Лютик. И на ватных от волнения ногах направился к выходу из гостиной. *** Геральт, одетый в шубу с клочковатым мехом, ждал его у дерева, — совсем как в тот вечер, когда признался ему в любви, но сейчас выглядел совершенно иначе: плечи расправлены, глаза горят, на губах — улыбка. Лютик невольно залюбовался им и сам не заметил, как подошёл вплотную: ноги сами несли его. — Привет, — смущённо произнёс Лютик. И Геральт, оглянувшись по сторонам, прижал его к себе и вовлёк в поцелуй — быстрый, но глубокий. — Ты прекрасно выглядишь, — улыбнулся он, оторвавшись от лютиковых губ. — Спасибо, — Лютик порозовел, и Геральт усмехнулся, глядя на его румянец. — Я очень люблю, когда ты смущаешься, — произнёс он. — Пойдём? Хогсмид встретил их ароматом сливочного пива и пряностей, шумными разговорами и яркой толпой. Лютик, держась за руку Геральта, чувствовал себя бесконечно счастливым, вдыхая холодный воздух и глядя на то, с каким интересом смотрит Геральт вокруг. — Ты разве не был в Хогсмиде за всё это время? — Был, конечно. Просто… с тобой всё иначе. Эти слова согрели так, как никогда не согреет даже самое горячее сливочное пиво. Они бродили по улицам и болтали о всякой всячине. На них, безусловно, глазели: кто с неприкрытым любопытством, кто — с осуждением, глядя на их сплетённые пальцы, кто-то — с откровенной завистью. Например, стайка девочек с Пуффендуя, которая встретилась им недалеко от «Кабаньей головы», окинула Лютика безмерно завистливым взглядом, наверняка пожелав ему мучительной смерти, но тот лишь ослепительно улыбнулся им и чуть сильнее стиснул ладонь Геральта в своей. В конце концов, это был его Геральт. И пусть кто-то только попробовал бы возразить. Здесь слетели все барьеры. Здесь — не Хогвартс. Здесь можно было держаться за руки, потому что это — их свободное время, и то, как они проводят его, никого не должно касаться. И Лютик наслаждался этой свободой. Ему было совершенно плевать, что подумают о них прохожие. Геральт, как всегда, больше слушал, чем говорил, а Лютик просто рассказывал ему о том, что он сейчас ощущает. Как ярко пахнет корицей и патокой возле «Сладкого королевства», как красиво переливаются на витрине блестящие коробки с любовными напитками в лавке «Зонко». Геральт смотрел на него, и янтарные глаза светились любовью. И Лютик это чувствовал. Он был счастлив. По-настоящему счастлив. Однако в груди скреблась тупая боль. Уже завтра Геральт должен был уехать. Будет ли он смотреть на него с такой же любовью при следующей встрече? Да и когда она будет, эта встреча? И будет ли вообще?.. — Лютик, что случилось? — Мм? — Ты как-то странно замолчал. Всё в порядке? — Да, да, я… просто задумался. Лютик решил умолчать о своих страхах. И, несколько раз глубоко вздохнув, снова смог заставить себя не думать о них. Они забрели в «Три метлы», и Лютик тут же потянул Геральта за самый дальний столик, скрытый от посторонних глаз двумя колоннами. Идеально. Никто не помешает. Недалеко от барной стойки обнаружился небольшой деревянный помост, где к широкому табурету у стены была прислонена гитара. Лютик, увидев инструмент, едва сдержал торжествующий вопль: теперь у него точно была возможность дать Геральту услышать все его чувства. Когда Геральт галантно помог ему снять куртку и разделся сам, у Лютика перехватило дыхание. Вместо школьной формы на нём была тёмная рубашка с косым вырезом и закатанными рукавами, так выгодно акцентирующая внимание на широких плечах и груди. В баре было прохладно, и Лютик, усевшись за стол, не сразу понял, почему Геральт так странно смотрит на его грудь. А потом проследил за его взглядом — и мгновенно залился краской. Сквозь тонкий шёлк облегающей бирюзовой рубашки отчётливо проступали напряжённые от холода соски. Геральт недовольно оглянулся по сторонам, и Лютику показалось, что он способен сейчас ударить любого, кто посмотрит в его, Лютика, сторону. Взяв свой шарф, Геральт встал из-за стола, подошёл к Лютику и обвязал шарфом его шею — и согреть, и скрыть от других такую привлекательную часть тела. Пальцы, поправив шарф, будто случайно скользнули по груди и надавили на сосок. Лютика словно прошибло током, и он не смог сдержать рваный выдох. Геральт сглотнул, вцепившись рукой в край стола. Он не отрывал от Лютика жадного голодного взгляда. И Лютик чувствовал, что в брюках становится всё теснее и теснее. — Я…кхм. Я пойду, закажу что-нибудь, — пробормотал Геральт. Лютик с удовлетворением отметил, что он возбуждён и смущён. Спустя некоторое время он вернулся с двумя кружками сливочного пива и тарелкой пирожных. — Прости. Я сам не свой в последнее время, — тихо сказал Геральт, усаживаясь за стол. Обычно он всегда смотрел прямо в глаза, но сейчас отводил взгляд, и это было странно. — Всё в порядке, правда, — Лютик накрыл его лежащую на столе ладонь своей и одновременно глотнул сливочного пива. — Но… что тогда случилось? — Мне не нравится, что ты надеваешь такие рубашки, — наконец признался Геральт. И Лютик впервые увидел, как он покраснел. — Что? Почему? Мне разве не идёт? — Идёт. Просто… На тебя все смотрят, — проворчал Геральт. — И-и? — насмешливо протянул Лютик. Он, кажется, понял, в чём дело. — Что такое? Я не могу быть в центре внимания? Или ты просто ревнуешь? — Ревную, — Геральт тщетно пытался скрыть улыбку за раздражением. — И вообще — ты со мной. Зачем тебе внимание остальных? — Ты дикий собственник, — рассмеялся Лютик. Всё напряжение разом схлынуло. Геральт просто ревнует. — Мне показалось, в постели я доходчиво объяснил тебе всё, — тихим, соблазнительным шёпотом сказал Геральт, наклоняясь к нему через стол, и разговор стал ещё более интимным. — О да, — не менее соблазнительно пропел Лютик. — Объяснил крайне простым языком и хорошенько вдолбил мне в голову. Или не в голову. Он ехидно улыбнулся и закусил губу, глядя в янтарные глаза. Между ними словно началось соревнование: кто кого выведет из себя. И Лютик знал, как выйти из игры победителем. Он провёл рукой по волосам, немного растрепав их, не отводя взгляда от Геральта, показательно сдёрнул с шеи шарф, поднялся из-за стола и направился к сцене. Получив разрешение у бармена, он устроился на табурете, подхватил гитару, настроил её и на пробу сыграл несколько аккордов, привлекая к себе внимание. Голоса немногочисленных посетителей смолкли. Все взгляды устремились на него. Он коротко взглянул на Геральта, который смотрел на него со смесью вожделения и ревности, улыбнулся ему краешком губ и запел: — I like your smile. I like your vibe. I like your style. But that's not why I love you. Лютик пел и вспоминал, как впервые увидел Геральта. Как уже тогда заворожили его янтарные глаза и белые волосы, отливающие серебром. Какие мурашки бежали по его спине от тихого «хм-м-м».  — And I, I like the way, you're such a star, But that's not why I love you, hey Do you feel, do you feel me, do you feel what I feel too? Do you need, do you need me, do you need me? До боли хотелось услышать: ты нужен мне. Я никогда тебя не отпущу. Мы обязательно встретимся. Мы всё сможем.  — You're so beautiful, But that's not why I love you. I'm not sure you know That the reason I love you, is you Being you, just you. Yea, the reason I love you Is all that we've been through. And that's why I love you. Слова песни были просты и незатейливы, но Лютику они нравились. Этими стихами он говорил Геральту: я люблю тебя просто за то, что ты есть. Я люблю тебя и буду любить, и даже расстояние и время не разрушат моих чувств. Он действительно ни на секунду не сомневался в своих чувствах. Расстояние пугало его лишь неизвестностью: будет ли любить его Геральт?.. И снова в груди кольнуло пугающим осознанием: времени остаётся всё меньше и меньше. Лютик закусил губу и утопил свои мысли в последнем аккорде. И посетители бара взорвались аплодисментами. Здесь были и студенты всех трёх школ, и почтенные, степенные маги, — и абсолютно все смотрели на него с восхищением. А Геральт вдруг встал из-за стола и решительным шагом подошёл к нему. И Лютик не сразу понял, что произошло. Просто Геральт привлёк его к себе и жадно поцеловал. На глазах у всего бара. Аплодисменты и голоса смолкли. — Геральт, ты что?.. — прошептал Лютик, отстраняясь. — Все же смотрят. — Пусть знают, что ты мой. Мой. Как много счастья в этом слове. Когда они вернулись за столик, на них то и дело бросали недовольные взгляды, а кто-то даже в открытую обсуждал их поступок - например, компания девочек с Когтеврана, сидящая за столом неподалёку. — Я же говорила, что газеты не врут! — Всё-таки, это мило... — Два парня? Фу! — А по-моему, они просто прелесть! — Слышал? — вполголоса спросил Лютик. — Мы просто прелесть. Он засмеялся, закрыв лицо руками. Губы Геральта тоже тронула усмешка. Им обоим было совершенно точно плевать. — Если честно… — произнёс Геральт, когда Лютик перестал хохотать. — Мне очень понравилось, как ты выглядел тогда, на концерте. Ты был таким… чёрт, не могу объяснить. Но... это было горячо. — Спасибо, — ехидно улыбнулся Лютик. А потом посмотрел в янтарные глаза, и вдруг… вспомнил. Непонятно, почему именно сейчас, но вспомнил. И не мог не рассказать. — Знаешь… В тот день, когда вы приехали, ещё в сентябре, я уснул за завтраком, и чуть не свалился лицом в суп. И я видел сон. За мной гнался белый волк с жёлтыми глазами. И сейчас я понимаю, что это был ты. Геральт замер. В его глазах отразился шок. — Что ты сказал?.. — Мне снился волк, который гнался за мной, а я бежал от него по коридорам Хогвартса, и у него была белая шерсть и… — Лютик. — Что? — Перед отъездом из Дурмстранга я тоже видел сон. Я пытался догнать какого-то паренька в тёмном и пустом коридоре, и… я плохо помню, как выглядело его лицо, но запах… Это был твой запах, Лютик. Теперь я точно это понимаю. — Ты… серьёзно? — Абсолютно. — Это что, судьба? — В наших краях это называется Предназначением. По спине Лютика бежали мурашки. *** Прогуливаясь по улицам Хогсмида, они заметили будку для волшебных фотографий, которую поставили здесь совсем недавно, и Лютик, конечно, не смог не затащить Геральта туда. Но, как только они оказались внутри, тесно прижатые друг к другу, всё озорство Лютика куда-то исчезло, и его заменило смущение пополам с возбуждением. И Геральт, касаясь волшебной палочкой кнопки таймера, сказал: — Посмотри на меня. Лютик поднял голову, облизал пересохшие губы. И Геральт поцеловал его. Медленно, нежно, тягуче, втягивая его губы своими, скользя по ним языком, и Лютику стоило огромных усилий не опуститься сейчас перед ним на колени, наплевав на всё, и не сделать то, о чём он мечтал с самого начала года. Потому что поцелуй невероятно заводил. Лютик обхватил губами кончик языка Геральта, посасывая его, как леденец, и из широкой груди вырвался еле слышный стон. И щёлчок затвора вернул их в реальность, заставив оторваться друг от друга с жарким выдохом. Из отсека для карточек выпали две фотографии. И Лютик ощутил новый прилив возбуждения, глядя на то, как сливаются их губы в глубоком поцелуе, как требовательно скользит язык Геральта в его рот, и как сам Лютик посасывает кончик его языка. — Одна будет у тебя, другая — у меня, — с улыбкой сказал Геральт. — Будем смотреть на них и ждать нашей встречи. А когда встретимся снова, наделаем ещё таких снимков, правда? И от этого напоминания о действительности Лютику снова пришлось закусить губу и сдержать поток слёз. Не плакать. Не сейчас. Впереди ещё целая ночь, и, чёрт возьми, они проведут её так, чтобы не жалеть ни о чём.