Голоса убитого прошлого

Каждое утро начиналось с тренировки, если происходящее все еще можно так называть — с каждым разом все становилось страннее и страннее. Раньше Энакин всегда ставил на Рей, а Оби-Ван — на Бена. Энакин выиграл уже целых шесть ничего, против пяти, которые выиграл его друг. «Почему ты не болеешь за своего внука?» — Недоумевал Кеноби, на что Энакин хмыкал: «Если он не полный дурак, он будет ей поддаваться». Однако теперь… Если подумать, «ничего» было не таким уж соблазнительным призом, но призраки располагали только им. Однако в конце концов Рей и Бен лишили их и этой нехитрой радости, вынудив наблюдать за тем, чему конца может не быть вовсе, если Квай-Гон однажды забудет им сказать, что пора бы заканчивать. Рей уже неплохо управлялась с двумя мечами, хотя иногда предпочитала ограничиваться одним. Она очень быстро училась. Они кружили по поляне, по очереди переходя от атаки к обороне, и со стороны это напоминало хорошо отрепетированную постановку, просто почему-то каждый раз новую. Ни малейшего шанса задеть противника — на каждый выпад следовал верный блок. Словно они наперед знали каждый шаг, каждое движение, каждое решение друг друга. Уставали они тоже синхронно, и в тот момент, когда один обессиленно опускал меч, второй уже не мог торжествующе поднять свой. Сейчас они, похоже, были еще далеки от финала своего танца — Рей как раз вошла в быструю серию поочередных ударов, и Кайло легко отражал каждый, меняя положение своего длинного клинка. Энакин и Оби-Ван переглянулись. — Ну, по крайней мере, это довольно красиво. — Это да. Квай-Гон их не слушал. Он наблюдал в глубокой задумчивости, всей своей бестелесной сущностью чувствуя, как тонко вибрирует вокруг них Сила, словно легкий, едва холодящий кожу, но все же вихрь. Сквозь него на землю медленно планировал сухой лист. Квай-Гон вытянул руку ладонью вверх, вспоминая, как призывал Силу при жизни. Он был готов поспорить, что лист, прежде чем продолжить свой путь к земле, задержался в воздухе на секунду. *** — Нет, вы представляете? Он вообще ничего мне не сказал. А скольких проблем можно было бы избежать, если бы только он просто мне намекнул. — Энакин эмоционально жестикулировал, а в конце своей гневной тирады хмуро посмотрел на Оби-Вана. Оби-Ван тоже хмурился, сложив руки на груди. Рей подбросила в костер еще ветку и усмехнулась, отвернувшись. В открытую потешаться над джедаями, которые дулись друг на друга, как дети, стоило вспомнить покрытую метровым слоем пыли историю, ей было неловко. — Скольких проблем можно было избежать, если бы ты послушал старших и не носился за мной по всей галактике с мечом наперевес. Чуть не сорвал операцию. — Подумать только. У меня друга убили, так на минуточку. Если ты вообще, конечно, знаешь, что это такое — друг. Дал бы пристрелить меня ради дела, как бы не мой падаван. — Не дал бы, — тихо сказал Оби-Ван, — но дело все равно важнее личных чувств. — О, тебе-то говорить легко, — заметил Квай-Гон, — мой убийца далеко не убежал. Разрезал несчастного ситха пополам, и не стал спрашивать, что совет по этому поводу думает. — Как будто у меня был выбор, — всплеснул руками Оби-Ван, — что такое? Кайло поднял заинтересованный взгляд от книги, которую, на самом деле, не то чтобы и читал — никто уже давно не замечал, чтобы он переворачивал страницы. Лицо магистра Кеноби вдруг озарила понимающая заговорщическая улыбка. Они с Кайло молча обменялись очень чинным, торжественным рукопожатием. — А что это за пометки? Такого языка я никогда не видела, — спросила Рей, отерла руку от крошек только что доеденного пайка о штаны и ткнула пальцем в витиеватые росчерки на полях страницы. — Это не пометки. Это я задумался. Книга нудная, а погода тогда была за окном… — Кайло вздохнул, захлопнул книгу и положил на землю. — Как же Люк был недоволен. — Да ладно, этот бы с меня вообще за такое шкуру спустил. — Я ни разу тебя не бил, даже когда очень хотелось, а хотелось часто, — Оби-Ван даже задохнулся от возмущения. — Ага, только ноги отрезал. — Что только доказывает бесполезность телесных наказаний. Лучше себя вести ты после этого точно не стал. Рей даже рот приоткрыла от удивления. Как, ну как они умудрялись говорить о таких ужасных вещах вот так? Кайло только закатил глаза и вздохнул, после чего они с Квай-Гоном обменялись одинаковыми устало-понимающими взглядами. — Ни за что в жизни не догадался бы, что смотрю на учеников и учителей, если бы не знал. — Хороший учитель не пытается вырастить второго себя, а передает ученику свои знания, чтобы тот смог стать собой. — ответил Квай-Гон, зачем-то протягивая руки прямо в огонь. — Когда это говоришь ты, звучит разумно. Скажи это я, и получилась бы очень сомнительная мораль, — ответил Оби-Ван, снова косясь на Энакина. *** — Это ловушка. Если твои приятели не полные дураки, они догадаются. Или кто-то из генералов хочет их руками расчистить себе путь. Хакс, наверное, с него станется. Может, и то, и другое. — Не подслушивай больше мои разговоры. Кайло очень выразительно усмехнулся. Они только что бросили очередную попытку добиться чего-то необычного в ходе совместной медитации и теперь просто лежали на траве, смотря в зеленоватое ночное небо, усыпанное звездами. Подслушивал, как же. Просто не вовремя зашел на корабль, как раз, когда этот идиот — предатель воодушевленно рассказывал ей, что в Ордене завелся шпион, который докладывает обо всех перемещениях важных чинов. Зато не завелось нового лидера — только временное высшее руководство. Кайло не удивился, но его это позабавило — тоталитарная организация, и совет генералов. «А чего им сразу сенат не созвать?», — подумалось ему. Что же, они не могли определиться. Особых инструкций на такой счет не было — Кайло этим вопросом не озадачился. Сноук такого развития событий тоже явно не предполагал — он планировал жить еще долго. Или же ему просто было все равно, как они будут обходиться в случае его смерти. Кайло вдруг подумалось, что его мать уж точно не попадется на такую глупую уловку. Проблема была только в том, что в сопротивлении не одна она решает такие вопросы. Кайло было интересно, почему она не разочаровалась до сих пор в своих несчастных республиканских порядках, которые подводили ее саму столько раз. Что же, она продолжала в них верить. Не то, что… — Интересно, отсюда видно Джакку? — своим вопросом Рей отвлекла его от мыслей, которые грозили ему мрачным настроением на целые сутки. — Звезду системы? Конечно. Вон там, в том созвездии, — ткнул он пальцем в небо наугад, стараясь не улыбаться. — Врешь. — Откуда знаешь? — Чувствую. Они молчали какое-то время. Очевидно, Рей это быстро надоело, потому что она вдруг сказала: — Галактика такая огромная, подумать только. — Не настолько. Кстати, кое что из того, что ты видишь — это другие галактики. — Другие, — зачарованно повторила она, глядя в небо распахнутыми глазами. Он вдруг почувствовал, как она пытается постичь своими чувствами то, насколько огромна вселенная — не может — и восхищается этим. Как у нее сердце заходится от восторга неведомо отчего. Кайло повернул голову, чтобы видеть ее лицо, и вдруг увидел гораздо больше в отражении звезд в ее глазах. Он смотрел на звезды каждую ночь — ждал, когда его заберут из этого кошмара. На самом деле, не так важно, будут ли это родители — просто в целом мире ему больше не на кого надеяться. Он боялся наконец уйти, потому что поверил в придуманную собой же ложь. Он боится Силы, он даже почти не знает, что это. Теперь он знает еще меньше о том, что он такое. Ему больно слышать «ты никто». «Не стоило, не стоило говорить это», — думает он. А потом оказывается, что наконец стать кем-то еще хуже. Он герой, он надежда, он всех спас — нет, он ничего такого не делал. Они все увидели в нем того, кого хотели, вот только сам он по прежнему никто. Для самого себя. Ему страшно снова остаться в одиночестве. Но если он не уйдет, то так и останется никем. Или снова поверит в выдуманную ложь, что, конечно же, еще хуже. Он несется навстречу ветру, который жжет оголенную кожу. Последний узел на волосах развязывается, разлетается — он еще много раз одернет себя, когда в задумчивости попытается собрать их снова. Ему кажется, что если он это сделает — растеряет и последнюю решимость отпустить наконец надежду на то, что никогда не случится. Будет сомневаться — а вдруг еще есть, кому узнать меня по волосам? Он все время боится, что учитель дал последний урок и в следующий раз уже не придет из Силы. Он… Видение прервалось. Рей испуганно смотрела на него. Ему захотелось встать, уйти — нужно было прийти в себя, отдышаться. Он остался. Кайло не понимал ее. Не понимал, зачем было самой привязывать себя к кошмарной жизни в надежде неизвестно на что. Не понимал, почему она раз за разом отвергает возможность стать наконец кем-то — править ли галактикой, наслаждаться ли всеобщим восхищением как героиня и спасительница — если ей больно быть никем; куда бежит и что пытается найти. Сейчас он и сам никто, ему больше нечего ей предложить, никаких ответов. Кайло завидовал и даже злился — она изначально была свободна от цепей, которые не давали дышать ему самому, но так старательно пыталась выковать себе их. Она ведь полетит на помощь к ним, к предателю и всем остальным, если вдруг все у них станет совсем скверно. Кайло не понимал. Но нашел пальцами ее ладонь, осторожно взял ее в свою руку, каждую секунду ожидая, что она отстранится, встанет и уйдет. Даже если во всем происходящем не было никакого смысла, если это все нелепая силовая аномалия — он сделает так, чтобы ей не было одиноко. Пока они со всем не разберутся, конечно же. *** Рей редко видела какие-то особенные сны. По большей части, они представляли из себя полную бессмыслицу, что напрочь выветривается из сознания наутро, за редкими исключениями. Однажды на Джакку она гоняла Ункара Платта по кладбищу кораблей, колотя своим посохом — если, конечно, удавалось догнать, а все потому, что была твердо уверена — днем он выдает ей пайки за работу, а ночью прокрадывается в ее убежище, чтобы их воровать и снова выдавать ей на следующий же день. Рей бы никогда не заподозрила, в чем дело, но в этот раз коварный Платт недостаточно тщательно прятался — нога торчала из-под оторванной кабины истребителя, под которой он проползал к ее дому. Этот сон, как и все остальные, наутро Рей нашла невообразимой нелепицей, но все же запомнила — у нее было смутное ощущение, что во всем этом был определенный смысл. С момента прибытия на дикую планету прошло две недели. Рей практически все это время спала без сновидений — за день она очень выматывалась. С утра она тренировалась, с полудня до вечера — бродила по лесу или меж скал, постигая внутреннее равновесие. По крайней мере, очень стараясь его постигать, хотя на деле ей казалось, что она просто любуется видами и дышит свежим воздухом. Иногда Кайло составлял ей компанию, следуя молчаливой тенью и задумчиво вглядываясь в горизонт. Вечерами все они ужинали у костра. Рей быстро засыпала, и, просыпаясь, совсем не помнила, что ей снилось. Видимо, в ее спокойных снах не было ничего примечательного. До сего дня. Рей поначалу не могла ничего разобрать в красном море боли. Кто бы мог подумать, что свет от ее меча мог заполнить собой весь мир. Мог — весь мир состоял из лица человека. Лицо это было покрыто морщинами — не таким она его помнила. Рей не понимает — она ведь и не видела его другим, почему она думает о том, как тот постарел? Взгляд карих глаз ранит куда больнее, чем могло бы любое оружие. И вот она дрожащими руками, не веря, что правда это делает, зажигает клинок — красное, слишком много красного. И все становится еще хуже. Старик умирает — и она ему практически завидует. Всю свою жизнь она диким зверем мечется, пытаясь сорваться с цепи, но что бы она ни делала — удавка на шее затягивается только туже. Она обламывает зубы в отчаянной попытке перекусить цепь. Старик умирает, а цепь никуда не девается. Одна из них. Их ведь много. А все потому, что причина — не в нем. Не в отце, не в матери. Даже не в дяде. Теперь-то она знает. Голоса в голове молчат — она убила их, избавилась. Так еще хуже. Голоса всю жизнь говорили, обвиняли всех вокруг в ее боли. Лгали. Она могла быть сильнее, могла быть умнее, могла противостоять. Нет, не могла — не была ни сильной, ни умной. Голоса исчезли, остался только один — свой собственный. И истина оказалась на поверхности. Она может сколько угодно обрушивать свою ярость на весь окружающий мир, но это не поможет, потому что источник боли — внутри. Причина — она сама. С чего она вообще взяла, что власть что-то исправит? Что если изменить мир, внутри нее что-то изменится? Если бы только достало сил все это прекратить… «Я помогу», — сказала она. Да, она поможет. Сила, Рей ведь имела в виду совсем не это! Рей показалось, что от ее вопля обшивка корабля должна разлететься на куски, но, проснувшись наконец, она услышала только свой сдавленный хрип. Она дернулась, и наверняка ударилась бы головой о полку над кроватью, но оказалось, что она надежно прижата к чему-то большому и теплому. — Дыши. Медленно. Вот так. Это просто сон, сейчас все пройдет. «Как же», — подумала Рей, — «нет, это не из таких снов, которые забываешь». Она вцепилась пальцами в ткань его туники, словно это могло помочь ей остаться на поверхности, не погружаться обратно в красное море боли. Она дышала. Чувствовала горячие руки на своей спине. Ей действительно стало лучше — не было никакого моря, только темная корабельная спальня. «Вот значит, как оно — быть тобой», — подумала она. Теперь она понимала его еще меньше, чем раньше. Говоря совсем уж честно, не понимала вовсе. Более того — очень, очень не хотела однажды все-таки понять. Как можно своими руками закопать себя в такое? Как можно отвергать помощь, кусая за протянутую руку, и закапываться еще глубже? Рей вдруг поняла, что кошмар ведь не ее, а успокаивают, прижимая к груди и осторожно гладя по спине — ее. Это было до ужаса странно. Это она никак не может надышаться, словно и правда тонула — его грудь под ее пальцами вздымается ровно, он спокоен. — Часто тебе снится такое? — Спросила она. — Каждую ночь. «Так и надо. Заслужил», — сказала бы уже такая далекая прошлая Рей. Нынешняя Рей не смогла бы объяснить, с чего бы вдруг это не так, но запустила руку в его волосы, жалась ближе и твердо решила делать так столько ночей, сколько потребуется, пока он не перестанет видеть такие сны.